Новая идеология: голодомор

   Можно ли рассматривать голод на Украине в качестве целенаправленной антиукраинской политики Москвы? Нет. Такой политики не было. Были особенности коллективизации на Украине. Нельзя назвать антиукраинской политику, в результате которой Украина получила украиноязычный город вместо русско– и идиш-язычного. Нельзя полагать антиукраинской политику, в результате которой украинцы составили большинство населения городов и стали массово образованной нацией.
   В результате политики индустриализации и коллективизации на Украину и в соседние с ней области России, которые украинский национализм полагает этнически украинскими, переместилось индустриальное ядро СССР. При этом этнические украинцы именно в эту эпоху уверенно составили большинство в коммунистической партии Украины и в органах власти УССР.
   Руководство УССР теперь имело в распоряжении мощь восточноукраинской промышленности и энергетики. Никто в СССР, ни один регион и ни одна региональная элита теперь не могли сравниться с украинцами по лоббистской мощи.
   Нет оснований говорить, что в данном случае возникла стандартная восточноевропейская языковая нация, поскольку обычная восточноевропейская нация формировалась в XIX – начале XX столетия следующим образом: среди образованной части обычно католиков – шляхтичей и клира – возникали идеи создать литературу на местных диалектах; эти романтики создавали мифологию новой нации, делая акцент на романтических литературных сюжетах; затем разворачивалась пропаганда новой идентичности среди крестьян и создавалась культурная среда в городах, основанная на новом литературном языке и новых идентичностях; в свою очередь эти движения подхватывались внешними силами, политически в них заинтересованными.
   Однако субъектов политики, которые подхватывали новые национализмы, было немного, и их борьба определяла в основном политическую историю новых национализмов и новых восточноевропейских языковых наций.
   Российская империя стимулировала до определенного предела антипольскую идентичность крестьян – украинцев-малороссов, белорусов-западнороссов, даже литовцев. Русский вариант антипольских местных идентичностей обычно опирался на православную церковь и культуру. Австро-Венгрия и Германия стимулировали более радикальные течения, которые провозглашали такой «символ веры»: мы – не русские, мы – не поляки, мы – европейцы. Австро-Венгрия и Германия работали в основном с католическим направлением в национальном движении, но главное, что и Австро-Венгрия, и Германия были готовы рассматривать особые политические проекты независимой или автономной Украины, Белоруссии, Литвы. Польское националистическое движение в отношении местных национализмов также вело собственную политику. Польская идентичность, когда она обращалась к опыту Речи Посполитой как федерации народов и к идее социального освобождения крестьян, была способна к продуктивному сотрудничеству с национализмами украинцев, белорусов, литовцев.
   Коммунисты были готовы сотрудничать против Российской и иных империй региона с кем угодно. В том числе и с местными национализмами. Но особенностью коммунистического движения в регионе была его тесная связь с городами, а города по основному составу населения были еврейскими. В силу этого коммунистическое движение долгое время было весьма слабым игроком в регионе.
   Но зато у коммунистов была великая идея социального освобождения крестьянства и примирения местных народов между собой во имя коммунистической революции и будущего отмирания наций вообще. В результате после Октябрьской революции именно коммунисты оказались наиболее успешными игроками, оказывающими влияние на восточноевропейские национализмы. Во всяком случае на национализмы в регионе Украины, Белоруссии, Прибалтики и частично – Польши.
   Именно коммунисты обеспечили становление формально независимых и реально весьма самостоятельных в рамках СССР Белорусской и Украинской союзных республик. Коммунисты обеспечили быстрый рост значения кадров, происходивших из числа украинцев и белорусов. А затем, в ходе трансформаций начала 1930-х годов, в БССР и УССР произошла настоящая культурная революция: местные кадры и местная по происхождению крестьянская культура стали доминирующими на всех социальных уровнях.
   Однако становление поддержанных коммунистами национальных культур и народов в Восточной Европе не подразумевало доминирования в культурном творчестве и тем более в политике национально ориентированной интеллигенции. Национальная интеллигенция использовалась, приглашалась из эмиграции в УССР и БССР, выращивалась из местных кадров в целой системе учреждений и институций, позволявших ей развиться: были созданы творческие союзы с отличным финансированием, национальные театры, музеи, академии наук и университеты, национальными стали школы и вузы.
   В пропаганде подчеркивалась родственность украинцев УССР и украинцев Польши и других европейских стран, находившихся под властью иноэтничных националистических диктатур. СССР активно поддерживал национальную вооруженную борьбу украинцев, белорусов и литовцев против Польши. Герои этой борьбы стали героями в УССР и БССР и даже во всем СССР.
