Номер детского журнала "Мурзилка", посвящённый смерти Сталина

Смерть Сталина 5 марта 1953 г. не могли обойти даже детские журналы. Целый номер "Мурзилки" был посвящён этому событию.

Вначале предлагаем вам ознакомиться с одним из рассказов этого журнала.

СЛОВО ДРУГА

Каждый день маленький Минору выбегает на длинную грязную улицу встречать отца.
Толпы усталых рабочих выходят из ворот завода и двигаются мимо мальчика. Многие лица ему хорошо знакомы.
— Ждёшь? — спрашивает его худой быстрый Саго, человек с живыми, весёлыми глазами. — Идёт, идёт твой отец.
И вот, наконец, показывается знакомая высокая фигура: отец идёт, подпрыгивая на ходу; он хромает и спешит, поэтому походка у него такая неровная.
Минору подбегает и прижимается к нему: теперь у мальчика тепло и спокойно на сердце — отец с ним.
Минору живёт в большом японском городе — Токио. Огромной полковой Токио лежит на берегу моря.
Это очень красивый город. В нём много парков с замечательными деревьями — криптомериями. В парке весной пышно цветут вишни и яблони, а летом — глицинии, азалии, камелии, лилии. Осенью здесь распускаются тысячи хризантем.
На окраинах же дымят трубы огромных заводов и заволакивают узкие улицы гарью и дымом. Здесь нет никакой зелени, в жалких домиках ютятся рабочие завода. Здесь живёт и Минору.
Вечером отец с облегчением вытягивается на нарах в лачуге, где вместе с ними живут ещё четыре семьи. Сырой ветер дует с залива, по небу несутся влажные хлопья облаков. Холодно. Мальчик с сожалением смотрит на отца.
— Ничего, малыш, — говорит отец, — это всё-таки жилище. Счастье, что я работаю, а ты будешь учиться...
— Отоо-сан. а если бы нам вернуться в деревню, где мы жили так хорошо? — спрашивает Минору.
— Там уже нет нашей деревни, — говорит отец, — там американцы выстроили дома, чтобы отдыхать у моря. Подожди, мальчик, мы будем жить лучше.
Но Минору думает, что нельзя жить лучше, чем они жили.
Маленький Минору больше всего на свете любил сидеть рядом с дедом на высокой сопке и смотреть в море. Отец Минору тогда был на войне.

В яркое весеннее утро всё население маленькой японской деревушки собирается на берегу. Широкие тёмные лодки — кавасаки медленно двигаются от берега по голубой воле залива Рыбаки сидят на корме, скрестив ноги и покуривая трубочки. Они ждут сигнала с берега.
Дедушка Кинтаро главный наблюдатель за ходом сельди — с самого рассвета сидит на сопке и смотрит прищуренными глазами на спокойную поверхность моря Тёмное лицо его с глубокими морщинами у глаз немного приподнято. Над верхней губой торчит несколько длинных, ещё чёрных волосков — усы.
Но вот дедушка Кинтаро медленно поднимает правую руку и козырьком ставит над глазами.
— Что там видно, одзии-сан? — спрашивает Минору.
Дедушка Кинтаро тихо кладёт ему руку на плечо — это значит: не мешай.
Красноватое пятно появляется на воде и медленно движется к берегу: это входит в бухту сельдь.
Дедушка встаёт, берёт в руки два флажка и, размахивая ими, подаст сигнал рыбакам на лодках. Сельдь пришла! И уже старик-наблюдатель не упустит её из виду: флажки в его руках порхают, как две большие бабочки, а рыбаки следят за их движениями и обводят сетью косяк сельди.
Тут уж Минору помогает! Иногда Дедушка даёт ему помахать флажком, иногда посылает вниз, на берег к рыбакам, и там Минору видит милое лицо матери. Его мать вместе с другими женщинами тащит по берегу толстый канат, брошенный с лодки, и подтягивает к берегу кавасаки.
Лодки приближаются к берегу, в длин ной сети густо плещется серебряная рыба.
Минору не знает, что труд матери очень тяжёл, — он ещё совсем маленький; ему радостно видеть мать, сияющий голубой залив, смотреть на сопку, где трепещут два флажка — красный и белый.
Минору не знает и того, что за эту тяжёлую работу рыбакам достанется всего одна четверть улова, всю остальную сельдь возьмёт хозяин сетей и лодок. Но мальчик знает, что сегодня мать и дед будут спокойны: в доме есть еда.
Дедушка Кинтаро говорил:
— Посмотри. Минору-тян, нет ничего на свете красивее и лучше нашей земли.
И Минору всегда с ним соглашался.

