Консерватизм в прошлом и настоящем

Усилению позиций международного консерватизма в послевоенный период способствовали мощные импульсы, исходившие от самой могущественной страны капиталистического мира. Усилившиеся за годы войны США набрали небывалую силу, превратились в неоспоримого лидера империалистического лагеря. Американский империализм взял на себя миссию «мирового жандарма», т. е. миссию реакционную и консервативную. Речь шла не только о том, чтобы сохранить капиталистические порядки, но и о том, как «сдержать», «отбросить» социализм.

Реакционно-консервативный характер внешнеполитического курса США оказал мощное воздействие и на внутреннюю жизнь страны. Можно сказать, что после второй мировой войны центр международного консерватизма переместился в США. При этом в совместной борьбе против революционных сил во всем мире в процессе приспособления к меняющемуся миру у консерваторов разных стран и континентов усилились черты общности. Этому способствовали также более общие интеграционные тенденции, свойственные империалистической системе и нашедшие выражение в теории и практике «атлантической солидарности» под эгидой Соединенных Штатов. Различия национальных консервативных традиций, отмечает умеренно-консервативный британский политолог 3. Лейтон-Генри, были сильно выражены в XIX в. и в первой половине XX столетия. После же второй мировой войны в связи с усилением влияния СССР, возрастанием мощи организованного рабочего движения и укрепления роли государства на Западе наблюдалась конвергенция консервативных целей и приоритетов: «современный консерватизм имеет общие корни и основной комплекс общих принципов» ¹⁸⁷. О «растущем взаимном оплодотворении европейского и американского консерватизма» пишет и американский консервативный историк Дж. Нэш.

В полной мере все эти тенденции проявились уже на следующем этапе эволюции консерватизма, начиная с рубежа 70—80-х годов, но старт такому развитию был дан в первые послевоенные годы. И именно американский консерватизм оказался тем «локомотивом», которому предстояло вытащить из тупика весь международный консервативный состав.

Выполнению американским консерватизмом этой роли благоприятствовали также идейно-политические сдвиги внутри господствующего класса. Монополистический капитал США за годы войны вышел из шокового состояния, вызванного кризисом 1929—1933 гг. Его готовность идти на уступки массам во имя сохранения основ своего господства ослабла. Это нашло выражение в заметном сдвиге вправо многих неолибералов из окружения президента Ф. Д. Рузвельта, процесс, который усилился после его смерти. Неолибералы по-прежнему выступали за широкое использование средств государственно-монополистического регулирования. Они готовы были идти на некоторые материальные уступки социальным низам. Однако в их рядах все сильнее проявлялось стремление обуздать народные массы, поставить их в жестко ограниченные рамки.

И в этом они находили общий язык с консерваторами. В свою очередь в консервативных кругах росло понимание того, что многие из реформ Ф. Д. Рузвельта необратимы и что дальнейшую борьбу придется вести на почве свершившихся фактов. В результате сближения между «новым консерватизмом» и поправевшим неолиберализмом уже в первые послевоенные годы сложился так называемый консервативно-либеральный, а затем либерально-консервативный консенсус, т. е. компромиссный курс, отражавший устремления господствующего класса. Определяющими в этом курсе были первоначально консервативные, а позднее неолиберальные компоненты.

Не случайно Д. Эйзенхауэр, став в 1952 г. президентом, счел необходимым подчеркнуть, что его правительство будет «консервативным с точки зрения экономической политики» и «либеральным» в плане «достижения благосостояния» народа. А его оппонент от демократической партии Э. Стивенсон, которого считали воплощением американского либерализма, во время избирательной кампании говорил, что «странная алхимия нашего времени превратила демократов в истинно консервативную партию нашей страны» ¹⁸⁸.

