• под ред. М.Б. Митина
 

Личность в XX столетии


Антигуманизм как форма самоотрицания буржуазного гуманизма
 


Вспомним, кого перечисляет Доменак из представителей антигуманистического направления современной западной культуры, т. е. из тех, для кого «смерть человека» уже не рассматривается как одна из возможных перспектив и не оплакивается, как это было раньше, а просто «удостоверяется» и утверждается в качестве «факта», который и должен стать отправным моментом дальнейшего «культурного творчества». Предтечами нынешних антигуманистов этот философ-персоналист считает Ионеско и Беккета — художников, у которых уже трудно различить, оплакивают ли они «смерть человека», призывают ли они своих современников противостоять этой тенденции, или рассматривают ее как единственно возможную, как окончательный приговор истории, не подлежащий обжалованию35.

Провозвестником «новой волны» антигуманизма, продолжавшей затем нарастать на протяжении по крайней мере пятнадцати лет, Доменак считает известного французского писателя Роб-Грийе, который еще в 1958 г. подверг критике экзистенциализм за его гуманистические «пережитки»36. Беккет, Ионеско и Роб-Грийе, засвидетельствовавшие падение человечности до «нулевого уровня», выступают у Доменака как предшественники ЛевиСтросса, Фуко и Лакана37.

Эти философы рассматриваются лидером «христианского гуманизма» как участники массированной атаки на гуманизм, которая велась под лозунгом «смерти человека». Доменак, хорошо помнящий о кошмарах фашистского варварства, не без основания называет этот лозунг «провокационным». При этом особую тревогу у него вызывает не только то, что провозвестниками антигуманистического устремления оказались «наиболее рафинированные представители культуры» (ставшие, таким образом, ее «наиболее яростными противниками»), но и то, что поворот этот был с энтузиазмом встречен широкими слоями интеллигенции и студенчества. Сложная структуралистская и неофрейдистская аргументация в защиту тезиса о «смерти человека» позволила придать наукообразную форму вновь возродившейся моде на «антикультуру». Люди помоложе подхватили ее как «теоретическое обоснование» необходимости учинить «бунт» против культуры. В итоге оказалось, что представители «антигуманизма» (и антикультуры) —как теоретического, так и практического— образовали достаточно широкий «фронт», причем тем, кто в него входил, была обеспечена поддержка еще более значительного круга буржуазной интеллигенции.

Аналогичная тенденция была отмечена и в «новейшей» культуре США, причем отмечена достаточно авторитетным свидетелем — Д. Беллом, одним из авторов концепции «постиндустриального общества»38. Американский социолог смотрит на ситуацию, сложившуюся в культуре капиталистического Запада в связи с нарастанием в ней нигилистических (антигуманистических и антикультурных) устремлений, еще более мрачно, чем французский философ-персоналист. Белл полагает, что речь идет уже не просто о тенденции в западноевропейской культуре — «модернистской» (с начала 20-х годов) и «постмодернистской» (с начала 60-х годов), а о культуре в целом, которую в отличие от традиционной он называет «враждебной культурой»39. Последняя, согласно глубокому белловскому убеждению, уже одержала полную победу над традиционной западной культурой. В этом смысле «авангардизм» существует уже не как течение в культуре, ибо, по мнению социолога, вся культура стала «авангардистской» (т. е., если пользоваться доменаковской терминологией, «антигуманистической»). Авангардистская «враждебная культура» замещает традиционную; ее главенствующая роль в социальных изменениях становится общепризнанной.

Официальная буржуазная культура, по утверждению Белла, не может противопоставить «враждебной культуре» ничего более или менее значимого. В этом смысле она потерпела крах: под натиском «враждебной культуры» не выдержали самые глубокие ее основания. И этот процесс захватил не только так называемую «высокую» (или «элитарную») культуру. Согласно впечатлению Белла, авангардистские поборники «враждебной культуры» сумели распространить свое влияние и на широкую институциональную сферу культуры: издательства и журнальные редакции, музеи и картинные галереи, театры и киностудии; они вышли и в университеты — к массовой студенческой аудитории. Современный авангардист на Западе уже перестал быть «гонимым одиночкой» или «непризнанным гением». Он оказался представителем господствующей, хотя и «враждебной» официально поощряемой традиции культуры — ситуация, бросающая на его «революционность» и «нонконформизм» тень глубокой двусмысленности.