Чёрные глазки Минору с любовью смотрели на приземистые сосны с искривлёнными стволами, на старинное здание на холме с красными лакированными колоннами под яркозелёной крышей, на бамбуковую рощу, где среди голых стволов стоят маленькие домики, а над ними светлозелёным шатром раскидывается листва бамбука. Минору был худенький, загорелый, быстрый. Его мать и дедушка жили бедно, но мальчик не замечал бедности: ведь мать и дедушка были с ним и любили его.
— Японцы боятся только трёх бедствий: пожара, землетрясения и наводнения, — говорил дедушка Кинтаро. — Каждое из них может разрушить страну.
Ни одного из этих бедствий не случилось в детстве Минору. Даже отец его вернулся с войны. Это было большим счастьем, хотя отец был тяжело ранен и долго не мог работать: всё лежал на берегу. Понемногу он поправился.
Но однажды Минору увидел: в их деревню на красивой машине въехали американцы. Они прошли по берегу, поднялись на сопку, откуда дедушка Кинтаро смотрел па море, и приказали всем выселиться из деревни...
У отца Минору были товарищи в Токио, и он с семьёй ушёл к ним в город. Поступить на завод в городе было очень трудно. Отец и мать холили на тяжёлую подённую работу. Семья голодала, и мальчик стал теперь совсем худой, как щепка.
Они жили в землянке, на пустыре; американцы во время войны сожгли рабочие поселки зажигательными бомбами. Дедушка Кинтаро ходил теперь по улицам огромного города с мешком в руке — собирал гвозди, консервные банки и, продав их, приносил домой немного овощей. Он согнулся, под глазами его набухли толстые складки, он стал совсем стариком.
Но самое великое горе свалилось па плечи Минору, когда однажды, прибежав домой, он увидел, что мать лежит на циновке и глаза её открыты.
Мальчик кинулся к матери, прижался к её груди, но рука её не поднялась к его голове. Отец обнял сына, и они вместе заплакали.
Минору уже привык ходить по городу. Повсюду он встречал американских солдат: они сидели, выставив ногу перед японскими мальчиками— чистильщиками сапог; они входили в магазины, куда японцам вход воспрещался. Лучшие дома занимали американцы. Рикши-японцы везли по улицам американцев. В больших домах были даже лифты «только для иностранцев». «Американцам, — думал Минору,— наверно, везде мешают японцы». Везде он видел этих крупных людей, которые смотрели на него, как на вещь, а не как на живого мальчика.
Вот, Минору-тян, говорил дедушка, — американцы принесли в нашу страну все три беды сразу.
Однажды отец сказал Минору, что в день Нового года он возьмёт его с собой на улицу. Минору очень любил ходить с отцом, он бегал за ним, когда рабочие собирались большими отрядами и объявляли забастовку. И Минору знал от отца, что владельцы заводов боятся рабочих, когда они объединяются вместе. В дни забастовок отец не работал, дома не было еды. Минору худел и чернел, все его рёбрышки были видны, но он был бодр и весел: отец говорил, что рабочие, соединясь, добудут себе право быть хозяевами страны, как завоевали это право в стране Сталина. И показывал сыну газету с портретом Сталина.
Итак, в любимый японцами праздник Нового года отец с сыном пошли на самые красивые улицы города. Сегодня там было много рабочих, и полицейские, выстраиваясь на площадях и у ворот парков, не разгоняли их, потому что Новый год в Японии особенный праздник, когда всюду звучит музыка и в воздух запускают тысячи воздушных змеев.
Отец и Минору дошли до большой толпы рабочих и остановились.
— Сталин! услышал Минору, и другой человек, отвечая первому, тоже сказал; «Сталин!» Имя Сталина повторялось во всех концах. Кто-то сказал: «Слушайте, слушайте!» И тогда Минору узнал, что Сталин вчера прислал японскому народу послание.
Громко произнося слова, высокий человек читал:
«Прошу передать японскому народу, что я желаю ему свободы и счастья, что желаю ему полного успеха в его мужественной борьбе за независимость своей родины ».
Товарищ отца, живой и быстрый Сато, стоял, прислонив к цветущим зелёным кустам изгороди парка огромный змей, а два полицейских подходили к нему с двух сторон. Сато мигнул Минору, а Минору дёрнул за рукав отца.

Голос читающего послание Сталина окреп и зазвучал громче:
«Народы Советского Союза... вполне понимают страдания японского народа, глубоко сочувствуют ему и верят, что он добьётся возрождения и независимости своей родины так же, как добились этого о своё время народы Советского Союза...»
Минору слушал, а сам следил, что там держит Сато. Один из полицейских резко оттолкнул Сато и рванул край его змея. За змеем открылся красиво нарисованный портрет Сталина. Минору смотрел на него, не сводя глаз.
Полицейские старались отнять у Сато портрет, а к Сато уже подбежал отец Минору. Вместе они схватили портрет и быстро передали его стоявшему с краю рабочему, тот другому, и портрет поплыл над головами рабочих, сомкнувшихся так тесно, что ни одни полицейский не мог пробраться сквозь эту живую стену.
Вечером этого дня Минору долго не мог заснуть. Он думал о Сталине, сильном и добром человеке, который знает о страданиях японского народа.
Наверно, он знает и об отце Минору и о Сато, который нарисовал такой хороший его портрет. Знает и о маленьком Минору и даже о дедушке Кинтаро, старом, усталом человеке. Вот он сидит на цыновке, смотрит на Минору в говорит:
— Нет ничего дороже слова друга, оно помогает преодолеть всякую беду.

Весь журнал целиком