«Новый консерватизм», определявший в послевоенные годы характер консервативно-либерального консенсуса, был, в сущности, американским вариантом реформистского консерватизма. От реформизма рузвельтовского неолиберального типа он отличался и количественно и качественно. Его социальная политика была гораздо скромнее, в ней снижался удельный вес налогов с монополий и ограничивались масштабы государственного вмешательства в социально-экономическую сферу. Последний момент как раз и связан с качественным различием между консервативным и неолиберальным реформизмом. По мнению неолибералов, смысл государственного вмешательства состоит прежде всего в том, чтобы отыскать какой-то компромисс между классовыми противниками путем социального маневрирования, а если потребуется, то и уступок. Государство в таком случае должно представать в роли надклассового арбитра-примирителя. На взгляд консервативных реформистов, роль государства иная: оно — не арбитр, а прежде всего полицейский, который твердо стоит на страже интересов капитала, навязывает его волю трудящимся, и если понадобится, то самыми жесткими, репрессивными мерами. Наглядным примером такого подхода к отношениям между трудом и капиталом явился известный закон Тафта—Хартли, существенно ограничивший право на забастовку.

То, что консервативно-либеральный консенсус был решительно обращен против прогрессивных сил, создавало весьма благоприятные условия для правых экстремистов. Не случайно его расцвет совпал с подъемом маккартизма. В этом явлении, получившем название по фамилии его инициатора сенатора-республиканца Дж. Маккарти, сплелись воедино праворадикальные и экстремистско-консервативные тенденции. Оно пользовалось хотя и не единодушной, но довольно широкой поддержкой консерваторов разного толка и части правых либералов.

Социально-экономическая политика консервативно-либерального консенсуса, подобно рузвельтовской, опиралась на методы государственно-монополистического регулирования, предложенные английским экономистом Кейнсом. Администрации Эйзенхауэра пришлось примириться и с дефицитом бюджета — этим важнейшим элементом кейнсианства, который обычно оспаривали консерваторы. В силу логики государственно-монополистического регулирования, с одной стороны, влияния рабочего движения — с другой, многое из рузвельтовского «нового курса» оказалось необратимым. Консенсус в принципе не был нарушен и после прихода к власти демократов при Дж. Ф. Кеннеди и Л. Б. Джонсоне. Можно сказать, что произошла лишь перемена мест слагаемых в формуле консенсуса: он стал либерально-консервативным.
Либерально-консервативный консенсус сохранялся и при президенте Р. Никсоне. Если у Эйзенхауэра не было четкого политического лица, то Никсон но праву считался убежденным консерватором, причем начинал он свою политическую карьеру па правом фланге консерватизма, в тесном сотрудничестве с Дж. Маккарти. Однако и Никсон без сколько-нибудь серьезных корректив воспринял от своих предшественников методику государственно-монополистического регулирования, т. е. остался в рамках буржуазного реформизма. Сам Никсон считал себя тогда консерватором дизраэлевского типа. В интервью после избрания в 1972 г. на второй срок он так излагал свою «политическую философию»: «Говоря о философии, я бы не сказал, что мы намереваемся быть более консервативными или более либеральными.

Если бы я стал оценивать это с точки зрения великих дебатов в британской системе XIX в., то я сказал бы, что мои взгляды, мой подход ближе всего консерватизму в духе Дизраэли — сильная внешняя политика, сильная приверженность к основным ценностям и... реформа, которая будет работать, а не реформа, которая разрушает» ¹⁸⁹. Фактически согласие между консерваторами и либералами на базе буржуазного реформизма при всех поворотах и колебаниях сохранялось до рубежа 70—80-х годов.

Конечно, его оспаривали правоконсервативные силы, отвергавшие любые варианты буржуазного реформизма.

После упадка маккартизма, пик праворадикальной активности которого совпал с первой половиной 50-х годов, наступил черед Б. Голдуотера, ставшего кандидатом на пост президента от республиканской партии в 1964 г. Голдуотер представлял тогда практически все правое крыло консерватизма, что служило еще одним подтверждением тесной связи между правым консерватизмом традиционалистского и экстремистского типов.

