• Владимир Шкуратов
 


На рубеже XX и XXI вв. информационное насилие разворачивается в новый способ политического управления миром, еще не отработанный, но быстро развивающийся и, в историцистской лексике, прогрессивный. Конечно, последнее слово применительно к убийству людей звучит, мягко говоря, сомнительно. Однако говорят ведь о прогрессе военной техники и стратегии, т.е. о повышении КПД смертоубийства. Информационное же тиражирование картин насилия работает на общее снижение военных потерь, и в этом отношении оно прогрессивно и даже гуманно без всяких кавычек. Глобальное информационное управление историей и миром — тенденция, развивающаяся на фоне более старых технологий власти. Едва ли это прямая линия, указывающая в будущее. Скорее — скопление проб и ошибок, в котором вырисовывается некая результирующая движения, а в более модной терминологии — предбифуркационный хаос. В ходах и разветвлениях этой сети есть уже и отмирающие побеги.

Как всякая кампания, медиасражение— это баланс атак и контратак. Войны посредством эфира так же различаются калибром своей артиллерии, как и обычные баталии. В российском варианте дело сводилось к тому, что слабый противник, лишенный серьезного военного потенциала, а затем и вообще уничтоженный как регулярная сила, эмпирически нашел оружие нового поколения — весьма дешевое и доступное, а по воздействию на обстановку не уступающее самым мощным огневым средствам. Дебют нового оружия, точнее, нового поколения гипервойны — июль 1995 г., Буденновск. Телефонные переговоры Басаева с Черномырдиным из районной больницы в освещении телекамер купировали операцию по уничтожению чеченского отряда. Они создали перелом в первой чеченской кампании. Вайнахское сопротивление, потерявшее регулярную армейскую организацию и вроде бы обреченное на тлеющую партизанско-диверсионную войну, обрело второе дыхание. Триумфальный проезд басаевского отряда на автобусах под камерами тележурналистов был крупной победой, предвещавшей соглашение в Хасавюрте. Слабый в военном отношении противник овладел способом воздействия на обстановку, которого не было у российской стороны. Июль 1995 август 1996 г. — это неуклонное расширение воюющей Ичкерией (уже существующей экстерриториально — в подполье и в виртуальном пространстве) своего ноу-хау. Но с конца 1999 г. начинается медленное отвоевание у нее не столько территории (она была занята за несколько месяцев регулярной кампании), сколько упомянутого ноу-хау. В этой истории есть несколько пиков медийного терроризма. Взрывы домов Москве и других городах, события «Норд-Ост» и «Беслан» и, если присоединить сюда и западноевропейских подельников Ш. Басаева, —подрывы электричек в Мадриде в марте 2004 г. — дают восходящую линию публично-зрелищного насилия. 11 сентября 2001 г. ознаменовало превращение басаевской находки в некий новый способ ведения войны и мировой политики, придало ей эпохальный характер. Но путинская тактика в чеченском вопросе с конца 1999 г. вынуждала северокавказское вооруженное сопротивление скатываться от гипермедийных шоков ко все более локальным и традиционным действиям. Российская сторона в борьбе с эфировооруженным противником избрала путь, отличный от американского. США предпочли нарастить свои силы в информационной модальности и развить идею гиперсобытийной войны до такой степени, чтобы раздавить противника его собственными приемами. Конечно, это логично для мирового лидера информационных технологий и единственной сверхдержавы. России этот путь оказался не по силам из-за отставания в хайтек и потому, что политике стабилизации власть предпочла подмораживание эфирных и других свобод. Мы видим сходные действия и на Западе, но там они проводятся в режиме чрезвычайных и временных мер, а в России приобретают очертания знакомого цикла «реформы-контрреформы». Исходившая из прискорбной реальности и необходимости что-то делать политика последних лет состояла в деэскалации гиперсобытийности. Репортеров в каждый батальон, прямого эфира боевых действий не получилось. Что получилось? Деградация репортажа, возврат к цензурированному освещению событий. Лишенное непрерывного образного возбуждения, российское общество теряет интерес к периферийному конфликту. Оно отчасти возвращается к длительности кавказских войн XIX в. Тогда сорокалетние стычки с горскими племенами общество не травмировали. Это был фон, обеспечивавший российскую жизнь экзотикой «дикого Востока» и большим литературным пластом кавказской темы. На рубеже XXXXI вв. стабилизации в указанном ключе мешали выбросы будораживших теленовостей и особенно эксцессы в столице. Событие Норд-Оста обнаружило пат в поединке на эфирном поле. Одна сторона оказалась способной поставить телепредставление во вражеской столице, но потерпела провал в использовании дивидендов от своего первоначального успеха. Другая сторона не смогла «выключить» элементы гиперсобытийности и провела силовую операцию с противоречивыми результатами. В итоге у каждой из сторон — примерно одинаковый баланс «плюсов» и «минусов». После этого власть начинает «гасить» экстренное и просто не контролируемое ею вещание, а у ее противника больше нет сил проводить акции сходного масштаба в самом сердце чужой территории, и он уползает к себе, на периферию. А там даже громкие акты не достигают ранга гиперсобытийных.