Важнейшую идеологическую особенность «враждебной культуры» Белл видит в том, что она с самого начала (т. е. с первых шагов «модернистского движения») предлагала себя как альтернативу религии, более того, как единственно возможную в наш век форму религиозности: антитеистической религиозности, утверждающей себя на трупе «умершего бога»40. Рассматриваемая идеология представляет собой осуществленную пародийным образом реализацию двух идей XIX в.: (1) сенсимонистской идеи замены религии искусством и в той мере, в какой религия заключает в себе нравственное содержание, этического— эстетическим; и (2) романтической идеи, согласно которой эстетический способ постижения мира является самым высоким, а, следовательно, художник есть наиболее адекватный представитель и «олицетворитель» истины в последней инстанции. И действительно, по мере того как число «мастеров культуры» (а проще, функционеров «культурного производства») стало измеряться сотнями тысяч и даже миллионами и соответственно богемный образ жизни перестал быть чем-то исключительным, став образом жизни «многих» из числа обслуживающего персонала капиталистической «индустрии культуры», модернистское умонастроение начало восприниматься на религиозный манер. Распространенность его в художественной и околохудожественной среде создавала у многих впечатление несомненности принципов, лежавших в его основе, их «абсолютной достоверности»: модернизм становится предметом веры и миссионерских устремлений. «Институционализированной» формой, в какую отлился этот своеобразный тип антитеистической религиозности, и стала «враждебная культура».

Глядя на нарисованную Доменаком и Беллом картину кризиса буржуазной цивилизации, переросшего в общий кризис западной культуры, нельзя не согласиться с ними в том, что картина эта очень близка к оригиналу. Но в противоположность тому, что думает Доменак (у Белла здесь диаметрально противоположная точка зрения), линия, развивающаяся в западной культуре XX в. под знаком идеи «конца человека» (начиная с авангардизма начала нашего столетия и социологизированного фрейдизма В. Райха через сюрреализм А. Бретона и «театр жестокости» А. Арто вплоть до неофрейдизма Лакана, структурализма Р. Барта и «варварства контркультуры»41), не столь уж радикально противоположна принципам ренессансного гуманизма, буржуазного гуманизма вообще.

В основе, в глубочайшем фундаменте вышеупомянутой «идеи» лежит именно возрожденческий «образ человека», возрожденческая «модель» личности. Не видя представителей этого типа личности «окрест себя» (а такой личности действительно уже нет), современные «возрожденцы» и пришли к выводу о крахе личностного принципа, личного начала вообще. В той мере, в какой они продолжали настаивать на этом выводе как на «абсолютной достоверности», они с логической необходимостью превращались в антигуманистов. Более того, они неизбежно должны были стать нигилистами, поскольку в основу своих рассуждений и «критик» положили «Ничто» («негативный абсолют») —отсутствие или (оно же, но взятое в активной, агрессивной своей ипостаси) отрицание всего человеческого, личностного. Нужда, превращенная в добродетель, была принята за панацею от всех бед.

Здесь и произошло то, что породило одну из основных доменаковских иллюзий. Представители современного антигуманизма, превратившиеся в нигилистов, начали абсолютизировать свое отрицание личности, изображая всякое единство, всякую самотождественность личности как нечто «насквозь» буржуазное, индивидуалистскисвоекорыстное и т. д. По этой причине, уже начиная с идеологов «хиппизма» 50-х годов, современные антигуманисты выдвигают в качестве «врага человечества № 1» принцип «я», принцип «лица» вообще, призывая совершить против него «тотальную революцию», с тем чтобы утвердить на его месте безличный принцип (фрейдовское «оно»)42, и причем утвердить не «вне» человека, а именно «внутри», в душе каждого, так чтобы человеку уже некуда было деться от торжествующей Анонимности.

