Консерватизм в прошлом и настоящем

Еще труднее, чем английским тори, в первые послевоенные годы пришлось консерваторам в странах континентальной Европы: в одних из них консерваторы помогли фашистам прийти к власти и сами интегрировались » фашистские режимы, в других — они поощряли фашистских агрессоров, а в годы войны опозорили себя коллаборационизмом. Поэтому на авансцену политической жизни Европы вышли клерикальные силы, христианско-демократические партии, сохранившие влияние на широкие массы верующих. Представители христианско-демократических сил в той или иной мере участвовали в Сопротивлении, и это дало христианской демократии в целом большой политический выигрыш.

Христианская демократия фактически представляла значительную часть политического спектра стран капиталистической части континента: от социал-реформизма до правого консерватизма. Социально-экономические позиции левых католиков, например, по многим пунктам совпадали с социалреформистскими, а на крайне правом фланге христианской демократии можно было встретить сторонников авторитарно-корпоративистских порядков. В политическом курсе христианской демократии в самых разнообразных сочетаниях сливались либеральные и консервативные тенденции. В этом находил отражение широкий и многообразный социальный базис конфессиональных партий, организаций, движений. Именно способность мобилизовывать и удерживать обширную массовую базу побуждала господствующий класс делать ставку на политический клерикализм. Сами христианские демократы представляли свои партии как межклассовые, стремясь увести массы из-под влияния левых сил. В какой-то степени это им удалось.

Внутри христианско-демократического лагеря происходили сложные процессы, сопровождавшиеся драматическими коллизиями; не всегда удавалось «подогнать» друг к другу составлявшие его разнородные элементы. Равнодействующая противоборствующих течений склонялась то влево, то вправо от центра, то к христианско-социальному, то к консервативному полюсу. Атмосфера «холодной войны», антикоммунистическая истерия, естественно, способствовали последнему варианту. Интеграция в рамках христианской демократии стала для консерваторов ряда западноевропейских стран формой приспособления к послевоенной реальности. Но это произошло за счет ослабления, хотя и временного, правого консерватизма, поскольку консерватизм христианско-демократической чеканки несет в себе реформистский заряд той или иной мощности.

В Италии процесс интеграции христианской демократии и консерватизма привел к тому, что консерватизм оказался как бы «размытым», утратив и без того не очень четкие контуры, зато ХДП (христианско-демократическая партия) изрядно пропиталась консервативным духом. Известный итальянский политолог Д. Галли писал о «двух душах» ХДП. С одной стороны, «Ватикан, иерархия и консервативная буржуазия, с другой — народная база». В целом же ХДП, по мнению Галли, «первая в истории Италии массовая консервативная партия, которая оказалась способной осуществить конвергенцию двух компонентов: народно-католического и умеренно-буржуазного» ²²⁷.

Демохристианская правая во главе с С. Ячипи и С. Реджио Д’Ачи делала упор па консервативные позиции, заботясь прежде всего о стабильности социальных отношений; левые во главе с Д. Гроики и П. Мальвестити на первый план ставили реформы. Осторожная, компромиссная линия лидера ХДП и премьер-министра послевоенной Италии Де Гаспери, как пишет Галли, была нацелена на то, чтобы «сблизить позицию итальянской христианской демократии с позициями европейских консерваторов» ²²⁸.

Фактически курс Де Гаспери находился в русле реформистского консерватизма. Излагая свою политическую философию, он не мог обойти молчанием имена де Местра и де Бональда, чьи представления являются частью христианской концепции политической жизни, но близки ему были не они, а мыслители, на которых в равной мере претендуют и консерваторы и либералы: Монталамбер и особенно Токвиль ²²⁹.

Реформистский импульс ХДП выдохся довольно скоро, инициатива искренних сторонников серьезного социально-экономического и политического обновления была парализована. Этому способствовало соглашение между Де Гаспери и главой могущественного объединения итальянских промышленников Конфиндустрии А. Костой.

