Искусство экономной смерти. (Сотворение видеомира)

Осенью 2002 г. сходное с манхэттенским воздействие обрушивается на Россию, а оттуда распространяется на остальной мир. Резонно предположить, что медиасобытие «Норд-Ост» имеет тот же цикл развития, что и медиасобытие «9/11». Однако воспроизвести конфигурацию московской трагедии, как я это сделал в отношении американской, сейчас нет возможности (возможно, это удастся в дальнейшем). Пока я ограничусь общей характеристикой экстренной трансляции 23-26 октября на российском экране и сравнением с американским случаем. Сначала же — хроника событий, извлеченная из российской прессы и полученная с экрана телевизора.

23 октября 2003 г. около 21.00 к бывшему Дворцу культуры шарикоподшипникового завода на улице Мельникова, теперь Театральному центру на Дубровке в Москве, подъезжают автомобили с вооруженными людьми. В помещении в это время начинается второе действие мюзикла «Норд-Ост» по роману В. Каверина «Два капитана». Зрительный зал полон. Рассказывает москвич Сергей Козлов: «Я сидел в своей машине прямо у входа в ДК. Вдруг рядом со мной остановились три большие машины. Я запомнил их: одна— джип «Шевроле» и два микроавтобуса— «Газель» и «Форд». Из них выскочили люди в камуфляже и масках. У некоторых из них в руках было оружие. Они произвели несколько выстрелов в воздух и ворвались в здание» (Богомолов и др., 2002).

21.00 — здание захвачено. Об этом объявляют люди в камуфляжной форме, которые выходят на сцену. Для убедительности они делают несколько выстрелов в воздух. В заложниках оказываются зрители спектакля, актеры, работники центра. На мюзикл продано семьсот одиннадцать билетов. В спектакле занято около ста актеров.

21.25 — на место прибывает отдельный муниципальный батальон милиции. Когда прибывшие подходят к двери главного входа, по ним открывают автоматный огонь. «После этого мы отступили. А террористы вдогонку кинули гранату», — сообщил сотрудник (там же).

Около 21.30 — в Москве вводится план «Гроза». Заложники звонят из захваченного здания по мобильным телефонам, к зданию собираются корреспонденты. Театральный центр блокируется милицией и спецназом. Начинается прямая телевизионная трансляции из окрестностей ТЦ.

Около 22 часов — пятерым исполнителям мюзикла удалось бежать из Театрального центра через окно гримерной. Они дают интервью корреспондентам. Сайт «Кавказ» сообщает, что операция проведена группой Мавсара Бараева, в которой находятся сорок вдов чеченских бойцов. Сообщение содержит требование вывода российских войск из Чечни и угрозу взорвать здание в случае штурма.

Начальник управления информации УВД Москвы В. Грибакин сообщает о сорока-пятидесяти вооруженных захватчиках, среди которых есть женщины.

23.10 — в кремлевском кабинете В.В. Путин совещается с председателем ФСБ Патрушевым, министром внутренних дел Грызловым, премьер-министром Касьяновым и главой президентской администрации Волошиновым. Совещание показано по телевидению.

23.20 — террористы отпускают пятнадцать детей и требуют вывести войска из Чечни.

23.32 — террористы объявляют, что за каждого пострадавшего боевика будут расстреливать десять заложников.

23.50 — стрельба возле ДК.

24 октября

0.43 — депутат Думы от Чечни А. Аслаханов пытается по телефону наладить контакт с террористами.

Около 1.00 — заложница Т. Солнышкина призывает спецслужбы не штурмовать Театральный центр, поскольку в здании много взрывчатки. Телевидение показывает Путина, совещающегося в Кремле. В. Грибакин сообщает, что боевики освободили около ста пятидесяти человек и в зрительном зале осталось около шестисот человек. Телевидение излагает угрозы террористов.

Около 1.30 — председатель ФСБ докладывает Путину о боеготовности сил, задействованных в связи с захватом ТЦ, и о создании оперативного кризисного штаба.

2.00-2.50 — вторые неудачные переговоры А. Аслаханова с боевиками. Террористы требуют вывода российских войск из Чечни.

5.20 — информационный сайт «Кавказ» сообщил, что боевики расстреляли женщину, вошедшую в здание вопреки их запрету.