Буржуазному реформизму правые консерваторы противопоставили позицию, которую советские американисты характеризуют как «твердый индивидуализм». Истоки ее связаны с той разновидностью американского консерватизма, которую К. Росситер именовал «консерватизмом laiseez-faire» ¹⁹⁰. Этот тип консерватизма — плод американского своеобразия. В стране бурного и относительно свободного развития капитализма сложилась традиция превознесения предпринимателя, добивающегося успеха на свой страх и риск, по праву более сильного и более одаренного. Всякое государственное вмешательство с такой точки зрения выглядело как нарушение свободы индивида. Для мелких предпринимателей и фермеров «твердый индивидуализм», базирующийся на неприкосновенности принципа свободной конкуренции, воплощал надежды на спасение от натиска монополий. Но у «твердого индивидуализма» есть и важная промонополистическая грань. «Прекрасный принцип laiseez-faire, оказавшийся столь полезным в минувшие дни борьбы против аристократического патернализма, превратился, — пишет В. Л. Паррингтон, — в ширму для плутократии, которая развивалась на основе свобод, обеспечиваемых политикой невмешательства государства»¹⁹¹. Особенно рьяными приверженцами «твердого индивидуализма» стали монополисты, у которых еще не сложились тесные связи с государственно-бюрократическим аппаратом и профсоюзными боссами, т. е. нувориши главным образом из периферийных районов. Как видно, «твердый индивидуализм» представлял собой сплав противоречивых антимонополистических и авторитарно-монополистических тенденций, с перевесом в пользу последних. «Твердый индивидуализм» не ассоциируется с каким-то одним направлением американского консерватизма, хотя он ближе к его правым и экстремистским разновидностям. Он даже выходит за собственно консервативные рамки, являясь важным элементом идейного багажа правых радикалов. На его стороне оказываются и те, кто считает себя либералами, поскольку свято придерживаются присущего «классическому либерализму» принципа laiseez-faire и не приемлют кейнсианской модели государственно-монополистического регулирования.

Характерной чертой эволюции американского консерватизма послевоенного времени являлось то, что его политическое развитие опережало идейное. Конечно, эти две линии были взаимосвязаны, но потребовалось определенное время, чтобы между ними произошла прочная «стыковка».

Долгие годы американский консерватизм уступал европейскому по глубине и многообразию традиций. Поэтому в период его послевоенного оживления американские идеологи консерватизма проявили повышенную активность. Они прилагали энергичные усилия, чтобы не только очистить от пыли свою автохтонную консервативную традицию, но и обогатить ее за счет заимствований из Европы, подкрепив тем самым глобальные консервативные притязания США идейными обоснованиями. Эту миссию взяла на себя группа консерваторов-интеллектуалов преимущественно из академической среды, имевших связи с деловым миром и политическими кругами. С их деятельностью связано возрождение термина «неоконсерватизм»; неоконсерваторами стали именовать сторонников обогащения и обновления американской консервативной идеологии, ее синтеза с европейской консервативной мыслью.

Первым глашатаем такого синтеза выступил упоминавшийся выше литератор, публицист, историк П. Вирек. Он исходил из аналогии между послевоенной эпохой и ситуацией после Великой французской революции и наполеоновских войн. Поэтому в центре его внимания оказался консерватизм Меттерниха. Книга Вирека, опубликованная в 1949 г., звучала как панегирик в честь австрийского канцлера. Американский автор называл его «единственным практическим политиком, поднявшимся до уровня философских обобщений». А самое главное, утверждал Вирек, никогда Европа «не наслаждалась столь длительным миром» ¹⁹², как в эру Меттерниха. В его деятельности американский консерватор видел источник ценного опыта для формировавшегося тогда Североатлантического блока. Меттерниховский Священный союз и союз западных стран «имеют одну важную общую цель: объединенную, мирную, космополитическую Европу» ¹⁹³; у них тот же враг — революция. Тем самым подводился историко-идеологический фундамент под здание НАТО, где ключевая роль отводилась американцам. Именно на них, по словам Вирека, как когда-то на Меттерниха, «сегодня выпала миссия сохранения западного наследия» ¹⁹⁴.