Объединение в рамках единого антигуманистического потока противников как «буржуазного» (шире — «гуманистического») образа личности, так и самого принципа «индивидуального лица» и подтолкнуло мыслителей типа Доменака к ошибочному выводу о том, что в XX в. (в особенности теперь, когда борьба с гуманизмом вышла далеко за пределы спора о ценностях и культуре, когда под вопрос поставлен «разум, как таковой», начало разумности вообще, «всякая связная мысль» и т. д.) вновь возникла почва для объединения гуманистического и христианского устремлений.
Но именно здесь Доменака, как и всех «христианских гуманистов», естественно, должно было ожидать глубокое разочарование. Ибо, как это ни парадоксально, но «новейшей», «современной» формой буржуазного гуманизма оказывается в наш век не что иное, как антигуманизм М. Эрста и В. Райха, А. Арто и Ж. Дюбюффе, Р. Барта и М. Фуко, Г. Маркузе и идеологов «контркультуры» — словом, всех тех, кого Доменак с полным правом причисляет к общему атеистически-нигилистическому течению (делая не вполне понятные и не вполне убедительные оговорки для одного лишь Сартра).

В самом деле, атеизм упомянутых представителей рассматриваемого течения (превратившийся сегодня в последовательный антитеизм с богоборческой тенденцией трансформации в религию небытия, отрицания) уходит своими корнями в ту самую «атеистическую доктрину XVIII в.», которую сам же Доменак в свою очередь выводит из гуманизма. В пользу нашего заключения говорит и другое обстоятельство. Речь идет о том — уже фиксированном нами — факте, что теоретики западного антигуманизма XX столетия настолько порабощены ренессансногуманистической философией личности, что скорее готовы примириться с «тотальной ликвидацией» индивидуальноличного начала вообще, чем отказаться от этой философии ради иного, более широкого, всеобщего и универсального понимания личности. Больше всего об этом обстоятельстве говорит приверженность современных западных аптигуманистов принципу «безграничной самореализации», которым европейская культура обязана именно возрожденческому, буржуазному гуманизму.

Увидев абсолютный предел своих возможностей в осуществлении принципа «безграничной самореализации», отчаявшиеся возрожденцы XX в. попытались все же найти способ его утверждения. Встав на путь «сжигания» того, чему поклонялись, они обрели таким образом желанную перспективу «самоосуществления», реализуемого с ренессансной безмерностью и безграничностью. То, что стало невозможным осуществлять в положительной форме— в форме культурного творчества на путях развития традиций Ренессанса, теперь осуществляется негативным образом — путем разрушения культуры Запада, все более глубокой деструкции идеалов и ценностей, лежащих в ее основании. Антигуманизм оказывается «ренессансным гуманизмом», изменившим свой вектор на противоположный и, превратив культуру в антикультуру, совершающим отныне свое движение в обратном порядке. Это движение вспять изначально провоцировалось лежащим в основе «возрожденческого гуманизма» языческим натурализмом, так что и в данном случае современный антигуманизм не порвал с ренессансной традицией.

Нигилистически-антигуманистическое устремление, конституирующееся в виде «враждебной культуры», предстает как своего рода «антимир» в мире «формальной рациональности», как «антиразум» в мире «технического разума», а если взять шире, в глобальном масштабе,— как «телемская обитель», где буквально «все дозволено», в мире всевозможных (часто неизбежных) ограничений и нужд, в котором подчас не дозволяется даже элементарно необходимое. Этого глобального фона, на котором высвечивается суть лозунга экстатически утверждающей себя «вседозволенности», и не учитывают буржуазные критики «враждебной культуры», например тот же Белл.

А без него рассмотренная авангардистская «антикультура» предстает гораздо более «антибуржуазной», чем это есть на самом деле. И действительно, в ситуации гипертрофии принципа «формальной рациональности», порождающей иллюзию всесилия «технического разума» (как это имеет место в развитых капиталистических странах), иррационалистический бунт против «рациональности» вообще, разумности, как таковой, еще может представляться оправданным как «перехлест» в критике «буржуазной рациональности» и «буржуазного разума». Но стоит только этот «бунт» взять на более широком фоне — не только против «разумности» вообще, но и против элементарных норм и правил человеческого общежития, — и он будет выглядеть совсем иначе. Теперь он предстает уже не как «антибуржуазная революция», а как нигилистическое отрицание принципов человечности, лежащих в основе не только европейской, но и любой другой культуры. И тут обнажается его реальная суть.