Около 6.00 — стрельба в захваченном ДК.

Около 7.00 — число освобожденных заложников достигло ста восьмидесяти.

8.27 — у здания ТЦ террористами застрелен человек, который требовал пустить его внутрь.

9.10 — взрыв в районе захваченного ТЦ.

9.16 — правительство России предложило боевикам выехать в третью страну.

9.20 — один из террористов вышел на связь с NEWS.Ru. Интернет издание передает его слова: «Хочу напомнить, что нам не нужны деньги, нам нужна свобода. А то на ваших каналах передавали, что якобы мы попросили деньги. Мы не просим — мы отберем, если нам надо».

К зданию ДК стягиваются дополнительные подразделения внутренних войск.

9.30 — террористы обещают освободить заложников-иностранцев.

10.20 — в зону оцепления идут названные террористами журналисты с телекамерами.

10.30 — террористы требуют приезда представителей Красного Креста и организации «Врачи без границ». Они отказываются вести переговоры с российскими подданными.

12.02 — террористы сообщили, что готовы разговаривать с журналисткой «Новой газеты» Анной Политковской.

12.06 — террористы отказываются освободить иностранцев. Причина: послы соответствующих стран не приехали в назначенное время для переговоров.

14.07 — из ТЦ выходят пять заложников, освобожденных террористами, их сопровождают посредники, среди которых — певец И. Кобзон.

15.00 — заложники пишут обращение к президенту Путину с призывом начать скорейший вывод войск из Чечни. Об этом сообщает по телефону из ТЦ Мария Школьникова, врач-кардиолог.

15.35-16.05 — депутаты Думы И. Кобзон и И. Хакамада ведут переговоры с террористами. Террористы готовы освободить пятьдесят человек, если к ним приедет А. Кадыров.

15.45 — Мария Школьникова сообщает, что заложники уполномочили ее просить В. Путина начать вывод войск из Чечни.

15.55 —террористы отделили детей от родителей. Они перестали выпускать заложников в туалет и угрожают отнять мобильные телефоны. Об этом по мобильному телефону сообщила одна из заложниц.

16.06 — террористы сообщили, что готовы отпустить граждан стран, не воюющих с ними.

16.16 — террористы потребовали, чтобы у здания ТЦ выстроился пикет граждан с плакатами против войны в Чечне.

16.40 — И. Хакамада заявляет, что едет в Кремль с предложением боевиков.

17.20 — террористы расстреляли заложницу предположительно за попытку без их разрешения позвонить по телефону.

18.30 — телевизионные съемочные группы НТВ и РЕН-ТВ направились в ТЦ.

18.38 — НТВ сообщает, что из ТЦ сбежали два заложника.

19.15 — в оперативном штабе пока не могут назвать точное число заложников. Об этом сообщил представитель ЦОС ФСБ С. Игнатченко.

19.20 — к зданию ТЦ прибыл А. Кадыров.

20.16 — Мария Школьникова покинула ТЦ, чтобы передать правительству требования террористов.

21.40 — Совбез ООН требует незамедлительного освобождения всех заложников.

21.48 — террористы отказываются принимать еду и воду для заложников.

23.37 — представитель ФСБ С. Игнатченко сообщил, что Г. Явлинский ведет в ТЦ переговоры с террористами.

25 октября

0.40 — Агентство Аль-Джазира распространяет сообщение боевиков о том, что они ведут боевые действия по распоряжению своего главнокомандующего А. Масхадова.

Около 1.00 — Г. Явлинский выходит из здания без заложников. Комментировать переговоры отказывается.

1.37— в захваченное здание допущены врачи, в том числе глава Центра медицины катастроф Л. Рошаль.

1.40 — в здание допущены журналисты НТВ. Террористы обещают властям, что отпустят двенадцать заложников, если телерепортаж НТВ их удовлетворит.

Около 2.40 — записано интервью НТВ с М. Бараевым.

5.50 — сайт «Кавказ-Центр» сообщает, что в ТЦ заложены две тонны тротила.

6.30 — освобождены шесть заложников.

7.00 — НТВ показывает интервью с Бараевым.

