Плачи о Ленине в свете фольклорной традиции и советской идеологии

После смерти Ленина флоклористы стали собирать народные плачи о Ленине. Известно, что зачастую они же сами и инициировали создание такого рода текстов. Так государственная идеология стала создавать новый русский фольклор. Подробнее об этом - в статье "Плачи о Ленине в свете фольклорной традиции и советской идеологии" Татьяны Ивановой.

----

В 2002 г. мне в коллективном сборнике "Рукописи, которых не было", посвященном фальсифицированным фольклорным текстам, довелось подготовить раздел "Советский эпос 1930-х - 1940-х годов"[1]. Там было републиковано 40 текстов плачей - по В.И.Ленину, С.М.Кирову, А.М.Горькому, Н.К.Крупской, по летчикам С.А.Леваневскому, В.П.Чкалову, А.К.Серову, П.Д.Осипенко, по Зое Космодемьянской. Такого рода плачи, наряду с поэтическими сказами, новинами и советскими сказками, составляли особый пласт произведений, порожденных творческим союзом фольклористов со сказителями. Известно, что собиратели инспирировали создание произведений советской тематики, наставляли сказителей в их творчестве, напрямую редактировали записанные тексты[2].

Однако тезис о спровоцированности советских плачей требует своего уточнения и углубления. В сфере фольклорной культуры спровоцированным, то есть выведенным на поверхность, может быть только то, что в той или иной форме заложено, скрыто в традиции. Известно, что во многих регионах России плачеи - женщины, владевшие причетной традицией - могли легко и естественно по просьбе пришедшего к ним человека оплакать далекого (неизвестного им) покойника. Второй составляющей для советских плачей о вождях - составляющей, лежащей в глубинах фольклорной традиции - стали так называемые "плачи на случай", в которых русская женщина выражала свою жалобу на тяжелую жизнь: грубость свекра; жестокость мужа; несправедливость властей и т.д. Такого рода голошения-жалобы, нередко обращенные к умершим родителям, становилась как бы медиатором между нашим миром (женщиной) и миром "предков", к которым и была обращена жалоба. Они часто исполнялись в природном пространстве - во время работы в поле. Наконец, в фольклорной причетной традиции, лирической по своей сути, весомой составляющей было также эпическое начало, наиболее ярко явленное в творчестве знаменитой олонецкой вопленницы XIX в. И.А.Федосовой [3]. Названные тенденции, заложенные в фольклорной традиции, и стали основой, позволившей фольклористам в советский период наладить своего рода "индустрию" в сложении советских плачей.
Предметом нашего анализа являются плачи о Ленине. В своем сборнике мы републиковали 19 текстов, каждый из которых в 1930-е годы был напечатан по несколько раз в разных изданиях (от двух до шести публикаций). Цель же нашего доклада - показать, как идеологический диктат сказывался на текстах, созданных народными сказителями. Мы постараемся выявить соотношение фольклорного и псевдофольклорного начал в советских причитаниях 1930-х гг.
Однако, прежде чем говорить о текстах тридцатых годов, обратимся к одному из эпизодов фольклористики 1920-х гг. В ноябре 1924 г., всего через несколько месяцев после смерти В.И.Ленина, студентом Иркутского университета Н.Хандзинским в Иркутске был записан "покойнишный вой" по главе первого советского правительства. Причитание начиналось следующим образом:

Ой ишо Владимир-та да всё Ильич толька,
Ой да на каво жа ты да распрагневалса,
Ой да на каво жа ты да рассердилса-та
(Рукописи, которых не было. N 4. С.436).

Этот мотив - мотив гнева покойника - находит полное соответствие в традиционных причитаниях. Ср. в плаче вдовы по умершему мужу:

На меня, да на горюшицу,
Рассердилси да распрогневалси,
Укрепил да ретиво сердцо
Крепче камешка горючёго
(Причитания / Вступит. статья и прим. К.В.Чистова. Л., 1960. С.315).

К.В.Чистова. Л., 1960. С.315). Далее в плаче по Ленину возникает мотив размышлений плакальщицы о том, как же теперь народ будет жить без своего главы и кто же теперь станет руководить страной:

Ой ишо хто у нас будит заведовать,
Ой ишо хто у нас да испалнять будит,
Ой испалнять будит дила тижолыя.

В традиционном плаче вдовы по мужу мы находим аналогичный мотив - горькие размышления женщины, как же теперь ей жить без мужа:

Как я жить да буду, бедная,
Как я жить да буду, горькая?
Без тебя, да милая ладушка...