Вот пример. 27 декабря 2002 г. — очередной крупный теракт, взрыв Дома правительства. Хотя Дом не в Москве, а в Грозном, символически-визуальный вес дела велик. Однако его медийный ранг снижается усилиями власти. К операции, дерзкой самой по себе, примешивается календарный момент: на пороге Новый год. Собственно, действия власти направлены на то, чтобы не допустить слияния двух символов. Взрыв Дома правительства замышляется (во всяком случае, звучит) как итог года. Распространись его шлейф на время проводов старого года и встречи нового, овладей он символической порой праздничной радости — и рейтинг взрыва увеличивается, воздействие доходит до гиперсобытийности. При объявлении всероссийского траура новогодний праздник неизбежно бы аннулировался. Тогда геосимвол — руины грозненской власти — перешел бы в хроносимвол — акция террористов стала бы итогом и олицетворением всего года. Более сильное и массово-символическое воздействие взрыва придумать трудно. Но власть делает все, чтобы этого не допустить. И у российского народа, к тому же, за плечами новогоднее застолье под грохот грозненского сражения в ночь на 1 января 1995 г., крайне тяжелого для российской армии. В итоге опасная близость к последней дате календаря, наоборот, превращается в прием праздничного угашения гиперсобытия. Прослежу, как это происходит. 27 декабря в 14.30 военный КамАЗ, за которым следует УАЗ, пробивает ворота во двор правительственного комплекса в Грозном. УАЗ взрывается на внутренней автостоянке. КамАЗ — у стены правительственного корпуса. В кузове — около тонны взрывчатки. Событие овладевает эфиром. НТВ каждый час передает экстренные выпуски. В кадре — коробка Дома правительства, прошитая изнутри пустотой, как при попадании авиабомбы. Стены не обрушились, остальное отсутствует.
В первых сообщениях говорят о тридцати двух тридцати пяти погибших и десятках раненых. Но под руинами могут находиться еще много жертв. Этот курган пророссийской чеченской административной конструкции, разумеется, смотрелся бы для авторов взрыва еще более символично и триумфально, если бы под ним покоилось и кадыровское руководство. Но А. Кадыров и его новый премьер-министр С. Бабичев в Кремле. Да и список жертв по персоналиям — не командный. Убиты преимущественно рядовые служащие.

Траур объявлен только в Чечне. Тем самым формат события уменьшен. Вместе с захватом «Норд-Оста» грозненский взрыв мог бы слиться в двойную медиавспышку, но снижен до ранга крупного инцидента. Как это происходит?

1. Путин передает соболезнования родственникам погибших в форме послания Кадырову, а не в обращении к стране.

2. Траур — местный, а не всероссийский.

3. Высшие должностные лица делают успокаивающие заявления. А. Вешняков, С. Миронов, А. Кадыров в унисон подтверждают: референдум по Чечне состоится. Уполномоченный по правам человека в Чечне Султыгов объясняет, что взрыв — это агония загнанного в угол зверя. Охлаждают эмоции и заявления главы чеченской исполнительной власти С. Бабичева о том, что грозненское правительство действует, ситуация под контролем, а на еще не разобранных, дымящихся руинах, оказывается, уже начались восстановительные работы.

4. Сообщения ведущих телеканалов и газет выдержаны в успокаивающем тоне. Из них явствует, что обстановка в Грозном нормальная, на улицах — масса автомобилей. (Хотя оно и понятно: куда этим автомобилям деться?) Экстренное информирование с места взрыва довольно быстро прекращается. Материал «Известий» под заголовком «Взрыв правительства в Грозном» — совершенно информационный, бесстрастный, без риторики («Что ж, еще один чеченский взрыв...»).

