Из мемуаров Карла Альбрехта и Хайнриха Курца о работе пропагандистского фашистского радио

Предлагаем вашему вниманию воспоминания двух фашистских пропагандистов о их работе на немецком радио.

Из воспоминаний д-ра Хайнриха Курца (написаны ок.1950 г.)

В начале 1941 г. после примерно полуторагодичной службы в отделе пропаганды в Кракау я был вызван в министерство пропаганды к д-ру Тауберту.
Д-р Тауберт сообщил мне, что видит для меня новое поле деятельности. Речь идет о создании "Винеты".

Винета должна была стать в министерстве пропаганды пропагандистско-переводческой группой для специального использования. Сначала она существовала лишь на бумаге и в планах. Первым шагом к ее созданию стал съем дома по Викторияштрассе 10.

Следующим шагом был подбор людей, обладавших знанием языков и сведениями о следующих странах: Эстония, Латвия, Литва, Белоруссия, Великороссия, Украина. Речь шла большей частью о людях, которые в ходе недавних акций переселения вернулись из этих стран в Германию. Сперва они сидели взаперти на Викторияштрассе 10 без всякой связи с внешним миром. Общение с близкими шло только посредством цензурируемых писем, в которых их работа не должна была упоминаться. Охрану несли сотрудники полиции в штатском.

Первая задача этой группы состояла в изготовлении плакатов, табличек и объявлений, которые войска в случае предполагаемой войны против Советского Союза должны были бы взять с собой, к примеру "Вход в помещение запрещен", "Приказ о регистрации квалифицированных рабочих" и пр.
Второй задачей была подготовка призывов к населению для восточного министерства.
Потом к этому добавилась подготовка пропагандистского материала, директивы и тезисы которого присылались из министерства пропаганды. Также готовились радиопередачи пропагандистского содержания, тезисы для которых тоже поступали сверху. Кроме того была создана группа для транскрипции географических названий на картах генерального штаба из кириллицы в латиницу. 22 июня запрет на общение с внешним миром был отменен.

Уже в 10 часов того же дня работники Винеты начали радиотрансляции, которые состояли из обращения Розенберга и призыва Геббельса к населению территорий непосредственно за линией фронта. Помимо прочего население призывалось, насколько возможно, препятствовать передвижениям Советской Армии. Обращение Розенберга было по своей сути довольно академичным, идеологическим: атака на большевизм теоретического плана. В призыве Геббельса говорилось, что Советы всерьез и не собирались жить в мире с Германией, что они обстряпывали совместные делишки с врагами Германии и лишь поджидали удобного момента, чтобы напасть на Германию. Но Германия упредила их удар.

Все первые месяцы войны радиопередачи на шести языках (эстонском, литовском, латышском, белорусском, украинском и русском) содержали примерно те же пропагандистские тезисы, к которым добавлялись фронтовые сводки. В течение августа 1941-го были усилены призывы к перебежчикам. К примеру, говорилось нечто вроде "Прекращайте кровавую битву, бросайте оружие и идите домой. Иначе вы не поспеете к разделу земли. Колхозы сейчас распускаются". Также работники Винеты были постоянно заняты переводом листовок, которые отгружали вагонами.

Кроме того на радиочастотах советских самолетов и танков велась прямая пропаганда для экипажей советских самолетов и танков. Для времени передачи выбирались утренние часы, так как по опыту в это время танки и самолеты в фронтовой зоне находились в боевой готовности и поэтому с большой вероятностью слышали трансляции.

В середине августа 1941-го к Винете были прикомандированы первые советские военнопленные. Они, как описано выше, обращались к своим бывшим боевым товарищам.