8.20 — достигнута договоренность об освобождении семидесяти пяти заложников-иностранцев в присутствии дипломатических представителей их стран. В здании ТЦ прорвало теплотрассу. Горячая вода заливает нижний этаж здания. Террористы обвиняют ФСБ в провокации. Власти отрицают это и высылают ремонтников.

8.40 — директор мюзикла «Норд-Ост» Г. Васильев сообщает, что боевики постоянно угрожают заложникам взрывом и расстрелами. Заложники лишены воды, их не пускают в туалет.

8.45 — в районе Дубровки появляются несколько десятков человек с плакатами «Долой войну в Чечне». Это родственники заложников. Они выполняют требования террористов.

9.15 — к ТЦ прибывают дипломаты стран, граждане которых оказались заложниками.

9.30 — оперативный штаб располагает дискетой с заявлением А. Масхадова: «Мы в ближайшее время проведем операцию, которая повернет историю чеченской войны».

9.40 — иностранные дипломаты не добились освобождения своих граждан.

10.15 — Рошаль сообщил, что вместе с иорданским коллегой прооперировал боевика с пулевым ранением руки.

12.00 — террористы обещали отпустить детей, если до 12.00 на Красной площади состоится антивоенный митинг.

13.20 — по словам замминистра МВД В. Васильева, оперативный штаб пытается связаться с А. Масхадовым, но это не удается.

14.10 — официальные власти опровергают сообщение, что они пытались связаться с А. Масхадовым.

14.35 — оперативный штаб сообщает, что в ТЦ не удается доставить продукты и питьевую воду.

14.50 — А. Политковская и Л. Рошаль идут в ТЦ.

15.15 — террористы сказали корреспонденту «Санди Таймс», что не собираются никуда удаляться, пока не будет решений Кремля по Чечне.

16.00 —ультиматум террористов: расстрел заложников начнется в 6.00 26 октября, если Россия не выполнит их требования.

17.20 — телевидение показывает видеозапись выступления Масхадова с угрозой провести уникальную операцию.

18.55 — Путин на встрече с представителями фракций Думы сказал, что «единственная главная задача сейчас — сохранение жизни людей».

Около 19.40 — А. Политковская и А. Аслаханов приносят в ТЦ воду для заложников.

19.40-20.40 — Р. Аушев и Е. Примаков посещают ТЦ и возвращаются без заложников.

22.00 — магазины в окрестностях ТЦ прекращают продажу спиртных напитков. В этом районе много зевак, в том числе пьяных.

22.11 — Аушев сообщает телекорреспондентам, что террористы хотят вести переговоры с представителями Путина.

22.38 — оперативный штаб намерен прекратить прямую трансляцию из района ТЦ — заявил замминистра внутренних дел Васильев, — поскольку это «неграмотно с профессиональной точки зрения».

22.40 — директор ФБР Р. Мюллер предлагает министру внутренних дел В. Грызлову направить в Москву специалистов ФБР по антитеррористической деятельности со спецтехникой.

26 октября

Около 0.30 — оцепление вокруг ТЦ усилено. Три БТРа перегородили ул. Дубровскую.

0.53 — Масхадов призывает боевиков к благоразумию, — заявил его представитель в Лондоне А. Закаев.

1.15 — три взрыва внутри ТЦ. Линия оцепления расширена.

3.00 — взрыв и стрельба в здании.

4.15 —десяток молодых людей с плакатами «Отпустите» ушли от здания ТЦ по требованию милиции.

5.30 — начало операции по освобождению ТЦ.

Около 7 утра — к зданию прибывают кареты скорой помощи.

7.14 — официальный представитель оперативного штаба сообщил, что здание ТЦ взято под контроль.

13.10 — пресс-конференция замминистра МВД В. Васильева. Он сообщает, что план захвата был ускорен взрывами в здании в 5.15-5.20 утра и что спасено семьсот пятьдесят заложников, погибли шестьдесят семь заложников.

19.19 — число погибших составило более девяноста человек, сообщило Министерство здравоохранения РФ.

21.00 — президент Путин выступил с обращением к нации. «Сегодня утром проведена операция по освобождению заложников. Удалось сделать почти невозможное — спасти жизнь сотен людей. Мы доказали, что Россию нельзя поставить на колени».