5. Сама семантика слова «Чечня» используется для превращения экстраординарного факта в ординарный. Да, конечно, дома правительства взрываются не каждый день, но это же — Чечня! Элементы гиперсобытийности, скрытые в экстренном сообщении из Грозного, блокируются затертостью чеченского сюжета. Порог шокового восприятия для сообщений из горячего региона столь завышен, что простое умножение смерти и разрушений больше не добавляет ужаса кадрам. Смерть, картины разорванных тел и разрушенных домов перестают в чеченском контексте быть настоящей, уникальной смертью и становятся хроникальным сюжетом смерти. Чечня для Россия — такая же медиапериферия, как Ирак и Афганистан для США.

Всего этого достаточно, чтобы погасить потенциальную гиперсобытийность взрыва. Видеоряд не столь уж богат, а его аранжировка успокаивает зрителя. Страна же, как обычно, входит в длиннейшую полосу январских увеселений. Зрителю уже не до грозненских руин, да их ему больше и не показывают. Машина новогодних развлечений запущена. Экономика и политика на каникулах, газеты не выходят, телевидение отдано во власть шоу-бизнеса — и так почти две недели. Кадры взорванного грозненского правительства тускнеют на фоне карнавальной смены сезонов.

Дальнейшая деэскалация гиперсобытийности — взрывы маяиюня 2003 г. Она охватывает не только Чечню. Уровень террористической стратегии после иракской кампании США понижается по всей ойкумене. Чеченские взрывы и взрывы в Эр-Рияде, Касабланке, Кабуле не просто типологически едины, они показывают удаление террористической авансцены на периферию мира, уменьшение символического потенциала, зрелищности мирового терроризма, т.е. постепенную утрату тех позиций, с которых он выдвинулся в глобальную силу. Теперь же террор опять дробится и регионализируется, хотя майско-июньские взрывы и происходят синхронно, производят впечатление единого почерка. Обращусь к хронологии. Первым в цикле майско-июньских терактов стоит взрыв фугаса возле грозненского стадиона 9 мая 2003 г. Явно готовилось повторение 9 мая 2002 г. — праздника со слезами на глазах. Однако повторить сценарий Каспийска ичкерийскому подполью не удалось. Потери ограничились смертельно раненым милиционером и еще двумя — не смертельно. Парад в Грозном был отменен, но праздничного вещания грозненский инцидент не задел. Он даже и не пробился в плотную телесетку дня. Большая часть телеканалов известия не транслировали или давали их сокращенно. Гвоздем программы стал «Всемирный концерт с Красной площади». Вполне стандартное шоу не только вытеснило неприятную хронику из эфирного пространства, но и внесло в семантику победы легкий, но различимый обертон. Праздновалась не только та, далекая и слабо затрагивающая преимущественно молодежную толпу победа. На весь мир демонстрировалось массовое, вполне беспечное и благодушное гуляние на главной площади сражающейся с терроризмом державы. Новость из Грозного, задвинутая на информационную окраину, никак этой визуальной очевидности отменить не могла. Гиперсобытийный потенциал противника оказывался истощенным. Он не мог использовать символическое время праздника для унижения противника и обрекался на локальную фугасно-подрывную войну на своей территории с использованием подростков и женщин. А на следующий день, 10 мая, в двенадцатичасовом выпуске НТВ грозненский взрыв будет оттеснен уголовной хроникой из Омска. В толпу гуляющих брошена граната. Несколько человек ранено тяжело и множество — легко. Молодежные разборки; никакого отношения к политике. Запоздалое сообщение о грозненском взрыве стоит на втором месте, подверстанное тем самым в рубрику «Праздничные происшествия». Главные майские взрывы прогремели вдогонку празднику, с опозданием, и поэтому в эфирную зону повышенной символизированности не попали. Тем самым (по контрасту с насыщенным временем праздника) они попадали в нисходящий медиацикл символической деэскалации. Обозреватели отмечали: взрывы запоздали. Террористы не смогли устроить их в нужное время и в нужном месте, а значит — проиграли. Взрывы имели уже другой смысл сравнительно с предыдущими терактами и, возможно, начинали уже следующую фазу медиавойны, — не менее трагическую для Чечни, чем предыдущие, но локальную, нисходящую в общем медиаконтексте мировой политики. 12 мая в селе Знаменское, центре Надтеречного района Чечни, взрывается начиненный взрывчаткой грузовик. Это относительно мирная глубинка немирной республики, взрывы там гремят редко. По первым сообщениям, убитых от шестнадцати до тридцати, раненых около семидесяти. Взорваны здания районной администрации, МВД и ФСБ. Но главные жертвы — мирные жители села, имевшие несчастье жить рядом с административным комплексом райцентра.