Единственным казусом, случившимся в Винете в то время, стал вот какой: среди первых принятых на работу сотрудников Винеты оказался один актер из Веймара. Когда 22 июня должны были начаться первые пропагандистские передачи для Советов, этот актер отказался работать диктором, объясняя, что он русский националист и не может выступать против Отечества. Его схватили гестаповцы, затем на короткое время выпустили, но потом посадили в лагерь. Следов проникновения вражеских агентов в Винету мы поначалу не обнаружили, хотя, конечно, быстрый набор первых сотрудников приоткрывал им дверь. Лишь позже выяснилось, что действительно один сотрудник из первого набора был предателем - некто фон Вибер, немец по происхождению, лишь в 1938-м вернувшийся из СССР. Он был актером в Ленинграде и ему превосходно удавалось скрывать факт работы на советскую сторону.

Трансляции шли прежде всего через следующие радиостанции: Немецкое Радио, радио Варшава и через станции оккупированных городов: Лемберг, Минск, Вильна и Барановичи. Кроме того были устроены две вымышленные тайные радиостанции. Одна под руководством д-ра Кнюпфера (восточное министерство) передавала пропаганду с монархистским уклоном, адресуясь к старшему поколению Советской России. Другая распространяла ленинскую пропаганду под девизом "с Лениным против Сталина", обращаясь к старым советским ленинцам, видевшим в сталинизме искажение марксизма. Здесь помимо прочих трудился автор "Преданного социализма" Альбрехт. Известно, что обе станции слушали по ту сторону фронта, и они оказывали определенное воздействие.

На втором этаже здания Викторияштрассе 10 мы создали небольшой лагерь военнопленных. Со временем здесь стали появляться очень известные военнопленные, среди них, примерно в октябре 1941-го, сын Сталина, майор артиллерии, попавший в плен на участке группы армий Центр. После того как сын Сталина был однозначно опознан бывшей секретаршей Клары Цеткин, начали готовить большую радиопрограмму с его участием. Хотя и трудоемким способом, но нам удалось сделать записанный на магнитофон первый допрос Сталина, который велся фронтовыми частями по месту его поимки, годным к трансляции. Особенно примечательным было то, что во время этого допроса сын Сталина позволил себе пренебрежительные замечания о советском руководстве и смысле войны. Эта передача, которая напрямую адресовалась Сталину, анонсировалась целыми днями напролет, вроде "Сталин, через пять дней в 10 вечера ты услышишь речь твоего сына. В ней будут такие подробности о советском руководстве, которые тебя не порадуют" и т.д. и т.п. И действительно в назначенное время началась трансляция. Как следует из рассказов военнопленных, она произвела сильное впечатление на советские войска.

В ноябре 1941-го я передал руководство Винетой, работа которой стала теперь обыденной и не такой увлекательной, господину Радлову (из голландского движения Муссерта). Я захотел заняться чем-нибудь иным... О дальнейшей судьбе Винеты можно сказать вот что:
задачи Винеты были затем значительно расширены, они стали включать
1) Радиопередачи на других языках, главным образом, кавказских, к примеру, на азербайджанском, грузинско, армянском, туркестанском, крымско-татарском, калмыцком, осетинском и пр.
2) Обслуживание военных пропагандистских подразделений и отделов пропаганды в областях с гражданским управлением.
3) Обслуживание восточных добровольцев.

Такое расширение задач естественно повлекло за собой и кадровое расширение ведомства. Масштабные закупки сопутствующих материалов, в том числе больших количеств шнапса и сигарет всех разновидностей, привели, что естественно, к возникновению коррупционных проблем.

Когда затем началось создание многочисленных театральных трупп, в аппарат Винеты стал всё в больших количествах проникать и женский элемент, что сопровождалось отвратительными побочными явлениями, на которые здесь лишь намекается.

Господин Радлов был смещен вследствие своей некомпетентности и склонности к коррупции. Его сменил д-р Хумпф, которому, однако, из-за описанных проблем было чрезвычайно сложно удержать организацию в предписанных рамках. Он не смог предотвратить разрастания коррупции и случаев советской инфильтрации. Как всегда в подобных ситуациях, молва преувеличивала масштабы проблем, так что репутация ведомства Винета сильно пострадала.