В Западной Германии приспособление консерватизма к послевоенному миру также проходило через посредство христианской демократии. Под ее знаменами консерваторы не просто укрылись, но и осуществили определенную переоценку ценностей. Влиятельные прежде консервативные экстремисты утратили былые позиции. Перестал существовать такой оплот традиционалистского и экстремистского консерватизма, как восточнопрусское юнкерство.

Западногерманская буржуазия стала осваивать англосаксонские политические нормы и идеологические постулаты. Как пишет леволиберальный западногерманский историк Г. Ю. Пуле, в ФРГ сложился новый консенсус, консервативный по сути, частично импортного происхождения. В его основу были положены экономическая доктрина «социального рыночного хозяйства» и парламентаризм. С большим запозданием распространился и «либеральный консерватизм» ²³⁰. Возник живой интерес к Берку; кружок имени Берка проводит в Зальцбурге специальные семинары. В ФРГ активно откликнулись и на книги Р. Керка.

В ФРГ в еще большей степени, чем в Италии, центром притяжения всех консерваторов стала христианская демократия. Этому способствовало и пятипроцентное конституционное сито, перекрывшее путь в бундестаг мелким партиям. Поэтому многочисленные партии и группы, чаще всего правоэкстремистского толка, в конечном счете были переварены в котле Христианско-демократического в Христианско-социального союзов (ХДС/ХСС). Тем более что в недрах этого партийного блока было покончено с делением по религиозному признаку. Послевоенная христианская демократия объединила в своих рядах католиков и евангелистов.

По своему составу это широкое объединение просто не могло быть чисто консервативным. На левом крыле ХДС группировались сторонники социальных реформ либерального типа, но они лишь придавали партии более привлекательный в глазах трудящихся глянец, не оказывая глубокого воздействия на партийную политику, которая оставалась в принципе консервативной.

Важным фактором, укрепившим консервативный характер политического курса христианских демократов во главе с их лидером и первым федеральным канцлером К. Аденауэром, была «холодная война». Участвуя в ней, ФРГ не без успеха претендовала на роль европейского бастиона Запада против большевизма. Недаром Аденауэр, наряду с Черчиллем и Де Гаспери, неоднократно удостаивался похвал за «консервативный интернационализм».

«Антикоммунистический консервативный интернационализм Черчилля, Аденауэра и Де Гаспери после второй мировой войны, — писал П. Вирек, — параллелен консервативному интернационализму Меттерниха, Кэстльри и Талейрана после 1815 г. » ²³¹.

Не прошло и года после образования ФРГ, как применительно к правлению Аденауэра (1949—1963) появился термин «реставрация». Несмотря на новое начало политической жизни, у кормила правления стали политические деятели в возрасте за шестьдесят лет, над которыми довлел опыт прошлого. В администрации и судебных органах оставалось множество старых чиновников, бундесвер был укомплектован офицерами вермахта; самое же главное — сохранился костяк финансовой олигархии. Сам Аденауэр выглядел этаким «отцом-спасителем» вроде Гинденбурга. ЛИНИЯ преемственности с консерватизмом прошлого не была прервана ни в политике, ни в идеологии. Поэтому реформистский консерватизм в ФРГ был отягощен грузом правоконсервативных традиций и пережитков.

В целом, пишет советский исследователь С. Л. Сокольский, «на базе общего стремления к реставрации капиталистических порядков в ХДС после войны оформилось широкое согласие консерваторов и либералов по ключевым социально-экономическим вопросам. В основе этого консервативно-либерального консенсуса... лежала взятая ХДС на вооружение экономическая доктрина неолиберализма» ²³².