Сетка хроники до раннего утра 26 октября регистрирует активную и довольно беспорядочную жизнь вокруг ТЦ и отчасти внутри его. Поток визитеров в бывший Дворец культуры весьма плотен. Туда заходят политики, журналисты, врачи. К зданию направляются и неуравновешенные граждане. Происходят консультации по разрешению кризиса. Политики, посетившие место действия, рассказывают о своих впечатлениях (или отказываются говорить о таковых с журналистами). Освобождаются заложники. Ранним утром 26 октября в развитии событий наступает перелом. Информационная картина происходящего сокращается. Начинается заключительное действие штурма с элементами шокирующего зрелища и визуального потрясения.

Официальные сообщения об этой фазе события весьма условны. Поэтому для того, чтобы понять, как происходил финал медиасобытия «Норд-Ост», я воспользуюсь журналистским расследованием «Газеты RU».

Вырисовывается следующая картина. Около одиннадцати часов вечера среди репортеров возле ТЦ начинают распространяться слухи о предстоящем штурме. Примерно в то же время боевики рассказывают заложникам, что у них хорошие вести. Завтра, в десять утра, для переговоров придет представитель президента генерал Казанцев. «Все будет нормально. Они пошли на соглашение. Это нас устраивает. Ведите себя спокойно. Мы не звери. Мы вас не убьем, если вы будете сидеть спокойно и смирно» (со слов заложника М. Абдрахимова).

Около 0.40 БТРы из переулков стали подтягиваться к ТЦ. В 1.10 представители оперативного штаба потребовали от журналистов покинуть площадку на 2-ой Дубровской улице, откуда лучше всего просматривался фасад здания, а также запретили сообщать об этом в эфире.

В начале второго ночи в здании ТЦ заложник Павел Захаров попытался ударить бутылкой женщину-террористку. После этого по спинкам кресел он бросился к выходу. В него стреляют. Одна из пуль попадает ему в затылок и выходит в левый глаз, но при этом Захаров остается жив. Во время стрельбы ранена в живот заложница.

Боевики сообщают о происшествии в оперативный штаб и просят прислать за ранеными медиков. В два часа ночи приезжают кареты скорой помощи и забирают раненых. Боевикам дается «утечка», что, поскольку они начали расстреливать заложников, то в три часа начнется штурм. Это якобы сделано с психологической целью — сбить боевиков с толку и ослабить их бдительность к моменту настоящего штурма. С этого времени и до 4.30 журналисты наблюдают активное перемещение спецназа. Бойцы концентрируются у левого, неосвещенного торца ДК. В 4.30 в зрительный зал через выключенную боевикам систему вентиляции начинает нагнетаться специальный газ без вкуса и запаха. Никто его появления не замечает. Происходит малопонятный эпизод расстрела заложника и заложницы (свидетельство О. Ченяк). Значительная часть заложников в это время уже усыплена газом.

Около 5.00 начинается штурм. Стена возле главной сцены взорвана. Двести бойцов «Альфы» и «Вымпела» врываются в зрительный зал через пролом, а также с других направлений. Люди сидели в креслах. Все женщины-камикадзе были убиты выстрелом в висок или в затылок. Несколько боевиков успели надеть респираторы и открыть огонь по спецназу, но привести в действие взрывные устройства им не удалось. Занять зал и фойе атакующие смогли за пятнадцать минут, но спорадические перестрелки вспыхивали до 6.30. В 5.15 из здания стали выходить первые заложники, эвакуация основной массы началась около 6.00. К зданию прибыло много автобусов карет скорой помощи, но люди массами гибли по пути в больницу. Всего во время штурма и сразу после него погибли сто семнадцать заложников. Несколько офицеров «Альфы» получили ранения, контузии и несмертельные дозы токсичного газа. Были уничтожены все тридцать семь боевиков.

Масс-медиа и политики пытались связать манхэттенское башнепадение и захват зрителей мюзикла «Норд-Ост» террористами в некую причинно-следственную цепь. Научная корректность требует ставить вместо точек вопросы. Калейдоскоп пятидесяти шести часов захвата и примыкающих к ним дней еще долго будут анализировать. Ясно, что политическая, коммуникативная, психологическая фактура события сложна, запутана и до сих пор находится в движении. Все, что я могу сейчас сделать — это сравнить американский и российский случаи массового террора по тем линиям, которые намечены выше. Для меня норд-остовский случай широко транслируемого насилия — это материал для проверки гипотез гиперсобытия, постистории, гипергуманизма. Нью-Йорк и Москва похожи и не похожи. Сначала о сходстве. Перечислю несколько пунктов.

