Военно-фашистское движение в Японии

Предлагаемая работа двух советских востоковедов представляет большую научную и политическую ценность. Военно-фашистское движение Японии является одним из тех механизмов, которые должны перевести Японию из состояния скрытой в состояние открытой мировой империалистической войны. Знание этого фугаса, заложенного на Дальнем Востоке под дело мира, является необходимым. Но во всей мировой литературе нет работы, которая бы выяснила конкретно корни военно-фашистского движения в Японии, фазы его развития, которая бы познакомила читателя с его идеологией, организацией и с его местом в общей системе сил, решающих основные проблемы политики японского империализма. До этого времени существовали только журнальные статьи, посвященные этому вопросу. Наши авторы дают нам довольно подробную картину явления, опираясь на японскую литературу. При этом они не изолируют военно-фашистского движения в Японии, а показывают его развитие на фоне современной истории Тихоокеанской империалистической державы, на фоне социального кризиса, ею переживаемого. Они показывают на конкретном материале отношение разных прослоек японского общества к военно-фашистским идеям и организациям, уделяя особенное внимание вопросу о соотношении между этим движением и военщиной. И выяснение корней военно-фашистского движения Японии и обрисовка его социального содержания и связей, данные авторами, в общем правильны. В исторической части работы спорить можно было бы только о ряде второстепенных вопросов, которые вызывают сомнение, но для этого нужно знание японских источников, которого у меня, к сожалению, не имеется. Поэтому я ограничусь только одним вопросом, поставленным авторами в последней главе их работы, а именно вопросом о сходстве и различиях японского и европейского фашизма, вопросом, имеющим большое значение для оценки перспектив развития на Дальнем Востоке. Такое сравнение позволит не только обратить внимание на некоторую, по-моему, однобокость постановки авторами вопроса о перспективах военно-фашистского движения в Японии, но и даст возможность ярче подчеркнуть громадное значение тех сил, которые теперь потрясают империалистскую Японию.



* * *

«Можем ли мы все это реакционно-шовинистическое движение, — от барона Хиранума, генерала Араки и Тояма до Окава, Талибана и Акацуму, — назвать «фашистским» в западноевропейском смысле этого слова?» — спрашивают авторы и отвечают отрицательно на этот вопрос, мотивируя свое отрицание тем, что «если мы его (это движение) будем рассматривать в целом, то оно характеризуется двумя отличительными чертами, существенно разнящими его от фашизма, например итальянского или германского».

Какие же это различия?

«Первое различие сводится к тому, что западноевро-пейский фашизм является в основном орудием финансового капитала, а японское реакционное шовинистическое движение, взятое в целом — это орудие не только финансового капитала, а орудие японской монархии, представляющей блок двух классовых сил — финансового капитала и полуфеодальных помещиков — и обладающей к тому же собственной логикой развития, представленной в лице армии и монархической бюрократии, гнет которых имеет самостоятельное значение. Поэтому в центре японского реакционно-шовинистического движения стоят в основном те же люди, которые возглавляют систему японского военно-феодального империализма. Отсюда — роль армии как хребта всего реакционно-шовинистического движения, взятого в целом.
Отсюда вытекает вторая отличительная черта японского реакционно-шовинистического движения, характерная для очень значительного и пока что для наиболее влиятельного его крыла. Это — ограниченное использование социальной демагогии реакционно-шовинистическим движением в целом».

Раньше чем подвергнуть анализу эту мотивировку, надо сказать: сравнивать можно между собою только те явления, которые кроме различий имеют и сходство. Не имеющие сходства явления нельзя вообще сравнивать. Поэтому методологически неверно, что авторы говорят только о различиях военно-фашистского движения в Японии и европейского фашизма, ни одним словом не упоминая об его сходстве, хотя само название «военно-фашистское движение» говорит, что они это сходство видят. Отсутствие анализа черт сходства неминуемо ведет в однобокости, которую Ленин часто называл «преувеличением истины».