Традиционен в плаче о Ленине и мотив "бужения покойника":

Ой уш и как мы вас толька разбудим-та,
Ой ишшо как толька да раскричим мы вас.
Ср. в традиционном плаче:
Как от сна да ты от крепкого,
Ты от сна да непробудного
Стань, проснись, да мила ладушка!
Ты открой да очи ясные!

Как видим, сибирский "покойнишный вой" по Ленину строится на традиционных фольклорных мотивах. Запись сделана от шестнадцатилетней крестьянской девушки Катерины Перетолчиной, жившей в прислугах в Иркутске. Исполнительница сообщила, что плач был сочинен в с.Кимильтей, откуда она была родом, на посиделках ("На посиденках сочинили") в день, когда до села дошла весть о кончине В.И.Ленина. Инициатива создания причитания исходила от местных комсомольцев:"Вот, девчонки, тут бытто Ленин в гробу, а вы давайти войти"... Мы хадили кругом и па ём выли; он записывал слава. Патом сабрали бытто похараны, сделали гробик и выли па ём; адевали на сибя все чорная[4] 4 "Вой по Ленину" не был одобрен старшим поколением села. Катерина Перетолчина передала собирателю следующие слова односельчан, узнавших о плаче:"Выдумывати там какова-та чорта!"[5]

У нас нет никаких оснований подозревать, что Н.Хандзинский каким-то образом спровоцировал исполнительницу на сочинение плача по Ленину или же отредактировал записанный им текст. Его публикацию мы рассматриваем как аутентичную тому произведению, которое звучало в устах народной певицы. Однако, немаловажно отметить, что типологически данный текст абсолютно аналогичен тем плачам, которые создавались по указке собирателей в 1930-е годы. Как мы покажем ниже, в плачах-сказах тридцатых годов фигура умершего (Ленин) порой отступает на второй план. Главным становится другой персонаж - его "заместитель" Сталин, под умелым руководством которого расцветает советская земля. В 1924 г., когда сочинялся анализируемый нами плач, фигура Сталина в сознании народа еще не была столь всеобъемлющей, каковой она стала в тридцатые годы. Борьба за власть в Кремле после смерти Ленина еще только вступала в свою решающую фазу. На роль отца народов тогда претендовал не только Сталин, но и Троцкий. Склонность определенной части населения видеть именно в Троцком надежду и защиту и отразило наше причитание:

Ой уш мы склоним-та сваю галоушку,
Ка той старонушки, ка Льву Давыдычу,
Ой станим знать аднаво, да станим слушатца
(Рукописи, которых не было. N 4. С.437).

Следующие тексты голошений по вождю пролетариата были созданы уже в январе 1937 г. Записи в разных районах страны продолжалась и в 1938-1939 гг. Эти тексты, в отличие от сибирского варианта 1924 г., напрямую инспирированы собирателями. Фольклористы давали плакальщицам тему для причитания, снабжали их необходимой информацией о покойном, часто читали неграмотным плачеям газетные статьи и другие материалы.

В советских причитаниях используются все основные традиционные мотивы, характерные для похоронных голошений: образ моря слез; мотив прилета птицы, принесшей весть о смерти оплакиваемого; желание плачеи превратиться в птицу, чтобы полететь к усопшему; мотив бужения покойного; образ умершего, потерявшего способность дышать и двигаться; обращение к оплакиваемому с вопросом, в какую путь-дорогу он отправляется; образ дороги, из которой никто не возвращается; картина прихода Смерти к оплакиваемому и др.

В советских причитаниях используются все основные традиционные мотивы, характерные для похоронных голошений: образ моря слез; мотив прилета птицы, принесшей весть о смерти оплакиваемого; желание плачеи превратиться в птицу, чтобы полететь к усопшему; мотив бужения покойного; образ умершего, потерявшего способность дышать и двигаться; обращение к оплакиваемому с вопросом, в какую путь-дорогу он отправляется; образ дороги, из которой никто не возвращается; картина прихода Смерти к оплакиваемому и др.
А как мы-то жили у Николки кровавого(Николая II. - Т.И.):

Не учили-то нас грамоту,
Не давали нам свету белого,
Остались мы темныи да глупыма
Были не одеты уж, не обутыи.
По пяти детей было у матери,
Держали на одну артель да валенки,
Не видали они да польта теплого.
Вот я имею да восемь внучат моих,
Все одетыи да все обутыи,
У всех платьица да у всех ботинки.
Погляжу да позавидую:
Вот какая вам пришла пора да времичко.
(Рукописи, которых не было. N 8. С.444-445).