Во-первых, вовлеченность масс-медиа в событие. В обоих случаях перед нами явления информационного ряда. Без телевидения, сотовой связи, других коммуникативных средств 11 сентября 2001 г. и 23-26 октября 2002 г. в том виде, в каком они предстали перед нами, не могли бы состояться. Следует отметить высокую слитность реального времени события с его трансляцией, «эфирную сборку» действий.

Во-вторых, образная структура медиасобытия. Оба происшествия — торжество образа в эфирном облачении в истории и политике. Нельзя сказать, что его дебют. Однако раньше решающие даты человечества были для нас преимущественно рассказами и рассуждениями; иногда без картинок, иногда с иллюстрациями, иногда с комиксами. Теперь же соотношение зрелища и рассказаобъяснения поменялось. Образ начинает, организует, воздействует, меняет. В принципе, гиперсобытие не обязательно всегда образное. Его можно представить как массовое информационное излучение каких угодно кодов. Однако пока никакого разового информационного облучения всемирной аудитории, кроме как сенсационной телекартинкой, не придумано.

В-третьих, медийная экстраординарность события и размах прямого вещания. И самолетная атака на небоскребы, и оккупация Театрального центра на Дубровке совершенно сбили сетку передач на огромную аудиторию.

В-четвертых, громадный эмоциональный накал происходящего, шок восприятия. Некоторые визуально очевидные кадры невозможно принять — или в них трудно поверить.

В-пятых, чрезвычайно высокое геосимволическое значение объектов нападения. Один — солнечное сплетение экономической мощи Запада, другой — олицетворение богатой и вестернизированной Москвы, возможного будущего всей России.

В-шестых, неопределенные, но очень важные политические последствия событий; «судьбоносность», выходящая за пределы наличной ситуации. США после 11 сентября решительно приняли на себя прерогативу преследовать террористов по всему земному шару. Россия сделала аналогичные заявления после 23-26 октября. Объявлено об изменении ее оборонной стратегии. Прицел — на действия против невидимого врага по всему миру, на превращение тактического союза с Западом (прежде всего со США), заложенного 11 сентября, в подобие антитеррористической коалиции. Подвижки в чеченской политике Кремля после норд-остовского эпизода налицо. Масхадов был исключен из списка возможных переговорщиков, вооруженные сепаратисты окончательно перешли в разряд международных террористов и бандитов, подлежащих уничтожению; обнародованы планы политического переустройства Чечни: референдум, принятие конституции, выборы в 2003 г.

11 сентября 2001 г. и 23-26 октября 2002 г. объединяются как два события постистории. Необходимость следовать за сценарием слабого противника, изыскавшего приемы быстрого, дешевого сверхвоздействия в арсеналах современных масс-медиа, ставит бывших идеологических и стратегических противников по одну сторону баррикады. Вопреки каким бы то ни было политическим, экономическим, идеологическим разногласиям две страны обнаруживают себя в едином поле технико-стратегических приемов и задач. Они вынуждены реагировать единоообразно в ответ на новую угрозу.

Главным показателем нового, постисторического качества событий явилась способность власти действовать в режиме быстрого и сверхбыстрого времени публично; при этом еще и конструировать медиадействие. В манхэттенском случае больше широкоформатной, панорамной образности; структура — простая, кинематографическая, триллерная. В московском случае— больше слов, теней и закоулков; он обременен всеми национальными проблемами, структура запутанная, сюжет изматывающе-напряженный, тягостный, трагифарсовый. Это не отменяет того, что и российский случай медиаопосредован.