Меттерниховская политика оказалась в центре внимания и докторской диссертации Г. Киссинджера «Европа в первые десятилетия XIX века», опубликованной затем в виде книги под названием «Восстановленный мир». Позднее в качестве руководителя внешнеполитического ведомства США Киссинджер попытался на практике воссоздать в новых условиях некое подобие меттерниховского эквилибриума.

Надо сказать, что, воздавая должное Меттерниху, Киссинджер все же ставил Бисмарка выше. Меттерниху при всем его дипломатическом искусстве, констатировал будущий государственный секретарь США, недоставало силы духа, чтобы преодолеть тупики, создаваемые историческими кризисами, «способности заглянуть в пропасть не с отрешенностью ученого, а со стремлением преодолеть вызов или погибнуть» ¹⁹⁵.Как раз такой способностью обладал, по его мнению, «железный канцлер». Превосходство Бисмарка Киссинджер видит в том, что он стремился (и не без успеха) поставить себе на службу самые влиятельные силы своего времени, тогда как Меттерних лишь пытался отвести их в сторону, притормозить их натиск. В то же время в работе, специально посвященной Бисмарку, Киссинджер сожалел, что способ, посредством которого была объединена Германия, «лишал международную систему гибкости» ¹⁹⁶.

В конечном счете, пишет автор книги о Киссинджере американский ученый Б. Мэзлиш, ни Меттерних, ни Бисмарк не служили для него историческим образцом: «Для того, чтобы получить правильную комбинацию, необходимо было слить воедино понимание возможности, присущее одному, с волей другого» ¹⁹⁷. Как видим, изучение консервативных идей, «консервативного государственного искусства» находило прямой выход в политике США.
Свидетельством интереса к консервативной традиции Западной Европы может служить и диссертация отнюдь не принадлежавшего к консервативному лагерю будущего президента США Дж. Ф. Кеннеди, посвященная Доносо Кортесу. По ее материалам он опубликовал в 1952 г. обширную статью, лейтмотивом которой было противопоставление политической мысли и конкретной деятельности испанского дипломата. Кеннеди подчеркивал, что Доносо Кортес, несмотря на бури, бушевавшие в его голове, оставался верным служителем либерально-монархического режима, прагматичным и умеренным в своих действиях. Если же он взывал к диктатуре, то лишь потому, что надеялся с помощью диктатора восстановить естественный эквилибриум, нормальный ход вещей ¹⁹⁸.

Актуальность идей Доносо Кортеса в послевоенном мире открыл для себя и П. Вирек: «Суждения Кортеса о бренности разума и тщетности прогресса могут быть лучше оценены сегодня, в период растущего разочарования в прогрессе, чем в оптимистический викторианский век... В сегодняшней Европе его эссе 1851 г. остается одним из наиболее важных интеллектуальных орудий против левых» ¹⁹⁹. Вирек рекомендует американским консерваторам внимательнее отнестись к наследию испанца, который «в литературном отношении превосходит де Местра, а по прозорливости Берка и Меттерниха» ²⁰⁰.

Все же определяющее воздействие на формирование идеологии послевоенного консерватизма в США оказало наследие Э. Берка. Уже 12 апреля 1945 г. (в день смерти Рузвельта) в Фордхэмском университете было основано общество имени Берка, приступившее к пропаганде взглядов английского вига среди консервативно настроенных интеллектуалов. В 1949 г. вышла книга Т. Копленда под названием «Наш замечательный друг Эдмунд Берк». Тогда же под редакцией Р. Хоффмана и П. Левака появился сборник трудов и речей Берка, предназначенный для американских читателей. С конца 50-х годов стал выходить специально посвященный изучению наследия Берка журнал «Берк ньюс леттер».