Следующее громкое дело чеченских террористов — убийство А. Кадырова — также не смогло сорвать рамки российского вещания и праздник победы, хотя и понервировало телеведущих. 9 мая 2004 г. НТВ открывает двенадцатичасовой (неэкстренный) выпуск новостей экстренным сообщением. Ведущий растерян. Идут кадры: грозненский стадион «Динамо». Центральная ложа разрушена. Ведущий сообщает, что совершен теракт, есть жертвы. Среди раненых — президент Чечни А. Кадыров и командующий российскими войсками в Чечне генерал Баранов. Ведущий передает слово корреспонденту в Грозном Ф. Дадашевой. Та рассказывает, что взрыв прозвучал около одиннадцати часов, после окончания торжественной части. Опять показывают кадры с мечущимися возле исковерканной трибуны людьми. Ведущий спрашивает у корреспондента о жертвах. Она неуверенно отвечает: десять. Тот быстро реагирует на число, вводя его в некий сюжет взрывов. Человеческая цена предыдущей попытки убить Кадырова на том же стадионе «Динамо» ровно год назад была меньше. Сейчас теракт удался, хотя стадион и проверяли на безопасность. Тут есть о чем поразмышлять, но надо переходить к главному, праздничному сюжету. Красная площадь. Парад начался в десять часов утра. Министр обороны С. Иванов в открытом автомобиле объезжает строй войск. Президент Путин произносит речь о победе над фашизмом и о том, что сейчас мы противостоим новой угрозе терроризма. Телевидение показывает колонны демонстрантов — и под российскими флагами, и под красными — оппозиции.

После этого ведущий зачитывает экстренное сообщение о том, что президент Чечни А. Кадыров погиб. Тут же приходит опровержение. Ведущий нервно перебирает листы перед собой, порывается что-то сказать, но его слова срезаются рекламой.

Взрыв на грозненском стадионе «Динамо» прогремел в 10.35. Выступая перед парадом, Путин о нем знал. Однако громкое дело не отразилось на праздничной церемонии. Оно не сорвало всероссийского праздника.

Ареал диверсионно-террористического сопротивления выходит за пределы Чечни, расползается по Северному Кавказу. Однако зрелищно терроризм деградирует, символически-шоковый КПД его акций снижается. Не составляет исключения и захват бесланской школы. Хотя в хронике террористических атак XXI в. это самый кровавый эпизод после манхэттенского — однако его политико-военный резонанс меньше, чем у событий на Дубровке. До 13 октября 2005 г. на российском театре— годовая пауза в адских представлениях террористов. За нальчикским мятежом можно числить только один плюс для вооруженного подполья на Северном Кавказе — расширение района его боевых операций. В остальном же это самоубийственное для кабардино-балкарских исламистов выступление демонстрирует только плохую подготовку и организацию местных боевиков, слабость их регионального ресурса и неспособность устроить дело со всемирным шоковым эффектом.

На выступление в столице Кабардино-Балкарии масс-медиа реагируют замедленно и без горячих эмоций. Они не оставляют местным инсургентам шанса на эфирный резонанс их атаки. Можно, разумеется, сетовать на деградацию отечественного вещания и гадать, не сорвет ли пар слишком туго завинченную на котле крышку. Однако это, видимо, случится не завтра. Пики же манхэттенского цикла становятся все ниже. В США, России, Великобритании их научились гасить. С разными политико-правовыми основаниями, но в общем сходными полицейско-цензурными средствами.

<< Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 4990
Другие книги
             
Редакция рекомендует
               
 
топ

Пропаганда до 1918 года

short_news_img
short_news_img
short_news_img
short_news_img
топ

От Первой до Второй мировой

short_news_img
short_news_img
short_news_img
short_news_img
топ

Вторая мировая

short_news_img
short_news_img
short_news_img
топ

После Второй Мировой

short_news_img
short_news_img
short_news_img
short_news_img
топ

Современность

short_news_img
short_news_img
short_news_img