Но нельзя отрицать, что благодаря Винете, было сделано много хорошего, особенно в области обслуживания остарбайтеров и восточных добровольцев и влияния на них. Здесь, отличился крайне предприимчивый г-г Кун, особенно в области снабжения добивавшийся невероятного, это большая его заслуга. Отдельно следует отметить, что русская музыка, чрезвычайно эффективное средство воздействия, поощрялась несмотря на все запреты - к примеру, заказывались грампластинки русской народной и классической музыки, которые распределялись как среди остарбайтеров, так и среди добровольцев.

----------------------

Далее следуют воспоминания Карла Альбрехта, он же Карл Маттеус Лёв. О нём следует рассказать подробней.

Карл Иванович Альбрехт (настоящее имя Карл Маттеус Лёв, (нем. Karl Matthäus Löw); 10 декабря 1897 — 22 августа 1969, Тюбинген) — лесовод, советский высокопоставленный функционер, ставший нацистским писателем и пропагандистом. Бывший немецкий коммунист, позднее вступивший в НСДАП и СС.

Во время Первой мировой войны воевал в составе немецкой армии, был ранен.
С декабря 1918 г. служил заместителем командира войск правопорядка (Ordnungstruppen) Вюртемберга, был председателем батальонного солдатского комитета. В ходе восстания спартаковцев спас жизнь Вилли Мюнценбергу, с которым впоследствии поддерживал тесную связь. Получив образование специалиста по лесному хозяйству, Альбрехт с января 1921 г. служил в управлении лесного хозяйства Вюртемберга.

Увлекшись идеями социализма, через Берлин и Веймар в 1924 году приехал в СССР. Сделал карьеру от рядового лесовода до заместителя народного комиссара лесного хозяйства. В 1932 году арестован как «шпион рейхсвера», в 1933 году приговорён к смертной казни. Поскольку Альбрехт сохранил немецкое гражданство, в 1934 году его выслали в Германию, где он был немедленно арестован нацистами и помещён в гестаповскую тюрьму «Колумбия». В том же году был освобождён и переехал в Турцию, где пытался установить связи с местными коммунистами, надеясь вызволить из советской тюрьмы свою жену, уроженку России.

Разочаровавшись в коммунистическом движении, вернулся в Германию, где в 1938 году при покровительстве Геббельса выпустил книгу «Преданный социализм». Книга пользовалась популярностью, поскольку её автором был бывший высокопоставленный советский функционер. После заключения советско-германского пакта 1939 года распространение книги было приостановлено до сентября 1941 года, после чего она была выпущена массовым тиражом (700 000 экземпляров) и активно распространялась на оккупированных территориях. К 1944 году количество отпечатанных экземпляров достигло 2 миллионов. В 1941-1942 Альбрехт работал на пропагандистской фашистской радиостанции.
Периодические издания на оккупированной территории СССР в годы Великой Отечественной войны на своих страницах публиковали и другие книги Альбрехта, например, «Тайны кремля»[6].

Альбрехт стал преданным сторонником нацистского режима. На гонорар от книги он приобрёл себе виллу и открыл собственное дело — фирму по оптовой торговле овощами и книжный магазин. В 1944 году ему присвоено звание гауптштурмфюрера СС. Альбрехт сотрудничал с обергруппенфюрером Готтлобом Бергером.

Из воспоминаний Альбрехта (1954 г.)

Когда началась война на востоке, министерство пропаганды приказало призвать меня в запасной батальон пропаганды в Потсдаме. Мне поручили собрать штат сотрудников, чтобы организовать трансляцию определенных радиопередач для Востока и руководство радиостанцией. Со мной должны были работать Торглер и Каспар. Помимо прочего пять радиопередатчиков должны были по несколько часов днем и ночью посылать в эфир призывы к красноармейцам, прежде всего к старым ленинцам, чтобы убедить солдат сложить оружие и перебежать к нам.