Подоплека беркианского бума очевидна. «Многие высказывания Берка против Великой французской революции, — подчеркивал Т. Копленд, — ... могут быть адресованы большевикам» ²⁰¹. Как писал П. Вирек, Берк «учит нас отвечать на мировую революцию, не пытаясь превзойти ее слева или с помощью крайне правой реакционной тирании, а сохраняя свободные институты Запада» ²⁰². Вирек решительно противопоставил Берка де Местру; берковская ветвь — это эволюционный консерватизм, а местровская — контрреволюционная. Если местровский консерватизм, по мнению Вирека, мертв, то «берковский более гибкий консерватизм сегодня сильнее, чем когда-либо, пропитывает все партии в Англии и Америке». В наследии Берка Вирек усматривал самую Подходящую почву для консервативно-либерального консенсуса. «Сегодня наиболее чистые либералы и более умеренные консерваторы стали двумя параллельными линиями, пересекающимися не в бесконечности, а в Берке» ²⁰³.

На роль главного пророка беркианства в США претендовал и философ Р. Керк, которого Дж. Нэш характеризует как «романтического традиционалиста по инстинкту» ²⁰⁴. Книга Керка «Консервативное мышление» (The Conservative Mind), опубликованная в 1953 г., имела громкий резонанс. Ее успеху, как признавал позднее сам автор, способствовала атмосфера первых дней администрации Эйзенхауэра, приход к власти которой консерваторы расценивали как свой успех. Книга Р. Керка, по словам Д. Нэша, представляла собой как бы «генеалогию хороших людей и ценных мыслей» ²⁰⁵. Перед читателем разворачивалась эволюция англосаксонской консервативной мысли в образах и идеях за два столетия. Благодаря Керку американские консерваторы обзавелись солидной родословной.

Книга Керка проникнута наступательным духом. «Консерваторы, — писал он, — отступали со времен Французской революции... но они не отчаивались, когда бывали биты... Противникам удавалось обращать их в бегство, выбивать их из укреплений, но они никогда не капитулировали; и сегодня они имеют такую возможность отвоевать почву, какой у них не было с того дня, когда современный радикализм бросил вызов традиционному обществу» ²⁰⁶. В революционные эпохи, полагал Керк, люди бывают увлечены новизной, но затем они устают от нее, их тянет к старым принципам. История представляется американскому консерватору-традиционалисту циклическим процессом; поэтому на определенном его витке консервативный порядок возвращается вновь, и консерваторы «должны знать традицию, которая с ним связана, чтобы суметь воссоздать общество» ²⁰⁷. Послевоенное время Керк как раз и рассматривал как благоприятный для консерваторов цикл, а идеи Берка считал самым подходящим духовным и моральным оружием консерваторов для реализации благоприятной возможности. На консерваторов, утверждал Керк, легло бремя ответственности за «судьбы христианской цивилизации», и они в силах справиться с этой грандиозной задачей.

Если Вирек, Росситер и другие сторонники консервативно-либерального консенсуса опирались на Берка с целью обосновать реформистско-консервативную позицию, то Керк, опираясь на Берка, ведет атаку против всякого рода реформизма. Его подход ближе к «твердому индивидуализму», хотя он против крайностей «индивидуалистов».

Великие консерваторы, по убеждению Керка, — это пророки, критики, но отнюдь не реформаторы. Вообще мир никогда не улучшить посредством политической деятельности, «потому что природа человека непоправимо повреждена» ²⁰⁸.

В суждениях Керка наиболее рельефно проявляется самый существенный признак традиционалистского консерватизма. В отличие от консервативных реформистов, которые усматривают средство достижения социальной стабильности в ограниченных реформах, консерваторы-традиционалисты стремятся обеспечить широкий национальный консенсус, апеллируя к традиционным представлениям и предрассудкам, авторитету и религии. Социально-экономическую проблематику они пытаются перевести в религиозно-этическую плоскость. Это удобно и с точки зрения маскировки реальных классовых антагонизмов.

Почти три десятилетия спустя после выхода своей наиболее известной книги Р. Керк, выделяя важнейшие принципы традиционалистского консерватизма, поставил на первое место веру «в порядок более высокого уровня, чем человеческая способность приспособиться; убеждение, что экономика переходит в политику, политика — в этику, этика — в религиозные понятия» ²⁰⁹.