Фашизм является фазой развития монополистического капитализма на известной ступени его загнивания, распада, кризиса. Монополистический капитализм создал везде, где он побеждал, тенденцию к замене демократии как прикрытой формы диктатуры крупного капитала более открытыми ее формами. С самого момента возникновения современного империализма наметились в его политике явления, которые дали повод уже в конце XIX и начале XX столетия заговорить о кризисе демократии. Об этом кризисе заговорили не только представители революционного пролетариата, не только представители мелкобуржуазных оппозиционных и бунтарских течений — анархисты и синдикалисты, — это подметили также представители феодальной и полуфеодальной реакции (см. литературу французских роялистов, литературу немецких реакционных кругов, как например Дельбрюк), это заметили даже деловые люди, описывающие растущую власть финансовой олигархии. Литература, посвященная американской внутренней политике конца XIX и начала XX столетия, полна работ, показывающих загнивание буржуазной демократии.

Концентрация власти в руках капиталистических монополий, трестов и картелей привела уже перед войною к тому, что решение всех основных вопросов политики перешло от правительств к бесконтрольным замкнутым капиталистическим кликам, действующим на правительство не парламентским путем, а путем прямого подкупа, путем перехода власти в буржуазных партиях к маленьким группам, финансирующим эти партии и диктующим им свою волю. Все эти процессы приводили не только к ослаблению парламентской демократии, но и к фактическому урезыванию так называемых прав и свобод, без которых буржуазная демократия немыслима. Наскоки на свободу организаций пролетариата, на право собраний, свободу слова и т. д. имели место в предвоенные поды в целом ряде капиталистических стран и держав, выхолащивая с каждым годом все больше содержание буржуазной демократии.

Этот процесс пошел ускоренным темпом во время войны, ибо война привела к такому обострению классовых отношений, что буржуазия сомневалась, сможет ли она добиться своих целей демократическим путем. Военный режим не устранял в руководящих капиталистических странах парламента. Парламент становился даже в наиболее демократических странах, как например во Франции, средством, при помощи которого к власти приходили наиболее энергичные империалистские клики (Клемансо во Франции), но вся «низовая» основа буржуазной демократии в значительной мере исчезала. Демократические свободы были немедленно отняты у пролетарских групп, выступающих против империалистской войны. Даже мелкобуржуазные пацифистские группы и социал-демократия, стоящая на стороне империализма, Не избежали этой участи. Военные клики, зная, что за партиями II Интернационала стоят еще громадные народные массы, боялись, что предоставление обычных демократических свобод даже социал-демократии, поддерживающей войну, даст возможность недовольству рабочих низов прорваться наружу и через организации социал-демократии. II Интернационал представлял дело так, что налицо только временная жертва, временный отказ от использования демократических свобод, продиктованный высшей целью «защитой отечества», и что, наоборот, после войны пролетариат получит в награду за спасение отечества полный расцвет своих прав. Они были даже убеждены, что в связи с этим ожидаемым расцветом наступит эра нового роста социальных реформ.

Ближайшие годы после мировой империалистской войны, казалось, подтверждали эти предположения, ибо они привели к расширению избирательных прав, в Англии для женщин, к падению империи Гогенцоллернов и Габсбургов, к созданию во всей центральной и значительной части Восточной Европы республик, к введению 8-часового рабочего дня и социального страхования в размерах, до этого времени не известных. В ряде стран, в том числе даже в Англии, к власти приходили партии II Интернационала. Но даже в это время в тех странах, где капитализм из страха перед пролетарской революцией демократизовался, этот внешний рост демократии сопровождался прямым насильственным подавлением революционного движения и классовых организаций пролетариата. Если в предвоенное время монополистический капитализм, выхолащивая внутреннее содержание парламентаризма, внешне оставлял еще все демократические права за рабочими (только урезывая их), то теперь, все более увеличивая за кулисами власть монополистического капитализма, буржуазия признавала демократические права только за теми частями народных масс, которые шли за партиями, поддерживающими ее господство. Буржуазная демократия становилась демократией для рабовладельцев и для послушных рабов.

