Идеология национал-большевизма

Но Бухарина это не успокаивало. В начале 1927 г. в его выступлениях начинает чувствоваться открытая тревога, что то, чего он так боялся, превращается в самостоятельную общественную силу. Он начинает чувствовать себя обманутым и решается идти в атаку на русский национализм. Он справедливо видит его уже не только в сменовеховстве, но и в народнической литературе. В речи на XXIV ленинградской губпартконференции Бухарин резко обрушился на проявления национал-большевизма в советской системе, открывая против него войну более жесткую, чем раньше Зиновьев.
"Нужно признать, - сказал Бухарин, - что сменовеховский, "национально-российский" момент в свое время, в определенную стадию нашего развития, служил мостиком для "примирения" с советской властью части саботировавшей прежде буржуазной интеллигенции. Сменовеховцы считали положительным фактом то, что большевики собрали Россию на манер Ивана Калиты. Мы старались сменовеховцев использовать, ими руководить, их вести за собой... Иногда, однако, бывает, что, по выражению Ленина, руль вырывается из наших рук. Это ясно сказалось в нашей литературе. Очень значительная ее часть в настоящее время прямо вопит на "истинно русский" лад. Правда, для прилику обычно одевается в советский колпак, навешиваются советские побрякушки, маскируется под "коммунизм". Все это в известной незначительной пропорции не так вредно и страшно, ибо, если рядом с этой малявкой - сменовеховско-российской идеологией - находится огромный кулачище нашего пролетариата, то как бы ни пищали сменовеховцы, они не могут разрушить наш пролетарский интернационалистский хор. Но когда наша активность на этом фронте недостаточна, когда маленькая сменовеховско-российская фигурка начинает кричать излишне громким голосом, тогда, извините, не обратить на это внимание мы не можем. Тут нам надо подтянуться. Я, может быть, - сказал в заключении Бухарин, - взял это в слишком резких чертах, но перехлестывание таких националистических мотивов в литературе, несомненно, налицо".
В январе 1927 г. он решается и на конкретные действия. Его первой пристрелочной мишенью оказывается поэт Павел Дружинин. Бухарин обширно цитирует его по "Красной нови" Воронского:

О, Русь чудесная!
Жива ты, Как живы русские блины
Твои соломенные хаты
Овсяной тайною полны!
Своя земля, как кладень древний,
Над ней ночует свет и мрак.
И в каждой хате есть царевна
И в каждой улице дурак.
На всех цветные сарафаны
И залихватские штаны.
На кой же черт иные страны
Кромя советской стороны!

Он цинически иронизирует над тем, что с автором можно согласиться только насчет изобилия дураков, но уж никак насчет царевен, "которые в свое время были немного перестреляны, отжили за ненадобностью свой век". (Тогда еще не стеснялись хвалиться расстрелом царских детей.) Но главной мишенью оказывается покойный Есенин и "есенинщина" как самое вредное явление советской литературы. Согласно Бухарину, Есенин квазинациональный поэт, ибо представляет самые отрицательные стороны русского национального характера. Его глубоко возмущает, что рабское историческое прошлое России, еще живое в людях, воспевается и возвеличивается Есениным. Бухарина очень беспокоит, что идеологи буржуазной национальной гордости, идеологи "квасного патриотизма" долбят камень общественности изо дня в день, "национализируя" советскую литературу, а "некоторые простачки" им подсвистывают".
Бухарин жалуется на то, что новая русская буржуазия "просовывает повсюду свои идеологические пальцы". Выступление Бухарина открывает собою подлинную истерию против есенинщины. Устраиваются проработочные диспуты, выявляются тайные есенинцы, поклонникам Есенина выдают волчьи билеты.
Как это ни парадоксально, но охота за ведьмами, начатая Бухариным, стала возможной только после вывода в октябре 1926 г. из Политбюро Троцкого, относившегося к Есенину гораздо терпимее, что можно видеть хотя бы по его книге "Литература и революция". Совсем неспроста Э. Лунин тремя годами позже утверждал, что невольными реабилитаторами Есенина были Троцкий, Воронский (в 1927 г. снятый с редактирования "Красной нови") и Полонский. (Но только ли они "простачки" Бухарина?) Борьба против Есенина была, таким образом, и очередной дискредитацией Троцкого. Как и в деле Лежнева, Сталин не был заинтересован в его защите. Во-первых, его не привлекало то, что Есенина защищал Троцкий, но, главное, его не привлекали никакие формы левого национал-большевизма. В этом он был весьма последователен. Он готов был поддержать Толстого, Булгакова, но отнюдь не Есенина и тогдашнего Лежнева. Левое народничество, скифство уходили в прошлое.

<< Назад   Вперёд>>