Нацизм и культура. Идеология и культура национал-социализма

   Третий рейх оказал на нашу цивилизацию глубокое воздействие, не ослабевшее за истекшие годы. Как этому режиму удалось прийти к власти в цивилизованной стране и каким был образ жизни при нацистах – эти вопросы задаются до сих пор, в особенности теми, кому в силу возраста не пришлось сталкиваться с национал-социализмом и жить при нацистском режиме. Эта книга преследует цель показать характер Третьего рейха, приводя оригинальные документы и материалы того времени, которые позволят лучше понять суть этого явления. Главный вопрос, на который мы постараемся ответить: какой же была жизнь при Гитлере? Этот вопрос можно сформулировать и по-другому: каким образом национал-социализм вторгся в сознание живших тогда людей?

   По этой причине мы не приводим документы, касающиеся внешней политики и внутреннего администрирования, уделяя основное внимание материалам культурной и социальной жизни. Более того, чтобы показать истинный характер режима, мы сконцентрировались на периоде с 1933-го по 1939 год. Национал-социализм, пришедший к власти, рассматривается в книге еще до начала войны, поскольку она накладывает свой отпечаток на многие его идеи и действия, придавая им порой преувеличенное значение. Во всяком случае, после 1939 года в культурной и социальной жизни немецкого народа мало что изменилось. Еще раз подчеркиваем, что приведенная здесь документация иллюстрирует нацистские взгляды на «добропорядочное общество». Это общество не допускало различий между политикой и повседневной жизнью большинства. Ныне во многих некоммунистических странах Запада политика является лишь одним из составных элементов жизни и не внедряется в каждую нашу мысль или поступок. Гитлер же намеревался создать такое органичное общество, в котором все стороны жизни должны были согласовываться с его основными целями. И никому не позволялось стоять в стороне от целей, провозглашенных национал-социалистической партией. Политика у национал-социалистов была не одной из сторон жизни и не одной из наук среди многих других, а точным выражением их мировоззрения. От каждого германца требовалась строгая приверженность этим взглядам, охватывающая все стороны человеческой натуры в проявлениях расы, крови и духовности.

   Вот что имел в виду Гитлер, говоря о «нацификации масс»^[1], считая волю и силу средством для овладения этими массами.

   С января 1933 года такой взгляд на политику означал приобщение масс к господствующей в стране идеологии – «выравнивание и балансировку всего механизма» нации. Все люди и организации подлежали «нацификации», то есть оказывались под контролем партии, являвшейся блюстителем германского мировоззрения и создателем провозглашенного добропорядочного общества, под руководством своего вождя – фюрера.

   В связи с этим были ликвидированы профсоюзы, а вместо них создан Немецкий трудовой фронт^[2]. Все образовательные институты были реорганизованы так, что партия получила полный контроль и над преподавателями, и над студентами и учениками. Была создана целая сеть различных организаций в сфере профессиональной и трудовой деятельности, естественно, под контролем партии, причем членство в них было обязательным. Кроме того, появились всевозможные группировки и организации, охватывавшие частную жизнь граждан – от «гитлеровской молодежи»^[3] до «немецких матерей». Границы между общественной и личной деятельностью были устранены, как и разграничительная линия между политикой и остальным жизненным комплексом.

   Государство стало тоталитарным, а нацистская партия, подобно пауку опутав страну паутиной, контролировала все без исключения стороны жизни нации. Все было подчинено требованиям политики. Политическая же жизнь страны понималась нацистами по-своему: все прочие политические партии и независимые организации были запрещены. Ведь они, будучи по своей сути либеральными структурами, разрывали нацию на части, противопоставляли одних людей другим и классы – классам. В противоположность этому при нацистах каждый отдельно взятый германец испытывал чувство сопричастности и принадлежности к обществу, которое выражало его внутренние устремления. Через год после прихода Гитлера к власти в партийной печати публикуется следующее:

   «Концепция «политического деятеля» отражает буржуазный менталитет. Быть политиком – значит действовать в соответствии со стандартными требованиями, предъявляемыми к поведению личности. Поэтому политическая позиция должна быть не одной из многих, а основополагающей стороной жизнедеятельности человека».

   В век индустриализации и классовых конфликтов человек должен быть един со своим народом, при этом его истинное «я» и чувство отчужденности трансформируются в чувство сопричастности.

   Таковой была нацистская теория, хотя на практике многим людям удавалось оставаться в стороне от этой интеграции. Важное значение в период правления нацистов имело понятие «внутренняя эмиграция» – единственное оставшееся проявление частной жизни. В стране не было ни одной группировки, свободной от влияния партии и государства, к которой можно было бы присоединиться, ни одной организации, не связанной с «новой Германией». Точности ради все же следует упомянуть довольно важные институты, сохранившие хотя бы формальную независимость, – церковь, бюрократия, отдельные экономические организации и армия. Но и в них различными косвенными методами осуществлялся контроль партии и государства. Как показывают некоторые документы, против церквей нацистам пришлось вести длительную и напряженную борьбу. Но и церкви не представляли собой единого фронта, поскольку многие видные католические и лютеранские прелаты активно сотрудничали с Третьим рейхом. Более того, церкви находились под определенным давлением собственных прихожан, стремившихся к «единению». К сожалению, приходится констатировать, что в 1933 году оппозиция нацизму проявлялась совсем незначительно и позже, сформировавшись, была малоэффективной в вопросах культурного развития национал-социалистической Германии.

   На иностранные книги, периодику и газеты была введена жесткая цензура, внутренняя же литература и художественная деятельность строго контролировались. Вокруг страны и народа была возведена стена, для сооружения которой вполне хватало камней и строительного раствора. И внутри этой стены руки нацистской культуры были развязаны даже в вопросах отношения к человеческой жизни.

   Нацисты взялись за дело сразу же после назначения Гитлера канцлером рейха. Мощная пропаганда, призывы и обращения, проведение частых массовых митингов лишали народ воли. Эти мероприятия сопровождались сожжением книг во всех городах и населенных пунктах, навязыванием единообразия во взглядах на культурные и социальные потребности, демонстрацией псевдореволюционных зрелищ. К лету 1933 года люди стали уже уставать от массовых митингов, речей и парадов, которые занимали все свободное время. (Этот процесс рассматривается более подробно в 11-м разделе книги, где идет речь о захвате нацистами власти.) Нацисты в то время развернули бурную деятельность, чтобы сломить индифферентность масс и выиграть борьбу за их отношение к вопросам культуры. К концу этого периода уже немногие люди (в особенности из числа молодежи) придерживались прежних взглядов.