Медийная опосредованность события и гиперсобытийность политики означают, что власть учится работать на виду в сверхбыстром времени катастрофического происшествия. Но эта темпоральная шкала 23—26 октября оказалась одной из нескольких. Было стремительное время ультиматумов и штурма, людей, выбегавших из осажденного здания и выносимых оттуда. Но также — крайне утомительное, тягостное, замедленное — ожидания. Чтобы выстроить весь контрапункт длительностей, надо будет обратиться ко всем группам участников события. К захватчикам, заложникам, властям разных уровней, силовикам разных рангов и чинов, журналистам, телезрителям разной степени вовлеченности и погруженности в зрелище. Пока я предлагаю только феноменологию происходившего с позиции зрителя, потребителя и оценщика телекартинки. В ней, прежде всего, бросается в глаза напряжение между объективным счетом времени по часам, минутам и эфирным, собираемым временем. С хронологией, вообще-то, сложно, она до сих пор досконально не собрана. Заинтересованные стороны пишут хронику под себя. Например, силовое ведомство — что атака началась в ответ на расстрелы заложников. Но тут не все стыкуется. У масс-медиа — резон временных подмен в другом: дать «живую» и связную картинку, сюжет, событие, разворачивающееся в реальном времени. Но это тоже далеко от действительности. Корреспондент С. Дедух в ответ на претензии со стороны специалистов объясняет, что эфир штурма, на самом деле, — не прямой, что это — монтаж кусков, снятых со значительным промежутком.

В октябре 2002 г. власть не смогла закрыть эфир и принимать решения «без посторонних». Несмотря на хор голосов, заклинавших предоставить дело специалистам невидимого фронта, она в целом приняла правила игры на поле массовой коммуникации. Да и едва ли она могла поступить иначе: площадка медиасобытия находится почти в центре столицы, «вырезать» ее из информационного пространства никак невозможно, толпы журналистов и других свидетелей немедленно бросаются на место происшествия. При отсутствии четкого регламента экстренного эфира, занятости и замешательстве руководства страны «иллюзорная власть» если и не получает laissez faire, то уж паритет с «реальной властью «в конструировании медиасобытия'имеет. 23-26 октября 2002 г. большинство условий экстренного шокового воздействия соединяются, так что создается пик российской гиперсобытийности, превосходящий следующую ее вершину — захват террористами школы в Беслане 1-3 сентября 2004 г. Первый эпизод более сходен с манхэттенским прототипом, чем второй, и по геосимволическому контексту, и по соотношению его актантов: террористов, иллюзорной власти и власти реальной. Относительно участия масс-медиа в кризисе Норд-Оста выводы российской власти будут иными, чем американской — относительно своих СМИ в кризисе 9/11. Поэтому Россия после «нашего 11 сентября» пойдет уже «своим путем» (т.е. не американским) в постсовременной политике.

Однако 23-25 октября власть и медиа еще объединены в общем деле. Это — первый факт, навязанный обстановкой. В октябрьских событиях масс-медиа вырвались вперед вследствие того, что власть просто не успела создать пресс-службу. Поэтому информационная фактура 23-25 октября строится почти исключительно СМИ, которые действуют на свой страх и риск. Это совершенно необычная информационная свобода, вызванная упомянутой скоротечностью катастрофического события, а также и тем, что драма разворачивается в столице, на самом просвечиваемом месте страны. Затем в уже созданном информационном поле начинается «разбор полетов». В общем деле власть имеет примат. Интересно, что пресса в целом принимает такую позицию. В быстротечном катастрофическом времени все должны участвовать сообща — отражая врага. Иная точка зрения появляется только у правозащитной оппозиции и в той западной прессе, которая заподозрила, что российские власти намеренно устроили переговорочный спектакль, готовя штурм и нисколько не думая о спасении заложников. (Такая версия вызвала резкий протест российского посольства в Берлине, напоминающий стилистику советских времен.) После 23-25 октября власть начинает цензурирование прямого эфира. Социализация образа вступила в очень важную стадию — политического управления сверхбыстрым событием. Повторю, что в этом российский и американский варианты расходятся.

Теперь о различиях между американским и российским кризисами, как они представлялись на телеэкране. Самые главные — затянутость норд-остовских событий сравнительно с манхэттенско-вашингтонскими, их «заземленность».