Ср. в причитании Евдокии Павловны Копейкиной из Карелии:

Как при царскием правительстве
Было денег недохваточки,
А у советской у Россиюшки
У нас хлебушка ведь досыта,
У нас денежек ведь допьяна
(Рукописи, которых не было. N 12. С.453).

Так как носителями жанра причитаний в основном являются женщины, то для советских плачей актуальна тема женской доли - до революции и после 1917 года. Например, в причитании Анны Николаевны Корешковой из Пудожского района рисуется следующая картина:

Как при царском правительстве
Придем с трудной работушки,
У нас много заботушки.
Где бы детушек ухаживать,
Надо мужа тут налаживать
Мы встречали мужа пьяного,
Мужа пьяного да упрямого.
Он придет да все ругается,
Да надо мною издевается,
А я не знала, куда детися,
От побоев схоронитися
А как после революции
Была данная нам волюшка,
Воля вольная свободушка.
Мужовей мы не боялися,
Свекру мы не покорялися,
Да свекровам мы не кланялись,
А куды вздумаем - отправимся:
Уж мы в клуб на постановочки,
В сельсовет да на собрание
(Рукописи, которых не было. N 11. С.449-450).

В описании современности обязательными стали такие топосы, как цветущие колхозные поля:
Вон сады цветут - колхозные
Вон поля цветут - колхозные
Как светло-светло нам жить становится!
(Рукописи, которых не было. N 5. С.438).

Повторяющимся топосом стала тема доступности образования:

Наши детушки бедняцкие
В высших школах обучаютца
(Рукописи, которых не было. N 15. С.459).

Мифологизированная советским сознанием "лампочка Ильича" находит отражение и в плачах:

Наши хаты деревенские
Электричеством да осветилися
(Рукописи, которых не было. N 15. С.459).

В соответствии с идеологией тоталитарного режима в причитаниях возникает мотив злодеев, которые противостояли оплакиваемому и в конце концов погубили его:

И нападывали на тебя вить злые люди
Горькимы словами и тяжелыма ударами
(Рукописи, которых не было. N 6. С.440).

Сравни:

Принападали на тебя враги да неверные,
Принапускали пулю быструю
В молодецкую грудь белую.
От твоей груди белыя
Потекла кровь алая
(Рукописи, которых не было. N 10. С.447-448).

В причитаниях конца 1930-х гг. важным становится образ "заместителя" умершего - "мудрого, родного Сталина", который был "верным другом" Ленина и который заботится о каждой советской семье. На соотношение в советских плачах образов умершего и его "заместителя" впервые обратил внимание американский исследователь Фрэнк Миллер, автор монографии "Folklore for Stalin". Причитания вместо того, чтобы выражать горе по поводу смерти того или иного общественного деятеля, нередко становились панегириком Сталину и партии, справедливо указывает Ф.Миллер.[6]
В плаче знаменитой беломорской сказительницы Марфы Семеновны Крюковой "Каменна Москва вся проплакала" читаем:

Все дела поручил же и оставил он (Ленин. - Т.И.)
Неизменному вождю всенародному
Своему славному другу Сталину.
(Рукописи, которых не было. N 7. С.443-444).

Славословие Сталину в плаче о Ленине Лукерьи Васильевны Андрияновой из Пудожского района Карелии выглядит следующим образом:

Нунь мои молодые детушки,
Пойдемте к дорогому нашему батюшке,
Сталину Иосифу Виссарионовичу.
Вы подайте-ко ему привет от сердечушки,
А поклон от буйной головушки,
Что вас он да обеспечил, -
И вы обутые и одетые,
И жизнь ваша одобрена, и сердце успокоено.
(Рукописи, которых не было. N 14. С.458).

Тексты причитаний 1930-х гг., как нетрудно заметить, насыщены газетными штампами того времени:"дорогой товарищ Ленин"; "великий вождь"; "вождь всенародный"; "спокойно спи, дорогой Ильич"; "ленинская дороженька (дорога)"; "дороженька (дорога) светлая, широкая"; "родная наша партия"; "власть советская"; "любимые вожди"; "трудящиеся граждане"; "наш любимый Иосиф Виссарионович"; "великий Иосиф Виссарионович"; "мудрый, умный, родной Сталин"; "дорогой вождь Сталин"; "продажные изменники"; "злодейская рука" и т.д.
Интересно рассмотреть некоторые тенденции в редактировании текстов при их перепечатках. Как я уже говорила выше, многие из текстов советских причитаний по несколько раз перепечатывались в разных изданиях. Эти произведения, порожденные новой идеологией, были поставлены на службу советской пропаганды.