   В книге подробно проиллюстрирован характер нацистской культуры, внедрявшейся в народные массы. Культура эта не несла никакого прогресса и развития, «истина» воспринималась как нечто «данное», и все было пропитано расизмом и духом арийства. Вместе с тем не следует думать, что это было навязано большинству правящим меньшинством, – напротив, нацистская культура вызревала в течение десятков лет, когда находившийся в оппозиции ко всему современному немецкий менталитет утверждал собственную точку зрения на искусство, литературу и расовые проблемы. Более того, нацистская культура взывала к народным вкусам, о чем мы еще поговорим поподробнее. Нацистская оппозиция к новым веяниям в искусстве и литературе встречала массовую поддержку. Таким образом, эта культура была статичной, поэтому нет никакого смысла рассматривать ее по отдельным датам или пытаться показывать в развитии, которого в действительности не было. То, что происходило в период с 1933-го по 1939 год, было, по сути дела, принуждением и не имело никакого отношения к истинной культуре.

   Представленные документы вместе с тем объясняют, почему так много людей приняли и помогли становлению и укреплению нацистского правления, ведь основу этого «добропорядочного общества» составляли эмоции и унифицированная идеология. Адольф Гитлер постоянно подчеркивал значение идеологического фактора и мировоззрения, придавая им исключительную важность. Основу новой Германии должны были составить «новые люди» – продукт «правильного» мировоззрения. Мировоззрение или идеология (термины эти взаимозаменяемы) были реальным инструментом реформ. Используя особенности человеческой натуры, идеология проникала во все аспекты бытия. Мировоззрение, как считалось, проистекало из глубины человеческой души, поэтому и должно было выражаться не материально, а духовно. Один из лидеров румынских фашистов, Хориа Сима, в своей книге «Сущность национализма» сказал: «История – лишь следствие высочайшего проявления духа».

   Вот почему Гитлер придавал столь большое значение артистизму и выразительности. Его выступление в Доме германского искусства в 1937 году хорошо иллюстрирует это. Лейтмотивом его речи прозвучала идея о том, что «новый человек» должен стать средоточием культуры, созидательной личностью, утверждающей «германизм». Идея эта была краеугольным камнем немецкого национализма и отражала крушение личности в безличностном обществе.

   Приводимые нами документы показывают, как формировался этот «новый человек» начиная с раннего детства. Гитлер действительно верил в мировоззрение расизма, народности и духовности, четко представлял, каким образом донести его до людей. Он подчеркивал: «Любое мировоззрение, будь оно правильным и тысячу раз доказавшим свою пригодность, не будет иметь никакого значения для жизни народа, пока его основные догмы не будут написаны на знаменах воинствующего движения».

   Такое движение должно быть не только высокоорганизованным, чтобы обрести силу в народе, но и обязательно основываться на мировоззрении. Поэтому исключительно большое значение придавалось пропаганде, хотя само слово «пропаганда» и не произносилось. Гитлер никогда не считал, что идеи национал-социализма можно рекламировать, как зубную пасту или сигареты, для этого требовались более тонкие методы.

   Джордж Сорель, которому фашизм многим обязан, писал в начале века, что все большие движения сопряжены с мифами. Миф внушает людям уверенность в своей правоте, почему его последователи считают себя армией, ведущей борьбу за правое дело против армии зла. За несколько лет до этого, в 1895 году, французский психолог Густав Ле Бон заявил о «консерватизме толпы». И это его определение как бы приклеилось ко всем традиционным идеям. Основные положения национализма Гитлер взял из германских традиций прежних времен, создав на их основе целое вероучение. Из высказываний же Ле Бона он уяснил, что для установления контроля над толпой необходима «магическая сила». Поэтому он писал в «Майн кампф» о «магическом влиянии» на массы, которое стало своеобразной мессой нацистского движения и самой настоящей массовой религией.

   Нет никакой необходимости задаваться вопросом, прочитал ли Гитлер труды Сореля и Ле Бона, в которых затрагивались проблемы массового общества, появившегося в результате промышленной революции. Ле Бон назвал это явление «эрой толпы». В своей книге «Толпа» (изданной в Лондоне в 1922 году) он высказал мысль, которую через несколько лет подхватил Гитлер, и затем фаталистически ее придерживался: «Мы видим, что исчезновение здоровых личностей, преобладание несознательных элементов, направление чувств и идей в определенное русло под воздействием средств внушения, тенденция к немедленному превращению провозглашенных идей в действия являются основными и принципиальными характеристиками индивидуумов, формирующих толпу».

   Определение иррационального поведения масс было четко сформулировано уже к концу XIX века, а характер действий толпы во время беспорядков, связанных с делом Дрейфуса во Франции, и первой антисемитской волны в Германии привел к зарождению теорий. В мире, созданном под воздействием индустриализации, личность была отчуждена не только от общества, но и от собственного природного разума. Проблема эта приняла всеобщий характер, а Сорель и Ле Бон разглядели в этой дикой иррациональности определенные закономерности, которые могли быть направлены лидером в позитивное, конструктивное русло.

   Индустриализация, как им казалось, разрушила традиционные связи и взаимоотношения людей, разбудив иррациональное начало в человеческой природе. Другие же мыслители, такие, как Карл Маркс и Фридрих Энгельс, признавая «отчуждение» человека от общества, продолжали верить в его рациональность. Что же касалось Гитлера, то он разделял точку зрения Сореля и Ле Бона, что и позволило ему прийти к власти в стране, где народ страдал от последствий поражения в войне и кризиса. Использование иррациональных предрассудков и склонностей помогло ему внедрить в сознание народа так называемое германское мировоззрение и тем самым положить конец отчуждению человека от современного общества.