Так как я был убежден в виновности Сталина в том, что он обрек народы и людей Востока на ужасное рабство и предал основы марксизма и учение Ленина, верных приверженцев которого преследовали и убивали, я охотно ухватился за возможность напасть на человека, которого я ненавидел. Я считал, что работа, ведущая к свержению Сталина и его Политбюро, и к провозглашению нового ленинского советского правительства, полностью согласуется с моими социалистическими убеждениями.

Тогда я был еще твердо убежден, что Гитлер действительно хочет избавиться от угрозы, которую представлял для Германии воинственный большевизм и не преследует никаких империалистических целей. То, что Розенберг и его окружение считало иначе, меня не волновало. Это были балты, а балтам нечего командовать в Германии. То, что я мог свободно и без препон вести дела по своему усмотрению, свободно подбирать сотрудников, самостоятельно готовить тексты для эфира, укрепляло меня в этом мнении. Конечно, не обходилось без серьезных разногласий и отчаянной борьбы с восточным отделом министерства пропаганды, с управлением пропаганды вермахта и с взращенным министерством пропаганды "Антикоминтерном". Но в конце концов мне удавалось настоять на своем. Ежедневно я должен был под свою ответственность готовить передовицу и фронтовую сводку, которые затем отправлялись в "Антикоминтерн", где проверялись и правились тамошними так называемыми "специалистами". Но я не согласился на эту цензуру и уже через несколько дней заявил, что так дальше работать не буду. Я решил, что больше не пошевелю и пальцем, пусть даже меня посадят в тюрьму.

Доктор Геббельс принял быстрое и весьма фундаментальное решение: он запретил любое вмешательство эмигрантов из "Антикоминтерна" в мою деятельность, мои фронтовые сводки шли теперь в эфир без цензуры. Для ведения работы в мое распоряжение предоставлялся весь разведывательный материал о том, что происходит на востоке - не только фронтовые сводки, но и сообщения из советского тыла, сведения о перебежчиках, тайные отчеты работающих по ту сторону фронта шпионов и агентов. И все же я бы никогда не решился взяться за эту задачу, если бы мне не была дана возможность лично подбирать сотрудников среди военнопленных офицеров, младших офицеров и солдат Красной армии. Уже в июле 1941 года в моем распоряжении было семь красноармейцев, которых я сам отобрал в спецлагере Берлин-Вульхайде из сотен восточных военнопленных, большей частью интеллигентов.
Среди моих сотрудников было два полковника, которые однако командовали дивизиями, и три младших офицера, в гражданской жизни - дипломированный агроном, учитель и студент. Из двух солдат один тоже был учителем, а второй - студентом. Перед тем, как я заполучил этих людей, я поговорил с обоими полковниками. Я рассказал им, кто я такой и почему я - бывший старый коммунист - воюю против Сталина. Я добавил, что всегда был и остался сторонником Ленина. Наша деятельность должна помочь заменить сталинскую клику старыми ленинцами и тем самым установить подлинную дружбу между немецким народом и народами Востока. Одновременно я объяснил офицерам, что никогда не потребую от них того, что было бы несовместимо с честью офицера Красной армии и советского гражданина.
На этих условиях оба офицера согласились сотрудничать со мной. Аналогичный разговор я провел и с остальными.

Таким образом я быстро собрал небольшой, но крайне профессиональный кружок сотрудников, который позволил мне сочетать мои прежние знания и опыт с текущими событиями. Моментально образовался прекрасный коллектив - можно сказать "команда" - в котором все уважали друг друга и каждый знал, что полностью равноправен с остальными. Мне быстро удалось добиться перевода этих людей на частную квартиру невдалеке от моего бюро и предоставления им нормального немецкого довольствия. Весьма строгие условия содержания постепенно облегчались, так что мои сотрудники смогли окунуться в повседневную жизнь немецкого народа и увидели разницу с условиями, в которых жили люди на Востоке.
Я хотел бы подчеркнуть, что эти офицеры и солдаты точно так же как я и многие, очень многие старые русские коммунисты, были весьма слабо обучены, им не было разъяснено, почему нужда, голод и прочие беды терзают советских людей. Даже полковник-артиллерист Андрей Н[ерянин], прошедший путь от простого каменщика до начальника штаба армии и закончивший военную академию, не мог понять, почему люди на его родине должны жить в таких тяжелых условиях. А ведь он был старым большевиком!
Удивительно, что и по сей день большевистская пропаганда не может решиться на то, чтобы просто говорить правду, которая дала бы аргументы, куда более действенные, чем безрассудное и досадное замалчивание явных недостатков и столь же бессмысленное восхваление советских достижений, реальный масштаб которых из-за преувеличений наоборот умаляется.