   В случае победы Советского Союза над Польшей, например, или – в ином варианте – в случае победы коммунистической революции в Европе Украина увеличилась бы примерно наполовину по сравнению с той территорией, которая входила в состав УССР в 1930-е годы. Еще больший территориальный массив при таком повороте должна была бы получить БССР. Это обстоятельство являлось чрезвычайно важным фактором, сплачивавшим украинцев и белорусов в рамках советской версии их культуры.
   В границах СССР территория УССР и БССР постоянно увеличивалась. В начале 1930-х годов развернулась подготовка к новому укрупнению территорий этих республик: Белоруссия должна была получить Смоленск, Брянск, возможно, Псков, а Украина могла рассчитывать на включение в свой состав Дона, Кубани, возможно, всего Северного Кавказа и значительной части Южной России. На этих территориях была развернута подготовительная работа по интеграции в состав союзных республик: были созданы национальные школы, библиотеки, учреждения культуры, шла интенсивная пропагандистская подготовка по закреплению или изменению этнической идентификации местного населения с русской на украинскую (применительно к западу России – белорусскую).
   Коллективизация и индустриализация затронули БССР и УССР в момент подготовки расширения их на восток. В случае, если бы это расширение состоялось, БССР превратилась бы в одно из самых крупных по площади государств Европы, расположенное непосредственно у Москвы и Ленинграда. Украинская ССР, расширяясь одновременно с БССР на восток, за счет Дона, Кубани и прилегающих районов Северного Кавказа, где был распространен украинский разговорный язык, стала бы по демографической и экономической мощи республикой, сопоставимой с РСФСР.
   Готовилось также и провозглашение Казахской ССР с включением в ее состав значительных областей, населенных русскими.
   Иными словами, в конце 1920-х годов в рамках СССР происходило очень быстрое становление украинской, белорусской и иных наций. Их рост был настолько стремительным и мощным, что встал вопрос о полном, коренном изменении всей системы власти и культуры в бывшей Российской империи.
   Пространство бывшей России должно было потерять русский культурный стержень, а новой идеологией этого громадного пространства должны были стать коммунизм и советский патриотизм. Национальные культуры в рамках УССР и БССР – в случае успешной экспансии на запад коммунистической идеологии – получали мощное идеологическое оружие для развала Польши и переустройства всей Восточной Европы.
   Когда мы говорим о политико-этнических процессах в Европе в это время, надо помнить, что этническая карта тогда выглядела иначе, чем сейчас. Украинцами по языку еще были заселены часть Карпат, бывшая «Червонная Русь» (Хелм, Белз и т. д.), они населяли Западное Полесье и Подляшье. Граница между компактным польским и украинским населением проходила километрах в восьмидесяти восточнее Варшавы, примерно в районе города Луков.
   Белорусы по языку компактно заселяли северную часть Подляшья и значительную часть Виленского края, а также Латгалии. Если бы в границах УССР и БССР оказались все территории, которые по языку крестьян относились к украинцам и белорусам, тогда Польша стала бы небольшой компактной страной в районе Варшавы – Кракова – Познани. Доминирующими странами в Восточной Европе были бы Украина от Волги до Нарева и Белоруссия от Великих Лук до Нарева.
   Именно под эту модель переустройства Восточной Европы была заточена политика «коренизации» в БССР и УССР. И именно кадры, воспитанные, обученные, поднятые наверх в 1920-х годах, под эту модель развернули коллективизацию и индустриализацию в своих республиках. Именно ради такого будущего они изо всех сил форсировали коллективизацию, поскольку был и обратный вариант развития республик: завоевание их, еще очень слабых, Польшей.
   Культурным ядром советских украинской, белорусской и всех остальных советских наций был не интеллигент-романтик, а коммунист-политик-бюрократ, часто родом из крестьян, который видел в проекте УССР и БССР и всех остальных союзных республик удобный механизм для сокрушения «мира капитала».
   Громадные УССР и БССР на месте исторической России и Польши были гарантией того, что русский национализм или в иной форме русская и польская антикоммунистическая традиция не будут представлять опасность для дела всемирной революции, в силу того что украинская, белорусская и все иные нации СССР формировались почти с нуля и в их культуру и идентичность возможно было заложить коммунистический культурный код. Что, в общем, успешно делалось.
   Коллективизация первоначально явилась шагом в направлении в определенной степени троцкистском, нацеленном на коммунистическую революцию в Европе. Ее элементами и должны были стать огромные УССР и БССР.