   Гитлер, в частности, считал, что массовые митинги совершенно необходимы, так как они позволяют человеку выйти «из его мастерской или цеха», где он чувствует себя совсем маленьким и одиноким, и стать частью массы, состоящей из «тысяч и тысяч людей, исповедующих те же убеждения». В результате он подвергается воздействию этой массы. Но хотя фюрер и ликвидировал отчужденность, иррациональность человеческой натуры оставалась основой его собственного мировоззрения. Эти сборища представляли собой настоящие литургические обряды, при проведении которых большое внимание обращалось на детали и цели. Мы воспроизвели в этой книге порядок проведения двух таких фестивалей: один из них часто устраивали в школах, а другой был приурочен к летнему солнцестоянию.

   Проведение массовых митингов стало одним из наиболее значимых технических приемов нацистского движения, в особенности в годы прихода их к власти, когда сборища проводились чуть ли не ежедневно в различных регионах рейха. Однако сами по себе они бы дали немного, массовое воздействие на людей осуществлялось в самых различных областях культуры – в литературе, живописи и скульптуре, театре, кинофильмах и образовании. «Тотальная культура» должна была вдохнуть в людей националистические предрассудки, преодолеть их чувство изоляции и направить их творческую энергию в необходимое русло стремительного потока борьбы за власть. Вот почему в документах по нацистской культуре обнаруживается удивительное единство стиля – ведь все они преследовали одни и те же цели.

   Частью этого стиля была «динамика» – настрой на необходимость борьбы со злом. Как бы то ни было, речь идет о своеобразной революции, поэтому книга начинается с документов, которые показывают, что же это была за революция, так сказать, какого сорта. Прежде всего, она была связана с насилием: взять хотя бы самые настоящие сражения, которые вела СА^[4]. «Массы не понимают рукопожатий», – любил повторять Гитлер. Важное значение придавалось и «традиционным узам» человека: народ, семья, мораль. В столкновениях с революционным порывом победа оставалась за этими узами. В своем выступлении перед штурмовиками Ханс Андерлан обращал особое внимание на это обстоятельство. Отношение нацистов к женщине и семье носило удивительно консервативный характер, даже тогда, когда они пытались выстраивать его на расовой основе.

   Причина этого вполне ясна: идеология нацистской революции исходила из германских традиций. В случаях, когда речь шла о будущем, в ход пускалось мифическое прошлое. С прошлыми традициями многие люди действительно связывали надежду на преодоление воцарившегося хаоса. Национализм пытался увязать современность с моральной атрибутикой народа в прошлом. Однако это была не та мораль, которой придерживались древние германцы, обретаясь в лесах, ничего общего она не имела и с моралью современных крестьян, обрабатывавших землю. Тем не менее нацистская идеология всячески поддерживала эту версию, о которой говорила и Иозефа Беренс-Тотеноль в своих трудах. В действительности же мораль, которую национал-социализм представлял как типично германскую, являла собой буржуазную мораль XIX века, основанную на святости семьи, брака и предписанного скромного образа жизни. Скромность была, однако, предписана народу, но не тем, кто делал деньги, в связи с чем буржуазия была заклеймена, получив название «жидовской». Наиболее характерно выступление Ханса Наумана, профессора литературы Берлинского университета, по поводу сожжения книг в 1933 году. Он начал свое выступление с того, что подчеркнул необходимость подобной акции: настало время действовать против антигерманского духа, и если слишком много книг, а может быть, даже и слишком мало предано огню, так что из этого? Закончил же он утверждением, что только такие акции способны вновь сделать священными семейные узы, родную землю и кровь. Как мы видим, в нацистском движении доминирует смешение «героических» деяний и традиционализма.

   Происходившие события Гитлер назвал «величайшей расовой революцией в мировой истории, революцией духа». По сути же дела это была культурная революция, поскольку не предусматривала никаких экономических преобразований. Фюрер взывал к старым пристрастиям и предрассудкам, не угрожая существующей экономической системе. И обращался он в основном к квалифицированным рабочим, так называемым белым воротничкам, и к мелким предпринимателям, о чем четко говорится в представленных в этой книге документах. Это была их революция, так как нацистская идеология давала им и новый статус, устранявший изоляцию от индустриального общества, и цель в жизни. Но она не угрожала их законным интересам имущественного и иного порядка. Усиливая буржуазное почитание семьи и жизненных благ, она в то же время разрушала «старые добрые ценности», с которых современность срывала покров традиций. В таком подходе нет, однако, ничего странного, поскольку он представлен голлизмом во Франции и консерватизмом в Соединенных Штатах.

   Нацистская революция была связана с определенным мировоззрением, которого придерживался Гитлер и которое присуще в большей степени центральноевропейцам, нежели западноевропейцам. Расизм обеспечивал базу национал-социализма, что ясно видно из высказываний трех ведущих теоретиков нацизма – Ханса Гюнтера, Людвига Фердинанда Клауса и Альфреда Розенберга. Первые два были университетскими преподавателями. Идеи их, высокоабстрактные, были затем конкретизированы нацистским руководством: весьма поверхностная расистская форма переквалифицирована в «расистский дух». Из этих же идей были взяты стереотипы – арийцы и их враги евреи. Идеология трансформировалась в «движение борьбы», в результате чего абстракция была конкретизирована и превратилась в средство целенаправленного воздействия на массы. Некоторые другие положения расистской теории были использованы при разработке новых положений в биологии (важность появления расистского мышления) и руководства для студентов высшей школы по распознанию в людях расистского духа.

   Расизм требовал героев, так как ни одна революция не обходится без примеров героизма. Нацистский герой соответствовал гитлеровскому мировоззрению и был наделен огромной силой воли. Именно воля делала человека героем; предполагалось, что сильное желание можно было превратить в реальность. В этом явно прослеживается германская интерпретация философии Ницше, идеи которого были широко распространены среди интеллигенции в начале века. Властные устремления Ницше были реализованы Гитлером в добропорядочном обществе. Альфред Баумлер, наиболее известный философ Третьего рейха, широко использовал идеи Ницше. Силу индивидуума он увязывал с войной, при которой эта сила оказывалась просто необходимой. В связи с этим представляется типичным возвышение Эрнста Рема из простого офицера: ведь лидер СА был активным участником Первой мировой войны, а затем и действий фрайкоров^[5]. Рём воплощает ностальгию нацистов по войне.

   Сам Адольф Гитлер славил армию, в которой ему пришлось служить и в которой он получил звание ефрейтора, – хорошего воспитателя, приучающего людей к решительности и вырабатывающего у них смелость и ответственность. Армия, утверждал он, является антиподом фондовой биржи.