В 1922 г. приход к власти итальянского фашизма означает известный исторический рубеж в истории загнивания буржуазной демократии. Итальянский фашизм поставил вне закона не только революционную, но и реформистскую часть рабочего класса, а со временем ликвидировал даже реакционную мелкобуржуазную партию «Пополяри». Он открыто ликвидировал: все институты буржуазной демократии: парламент, легальное существование буржуазных политических партий и все основные демократические права. Стряхивая и отбрасывая ускоренным темпом лохмотья синдикалистских и социалистических фраз, итальянский фашизм из социалистической критики либерализма, из критики свободы конкуренции и капиталистической монополии создает теорию корпоративного государства, которая на деле прикрывает господство частных капиталистических организаций, слегка загримированных под органы государственно-капиталистического контроля. Победа итальянского фашизма означала, что господствующие слои буржуазии, начиная от помещиков и кончая крупными банками, не считают возможным сохранить свою власть при наличии буржуазной демократии. Права на агитацию и организацию, которые буржуазная демократия предоставляла раньше народным массам, начали угрожать существованию монополистического капитализма в тех странах, где условия развития капитализма были наиболее потрясены. Захват заводов итальянскими рабочими в 1920 г. итальянская буржуазия правильно расценила как приближение пролетарской революции. Она оказалась бессильной перед лицом этого движения. Джиолитти, один из наиболее умных государственных людей итальянской буржуазии, отказался применить вооруженную силу к очистке фабрик, зная, что, во-первых, для этой цели не хватит сил армии и полиции, а, во-вторых, что введение войск в фабрики может означать приближение революции. Буржуазию спасло тогда реформистско-центристское руководство итальянской социалистической партии, которое дезорганизовало движение. Но буржуазия прекрасно понимала, что предательство рабочего класса реформистами и центристами будет иметь своим последствием передвижение рабочих масс в сторону коммунизма, выкристаллизование действительно революционного руководства, которое обеспечит победу при следующем наступлении рабочего класса. Поэтому буржуазия решилась раз навсегда освободиться от этой опасности путем уничтожения всей демократической системы и создания организации, которая была бы достаточно сильной, чтобы охранять капитализм от новых опасностей. Эта организация не могла быть узкой организацией консервативных слоев, ибо такая организация вызвала бы отпор рабочих и крестьян и не имела бы другой опоры, кроме полиции и армии. Новая контрреволюционная организация должна была быть массовой организацией, ибо задача ее состояла в борьбе с массовым революционным движением. Чтобы быть массовой организацией, она должна была выступать под псевдореволюционным флагом, пользоваться лозунгами социальной демагогии, направив социальное недовольство отсталых колеблющихся масс в сторону от монополистического капитализма.

Победа итальянского фашизма ускорила созревание фашистских идей почти во всех капиталистических странах. Но только тяжелейший экономический кризис, разразившийся на фоне послевоенного общего кризиса капитализма, привел к победе второй массовой фашистской организации, созданной в крупнокапиталистической стране, а именно в Германии. Я не буду здесь говорить об отличиях немецкого фашизма от итальянского и отличиях в их развитии. Мне важно подчеркнуть здесь то, что роднит оба движения. Германский капитализм более развит, чем итальянский. Но побежденный в мировой войне, лишенный крупной армии, морского флота, морских баз, колоний, он оказался неспособным к конкуренции с мировыми империалистическими державами, как был неспособен к такой конкуренции, несмотря на свои претензии, итальянский империализм из-за слабости своей сырьевой базы, из-за слабости своего капиталистического накопления и отсутствия богатых колоний. Неспособность к конкуренции с Англией, CACШ, Францией ухудшила условия послевоенного монополистического капитализма Германии в борьбе с нарастающей опасностью пролетарской революции, которая в 1918-1923 гг. была сорвана германской социал-демократией. В период временной стабилизации капитализма, которая сопровождалась отвоеванием значительной части старых позиций немецкого капитала на мировом рынке, германская буржуазия могла еще сохранять свою власть благодаря помощи социал-демократии и подавлению всякой попытки рабочего класса к революционным выступлениям. Пользуясь социал-демократией как главной опорой, германская буржуазия поддерживала фашистское движение отчасти как средство давления на социал-демократию, чтобы заставить ее уменьшить свои требования, отчасти как будущую смену социал-демократии. Мировой экономический кризис, ударивший жесточайшим образом по Германии, поставил перед германской буржуазией вопрос о надвигающейся опасности новой революции. Никто не мог сказать, как долго будет продолжаться этот кризис; его продолжение угрожало, таким нарастанием влияния германского коммунизма, что завоевание им большинства рабочего класса, этой основной предпосылки борьбы за захват власти, могло стать вопросом ближайших лет. Кроме того кризис развязал во всех империалистских странах все центробежные силы, тенденции к автаркии, т. е. к вырезанию из капиталистического мира по возможности большей территории, которая должна стать закрытым полом эксплоатации данной «национальной» монополистической буржуазии. Германская буржуазия должна была позаботиться об устранении опасности пролетарской революции и одновременно создать условия для использования растущих империалистических противоречий с целью создания собственного автаркического экономического организма, т. е. для завоевания новых колоний. Обе эти задачи могли быть решены только путем уничтожения остатков буржуазной демократии, без чего нельзя было ни оттянуть, ни отсрочить опасность революции, ни создать наиболее благоприятные условия для новой империалистической войны.