Тогда мы все были твердо убеждены, что лишь свержение Сталина и назначение ленинского правительства может изменить ход вещей к лучшему. Никто из русских не думал о предательстве Родины, о нанесении ущерба жизненным интересам своего народа. Мы не питали ненависти к нему.

О подлинных целях Гитлера я тогда ничего не знал! Я не знал ни об ужасных намерениях массового уничтожения народа на Востоке, ни о чудовищных планах относительно евреев. Я понятия не имел об отвратительных делах, творящихся в лагерях военнопленных, и о мучениях населения оккупированных территорий. Обо всех этих делах хранилось абсолютное молчание. Иностранные радиостанции я обыкновенно не слушал. Если я случайно попадал на одну из них и слышал сообщения о злодеяниях, я вспоминал о первой мировой войне, о сказках про отрубленные детские руки. После окончания первой мировой войны англичане сами признали, что эти ужасные новости были пропагандистским трюком, ложью, придуманной для того, чтобы оттолкнуть нейтральные страны от Германии и заставить весь мир ненавидеть наш народ. Поэтому и сейчас я думал о военной хитрости, о военной пропаганде.

Помимо моей деятельности как главы радиостанции и автора ежедневных фронтовых сводок для Красной армии я в качестве своего рода эксперта по вопросам антибольшевистской пропаганды принимал участия во множестве совещаний и конференций. Тогда-то я и начал замечать, как сильно отличается мое собственное представление о целях Германии в борьбе против Кремля от представлений большинства участников этих конференций. Я оказывался чаще всего в полном одиночестве.

Наша радиостанция должны была создавать впечатление, что где-то на той стороне фронта существует нелегальная, постоянно меняющая свою дислокацию группа старых большевиков-ленинцев, которая занимается распространением речей и лозунгов Ленина с тем, чтобы свергнуть Сталина и призвать к созданию ленинского политбюро и ленинского правительства. Это была пропаганда того же сорта, которую вели наши противники посредством радиостанций, ориентированных на немецких солдат. Но наша радиостанция никогда не призывала солдат избавляться от своих комиссаров или офицеров, убивать их и затем перебегать. Я знаю, что сбрасывались и подобные листовки, но они создавались не нашей группой. Я был резким противником подобного натравливания солдат на своих командиров.

В мае 1942 года я был вынужден уйти с поста главы радиостанции и искать себе иное занятие, более совместимое с моей совестью. Чем дольше я работал под крылом министерства пропаганды, тем больше мне удавалось заглядывать за кулисы. И я видел там многое, за что не хотел бы нести ответственности, что не хотел бы покрывать и в чем не хотел бы соучаствовать. Я использовал любую возможность, чтобы выяснить правду. Под предлогом того, что мне нужны свежие впечатления для моих передач, что я ищу новых дикторов и сотрудников, которые только что попали в плен, я добился командировки в некоторые дальние лагеря военнопленных. Позже я также говорил с глазу на глаз с 47 пленными советскими военачальниками, которые были интернированы в генеральском лагере в Хаммельбурге.
Эта командировка стала ужасным открытием для меня: я увидел правду. Я увидел, что в действительности творится на Востоке, что происходит с населением на оккупированных территориях, с несчастными военнопленными в лагерях, с униженными советскими военачальниками в генеральском лагере.
Но для характеристики геббельсовской пропаганды я хочу рассказать о двух случаях, произошедших еще до этой командировки.