   Нацисты придавали большое значение активности действий, назвав свою партию «движением». В сочетании с иррациональным обоснованием их мировоззрения это составляло оппозицию интеллектуализму. По этому поводу Гитлер в 1938 году сказал:

   «Ныне нам наносит вред избыток образования. Высоко ценятся только истинные знания. Врагом же действий является самодовольный дурак. Поэтому нам требуются инстинкт и воля».

   Под «инстинктом» подразумевались любовь народа и расизм, исходившие будто бы из души и эмпирических порывов. «Воля» же побуждала необходимость преобразования этой любви в реальность. В связи с этим героями нацистов были не академики, не образованные люди, а личности, сумевшие проявить силу воли и задействовать свой здоровый инстинкт в борьбе за правое дело. Поэтому Йозеф Геббельс обратился к собирательному образу немецкого обывателя Михеля, сделав из него героя. Михель отразил интеграцию личности в единое народное целое.

   К современным героям, к которым относился Фриц Тодт, строитель автострад, были добавлены герои прошлого. При этом Фридрих Великий, король Пруссии, был представлен исключительно как военный деятель, без упоминания о его дружбе с Вольтером. Прусский монарх был отмежеван от просвещения, стоявшего на позициях столь ненавистного нацистам рационализма.

   Особое место в галерее нацистских героев занимал Лео Шлагетер. Один из ранних нацистов, он пал в борьбе с французскими оккупантами в 1923 году и был затем приобщен к лику героев, символизируя «нового человека», объект подражания для молодого поколения. Наиболее известный драматург Третьего рейха Ханс Йост написал о нем пьесу.

   О других компонентах мифа мы уже упоминали. Церемония поднятия флага школьными ребятишками наглядно показывает его воплощение: сценарий действа, постоянные репетиции, литургический смысл. Описание фестиваля, посвященного летнему солнцестоянию, дает представление об эффекте его воздействия на восприимчивую молодежь. Проводился фестиваль не столь формально, как церемония поднятия флага, более непринужденно и эмоционально.

   Культура занимала в нацистской схеме действий центральное место, и задачи ее были определены четко: поддержка и распространение мировоззрения, в духе которого совершалась их революция. Оно должно было проникать в умы аудитории, что прослеживается в приведенных ниже документах. Интеллектуализм осуждался, и, поскольку народ был един, культура тоже не должна была отрываться от его корней. Это-то и имел Гитлер в виду, говоря, что «быть германцем означает обязательное наличие ясности»: в 25 пунктах партийной платформы им была изложена вся нацистская идеология.

   При всем этом не следует упускать из виду цели, которым служила культура: уяснение мировоззрения, его распространение и создание условий для его восторженного восприятия. Еще раз подчеркиваем, что она создавалась с учетом популярных вкусов и наклонностей людей и бытовавших предрассудков. Народные массы (и не только в Германии) не любят «проблемного искусства», не увлекаются картинами экспрессионистов и не понимают творческих исканий представителей такого рода искусства. Примерно то же самое можно сказать и о литературе и других аспектах культуры. Большинству людей нравятся простые и понятные картины, а в романах и новеллах их привлекают фабула и сантименты. Необходимо отметить, что массовые вкусы XIX столетия мало чем отличались от вкусов XX, в том числе и в различных странах: стоит вспомнить «шиллинговые бульварные романы» в Англии или малеровские романы в Германии (так же сентиментально и почти без изменения стиля за период с 1864-го по 1950-е годы было написано более двухсот наименований, разошедшихся в 27 миллионах экземпляров). В Германии популярные в массах вкусы были искусно использованы при формулировании нацистского мировоззрения под предлогом «органичного» единения народа. Геббельсовская «дезинфекция искусства» преподносилась как следование «здоровым инстинктам народа». Вот этот-то консервативный инстинкт (впрочем, таков он и сегодня) был ловко использован в целях нацистской идеологии.

   Так была использована историческая связь с прошлым (по Сорелю – важная составляющая часть мифа), причем упор делался на достоинства доиндустриального общества. Типичной в этом плане была грандиозная выставка германского искусства 1937 года, на которой главенствующую роль играли деревенские и семейные мотивы. Рабочему, потерявшему свои корни, противопоставлялся крестьянин, сидевший на земле и укорененный в ней, который представлялся прототипом «нового человека». Этот имидж широко популяризировался в печати. В Третьем рейхе довольно быстро разошлись более четверти миллиона экземпляров книги Йозефы Беренс-Тотеноль «Фемхоф» (о крестьянском подворье), в которой изображался идеализированный крестьянин и его образ мыслей. И нужно сказать, что этот сентиментальный роман пользовался популярностью. Другой тип нацистских романов являла собой книга Тюделя Веллера «Рабаукен» («Дебоширы»), пропитанная расизмом и крикливостью.

   Театр, радио, кино также, как говорится, ввязались в драку. Типичные театральные постановки периода становления нацистского режима и перечень названий кинофильмов дополняют общую картину. Очень большое значение придавалось радио, поскольку Гитлер весьма рассчитывал на эффективность произнесенных слов. А на митингах и фестивалях, то есть в нацистской мессе, центральную роль играли речи. Радио же несло слово в массы. На рынок поставлялись дешевые радиоприемники, а на улицах были вывешены громкоговорители.

   Организовать весь этот поток воздействия на общественное мнение было, однако, не так-то просто. Ведь сентиментальность, столь любезная публике, работала против норм морали, проповедовавшейся нацистами. Обращаясь к вопросу семьи и семейных уз, национал-социалистам приходилось умерять социальный и сексуальный аспекты в угоду народу. Романтизация, включенная в идеологию, могла вести к толкованию любви в нужном им духе, к несдержанности в плотских радостях, превращаясь в социальную реальность. Популярная сентиментальность проникала даже в запрещенные области жизни, так что правящий класс стал постепенно отдаляться от установленных им же моральных требований. Сам Гитлер состоял в интимных отношениях с Евой Браун, но это, естественно, не афишировалось.