Террористический акт 11 сентября в его активной, шоково-зрелищной фазе длился недолго, атака на небоскребы происходит как гром среди ясного неба; московский нон-стоп растянулся на пятьдесят шесть часов. Террористическая вылазка в сердце Москвы не была анонимной и даже неожиданной. Более того, московское дело в информационном плане оказалось приторможенным. Отряд М. Бараева захватывает здание бывшего Дворца культуры шарикоподшипникового завода в четверг 23 октября около девяти часов вечера. Со слов сотрудницы, оказавшейся в зале, ИТАР-ТАСС выпускает первое сообщение час спустя. К этому времени здание ТЦ уже оцеплено войсками и милицией. Приезжают репортеры, и около 22.00 начинается трансляция с места события. Телекартинка путаная, нервная, но не катастрофическая. Показывают нескольких актеров и детей, бежавших из захваченного помещения. Представитель МВД сообщает о числе заложников и освобожденных, проходят колонны солдат, подъезжают автомобили. Появляется первый переговорщик с террористами, А. Аслаханов. В общем, гиперсобытие выдыхается. Оно переходит в саспиенс, т.е. напряженное ожидание, в подобие reality-inoy, где настоящая жизнь должна быть столь интересна, чтобы возбуждать постоянное внимание. Но настоящая жизнь так не может. В ней случаются паузы, пробелы. Ведущие каналы уже перешли к непрерывному репортажу, перемежаемому комментаторским рядом из студии. Телевидение пробует снимать реальное время, однако оказывается, что оно по большей части незаполненное, пустое. Ведущие постоянно требуют у телерепортеров чего-то нового, а новости отсутствуют. Противоречие между сверхбыстрым временем катастрофы, полагаемым фабулой, и хронологической длительностью происшествия очень ощутимо. Уже к исходу первых суток информация структурируется. Прямой эфир заполняется повторами сюжетов, появляются резюме за несколько часов, новости выходят по мере поступления сообщений. Настоящий визуальный шок приходит только утром 26 октября от зрелища штурма и, главным образом, его последствий. Из-за крайне раннего времени массовая аудитория наблюдала развязку в записи. Предъявленные зрителю картины не поддаются логике, а реляции о полной и безусловной победе усугубляют недоумение. Все террористы убиты; все заложники освобождены, но их нигде нет. Распростертый труп Бараева, аккуратно придерживающая непочатую бутылку коньяка мертвая рука, спящие вечным сном в креслах чеченки — кадры документальные и сюрреалистические. Они ничего не объясняют, визуальность потеряла свою функцию. Замешательство начинает рассеиваться, когда около 13.00 замминистра МВД В. Васильев оглашает официальные данные о штурме: освобождено семьсот пятьдесят человек, погибли шестьдесят семь заложников, применялось спецсредство; но люди погибли не от газа, они умерли в больнице. Я не буду останавливаться на перипетиях с определением формулы газа, числа пострадавших, обстоятельств штурма. Полная картина остается недовыясненной. Сверхзадача всякого расследования — установить, как было «на самом деле» — теряется в переплетении частных интересов, версий, подходов и, в конечном итоге, оказывается утопией века классической рациональности.

Итак, событие на Дубровке: а) не было внезапным; б) не было моментальным; в) не было анонимным; г) не было атакой извне. Все эти уточнения касаются гиперсобытия. Если считать манхэттенско-вашигтонский эпизод его образцом, то случай «Норд-Оста» оказывается сложным, комплексным, лишенным моментальной панорамной шоковости американского эталона. Дело 23-26 октября можно назвать гиперсобытием в целом, по «жанру», как оно рисуется в череде других вех конца XX — начала XXI в. По структуре и способам воздействия случай «Норд-Оста» сложнее. Есть гиперсобытийное ядро (или даже несколько ядер), погруженное в более традиционные коды. Время большого события и время индивидуального восприятия 23-26 октября то сливаются, то расходятся. Постистория не вытесняет историческую форму протекания коллективного времени.

Привычный историзм проявляется в разнесенности картины события по групповым шаблонам восприятия. До единого переживания невероятного происшествия, сплотившего воедино аудитории манхэттенского зрелища, «Норд-Осту» далеко. Соответственно, высока доля медиакритики. 23-25 октября, еще внутри развивающегося события-зрелища, слои интерпретаций и подходов стали разделяться. Они организуются альтернативно. Альтернативы эти — целевые («главное — спасти людей» / «главное — не потерять лицо»); корпоративные («дайте действовать специалистам» / «дайте полную информацию»); геополитические («застарелое внутреннее дело России» / «факт глобальной борьбы международного террора и мирового порядка»), культурно-жанровые («зрелище» «рассказ»); стилистические («серьезный дискурс» / «пародийно-смеховой»).