Самым влиятельным рупором правого консерватизма стал основанный в 1955 г. У. Бакли-младшим журнал «Нэшнл ревью». Ключевым элементом позиции Бакли и его единомышленников был традиционализм. Правда, в отличие от Керка, они заходили дальше вправо, более последовательно придерживались «твердого индивидуализма». Сам Бакли называл свой журнал «органически американским, укорененным в глубочайшие национальные традиции и в глубочайшие традиции западной цивилизации» ²¹⁰.

Бакли и его окружение активно выступали за консолидацию консервативных сил, имея в виду прежде всего правое крыло консервативного лагеря. Основой для сплочения должно было стать слияние традиционализма, «твердого индивидуализма» и по возможности либертаризма. Идейная платформа была найдена в концепции швейцарского экономиста В. Рёпке, изложенной им в книге «Гуманная экономика», где проповедь свободной рыночной экономики комбинировалась с восхвалением христианского гуманизма, традиционных ценностей и резким осуждением современного «массового общества». И все это цементировалось воинствующим антикоммунизмом. Как утверждал Рёпке, издержки, порождаемые рыночной экономикой, должны быть нейтрализованы посредством укрепления устоев семьи, религии и традиций.

Правых консерваторов не устраивала политика администрации Эйзенхауэра. Вместо того чтобы решительно бороться с «коллективизмом», она, по их убеждению, дрейфовала в русле «нового курса», а в области внешней политики пошла слишком далеко навстречу СССР. Особое их возмущение вызвала советско-американская встреча в верхах 1959 г.; «дух Кэмп-Дэвида» стал для них синонимом капитуляции. В этих кругах не стеснялись открыто декларировать то, о чем умалчивали более умеренные консервативные силы. Консерваторы — защитники западной цивилизации, провозглашал видный правоконсервативный идеолог Ф. Мейер, «а в революционный век это означает, что они должны быть контрреволюционерами» ²¹¹.

К выборам 1960 г. правые консерваторы отнеслись с равнодушием, зато в кампании 1964 г. они были горячими сторонниками Б. Голдуотера. Это неудивительно, если учесть, что десятью годами раньше многие из них поддерживали Д. Маккарти. Особую активность проявили У. Бакли и его шурин Б. Бозел. Еще в 1953 г. Бакли написал для Маккарти речь с критикой администрации Эйзенхауэра, помогал ему в подготовке к телевизионным дебатам; Бозел же регулярно писал Маккарти речи. Хотя Р. Керк не был активным сторонником Маккарти, но выступал против тех, кто имел мужество осуждать висконсинского демагога. Для Голдуотера Керк стал «глашатаем и придворным философом» ²¹².

Экономическим советником Голдуотера был известный консервативный ученый, лидер чикагской школы, убежденный противник Кейнса М. Фридмен. Бозелом была написана книга Голдуотера «Сознание консерватора», изданная 20 тиражами общей сложностью 500 тыс. экз. Без этой книги, отмечает Дж. Нэш, «Голдуотер, возможно, не приобрел бы национального статуса» ²¹³.

Хотя Голдуотер потерпел поражение, избирательная кампания 1964 г. способствовала политической активизации правоконсервативных сил, усилению их борьбы за духовную гегемонию. Показательно, что тираж «Нэшнл ревью» с 30 тыс. в 1960 г. вырос к концу 60-х годов до 100 тыс. экз. В апреле 1964 г. был открыт Клуб консервативной книги, в котором уже через год насчитывалось свыше 30 тыс. членов ²¹⁴.

На политическом небосклоне консерватизма появляются новые «звезды», среди них Р. Рейган, привлекший к себе внимание речью в пользу Голдуотера. Не случайно этот момент многие американские публицисты и ученые считают началом его восхождения в Белый дом.