   Этот иррационализм дисгармонирует с сущностью естественных наук. Как бы то ни было, в XIX веке, когда наука стала все более специализироваться, она отошла от концепции целостного взгляда на мир. Эра Ньютона давно уже прошла, и современный ученый исходит из своей специализации и определенных критериев. Поэтому лабораторный рационализм стал объединяться с иррационализмом «научного мировоззрения». И нацистская наука делает шаг в этом направлении. Сильная и доминирующая идеология проникла в лабораторию. Разрыв между наукой и остальным миром был преодолен в пользу не научного метода, а иррациональной идеологии. Взять хотя бы Иоханнеса Штарка и Филиппа Ленарда, лауреатов Нобелевской премии, сумевших использовать нацистскую идеологию в своей науке. Как это произошло, видно из документов. Главная их идея заключалась в попытке создания органического единства науки и нацистского мировоззрения, ведь и народ должен был стать органически единым. Отчуждению здесь должен был быть положен конец, как и во всем остальном.

   Неудивительно, что астроном Бруно Тюринг возвратился к старым традициям Ньютона и Кеплера, которые подчеркивали наличие мирной гармонии в целом мире, чтобы продемонстрировать ошибочность теории относительности Эйнштейна. В его трудах верх взяли идеологические соображения: в качестве доказательств Тюринг использовал не научные, а расистские аргументы. Последствия такой интерпретации «нацистской науки» не замедлили сказаться. В докладной записке «Современное положение в физике» на имя Альфреда Розенберга гауляйтер Йозеф Вагнер раскритиковал Тюринга в 1944 году, в частности, за дискредитацию «новой физики», отрицательно сказавшуюся на военных успехах. Не упоминая Эйнштейна, Вагнер подчеркивал необходимость осуществления научных разработок в области теоретической физики в интересах военного дела.

   Медицина следовала по стопам других наук. Лечению подвергался весь человек, включая душу. Решающим элементом и здесь выступала идеология. Ханс Шемм, первый нацистский министр культуры в Баварии, отмечал в связи с этим: «Мы не объекты, мы – германцы».

   В таком же духе выступали Курт Гаугер, а также директор университетской клиники в Киле, известный психиатр Юнг. Юнг возглавил общество психотерапевтов Германии после прихода Гитлера к власти, проповедуя «развитые формы» и «созидательное начало» арийцев в противовес евреям.

   Национал-социализм превратился в религию. Идеология, месса, элементы надежды на лучшее придавали движению характер новой веры. Показательно, что Геббельс во многих своих выступлениях использовал религиозную терминологию. Более того, нацизм стал тотальным мировоззрением, исключавшим все другие. Поэтому традиционное христианство превратилось в соперника, а не друга. Гитлер выступал против него – на первых порах очень осторожно, желая все же заручиться поддержкой христианских церквей (что ему в общем-то удалось). Поскольку, как мы уяснили, он обращался к буржуазии, ему трудно было поддерживать семейные узы и традиционную мораль при одновременном исключении религии. Но он считал, что со временем его мировоззрение ослабит, а впоследствии позволит вообще устранить христианство из общественного мнения страны. Языческие обряды уже перестали быть исключением, но еще предпринимались попытки проведения нацистских церемоний по протестантским канонам. (Основные усилия были направлены на соединение Христа с народом.) Целью же нацистского руководства было поглощение религии идеологией, подобно науке. И «германские христиане» этому постепенно подчинились. Хотя большинство населения поддерживало существующие церкви, нацисты исходили из приоритета в будущем евангелической религии.

   Подобранные нами документы показывают, каким образом нацисты действовали против традиционного христианства и воздействовали на жизнь людей. Действия эти были более завуалированными и осторожными, чем в других областях культуры. О реакции церквей в связи с этим написано немало. Следует, однако, сразу же сказать, что она была медлительной и успешной лишь отчасти. Наиболее решительно выступал мюнхенский епископ Фаульхабер, который прочитал целую серию поистине сенсационных проповедей. Необходимо учитывать атмосферу, царившую в Третьем рейхе уже в начале 1933 года. Фаульхабер не только защищал Ветхий Завет, но и резко критиковал начавшиеся гонения против евреев, показывая разницу между ними во времена жизни Христа и позднее. В теологическом плане проповеди были превосходно аргументированы, но вряд ли можно отнести их к разряду сопротивления, за исключением разве что момента, когда нацисты повели тотальное наступление во всех областях культуры. В целом же церкви не проявляли большого желания четко продемонстрировать свою антинацистскую позицию.

   Фаульхабер, подобно большинству церковных лидеров, был консерватором старого толка. Да и нацисты не считали, что люди преклонного возраста смогут когда-либо принять их мировоззрение, даже не будучи убежденными христианами. Их движение проводило большое различие между поколениями, настраивая молодых против стариков. Но и ко всему народу их подход был неодинаков. Когда Гитлер выступал против буржуазии, он яростно нападал на представителей старого поколения, выросшего во времена империи. Такое отношение отражено в пьесе Ханса Йоста, посвященной Шлагетеру. Сын главного персонажа Август горячо поддерживает нацистского героя и его полную приключений борьбу за отечество. Его же отец Шнайдер рекомендует осторожность. Разглагольствуя о социальных классах, он стремится лишь к тому, чтобы делать деньги. Сын настроен «не зарабатывать, а служить». Старик называет его поведение «юношеским романтизмом», тогда как этот романтизм символизирует стремление сына «принадлежать» своему народу.

   Такая сила, присущая молодежи во всех революциях, и была использована национал-социализмом с самого начала. «Новые люди» геройского типа служили молодежи образцами для подражания, погибая в борьбе с такими врагами, как Шлагетер, или выполняя ответственное задание, как Тодт. Да и нацистское руководство было молодым: Гитлер пришел к власти в сорок четыре года. Более того, нацисты понимали: если молодежь окажется в плену их мировоззрения, их будущее обеспечено. И снова мы находим пример, типичный для всех революций. Во всех странах фашизм становился фетишем молодежи. Какой контраст они составляли по сравнению с маститыми политиками, заседавшими в парламентах, или бюрократами, стоявшими у власти и управлявшими народами (и политическими партиями) в Европе. Нацисты извлекали политический капитал из неудовлетворенности молодежи, из ее стремления к бунту против родителей и школы. Даже в конце прошлого века большая часть буржуазной молодежи проявила желание отделиться от «респектабельного» общества, к которому принадлежала по рождению. Гитлер показал им путь, и многие молодые люди (но только не из числа безработных) устремились в ряды партии, привлеченные активностью нацистов, их приверженностью героическим поступкам и их четко обозначенными целями. Они могли критиковать «буржуазию», подразумевая собственных родителей и придерживаясь в то же время глубоко укоренившихся предрассудков. Многие из них вначале, ослепленные идеалами движения и возможностями приключений, не осознавали, что было правильно и что неправильно в стоявших перед ними задачах. Выдержка из мемуаров Инги Шолль отчетливо показывает это. Так, ее собственный брат, утратив первоначальный энтузиазм и потеряв прежние иллюзии (что все же не характерно для большинства молодежи), вступил в ряды антинацистского сопротивления, что привело его к смерти.