Неомодернизм 60-х годов (представляющий собой, по Беллу, «своеобразный логический предел философии модернизма») выступил в ситуации «общества потребления» как орудие окончательного — «тотального» — освобождения буржуазного индивида от остатков «протестантской этики» (да и всякой этики вообще), которая все еще мешала превращению его в абсолютно пластичного потребителя. Этот процесс, взятый в целом, как нельзя более соответствовал желаниям современных «евнухов промышленности» (по выражению Маркса), стремившихся расширить свои рынки сбыта путем более глубокого овладения потребителем на уровне его «подсознания».

Стремление «враждебной культуры» внедрить в «сознание масс» «богемные стили жизни», пользуясь «гигантским экраном средств массовой коммуникации», «искоренить» привычные «модели поведения» отнюдь не находится в противоречии с «потребительским» аспектом государственно-монополистического капитализма, хотя и конфликтует с его «производственным» (технически-рациональным) аспектом. Одним словом, в своем антикультурном и нигилистическом устремлении «враждебная культура» противоречит современному капиталистическому обществу ровно в той мере, в какой последнее противоречит самому себе, — в этом смысле она совершенно точный слепок с него.




35Более отдаленных предвестников этого поворота Доменак видит в таких художниках-авангардистах, как Пикассо, Эрнст, Чирико и др., которые уже в начале века «иллюстрировали» (а может, и утверждали?) «смерть человека» в своих произведениях. В аналогичной связи он упоминает также теоретика и практика «театра жестокости» А. Арто, а также близких к нему по духу апологетов «бессознательного» из числа сюрреалистов.
36Критикуя экзистенциалистов за то, что они, «прикрываясь абсурдом», потихоньку восстанавливают человеческий характер, Роб-Грийе ратовал за то, чтобы человек изображался в литературе точно так же, как любая другая «вещь», в крайнем случае как насекомое в ряду других насекомых.
37Домен а к полагает, что «новый роман», в котором упразднены не только личность, но также история и время вообще, — это прототип зарождавшегося тогда структурализма, его предвосхищение, ибо в «новом романе» воплотилась та же тенденция «тотальной ликвидации» индивида.
38Bell D. The Coming of Post-industrial Society. A Venture in Social Forecasting. N. Y., 1973; Bell D. The Cultural Contractions of Capitalism. — Capitalism To-Day. N. Y., 1971.
39Этот термин Белл заимствует у Л. Триллинга (Trilling L. Beyond Culture. N. Y., 1965, p. XIII).
40Самоутверждение модернизма осуществлялось по старому принципу: «Король умер — да здравствует король!», «Бог умер — да здравствует бог!» (с тем, правда, уточнением, что на место бога теперь выдвигался «антибог»).
41Выражение Доменака. «Можно отметить, — писал Белл» — имея в виду идеологию «контркультуры», что крайние формы «нового сознания», получившие свое выражение в «The Making of a Counterculture» Т. Розака и «The Greaning of Amerika» Чарльза Рейча, обнаруживают отчетливую враждебность культуре» (Seft D. The Coming of Post-industrial Sociefty, p. 377).
42Кстати, между фрейдовским «оно» («es») и хайдеггеровским «ман» (принципом толпы) дистанция не столь велика, как это может показаться: в основе обоих принципов лежит безличностное анонимное начало.

<< Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 7447
Другие книги
             
Редакция рекомендует
               
 
топ

Пропаганда до 1918 года

short_news_img
short_news_img
short_news_img
short_news_img
топ

От Первой до Второй мировой

short_news_img
short_news_img
short_news_img
short_news_img
топ

Вторая мировая

short_news_img
short_news_img
short_news_img
топ

После Второй Мировой

short_news_img
short_news_img
short_news_img
short_news_img
топ

Современность

short_news_img
short_news_img
short_news_img