Доктрине неолиберализма, на которую опирался правящий блок, придало престиж так называемое экономическое чудо; благодаря ему ФРГ стала ведущей индустриальной западноевропейской державой. Экономические успехи ФРГ позволили выделять средства на социально-политические мероприятия; их эффект усугублялся тем, что, протягивая трудящимся пряник, западногерманская буржуазия использовала и кнут. Прежде всего правительство запретило компартию и многие другие прогрессивные и демократические организации. Социально-политический курс проводился искусно: порой буржуазия шла на превентивные уступки, упреждая некоторые требования трудящихся, и тем самым создавала себе репутацию ответственного социального партнера.

Сами реформы преследовали сугубо консервативную цель — создание сбалансированной общественной структуры, которая уже не будет нуждаться ни в каких реформах и надолго обеспечит классовое господство буржуазии. Эта консервативная цель боннского реформизма ясно обнаруживается в теории и практике так называемого «сформированного общества». О том, что ФРГ уже вышла на этот рубеж, провозгласил на XIII съезде ХДС (март 1965 г.) тогдашний федеральный канцлер, «отец экономического чуда». Л. Эрхард. Такое общество, по его словам, должно состоять «не из классов и групп», стремящихся к взаимоисключающим целям; оно «по своей сущности кооперативно», базируется на «взаимодействии всех групп и интересов», предприниматели и рабочие «в обоюдном понимании и признании своих особых функций несут совместную ответственность за эффективность хозяйства и общества» ²³³.

В начале 60-х годов видный консервативный философ А. Гелен выдвинул понятие «кристаллизация» применительно к культурной и общественной жизни, подразумевая под этим состояние, «которое наступит, когда полностью разовьются заложенные в ней возможности» ²³⁴.

Другой крупный представитель консервативной философской мысли Г. Шельски считал, что «индустриальное общество» вступило в процесс «стабилизации», вкладывая в пего примерно тот же смысл, что Гелен в понятие «кристаллизация». Так что Р. Альтману, известному публицисту и влиятельному менеджеру, тесно связанному с монополистическими кругами, оставалось только придать рассуждениям философов более четкую политико-социологическую форму, ориентированную на массовое восприятие. Он и запустил на орбиту массовой информации лозунг «сформированное общество», ставший благодаря канцлеру Л. Эрхарду официальным.

Важно отметить, что «сформированное общество» ассоциируется у его апологетов с состоянием покоя, стабильности, весьма напоминающим эквилибриум консервативных теорий прошлого века. Нетрудно уловить в нем и признаки «органической концепции», так как все звенья «сформированного общества» рассматриваются в качестве системы взаимосвязанных и взаимодействующих элементов; неисправность одного из них угрожает функционированию системы в целом. Но в данном случае органическое переходит в техническое, само функционирование системы выглядит техническим процессом. Здесь неуместна демократия, индивиду отводится «роль пиитика или шестеренки» с «научно-технической цивилизацией идея демократии теряет свою, так сказать, классическую субстанцию». Вместо политического волеизъявления народа выступает потребность самого научно-технического развития. Ключевым критерием легитимности власти оказывается техническая эффективность, «оптимальное функционирование» ²³⁵.

При таком технократическом подходе оптимальное функционирование фактически заменяет провиденциальное, волю бога. Необходимость общественного функционирования не оставляет места для классовой борьбы. «Сформированное общество» трактуется как социальная общность, преодолевшая классовые антагонизмы. Поэтому все попытки трудящихся отстаивать свои интересы предстают как функциональное нарушение, а те, кто ведут классовую борьбу, — как враги, нарушители социального мира, которых нужно просто-напросто устранить. Из рассуждений консервативного государствоведа Э. Форсгхоффа, стяжавшего известность еще в «третьем рейхе», вытекает, что нарушение присущего «сформированному обществу» покоя создает чрезвычайное положение, преодолеть которое можно чрезвычайными же мерами, не исключая диктатуры.