Своего человека консерваторы видели и в президенте Р. Никсоне. Действительно, Никсон был близко знаком с Р. Керком, восхищался его «Программой для консерваторов»; в его администрацию вошли консервативные представители академического мира, в частности А. Бернс, Р. Аллен и Г. Киссинджер, которому предоставилась возможность применить на практике опыт «консервативного государственного искусства». Нашлось местечко и для У. Бакли: он стал видным сотрудником официального информационного ведомства — ЮСИА. Тем не менее довольно скоро консерваторы разочаровались в Никсоне. Поклонник Дизраэли не вышел за рамки либерально-консервативного консенсуса: сохранились бюджетные дефициты, не были сколько-нибудь серьезно урезаны социальные расходы, произошло лишь некоторое их перераспределение из каналов федерального правительства в каналы властей штатов («новый федерализм» Никсона). Вызывала недовольство правых консерваторов и его внешняя политика, особенно улучшение советско-американских отношений. «Ни Дизраэли, ни Никсон никогда не придерживались твердых принципов», — злобствовал, выражая взгляд правых консерваторов, Ф. Мейер. В 50-х годах он же нападал на Р. Керка за апологию Берка, заявляя, что «Берк — просто ненадежный учитель, когда дело идет о твердых политических позициях», ²¹⁵. Уже в 1968 г. Мейер выступал за выдвижение кандидатом в президенты калифорнийского губернатора Р. Рейгана.

Важным союзником традиционалистского консерватизма стали уже в это время так называемые «новые правые» — течение, родственное консерватизму и в то же время носящее ряд черт, сближающих его с правым радикализмом. Но более подробно речь о них пойдет ниже.

---

¹⁸⁷Conservative Politics in Western Europe. L., 1982. P. 7.
¹⁸⁸Цит. по: Гаджиев К. С. Эволюция основных течений американской буржуазной идеологии. М., 1982. С. 102.
¹⁸⁹The New York Times. 1972. 10. Nov. P. 20.
¹⁹⁰Rossiter C. Conservatism in America. N. Y., 1955. P. 145.
¹⁹¹Паррингтон В. Л. Основные течения американской мысли. М., 1962. Т. 3. С. 353.
¹⁹²Viereck P. Conservatism Revisited. N. Y., 1962. P. 57. 1st ed. — 1949.
¹⁹³Ibid. P. 21.
¹⁹⁴Ibid. P. 117.
¹⁹⁵Kissinger H. A. A World Restored. Metternich, Castlereagh and the Problems of Peace 1812-1822. L., 1964. P. 322.
¹⁹⁶Kissinger H. A. The White Revolutionary: Reflections on Bismarck // Daedalus. 1969. Vol. 97, N 3. P. 920.
¹⁹⁷Mazlish B. Kissinger: The European Mind in American Society. N. Y., 1976. P. 182.
¹⁹⁸Cм.: Kennedy J. F. Donoso Cortes as Servant of the State // Review of Politics. 1952. Vol. 14, N 4. P. 553-554.
¹⁹⁹Viereck P. Conservatism. From John Adams to Winston Churchill. Princeton, 1956. P. 68.
²⁰⁰Ibid. P. 69.
²⁰¹Copeland T. W. Our Eminent Friend Edmund Burke. New Haven, 1949. P. 269-270.
²⁰²Viereck P. Conservatism Revisited. P. 83.
²⁰³Viereck P. Conservatism. From John Adams to Winston Churchill. P. 12, 31—32
²⁰⁴Nash G. H. The Conservative Intellectual Movement in America since 1945. N. Y., 1976. P. 69.
²⁰⁵Ibid. P. 74-75.
²⁰⁶Kirk R. The Conservative Mind. From Burke to Santayana. Chicago, 1953. P. 399.
²⁰⁷Ibid. P. 10.
²⁰⁸Kirk R. Konservative Elemente im gesellschaftlichen Denken Amerikas // Konservati- smus international. Stuttgart, 1973. S. 88, 89.
²⁰⁹Керк P. Мысли об американском консерватизме // Америка. 1981. № 298. С. 3.
²¹⁰Nash G. Н. Op. cit. Р. 152.
²¹¹Ibid. Р. 254, 411.
²¹²Viereck P. Conservatism Revisited. P. 147.
²¹³Nash G. H. Op. cit. P. 291
²¹⁴Cм.: Ibid. P. 293- 294.
²¹⁵Ibid. P. 436, 164.

<< Назад   Вперёд>>