Даже в моменты наивысшей напряженности сквозь трагический фон прорывались нотки комикования. Вот Бараев и его помощник по-чеченски переговариваются между собой в виду объективов допущенных к съемке операторов, реплики окажутся неожиданно юмористическими и слэнговыми (среди них что-то вроде «ой, мама родная, что мы тут творим»); вот пресловутая бутылка коньяка, стоящая рядом с уже мертвым Бараевым, это — черный юмор спецназа. Как ни трудно объединить одно и другое -— это комментарии к происходящему, понятому преимущественно как представление, спектакль. А вот уже после событий — колонна молодых анархистов 7 ноября шествует под лозунгом «Газа и зрелищ!» в масках и противогазах. Это — пародия на зрелище 23-26 октября в форме иного, карнавального зрелища. Перефразируя привычное «Хлеба и зрелищ!», левые авангардисты играют троякую роль жертвы, агрессора и потребителя-зрителя, эпатируют нас садо-мазохизмом зрелищной культуры.

Критика 23-26 октября как преимущественно зрелищно-постановочного действа ведется и с позиций морали. 3 ноября 2002 г. в передаче Радио «Свобода» «Лицом к лицу» Григорий Явлинский, говоря скорее эмоционально, чем аналитически, пытается сформулировать дилемму «Театр или действие?» Побывавший среди других переговорщиков в здании ДК, он, в отличие от некоторых других, не делился своими впечатлениями с прессой. Через неделю с небольшим его главная эмоция — недоумение. Почему три дня драма, перешедшая в трагедию, воспринималась всем миром позрительски? И правительство в Москве (оно растерялось), и Запад, и Масхадов, и чеченский конгресс в Копенгагене — все были захвачены спектаклем. Никто не спешил действовать, т.е. спасать людей.

На первый взгляд, вывод странный. Двое суток и несколько часов норд-остовского сидения заняты лихорадочной, суетливой активностью. К входу в ДК непрерывно идут люди, в том числе сам Явлинский. Посетителей так много, что террористы вынуждены пригрозить: без спроса нельзя, стрелять будем. Перемещаются войска, вспыхивают перестрелки. Из здания убегают заложники, выводят освобожденных, выносят трупы и раненых. Подъезжают высокопоставленные лица. Толпятся родные заложников, общественники, люди с плакатами, просто зеваки, не всегда трезвые и вполне нормальные. Оперативный штаб выступает с заявлениями. Правительство делает боевикам предложение за предложением. Боевики выдвигают ультиматум за ультиматумом. Заложники звонят родным и обращаются к Путину.

Невидимая активность не менее плотная. Создаются штабы и кризисные группы. Проводятся совещания. Агентурные и дипломатические каналы работают на полную мощность. Посредники, специалисты, общественники едут в Москву. Разрабатывается операция по захвату здания. Спецподразделения тренируется.

Однако все это для Явлинского — не более, чем мертвая зыбь. Возможно, имитация действия — с дистанции прошедшей недели — тоже избыточное зрелище, которое хочется выбросить из картины свершившегося.

Восприятие лидера «Яблока» в чем-то сходно с операциями телевидения, которое внутри актуального действия борется с лишним временем, удаляет его из кадров, как обузу. Это — мертвое время бездействия: как бы ни было заполнено лихорадочной суетой, оно потеряно для главного. Для Явлинского оно потеряно, потому что не спасали людей, для телевизионщиков — потому что это — сюжетная пауза, ожидание материала (настоящего же материала не так много, он сконцентрирован в нескольких точках, всего несколько процентов реального времени; остальное -— лишнее, его надо выбросить). В морализующем суждении политика — потому что оказалось лишним, не пригодилось для спасения погибших. В композиционном мышлении зрительского телевидения — потому что все среднее звено — один из моментов перехода между началом и концом. Этот момент излишне растянут, его реальное время не соответствует семантике содержания, но его, к сожалению, нельзя сжать в картинку, в логотип события, подобный таранящим башни ВТЦ самолетам. Замороженное в суетливости и невнятице двух с лишним суток гиперсобытие так и не развернулось в заключительных кадрах, хотя на это и были намеки.

<< Назад   Вперёд>>