   Доказательства ориентации нацизма на молодежь обнаруживаются повсеместно, так как в молодежи нацисты усматривали ключ к успеху своего движения. Поэтому мы и посвятили молодежи большой раздел книги. Решающую роль при этом играли образование и воспитание, ибо, если идеология внедрялась через образовательные учреждения, основная битва за умы была выиграна. А это нацисты понимали очень хорошо. Свидетельство Пауля Эстрайха, прогрессивного антинацистского воспитателя молодежи, дает дополнительные доказательства этого.

   Энтузиазм молодежи тщательно направлялся и широко использовался, что демонстрируют приводимые нами выдержки из школьных книг для чтения, книжек для мальчишек и материалов для высшей школы. Некоторые из тем неоднократно повторяются. Так, например, рассказ об «отважном полете» Отто Дитриха взят из учебника для младших классов. Тема эта обнаруживается и в целом ряде других учебных пособий. Описывая этот полет в условиях разыгравшегося шторма, пресс-секретарь Гитлера преследовал цель, не требующую пояснений. В рассказе широко используются символы солнца и огня, применявшиеся в нацистской идеологии. Миф о солнце использовался и Бальдуром фон Ширахом в его выступлениях перед студентами. Об идеологической направленности школьного обучения свидетельствует также список тем сочинений, которые школьники писали в конце каждого учебного года.

   В книге приведены отрывки материалов для чтения, поскольку они хорошо иллюстрируют нацистскую теорию. Это, в частности, порядок изучения новой биологии и руководство для студентов по расовым проблемам. Поскольку расизм занимал центральное положение в нацистском мировоззрении, ему придавалось большое значение и в ходе обучения. Поэтому, естественно, требовались и соответствующие примеры и тексты для обоснования идеологии.

   Воспитание было не только делом школы. Гитлер придавал значение не только организации в целом, но и регламентации свободного времени в частности. Членство в гитлерюгенде было обязательным. А как там все было заорганизовано, видно лучше всего из высказываний ее лидера Бальдура фон Шираха. Как же следовало поступать, если такая экстраординарная деятельность вступала в конфликт с семьей и школой? Ширах пытался избегать таких коллизий, но в конечном счете идеология брала верх над остальными соображениями. Главной задачей гитлеровской молодежи было укрепление нацистского мировоззрения. Совсем нетрудно догадаться, что превалировало в случаях, когда семья и школа не вписывались в понятие «органичного единства народа».

   Высшая школа продолжала насаждение тотальной культуры не только через курсы обучения расовой теории и народности. Как студенты, так и профессора были интегрированы в нацистскую концепцию германского народа. Даже на университетском уровне студенты должны были принимать участие в так называемой трудовой практике. Подобно геббельсовскому Михелю, они не имели права отказываться от такого дополнения к учебному плану и выполняли физическую работу наравне со всеми. Критерий приема студентов в Берлинский университет, да и во все другие университеты, тоже показывает, кому отдавалось предпочтение при поступлении. Студенческая организация в самом университете была, по сути дела, партийной структурой. Ее лидер, Герхард Крюгер, обычно употреблял слово «социализм», подразумевая служение народу, требовавшееся от студентов. А направлено это было на то, чтобы студенты не считали себя элитой нации. Партийное руководство не допускало еще одной элиты.

   Национальное единство было основным требованием, предъявляемым к профессорам, которые должны были обеспечить не только единение высшей школы с народом, но и органичную связь нацистского мировоззрения с различными академическими дисциплинами. В этом состояла квинтэссенция выступления лидера ассоциации университетских профессоров, в котором он дал определение академической свободы как выполнение задачи по осуществлению указанного единения.

   В попытках создания нового типа естественной науки органический идеал всегда ставился во главу угла. Интеллигенция должна была отказаться от иллюзий своего особого статуса, а рабочие – от концепции классовой борьбы. Партия окружала народ заботой, определявшей всю его жизнь, однако при этом не предполагалось, что закон должен исходить из вечных ценностей. Концепция закона, отражавшего систему ценностей нацистского мировоззрения, преподносилась как либеральная, но на деле служила лишь определенной части нации. Карл Шмитт, один из признанных юристов Третьего рейха, пытался придать ей конституционное толкование. Дескать, поскольку новое государство обладает всей полнотой власти, его лидер может определять законы, служащие интересам народа.

   Принцип фюрерства был основополагающим и для правительства, и для организационной структуры нацистской партии, распространяясь на всю нацию: общественная жизнь страны строилась вокруг центра, представленного лидером и его окружением. Деление на общественную и частную жизнь не допускалось. Третий рейх стремился создать собственную иерархию, что послужило бы толчком для установления строгой регламентации жизни людей в индустриальном обществе.

   Однако эта иерархия не была традиционной, состоявшей из аристократии, буржуазии и рабочего класса. Нацисты ненавидели аристократию, а буржуазию считали прогнившей. Независимо от происхождения, лидерство должно было принадлежать сильной и волевой личности, способной верно служить народному государству. По мнению Гитлера, прогресс человечества зависел не от активности большинства, а от деятельности отдельной конкретной личности, от ее гениальности и воли. «Новые люди» как раз и были такими лидерами, имеющими право на руководство государством, поскольку именно они привели партию к победе. Гитлер считал, что управление государством должно осуществляться иерархией вождей: начиная от местных и вплоть до него, фюрера всего народа. В действительности же Третий рейх представлял собой сеть соперничавших друг с другом лидеров, каждый из которых имел собственных приспешников и покровителей. Такое их соперничество вполне устраивало Гитлера, так как в результате он имел возможность контролировать всю структуру.