Кризис, вызывающий растущее недовольство в широких мелкобуржуазных массах, создавал необходимые условия для победы фашизма как массовой организации и одновременно делал невозможной борьбу с опасностью революции другими средствами, кроме фашистской диктатуры. Потрясенные кризисом, мелкобуржуазные массы города и деревни покидали ряды старых буржуазных партий и подпадали под влияние националистической партии, обещающей им спасение от разорения при сохранении частной собственности. Исчезновение старых буржуазных партий, приближающееся с каждым днем, делало невозможным продолжение их господства даже при наличии поддержки социал-демократии, отказывающейся от одной демократической свободы за другой во имя политики «меньшего зла», т. е. во имя избежания полной победы фашизма. Эта политика, наоборот, только ослабляла социал-демократию как опору буржуазии, ибо толкала одну часть социал-демократических рабочих за другой в лагерь коммунизма, увеличивая этим опасность пролетарской революции. Идея господства военно-бюрократической клики, нашедшая свое выражение в правительстве Папена и Шлейхера, являлась утопией, ибо нельзя было господствовать чисто бюрократическими методами, опираясь только на полицию и армию, имея против себя революционных рабочих и миллионные массы мелкой буржуазии, втянутых в национал-социалистическое движение. Ввиду раскола, внесенного в рабочие массы социал-демократией и не преодоленного еще коммунистической партией, ввиду того, что кризис толкнул значительные массы мелкой буржуазии временно направо, в лагерь фашизма, авангард пролетариата не мог поставить себе целью непосредственную борьбу за захват власти. Так стала возможной победа фашизма, диктатура которого является диктатурой монополистического капитала и который ставит себе задачей искать выхода из кризиса, бежать от революции на поле империалистической войны, что бы в результате создать новую империалистическую германскую державу, способную и к конкуренции с другими империалистическими державами и к борьбе с революционным пролетариатом.

Подводя итоги развития фашизма на Западе, надо сказать, что основные его черты состоят в том, что он, во-первых, развивается на экономической почве господства монополистического капитализма, который не в состоянии уже решить основных экономических задач, стоящих перед обществом, — монополистического капитализма, чувствующего приближение социалистической революции и переживающего углубляющийся кризис. Этим сказано, что реакция в странах неразвитого капитализма, не достигнувшего еще степени монополистического капитализма, не является однородной с фашизмом, хотя имеет многие черты, схожие с фашизмом (комбинация дикого террора с социальной демагогией). Отсутствие господства финансового капитала как экономической базы фашизма не позволяет этим реакционным режимам быть последней фазой развития к социализму. Они могут быть ликвидированы еще буржуазно-демократическими революциями довольно длительного характера или даже ублюдочным демократическим режимом, который может явиться наследником обанкротившегося реакционного режима даже без революции.

Вторая черта фашизма состоит в том, что он является не просто бюрократическим господством реакционных клик, а диктатурой, опирающейся на массовые организации, преимущественно мелкобуржуазные; что он объединяет величайший террор против рабочих и революционных крестьян с необузданной социальной демагогией, пытающейся внести разложение в рабочий класс, перетянуть наиболее отсталые люмпен-пролетарские части его в лагерь фашизма. Фашизм не является просто реставрацией буржуазной власти. Такая реставрация есть утопия, ибо во всех странах развитого капитализма старая буржуазная власть опиралась на поддержку широких масс мелкой буржуазии и даже отсталых рабочих, поддерживающих буржуазные и «социалистические» партии; стоящие на почве реформы капитализма. Эти массы подчинялись буржуазии через посредство буржуазной демократии. Где ликвидирована буржуазная демократия, она ликвидирована именно потому, что массы мелкой буржуазии и пролетариата потеряли убеждение в устойчивости капиталистической системы и покидали с каждым днем все больше ряды буржуазных партий.