Сын Сталина и... Молотова "сын".

Некоторые читатели вероятно припомнят новость, которая в начале 1942 г. курсировала в газетах и на радио: сын Сталина, старший лейтенант и командир батареи, в немецких руках. Это правда. Действительно Яков Джугашвили, сын Сталина, был взят в плен. Но это был сын от первого брака - нелюбимый, ставший чужим плод супружества, о котором Сталин никогда не говорил. Каждый знал, что у Сталина не было никаких отношений с этим сыном. Теперь этот молодой человек попал под чудовищный пресс. Он должен был выступить против своего собственного отца, открыто обвинить и проклясть его, назвать его изменником, клятвопреступником, предателем дела Ленина. Люди Геббельса знали, что Яков сильно страдал из-за жесткости своего отца. И все же они просчитались. Никакие посулы, никакие обещания немедленного освобождения и чудесной жизни в комфорте и достатке, равно как и никакие жесткие меры не подвигли молодого офицера к тому, чтобы сказать одно-единственное слово, направленное против отца или против советского режима. Парень упрямо молчал. Какому-то конченому подлецу внезапно пришла в голову мысль заставить Якова Джугашвили читать вслух книгу. Как это было сделано - то ли он должен был читать для якобы больного товарища, то ли как-то иначе - знают лишь люди, которые и сегодня выполняют в нашей стране те же задания, что и тогда. Короче говоря, все, что он читал, тайно записывалось на пленку. Потом текст аккуратно нарезали и склеили так, что получилось зажигательное обвинение против Сталина, то есть именно то, чего хотел Геббельс и чего он не смог заполучить честным путем.
Большая сенсация для немецкой общественности, для всего мира была налицо: смотрите же! Вот что собственный сын говорит о своем отце Сталине. Для Геббельса и его подручных это был пропагандистский шедевр , для меня - гнусный фарс и безграничная низость. Мне было жалко молодого парня. Это свело его могилу, так как пути домой для него уже не было...
Но эффект - как внутри страны, так и вне ее - оказался нулевым.