   Отказ от учета мнения большинства означал, что каждый из лидеров назначался вышестоящим в иерархии вождем, а на ответственные должности – высшим лицом, то есть самим фюрером. Правление такого типа оказывалось наднародным, так как люди не имели ни возможности, ни права определять и контролировать действия лидеров. Шмитт же подчеркивал равенство между лидерами и народом, утверждая, что нацистская система правления была якобы не диктатурой сверху, а исходила из демократических принципов правления.

   Мировоззрение играло ключевую роль и в понимании демократии. Фюрер и народ равноправны, утверждали нацисты, поскольку являются представителями одной и той же расы и носителями той же крови. Идентична и их человеческая натура. Поэтому и цели их должны быть идентичными, так как призваны служить интересам германского государства. Лидер и ведомые являются частью одного органичного народа. Что выделяет лидера из массы, так это его способность внедрить в сознание людей мысль о всенародном единстве и организовать выполнение поставленных задач. К тому же он обладает всеми ранее упомянутыми атрибутами героев.

   Ни одна независимая группировка не может существовать вне указанной структуры, говорил Гитлер, и никто не должен считать себя выше других людей. Даже лидеры не имеют права считать себя выше остальных, занимаясь исключительно служебными вопросами и возлагая на себя бремя ответственности. Это объясняет его отношение к интеллигенции, которая, обладая определенными знаниями, могла бы чувствовать себя выше остальных, а это неминуемо привело бы к образованию трудно контролируемой сепаратной группы. (В связи с образованием и воспитанием мы уже говорили о возможных попытках профессоров и студентов отделиться от «трудящихся слоев народа».) В новой Германии должны были быть только назначенные лидеры, а также массы, связанные воедино расой, народностью и внутренней убежденностью каждого.

   Вильгельм Штуккарт и Ханс Глобке, давая официальный комментарий по закону о гражданстве, внесли ясность в трактовку нацистской концепции правительства. Они вновь и вновь повторяли, что личность может рассматривать себя только в качестве члена сообщества, германское же сообщество едино по крови и расе. Поэтому гражданство в рейхе зиждется не на территориальной, а на арийской основе. Роланд Фрайслер, ставший позднее председателем печально известного «народного суда», сделал из этих взглядов на закон логическое заключение о гражданстве, призвав к отказу от официальной «внепартийное™». Вместе с тем он высказал надежду, что бюрократический формализм, а равно и законность (особенно широко применяемая в Германии) будут устранены и возобладает новый дух. По его мнению, официальное лицо, соблюдающее принципы национал-социализма, должно быть новым человеком и исходить в своих действиях не из неких параграфов закона, а из конечных целей.

   В предоставленных документах теория и практика перемешиваются. Но нельзя не отметить, что теория была внедрена в практику и это отразилось на жизни народа. Как же следовало поступать «маленькому человеку»? Рабочие не очень-то поддерживали нацистов в их стремлении прийти к власти, нацисты же идеализировали рабочих, которые, по их мнению, наслаждались работой и выполняли ее качественно, в традициях средневековых ремесленников. Более того, они пропитывались необходимой идеологией, посещая вечерние курсы, организованные партией. Если кто-нибудь из них и был марксистом, подобно Мюллеру, то скоро понимал, что его дурачили: его арийская честность и воля восставали против марксистской тактики (от которой, как признавал Гитлер в своей «Майн кампф», он многому научился). Немецкий рабочий, как и Мюллер, был, в конце концов, соотечественником – членом народного сообщества.

   В реальности все было совершенно иначе: нацистам было необходимо запретить забастовки. Документы показывают, как им удавалось терроризировать рабочих, используя их положение и заработную плату.

   Если рабочие не оказывали нацистам широкой поддержки, то это делала мелкая буржуазия. Ее положение в Третьем рейхе показано в таблице налогообложения и расходов на жизнь, а также в перечне мероприятий, направленных на сокращение числа независимых предприятий. В отличие от крестьян «торговцы» всегда пользовались плохой репутацией, являясь символом ненавистной современности: идеология поддерживала экономическую политику. Но хотя мелкая буржуазия и была недовольна складывающимся положением вещей, она этого открыто не показывала, за исключением отдельных случаев. Казалось, она не принимает никакого участия даже в небольших группах сопротивления, существовавших в то время. Скорее всего, идеология довлела над ней до конца.

   Присвоение нацистами власти весной 1933 года и их влияние на народ глубоко не проанализированы. Для этого необходимо сначала понять суть нацистской революции. Из документов следует, что она осуществлялась не очень быстро, завуалированно, а порою даже комично. Не было никаких боевых схваток и штурма баррикад. Мужчины и женщины попали в руки руководства нового рейха, подобно спелому плоду с дерева. Отчет о переходе власти к нацистам в городском совете Кельна свидетельствует, насколько просто это свершилось. А ведь дело происходило в католической Рейнской области, в городе, бургомистром которого в течение шестнадцати лет до этого был Конрад Аденауэр.

   Карл Шмитт отмечал (в какой-то степени оправданно), что нацистская революция проходила организованно и дисциплинированно. Причина этого заключалась в большей степени в самих нацистах, чем в отсутствии эффективной оппозиции. Нацистская идеология успокоила озабоченность миллионов людей, положила конец их отчужденности и вселила надежду на лучшее будущее. Другие миллионы пассивно наблюдали за происходившим, не помышляя о сопротивлении. «Пусть у них будет шанс», – говорили многие. И Гитлер воспользовался этим шансом, выжав из него все, что можно.

   Книга начинается с анализа характера нацистской революции и заканчивается приходом нацистов к власти. Вместе с тем мы попытались осмыслить призывы Гитлера к действенному мировоззрению и показать, как это отражалось на жизни народа. При этом нам представляется почти упущенным один из важнейших аспектов Третьего рейха – усиление террора, сопровождаемого тотальным наступлением на культуру. Хотя многие документы, представленные в книге, отражают давление, оказывавшееся на население (в особенности в области религии), специфика террора должным образом не показана. Истинный характер террора следовало бы проанализировать, не ограничиваясь уже сказанным. Мимолетного взгляда на документы по этому вопросу, как говорится, из-за чужого плеча, явно недостаточно.