* * *

Фашистская диктатура не есть просто реакционная диктатура, вроде режима Хорти или Цанкова. Она является диктатурой финансового капитала, сумевшего через ряд новых рычагов обеспечить себе демагогической политикой и массовой организацией поддержку со стороны мелкой буржуазии.

Существуют ли в Японии эти две черты фашизма: 1) господство потрясенного монополистического капитализма, боящегося пролетарской революции, ищущего выхода из нее на путях фашистской государственной организации внутри страны и новой войны за передел мира, с одной стороны, и 2) стремление к созданию в качестве опоры капитализма массового мелкобуржуазного движения, обманутого социал-демократическими лозунгами, с другой? Это не может подлежать никакому сомнению. В Японии господствует финансовый капитал. Исследователи, подчеркивающие своеобразные черты этого господства финансового капитала в Японии тем, что он в значительной мере господствует еще через монополию банков, через эксплоатацию ими мелкого, среднего предпринимателя и разрозненного мелкого крестьянского производителя, что он глубоко сросся с пережитками феодализма, — абсолютно правы. Так например книга Орчарда, указывающая на это своеобразие господства монополистического капитализма в японской промышленности, и предисловие к этой книге т. Сафарова, дающее конкретную картину пережитков феодализма в японской деревне и сплетение их с господством монополистического капитализма, — правильно указывают, несмотря на допущенные преувеличения, на особенности, которые будут иметь большое значение в дальнейшем развертывании японского кризиса. Значение этих моментов состоит в том, что, во-первых, недостаточная концентрация и недостаточная техническая модернизация японской промышленности не позволяют японскому финансовому капиталу развить ту силу, без которой японский империализм может оказаться, по правильному выражению одного из наших японоведов, «мощным кулаком на очень слабых мышцах». Японская военщина великолепно чувствует эту слабость и сделала за последние два года все от нее зависящее для концентрации промышленности и для оснащения ее современной техникой. Но, несмотря на значительные вложения в промышленность, проведенные в последние два года, японским правительством и японскими финансовыми трестами, им только в незначительной мере удалось устранить эту отсталость. Исключительный паразитизм японского помещика, выкачивающего из деревни 50% ее годового дохода, наличие пережитков феодализма во всех областях деревенской жизни гарантируют в будущем широкий размах демократического революционного движения крестьянства. Но как ни важны эти особенности, нельзя отмахнуться от вопроса, который является центром всех вопросов. И при рассмотрении японского империализма и японского фашизма является вопрос: кто же экономически господствует в Японии — монополистический капитализм или остатки феодализма? На этот вопрос может быть только один ответ.

Развитие Японии с 1868 г. означает возникновение и победу индустриального капитализма, переход его на рельсы монополистического капитализма. Помещичий класс Японии, представляющий пережитки неликвидированного в 1868 г. феодального класса, сумел удержать в измененной форме дань, взимаемую с крестьянства. Для этого он использовал власть, которую сохранил в значительной мере в своих руках. Но эта власть служила в то же самое время проводником укрепления финансового капитала, служила интересам его победы над всеми другими классами в Японии и орудием его борьбы за мировой рынок и за завоевание позиций на Азиатском континенте. Помещичий класс, вкладывающий выжатые из крестьянства капиталы в промышленность и банки, является сам частью монополистической буржуазии. Поскольку его интересы как владельца ренты противоречили интересам его как владельца прибыли, он мог добиться учета своих специфических интересов за счет общего развития экономических сил страны. Но усиливая этим роль монополистического капитала как тормоза развития производительных сил, помещичий класс Японии не мог господствовать вопреки основным интересам монополистического капитализма. Помещик пытался сорвать с капиталистического развития Японии по возможности больше для себя, но он не мог вести политики, которая бы не отвечала основным интересам монополистического капитализма.