   Местные кадры в ходе раскулачивания уничтожали не только своих классовых противников. Одновременно уничтожались и высылались носители русской идентичности. Священники Русской православной церкви, близкие им кулаки и подкулачники, остатки старой дореволюционной интеллигенции и госаппарата – все они уничтожались так же, как и священники-автономисты в Белоруссии, стремившиеся создать белорусскую автокефальную церковь, баптисты или сторонники украинской церкви.
   Носители русской идентичности под Полтавой, Харьковом или Гомелем являлись противниками советской власти по определению, ибо противились ее курсу, а в контексте обострившейся классовой борьбы в деревне они, как правило, были сторонниками как раз антибелорусского или антиукраинского начала – в зависимости от того, о какой республике речь. Они объективно тяготели к кулакам.
   Уничтожение остатков русской идентичности и ее носителей в БССР и УССР прошло в тени основного вопроса коллективизации – создания колхозов и раскулачивания, но это уничтожение русских было. И вершили его именно те, кто затем был устранен в ходе чисток в момент голода в конце 1932-го – начале 1933 года.
   Вероятно, отказ центра от создания громадных БССР и УССР связан с особенностями чисток 1932–1933 годов. Во всяком случае, именно в это время произошло уничтожение украинской культурной системы за пределами УССР, особенно на Кубани. Пострадали и белорусские учреждения в западных областях РСФСР.
   Похоже, центр, вынужденный опереться на новых выдвиженцев из коллективизированного села, решил повременить с новым укрупнением союзных республик. Старых выдвиженцев в аппарате массово уничтожали в ходе борьбы с «нацдемами» и с «агентурой польской разведки».
   Скорее всего, столкновение с «коренизованными» кадрами, нацеленными на мировую революцию, было элементом подавления троцкизма. Троцкизм – явление сложное, но в УССР в этот период слово «троцкист» часто обозначало: еврей. И борьба с троцкистами часто прикрывала борьбу с евреями. Но одновременно троцкистами по сути являлись и многие сторонники укрупнения УССР и БССР, ибо оно имело смысл только в контексте курса на мировую революцию или как минимум курса на разрушение Польши и всей Версальской системы.
   Конечно, в ориентации на расширение БССР и УССР был и элемент обычного национализма, в основном бюрократического толка, но рос этот национализм в рамках советской логики, а не логики построения языковых наций. Советские нации строились через активность коммунистов-революционеров, потому кровавые противоречия между двумя ветвями троцкизма – более интернационалистской, в основном еврейской по составу, и более националистичной, украинской и белорусской по происхождению, – частями «коренизованных аппаратов» были вполне сочетаемы.
   В ходе подавления «националистов» во время голода 1932–1933 годов центр отодвинул в сторону проекты быстрого расширения БССР и УССР, а носители этой идеи, непосредственно совершившие раскулачивание, были в основном уничтожены. Вместе с ними погибли и те структуры, которые ориентировались на включение «своих» областей РСФСР в состав соответственно БССР и УССР.
   Было ли подавление украинскости на территориях вне УССР целенаправленным антиукраинским актом центра? Не похоже. Более вероятно, что это был эпизод большой схватки за сохранение управляемости пораженной голодом страны, в которой центр оперся в регионах на новую волну выдвиженцев, идеологически нацеленную против «украинских националистов». Но перспективы создания громадной УССР это, без сомнения, уменьшило.
   Создается впечатление, что центр под влиянием внешних факторов отказался от идеи выращивания белорусов и украинцев в великие европейские нации. Смысл создания громадных БССР и УССР к началу 1930-х годов отпал: Польшу сокрушить было невозможно, и разожженный в этих укрупненных республиках национализм скорее всего сработал бы на дезинтеграцию СССР, а не на расширение его границ на запад.
   Тем не менее надо еще раз подчеркнуть: именно после чистки «националистов» в ходе голода 1932–1933 годов столица УССР была перенесена из Харькова в Киев. В символическом плане Киев в качестве столицы Украины позволил привязаться в национальной идентичности к традиции Украины как наследницы Киевской Руси. Это был громадной силы по последствиям для украинской культуры акт. Украинская идентичность оказалась зримо насыщена исторической глубиной.
   Вероятно, то же самое произошло бы и с белорусской культурой, если бы в составе БССР был Вильно и в 1934 году столицу перенесли бы туда. Этого не произошло, и традиция белорусской культуры сохранилась связанной прежде всего с крестьянством, а историческая идентичность осталась неглубокой. Впрочем, в этом были и свои плюсы – Белоруссия практически избежала вспышек этнонационализма.


<< Назад   Вперёд>>