В целом технократический консерватизм в ФРГ был ближе к правому консерватизму, чем реформистскому. На нем порой даже лежал экстремистско-консервативный налет. Неудивительно, что такой консерватизм привлек симпатии лидера правого крыла западногерманской христианской демократии Ф. Й. Штрауса. На съезде ХСС в 1968 г. он настоял на том, чтобы партия обзавелась прилагательным «консервативная» ²³⁶.

За технократический консерватизм ратовал и ведущий идеолог экстремистского консерватизма, поклонник «консервативной революции» А. Молер. После майских событий 1968 г. во Франции он призвал консерваторов отказаться от критического отношения к «бездушной» технике, стать на защиту «индустриального общества»²³⁷ левых сил. По сути дела, Молер и его единомышленники, как признает либеральный политолог М. Грейффенхаген, превратились в «партию порядка», стоящую на страже устоев «индустриального общества» и. Современное «индустриальное общество» привлекает Молера тем, что в нем иерархия на основе достижений НТР еще более безжалостна, чем сословная, а «эгалитарная идеология сталкивается с эффективностью» ²³⁸.

Если в сфере политики западногерманский консерватизм оказался достаточно прагматичным, то в области идеологии он продемонстрировал более тесную связь с прошлым и большую жесткость. В ФРГ уже в первые послевоенные годы оформилась своеобразная «консервативная культура», не утратившая преемственности с экстремистскими традициями былых времен. В первые послевоенные десятилетия она в той или иной мере впитала некоторые элементы англосаксонской консервативной традиции, но органического синтеза так и не произошло.

Правоконсервативные и экстремистские тенденции особенно усилились после студенческих волнений конца 60-х годов, ухода ХДС/ХСС в оппозицию в 1969 г., парламентских выборов 1972 г., продемонстрировавших рост миролюбивых и демократических тенденций в ФРГ.
В результате поляризации идейно-политических сил в консервативный лагерь потянулись поправевшие либералы, а внутри этого лагеря громче зазвучали голоса правых консерваторов. Как отмечал известный философ социал-реформистской ориентации Ю. Хабермас, «обновление» западногерманского консерватизма заключалось в том, что он повернул от воспринятой после второй мировой войны политической культуры англосаксонского образца к иным источникам традиции, среди которых видное место занимает «младоконсерватизм» веймарского времени ²³⁹.

Правда, следует заметить, что от этого источника западногерманские консерваторы никогда полностью не отворачивались.

Упоминавшийся выше А. Молер, который одно время был секретарем Э. Юнгера, а затем входил в «мозговой трест» Ф. Й. Штрауса, решительно обрушился в начале 70-х годов на либеральный консерватизм и его символ — Э. Берка. Это было одним из симптомов окончания периода приспособления в эволюции западногерманского консерватизма. «Ничего не имею против Берка, — оговаривался на всякий случай А. Молер, — этот консервативный классик был великим человеком. Но сегодня им злоупотребляют люди, которые пытаются абсолютизировать представленную им историческую форму консерватизма». Это, по мнению Молера, чрезвычайно опасно, так как «грозит удушением всякой соответствующей нашей ситуации иной формы консерватизма» ²⁴⁰. Более того, если считать либеральный консерватизм единственно возможной формой консерватизма, то иные его формы могут показаться «реакцией, диктатурой, фашизмом» ²⁴¹. Нельзя допустить того, чтобы консерваторов затолкали в «загон» либерального консерватизма. Э. Берк олицетворял специфическую английскую форму консерватизма, придерживаться ее в условиях ФРГ, когда у власти находилось правительство Брандта—Шееля (1969—1974), означало бы, на взгляд Молера, капитуляцию. В конечном счете он подводит к мысли, что эффективным может быть лишь обновленный вариант «консервативной революции» в традиции А. Мёллера ван ден Брука и Э. Юнгера.