Весь экономический и политический кризис Японии разворачивается на фоне кризиса монополистического капитализма, хотя этот кризис углублен и осложнен наличием пережитков феодализма. Социальный и политический кризис Японии вызван теми же самыми причинами, как и кризис всей капиталистической системы. Монополистический капитализм утратил способность обеспечить развитие производительных сил. Всякая его попытка делать это через повышение техники, через рационализацию вызывает величайшее обострение нужды и безработицы масс, увеличивает социальный кризис. Попытка завоевания новых рынков сбыта для продуктов монополистического японского капитализма вызывает громадные обострения международных империалистских противоречий, вынуждает его к бешеным вооружениям, которые, подрывая экономические силы деревни, ложась неслыханным бременем на рабочие массы и массы городской и мелкой буржуазии, со своей стороны ослабляют производительные силы страны. Попытка завоевания части Китая, для того чтобы создать автаркическую японскую континентальную империю, имеющую собственные железо и уголь, являющуюся закрытым для других империалистских держав рынком сбыта, — все это приводит к растущему конфликту с массами, которые не хотят стать колониальными рабами Японии, и конфликту с другими империалистскими державами, в первую очередь с САСШ.

Вот основы кризиса, переживаемого Японией. Он является только видоизменением общего кризиса, переживаемого монополистическим капитализмом. Опасность пролетарской революции в Японии не подлежит в этих условиях сомнению и вытекает из принципиально тех же источников, что и в других странах, — из господства монополистического капитализма. Пережитки феодализма, обостряя в Японии противоречия интересов между крестьянством и помещичьим классом, создавая опасность революционных крестьянских движений, создают условия поддержки пролетарской революции крестьянской войною. Независимо от того, начнется ли развязка политического кризиса Японии от крестьянской войны или от пролетарских революционных движений, наличие пережитков феодализма делает в Японии необходимым и неизбежным решение задач демократической революции. Развитие пролетарской революции в Японии будет последствием перерастания демократической революции в социалистическую. Основное значение идеи этого перерастания состоит в том, чтобы научить пролетариат не перескакивать через задачи демократической революции, не забывать ни на один момент, что крестьянство принадлежит к движущим силам японской революции, что союз с крестьянством является условием грядущей победы пролетариата.

Но наличие пережитков феодализма в Японии и поэтому наличие перспективы вырастания пролетарской революции в Японии из буржуазно-демократической не устраняют факта, что степень развития, достигнутая японским капитализмом, есть степень монополистического капитализма. Развязка кризиса монополистического капитализма может состоять только в социалистической революции, через сколько бы этапов ей ни пришлось пробивать свой путь. Кризис Японии развертывается на основе монополистического капитализма, и японская буржуазия, ища выхода из него на путях империалистской агрессии и фашизма, ищет спасения от пролетарской революции и борется за такие условия конкуренции с другими империалистскими державами, которые дали бы ей возможность и в дальнейшем избегнуть пролетарской революции. Поэтому не подлежит никакому сомнению, что японский фашизм пытается решить в основе те же самые задачи, которые пытается решить германский и итальянский фашизм.

Когда авторы предлагаемой книги пишут, что

«западноевропейский фашизм в основном является орудием финансового капитала, а японское реакционно-шовинистическое движение, взятое в целом, — это орудие не только финансового капитала, но и орудие японской монархии, представляющей блок двух классовых сил — финансового капитала и полуфеодальных помещиков»,

то, противопоставляя помещиков финансовому капитализму, они ошибаются и по отношению к западноевропейскому и по отношению к японскому фашизму.

Роль итальянских помещиков, пытающихся спастись от напора батраков и мелких арендаторов, в деле победы итальянского фашизма была очень крупна. О роли германских юнкеров в победе германского фашизма знает весь мир. На мекленбургских, померанских и ост-эльбских поместьях вскармливались отряды фашистских убийц, раньше чем в карманы фашизма поплыли деньги из железных шкафов королей промышленности. Значительная часть главарей германского фашизма — сыновья помещиков. Германский фашизм пришел легко к власти благодаря поддержке, которую оказали ему прусский юнкер, — фельдмаршал Гинденбург и командование рейхсвера, состоящее из прусских юнкеров. Германский фашизм именно поэтому не смеет тронуть интересов ост-эльбских помещиков, несмотря на то, что ему приходится разыгрывать роль партии, якобы спасающей крестьянство. Благодаря тому, что пережитки феодализма в Японии сильнее, чем в Италии и даже в Германии, роль помещиков в военно-фашистском движении Японии наверное крупнее. Но она в основном не может отличаться от роли помещиков в европейском фашистском движении, ибо и в Японии фашизм своей политикой вооружений набивает в первую очередь карманы финансового капитала. Захватив полностью власть, он смог бы проводить экономически только политику, в основном отвечающую интересам монополистического капитала. Помещики своим участием в фашистском движении обеспечивают себе особый куш из общеимпериалистской добычи, как его обеспечили себе германские и итальянские помещики. Быть может, что и доля их при разделе временной добычи будет крупнее. Но это не создает принципиально отличной основы японского фашизма от западноевропейского фашизма.