   В книге уделено мало внимания и реальной жертве режима, против которой в конечном итоге и была направлена «духовная» революция, – евреям. Но было бы искусственным отделять «еврейский вопрос» от остальной идеологии и культурного натиска. Поэтому в каждом разделе книги приводятся нацистские антиеврейские выпады. Евреев называли либералами, которых надо было ликвидировать, марксистами, подлежавшими уничтожению, – короче говоря, главными врагами расы, проникавшими повсюду. Буржуазный пиетет по отношению к семье, морали и традиционным узам их не касался: семьи могли быть разъединены, имущество конфисковано, а корни в Германии вырваны. Нацизм был, как говорится, до мозга костей пропитан еврейским вопросом.

   Еврейская проблема была преподнесена населению как составная часть «ренессанса нации». Это произвело определенное воздействие на массовое сознание и не было чем-то изолированным или обособленным. Еврейство было выступающей вершиной идеологического айсберга – вот в чем нацисты пытались убедить людей. Если для Гитлера еврей был «первопричиной», как отмечал в своей книге «Разговоры с Гитлером» Герман Раушнинг, то для обычного немца он был просто абстракцией. Вероятно, наблюдая за арестом евреев, он испытывал к ним симпатию, так же как и во время поджога синагоги 10 ноября 1938 года, но выступать против этого не собирался. Конечно, находились личности, которые пытались помочь евреям, но это было связано с личными опасностями и самопожертвованием и требовало героизма, столь редкого в истории. Оказание помощи «врагу» расы означало проявление истинного героизма, отличного от того, за который выступали нацисты. Ведь их герои были частью народа, который придавал им силу и обеспечивал прикрытие. Помогать же евреям вопреки «народной ярости» могли одиночки. Нас не должно поэтому удивлять, что очень незначительное число людей отважилось на это, и тем не менее таких случаев были тысячи. Однако в книге, посвященной воздействию Третьего рейха на немцев, выделение вопроса об отношении к евреям было бы неуместным.

   Книга не претендует на полноту картины. Ее цель показать, что национал-социализм намеревался создать, как он выходил из кризиса, разразившегося после Первой мировой войны, и как он воздействовал на немцев. Предлагающиеся вниманию читателей документы вместе с тем дают представление о том, каким образом нацисты создавали «массовое сознание» и манипулировали им. Гитлер и его приспешники не только сами верили в собственное мировоззрение, но и умело настраивали народ, чтобы и он разделял эту их веру. Не случайно министерство пропаганды и просвещения имело столь большое значение, а Гитлер находился в самых близких отношениях с Йозефом Геббельсом, опытным манипулятором массовым мнением.

   Но все это не сыграло бы своей роли, если бы нацистское мировоззрение не включало в себя уже имевшиеся в народе пристрастия и предубеждения. Буржуазные идеи, укоренившиеся в умах людей в XIX столетии, были объединены с вездесущим национализмом и нашли свое отражение в идеологии, замешанной на расизме, крови и земле. Для тех миллионов людей, которые жаждали реставрации морали и семейного уклада, и для тех, кто хотел, чтобы Германия вновь заняла свое законное место среди народов, Гитлер приоткрывал надежду, хотя они и были не согласны со многими положениями его расовой теории. Многие говорили: «Он станет представительным и порядочным в государственном кабинете», закрывая глаза на его расизм, «в который не поверит ни один здравомыслящий человек!» – однако расизм и все, что он подразумевал, оказались не крайностью, а составной частью идеологии. Так что надежды тех, кто его не воспринимал, оказались обманутыми. Их стали относить к «старому поколению», Гитлер называл их «буржуазией, с которой покончено», хотя умело использовал их моральные ценности и национализм на своем пути к власти. К тому же они входили в его мировоззрение. Мы уже отмечали постоянное взаимодействие между теорией и ее применением. Следует добавить, что имело место такое же взаимодействие между искренней верой и манипуляцией ею в целях превращения ее в национальную религию.

   В книге не уделено практически никакого внимания такому явлению нацизма, как СС^[6]. К слову говоря, свое основное значение она приобрела уже после 1939 года. Считая себя расовой элитой, эсэсовцы отбросили буржуазные ценности и националистические тенденции. Во время войны в ряды СС привлекались не только немцы рейха, но и арийцы из других стран. Буржуазная мораль и традиционные семейные узы не имели для них особого значения. СС рассматривала себя как новый рыцарский орден. И считались эсэсовцы только с расой и силой. Организация эта была, однако, уже поздней и не успела охватить всю жизнь страны, что, несомненно, произошло бы, если бы Германия выиграла войну.

   Гитлеровское миропонимание ушло навсегда. Но многие основные положения, предубеждения и предрассудки, составлявшие его, остались с нами, ожидая актуализации и внедрения в современное массовое сознание. Вполне возможно, что по прошествии тридцати лет^[7] приводимые в книге документы покажутся читателю возмутительными, а некоторые даже комичными. Следует, однако, учитывать, что нацистский режим на определенном отрезке истории рассматривал упомянутые идеи на полном серьезе, а миллионы людей жили в описанных условиях. Нацизм был ликвидирован в результате мировой войны, а не внутренней революции, да и сопротивление ему стало расти, только когда стало ясно, что войну Германия проиграла. Отчасти это объясняется успехами Гитлера как во внешней, так и во внутренней политике. В годы, когда приводимые нами документы готовились и претворялись в жизнь, безработица была ликвидирована (в 1933 году число безработных достигало 6 миллионов человек), границы Германии расширены, а унизительный Версальский мирный договор аннулирован. Так что мировоззрение нацистов опиралось на значительные успехи.

   Да и само гитлеровское мировоззрение являлось частью этих успехов. А то, что, как мы упоминали, его основные положения остались, наводит на размышления. Может быть, будучи искусственной и подчас комичной, эта идеология тем не менее способна на определенном историческом отрезке обрести силу морали и стать базовой для народной стихии. Революция духа для многих людей более заманчива, нежели та, что связана с социальными и экономическими изменениями, и может привести к хаосу, вместо того чтобы стать цементирующей основой. Нацизм высветил опасности, которые могут скрываться за фасадом консерватизма (а современный консерватизм очень уязвим в отношении экстремальных взглядов, хотя и отвергает их). Говорят, что история учит, поэтому истина, сокрытая в документах прошлого, должна послужить уроком для настоящего.