Любопытна судьба текста 1924 г., записанного от Катерины Перетолчиной и впервые опубликованного в "Сибирской живой старине". При позднейших перепечатках "Покойнишный вой по Ленине" подвергся целенаправленной идеологической правке, исключавшей упоминание одиозной для власти фигуры Л.Д.Троцкого. Так, 21 января 1926 г., в день смерти Ленина, в ленинградской "Новой вечерней газете" была опубликована статья "Смерть Ленина в народной поэзии". В статье плач процитирован в отрывках (вместо 45 стихов дано всего 13 строк), причем все фрагменты, где присутствует имя Л.Д.Троцкого, здесь были сняты. Эти же 13 стихов републикованы и в сборнике А.В.Пясковского "Ленин в русской народной сказке и восточной легенде" (М., 1930. С.91). В своих комментариях А.В.Пясковский сослался на статью в "Новой вечерней газете", о публикации же в "Сибирской живой старине" в его сборнике не сказано ни слова. Вероятно, составитель о ней просто не знал.
Приведем еще несколько примеров редактирования текстов при их перепечатке, может быть, не столь выразительных в идеологическом плане, но также весьма характерных. В первой публикации[7] причитания Анастасии Степановны Уконен из Петрозаводска мы читаем:

Что придет к тебе смеротушка.
И не пришла тебе судьбинушка
(Рукописи, которых не было. N 6. С.439).

В сборнике "Сказы и песни о Ленине" (Петрозаводск, 1938. С.21-23) эти строки звучат как "придет Ильичу смеретушка" и "пришла ему судьбинушка".
В публикации, отражающей первоначальный текст [8] другого причитания, записанного от Матрены Филатовны Павковой из Пудожского района Карельской АССР, ст. 57 звучит как "Не живал-то он, Володюшка"; форма "Володя" звучит и в ст.67,70. В сборнике "Сказы и плачи о Ленине" (С.32-38), где текст был перепечатан, наблюдается редакторская правка:"Не живал-то он, Владимир Ильич"; "Стерегли Ленина люди зверские"; "Буйну голову товарищу Ленину".

Отмеченные редакторские исправления снимают личностное, интимное отношение плакальщиц к своему персонажу и переводят их на более официальный уровень. Редактор как бы указывает сказительницам на необходимость держать почтительную дистанцию по отношению к власть имущим. Лирическое начало, основное для традиционных плачей, подменяется здесь безусловным эпическим началом. И причитания в конечном счете нередко трансформируются в жанр плачей-сказов.

Наш материал показал, что в 1920-е - 1930-е гг. пропагандистская машина средств массовой информации довольно легко и успешно вторгалась в традиционную культуру, подчиняя определенные пласты ее своим интересам. Советские идеологемы становились элементами фольклорного мифотворчества. Возможности диктата средств массовой информации неизмеримо возросли в наши дни, когда обществу навязываются новые идеологемы. Настороженное отношение большей части современного общества к этим идеологемам не требует доказательств. Однако следует помнить, что механизмы вторжения разного рода идеологем в культурное сознание весьма изощренны. Именно поэтому мы и хотели напомнить аудитории одну из страниц в истории отечественной фольклористики - страницу, связанную с созданием плачей о вождях и героях советского времени.

---

[1] Рукописи, которых не было: Подделки в области славянского фольклора / Изд. подготовили А.Л.Топорков, Т.Г.Иванова, Л.П.Лаптева, Е.Е.Левкиевская. М., 2002. С.403-968..
[2]Фольклор России в документах советского периода 1933-1941 гг.: Сборник документов. М., 1994.
[3]Причитанья Северного края, собранные Е.В.Барсовым / Изд. подготовили Б.Е.Чистова и К.В.Чистов. СПб., 1997. Т.1-2.
[4]Хандзинский Н. "Покойнишный вой" по Ленине // Сибирская живая старина. Иркутск, 1925. Вып.3-4. С.57.
[5]Там же. С.58.
[6]Miller F. Folklore for Stalin. Russian Folklore and Pseudofolklore of the Stalin Era. Armonk; New York; London, 1990. P.67.
[7]Студенческие записки филологического факультета. Специальный номер статей и материалов студенческого научно-исследовательского фольклорного кружка / Ленингр. гос. ун-т; Отв. ред.М.К.Азадовский. Л., 1937. С.1-3.
[8]Громов Л., Чистов В. Плачи о Ленине // Советский фольклор: Сборник статей и материалов. М.; Л., 1939. Вып.6. С.99-102.