Весьма затяжным оказался процесс адаптации к послевоенному миру и у французских консервативных сил. Они не смогли выдвинуть какую-либо соответствующую духу времени собственную альтернативу и на всем протяжении IV Республики (1946—1958) продолжали держаться за старые социально-экономические и политические принципы, противясь даже буржуазно-реформистским тенденциям. Первоначально оплотом традиционного консерватизма являлась Республиканская партия свободы, которую поддерживали группировки так называемых независимых. Затем после их объединения возник Центр независимых и крестьян (ЦНК). Силу этой партии придавала поддержка значительной части буржуазии, не желавшей перестраиваться на новый государственно-монополистический лад. Ее сопротивление «дирижизму», т. е. государственному вмешательству, объяснялось не только психологическими мотивами, но и не лишенными оснований опасениями, что рычаги государственной власти могут оказаться в руках левых сил. Тем более что во Франции имелся недавний опыт пребывания коммунистов в правительстве, национализации, имевшей более демократический характер, чем в Англии.

Поэтому «независимые» блокировали реформистские инициативы, от кого бы они ни исходили, в том числе и либерально-реформистский эксперимент П. Мендес-Франса. Их лидеры были поглощены чисто тактическими, сиюминутными проблемами, главным образом всякого рода комбинациями и сделками, обеспечивавшими их министерские портфели. «Независимые» не желали сковывать себя какими-то жесткими установками, которые могли бы стать препятствием для беспринципных сделок. С режимом IV Республики, на их взгляд, слишком демократичным, они так и не примирились полностью и способствовали, его падению.

Только в рамках голлизма стал формироваться реформистский консерватизм, в той или иной мере учитывающий реальности эпохи. Голлизм как конгломерат различных течений правых сил не поддается однозначной оценке. Подобно бонапартизму он охватывал широкий политический спектр, не укладывавшийся в границах консерватизма. Отмечая многообразие, многоликость голлизма, видный французский историк Р. Ремон считал, что это явление колебалось в диапазоне между орлеанской и бонапартистской традициями ²⁴². Практически это означает, что голлизм вобрал в себя тенденции от праволиберальной до правоконсервативной включительно. Как раз буржуазный реформизм был одним из главных связующих элементов довольно пестрого голлистского лагеря ²⁴³. Не только собственно голлистская партия, но и примкнувшие к ней «независимые», лидером которых стал В. Жискар д’Эстен, вступили на этот путь.

После ухода де Голля с политической арены в 1969 г. в голлистском лагере усилилась внутренняя борьба, усугубилась дифференциация между различными консервативными течениями. В результате сложной идейно-политической эволюции более четко вырисовались контуры консерватизма либерально-реформистского и традиционалистского (в современном смысле) типа.

Сборным пунктом умеренных консерваторов и правых либералов явился Союз за французскую демократию, основанный в 1978 г. сторонниками тогдашнего президента В. Жискар д’Эстена. Как и многие американские неоконсерваторы, представители этих кругов нередко предпочитают именовать себя либералами. В данном случае, признает французский политолог Ж. К. Колльяр, слово «либерализм» используется как заменитель понятия «консерватизм», чтобы подчеркнуть стремление свести к строго ограниченному минимуму роль государства ²⁴⁴. Показательно совпадение характеристик, данных Жискар д’Эстену его другом, социал-демократом, бывшим канцлером ФРГ Г. Шмидтом, и соперником, оппонентом справа, Ж. Шираком. Отмечая свою духовную близость к Жискар д'Эстену, Г. Шмидт говорил: «Он — либеральный консерватор, а я — консервативный социал-демократ» ²⁴⁵.