Вскоре пришел черед следующего подобного шедевра! Был схвачен сын Молотова! Черт побери, подумали верно многие, услышав триумфальную новость по радио, неужели сыновья партийной верхушки и глав государства уже перебегают к нам? Но я был информирован лучше. Еще за день до того я узнал эту прекрасную новость. Я видел, что она вызвала торжество, аплодисменты, неистовый восторг. Присутствовавшие референты будто помешались. Я молчал. На меня обратили внимание:
- Что, Альбрехт! Вам похоже эта новость не слишком нравится?
- Совсем не нравится, - сказал я. - Ведь у Молотова нет сына, разве что он с неба свалился. Вас провели на мякине. Я бы предложил дать мне возможность коротко переговорить с этим пленным. Через несколько минут я скажу вам, прав я или нет.
Всеобщее неудовольствие. Ну да, я вечный брюзга, вечный всезнайка. Молотов-младший уже записал на пленку пространное обращение. Сегодня вечером приглашены все иностранные журналисты. Для меня это было чересчур. Я встал и, не прощаясь, вышел. Подобного здесь еще не видывали. За мной побежали:
- Альбрехт, не валяйте дурака! На кону Ваша голова!
- Нет, не моя, а как раз ваша. У Молотова нет сына, вы сядете в лужу!
В восемь часов вечера я слушал по радио вопросы, задаваемые еще аккредитованными тогда в Германии дипломатами и журналистами, робкие запинающиеся ответы на них. Разозлившись, я выключил радиоприемник.
На следующее утро мне не дали выспаться. За мной приехали люди из гестапо. Я должен был одеться и следовать за ними. Я решил, что я арестован. Но вышло иначе. Мой знакомый, занимавший видный пост в РСХА, получил приказ свести меня с мнимым сыном Молотова. Я должен был установить его личность.
Через пять минут ввели молодого парня. Нас оставили одних, таково было мое условие, чтобы говорить с ним начистоту. Я хотел выяснить, зачем он разыграл эту комедию:
- Ты сын Молотова?
- Да.
- Сколько тебе лет?
- Двадцать два.
- Ты жил в Кремле у своего отца?
Я задал этот вопрос, чтобы узнать, не был ли он внебрачным сыном Молотова.
- Да, я все время жил вместе с ним в Кремле!
- Значит ты и в школу ходил в Кремле?
- Да, я ходил в Кремле в школу.
Это была первая ложь. Дети тогдашних руководителей партии посещали школы поблизости от Кремля в соответствии с получаемым ими образованием.
- Ты часто выходил в город?
- Да, ежедневно.
- Через какие ворота ты выходил?
И тут паренек назвал ворота, через которые проезжали исключительно автомобили со спецпропусками, пешеходы через них не ходили. Это была вторая осечка.
- А как называется главная улица в Кремле?
Здесь паренек запнулся.
- Там... там... нет главной улицы! Что Вы имеете в виду?
Он попался в ловушку. Конечно, в Кремле была главная улица, которая называлась Коммунистическая.
- Почему ты так бесстыдно мне врешь? Думаешь, что все немцы такие безмозглые, думаешь, они не знают, что у Молотова нет 22-летнего сына и что ты глупец и обманщик? Почему ты так себя ведешь?
И тут произошло то, чего я ожидал. Паренек внезапно бросился передо мной на колени, умоляюще воздел вверх руки и, всхлипывая, сказал:
- Товарищ комиссар! Я так ужасно страдал от голода. И тут я услышал о Якове Джугашвили и его выступлении по радио. И подумал, если я сейчас скажу, что я - сын Молотова, то все страдания закончатся. Пожалуйста, не дайте меня расстрелять, товарищ комиссар!
Я жалел его. Я мог его понять. Но не успел я проронить пару слов в утешение, как дверь распахнулась. Вслед за моим знакомым вошли два гестаповца, которые увели парня. Я просил не наказывать его, так как он не виноват, что нарвался на таких идиотов. Тут мой знакомый предостерегающе прижал палец к губам. Я понял. За нами следили высокие чины, я не подумал о подслушивающих устройствах.
Что ж, я оказался прав. Я видел, как по каменным лицам гестаповцев пробежала тень довольной и понимающей улыбки.

Тут я решил, что хватит с меня работы на этой фабрике лжи. Я настаивал, чтобы меня командировали на оккупированные территории.
Метод использования сына против собственного отца внушал мне отвращение. Кроме того я мог представить, какими насмешками люди в Кремле встретили эту утку: вероятно немецкие виды на победу в войне совсем плохи, раз приходится прибегать к таким уловкам. Мне было жаль сотни тысяч порядочных, честных членов НСДАП, которые ничего не знали об этих махинациях, верили в честность своих убеждений, в справедливость Гитлера и его дела. Они видели в открытых обвинениях, высказанных двумя сыновьями самых могущественных вождей Советского Союза знак того, что развал большевистского государства уже очень близок.
Мое собственное недоверие все усиливалось. Я уже не решался верить хоть чему-нибудь, что утверждалось в "Сообщениях с фронта и новостях со всего мира", которые каждое утро лежали на моем столе и на основании которых я до сих пор бодро составлял фронтовые сводки для моей ленинской радиостанции.
Кстати, по причине историй с "сыновьями" я стал с недоверием относиться и ко многим своим советским сотрудникам. До того я принимал за чистую монету их описания безрадостного положения в Советском Союзе накануне войны, так как они в целом не противоречили опыту, приобретенному мной между 1924 и 1934 г.г. И все же порой меня озадачивало то, что сообщались сведения, которые просто не могли быть правдивыми, а также сколь щедро все мазалось черной краской.

---------

Источники:
1. Звезда и смерть учреждения Винета

2. Тайная ленинская радиостанция