Вторая черта фашистского движения, а именно — поиски опоры в широких мелкобуржуазных массах, которые привлекаются широкой демагогической социальной программой, налицо в Японии в не меньших размерах, чем в Европе.

Именно книга наших авторов дает тысячи доказательств, что нет ни одной социальной идеи, пускаемой в ход для демагогических целей европейским фашизмом, которая не имелась бы в арсенале фашистского движения в Японии: Когда японские дворянчики выступают на процессе убийц Инукаи в качестве защитников рабочих и крестьян, то где еще искать лучшей социальной демагогии? Именно благодаря этой социальной демагогии японским военно-фашистским организациям удалось мобилизовать громадные массы мелкой буржуазии, приведенной в движение социальным и политическим кризисом Японии. Авторы нашей книги правы, когда доказывают, что цифры, приводимые японскими фашистами о силе их организации, сильно преувеличены. Но было бы ошибкой эти силы преуменьшать. Не в том дело, имеют ли японские фашисты миллионы приверженцев, объединенных в особые партийные фашистские организации, или эти миллионы находятся в массовых организациях общепатриотического характера, созданных бюрократией и военщиной, — решающий вопрос состоит в том, — служат ли фашизму люди, держащие в руках рычаги этих массовых, формально не фашистских организаций и какие идеи они проводят в этих организациях. Германский «Стальной шлем» не был фашистской партийной организацией, он был организацией, которую часть германских помещиков и часть германской промышленности пыталась противопоставить фашистской организации. «Стальной шлем» был в свое время многочисленнее, чем штурмовые отряды Гитлера. Но так как «Стальной шлем» и стоящая за ним партия германских националистов не имели никаких идей, отличающих их от гитлеровцев, которые они могли бы противопоставить гитлеровцам, то «Стальной шлем» в окончательном счете был подчинен Гитлеру и стал из организации, конкурирующей с Гитлером, одним из побочных резервуаров силы германского фашизма. Недоверие бюрократической военной верхушки Японии к организации мелкобуржуазных масс, боязнь этой организации толкают военную клику на попытку захвата власти без организации фашистской массовой партии, как та же самая боязнь мелкобуржуазных масс привела в Германии к созданию правительства Шлейхера и Папена, пытавшихся удержать власть без Гитлера, а отчасти против него. Но это правительство было только эпизодом, ибо без поддержки массовых фашистских организаций оно висело в воздухе. Ход развития в Японии трудно предугадать, но если группа Араки овладеет полностью властью путем закулисных махинаций, поддержанных давлением верхних слоев офицерства, то этой группе придется искать опоры в фашистских организациях. Будет ли это правительство опирающимся на фашистские организации, или развернется оно в правительство фашистской организации, — в обоих случаях социальное его содержание будет одно и то же: оно будет диктатурой монополистического капитализма, принужденной сильно считаться с интересами помещиков, и в обоих случаях мелкая буржуазия не будет господствовать, а будет только массовой опорой господства монополистического капитализма.