Жискар д’Эстен не ограничился практической модернизацией политической линии, но и подвел под нее идейную базу, которая совершенно отсутствовала у его предшественников — «независимых». Такой идейной основой стала его книга «Французская демократия», выдержанная в духе реформистского консерватизма с учетом голлистского опыта. Отвергая «дирижизм» голлистского периода, Жискар д’Эстен не высказывается в ней за резкое свертывание государственного вмешательства. «Совершенно очевидно, — подчеркивает он, — что нельзя помышлять об ограничении государства лишь томи функциями, которые когда-то входили в королевские прерогативы: оборона, правосудие и выпуск денег. Все крупные социальные задачи — просвещение, здравоохранение, деловая жизнь, а также промышленное и сельскохозяйственное развитие требуют определенного вмешательства или участия государства в той или иной форме» ²⁴⁶. Если де Голль делал упор на форсированное индустриальное развитие за счет социальной политики, то Жискар д’Эстен, наученный опытом майских событий 1968 г., видит необходимость участия государства в социальных процессах, с тем чтобы избегать классовых конфликтов.

Современный вариант консерватизма традиционалистского типа во Франции многие ученые и публицисты видят в ОПР (Объединение в поддержку республики) и его лидере Ж. Шираке. С одной стороны, ОПР выступает за максимальное использование достижений НТР, а с другой — за «традиционные ценности». Иными словами, экономическая программа, обращенная в будущее, сочетается с воззрениями, обращенными в прошлое. По отношению к левым силам Ширак и его партия занимают позицию бескомпромиссной конфронтации. Не случайно известный американский консервативный публицист К. Филлипс помещает «французских голлистов Жака Ширака» в одном ряду с рейгановским консерватизмом, политической командой Маргарет Тэтчер и сторонниками Франца-Йозефа Штрауса ²⁴⁷.

* * *

Как мы видели, уже к началу 70-х годов в лагере консерваторов наметился переход от политики приспособления к наступательной стратегии. В процессе этого перехода началась новая смена декораций: реформистский консерватизм стал отходить на второй план; соответственно начала все очевиднее возрастать роль правого консерватизма традиционалистского типа. Все это сопровождалось усилением активности консерваторов-экстремистов и правых радикалов.

---

²²⁷Galli G. Storia della democrazia cristiana. Bari, 1978. P. 65, 74.
²²⁸Ibid. P. 96.
²²⁹Cм.: Scoppola P. La proposta politica di De Gasperi. Bologna, 1977. P. 79.
²³⁰Puhle H. J. Conservatism in Modern German History // Journal of Contemporary History. 1978. Vol. 13, N 4. P. 713.
²³¹Viereck P. Conservatism. From John Adams to Winston Churchill. P. 24.
²³²Сокольский С. Л. Христианско-демократический союз ФРГ: социология и политика. М., 1983. С. 164.
²³³Цит. по: Hahn М. Historiker und Klassen. Frankfurt а. М., 1976. S. 161, 163
²³⁴Gehlen A. Studien zur Anthropologie und Soziologie. Neuwied am Rhein; [West] Berlin, 1963. S. 321.
²³⁵Schelsky H. Auf der Suche nach der Wirklichkeit. Diisseldorf; Koln, 1965. S. 453, 456.
²³⁶Siiddeutsche Zeitung. 1968. 16. Dez.
²³⁷Greiffenhagen M. Dilemma des Konservatismus in Deutschland. Miinchen, 1977. S. 344.
²³⁸Mohler A. Von rechts gesehen. Stuttgart, 1974. S. 32.
²³⁹Die neue Gesellschaft. 1982. N 11. S. 1033.
²⁴⁰Mohler A. Op. cit. S. 20.
²⁴¹Ibid.
²⁴²Remond R. La droite en France. P., 1968, T. 2. P. 306.
²⁴³См.: Фадеева Т. М. Стратегия буржуазного реформизма в современной Франции. М., 1975.
²⁴⁴Conservative Politics in Western Europe. P. 220.
²⁴⁵Der Spiegel. 1974. N 20. S. 34.
²⁴⁶Giscard d'Estaing V. Democratic franfaisc. P., 1976. P. 147.
²⁴⁷Phillips K. P. l’ost-conservalive America: People, Politics and Ideologue a Time of Crisis. N. Y., 1982.

<< Назад   Вперёд>>