Особенности японского фашизма состоят в известной мере в более значительной роли помещиков в организации японского фашизма в том духе средневековья или, точнее говоря, легенд о средневековьи, которые вожди японского фашизма пытаются внести в народные массы. Но мы имеем здесь дело со второстепенными, а не первостепенными различиями. Более важное, хотя тоже не основно, различие состоит в организационно-руководящей роли японской армии в фашистском движении. В Италии кадровое офицерство не играло этой роли, хотя часть высшего командования стояла на стороне фашистов. Итальянская армия не вышла из мировой войны в ореоле славы, в итальянских народных массах после войны существовала громадная усталость от войны. Поэтому итальянский фашизм подчинил себе армию только после победы. В Германии в фашистском движении играло руководящую роль только младшее поколение бывшей императорской армии, не вошедшее в рейхсвер. Рейхсвер оказывал скрытую помощь фашистским организациям, поставляя им оружие и инструкторов. Но он не был в состоянии из-за военно-политических соображений и отчасти из-за связи со старыми буржуазными партиями и их режимом сыграть руководящую роль в возникновении и победе германского фашизма. В Японии эта руководящая роль в организации фашистских сил высшего офицерства налицо. Эта роль идет так далеко, что даже раскол японской социал-демократии и создание открытой фашистской «социалистической» партии происходят при непосредственном участии крайних фашистских элементов высшего японского офицерства (группа полковника генерального штаба Хасимото). Эта роль японского офицерства в организации фашизма объясняется, с одной стороны, великим ореолом, которым оно окружено как организатор побед над Россией в 1904-1905 гг., а, с другой стороны, тем, что разорение значительной части средних и мелких помещиков, из которых происходит офицерство, и деградация японского сельского хозяйства создают среди этого офицерства социальное недовольство, роднящее его с недовольной мелкой буржуазией, которая между прочим тоже поставляет часть офицерства. Эта роль японского офицерства как руководителя фашистского движения создала в верхушке этого офицерства, организованной вокруг генерала Араки, иллюзию, что она может взять власть одна, без участия фашистских мелкобуржуазных организаций, которых группа Араки не старается объединить по видимому из боязни увеличения их удельного веса. Но эта политика вызывает недовольство в части младшего офицерства, возглавляемого бывшим военным атташе в СССР полковником Хасимото, который заявляет, что офицерству не по силам руководить Японией и что если оно не создает массовой фашистской партии как своей опоры, то оно будет разбито коммунизмом, который несомненно складывается в массовую организованную силу. Эта чисто фашистская тенденция, представляемая Хасимото, которая будет усиливаться с ростом социального кризиса в Японии, показывает, что и здесь налицо силы, которые (что касается роли армии в фашистском движении) сближают японский фашизм с европейским типом.

Ошибки, допущенные авторами предлагаемой работы, вытекают из двух источников. Один состоит в том, что из законной боязни недооценить значение пережитков феодализма они допускают в окончательных формулировках известный перегиб. Другой источник, что историческое изложение развития японского фашистского движения накладывает чересчур сильную печать на их теоретические выводы. Фашистское движение в Японии уходит своими корнями в бюрократически-военную организацию «Черного дракона», являющуюся в прошлом главной конспиративной организацией зарождающегося японского империализма. Но, несмотря на помещичье-бюрократический состав этой организации, она, служа целям японской экспансии, была в окончательном счете орудием монополистического капитализма. Тут налицо большая аналогия с развитием пангерманского союза, который сыграл такую громадную роль в истории германского империализма. Пангерманский союз был создан бюрократическими и военными кругами; роль дворянства в нем была очень значительна, но он служил застрельщиком германского империализма, являющегося результатом развития немецкого монополистического капитализма. Марксистский анализ не может пройти мимо социального состава любой политической организации, но он не признает решающей роли в определении социального характера данного движения за этим социальным составом, а спрашивает, какие классовые интересы в окончательном счете руководят этим движением. Партии II Интернационала являются во всех капиталистических странах в большинстве своем еще рабочими партиями по их составу, но они являются по характеру своей политики буржуазными партиями, ибо, отказываясь oт революционной борьбы, они не могут вести другой политики, как политики, которая диктуется интересами буржуазии. Фашистские партии на Западе являются по своему составу мелкобуржуазными партиями. Руководящий ими слой в значительной мере помещичий, но ведут они политику защиты интересов: финансового капитала, который является ведущей силой капиталистического общества, поднявшегося на ступень монополистического капитализма. Не иначе обстоит дело в Японии, хотя руководящую роль в фашистском движении этой страны играют помещики и высшая бюрократия.

Если принять во внимание эти ошибки авторов, то книга их принесет значительную пользу, обогащая наше знание рычагов японской империалистической буржуазии, ищущей выхода из кризиса на путях фашизма и империалистической войны.


Карл Радек

Вперёд>>