Происхождение христианских таинств

В период возникновения христианства в Палестине была секта ессеев, у которой очень много заимствовали первые христиане. Ессеи совершали магические омовения, воображая, что тем самым они «отмывают» от зла и свою душу. Магические действия совершаются по принципу сходства, внешней похожести. Некоторые племена лили на землю воду во время засухи, надеясь, что это вызовет дождь.

Магический обряд омовения ессеев, как и такие же обряды в других религиях, и послужили основой таинства крещения, в котором, по учению церкви, «верующий при троекратном погружении тела в воду, с призыванием бога-отца, и сына, и святого духа умирает для жизни плотской, греховной и возрождается от духа святого в жизнь духовную, святую». Омовение тела будто бы дает и омовение души, а омовение три раза как бы обозначает присутствие благодати самой святой троицы. К этому магическому суеверию церковь присоединяет и ряд других элементов магии по аналогии. Но о них пойдет речь далее.

Мы считаем рождение ребенка великим торжеством, радостью. А по Библии — это нечистый акт. Если верить Библии, бог сам повелел людям плодиться и размножаться. Таким образом, он сам создал действие, им же объявляемое нечистым. Ежегодно 15 февраля церковь отмечает праздник сретения — день, когда богородица, легендарная мать легендарного евангельского «сына божия», якобы приходила брать молитву очищения от своей нечистоты.

Христиане именуют деву Марию в молитвах пречистой, но и она не избежала женского унижения. Впрочем, как говорят евангельские легенды, она и во время проповедей своего сына стояла только в стороне, за толпой.

Верующие женщины, следуя этому порочащему их закону, и в наши дни приходят в храм брать «очистительную» молитву, не смея до этого присутствовать даже при крещении собственных детей.

До сих пор сохраняется порядок, при котором только младенца мужского пола священник вносит в алтарь, а девочку, как нечто второразрядное, кладет на пол перед иконостасом около изображения богородицы.

...Отошла обедня. Начали расходиться верующие. Монашка прислужница в черном платочке протащила в угол притвора купель. Другая опрокинула в нее два ведра чуть подогретой воды и, деловито вплавив в гнезда на краю купели тоненькие «восковые» свечки, придвинула сюда же аналой.

Несколько женщин сгрудились рядом.

— Распаковывайте младенцев! — указала монашка на скамейку вдоль стены.— Скоро отец Игнатий выйдет. Купили по пять свечек-то?

— А зачем же, милая, по пять-то? — робко осведомилась одна женщина.— У купели уже есть... Одной, поди, хватит? Не одни мы крестим-то!

— А храм ремонтировать надо? Персонал оплачивать надо? Да что мне тут балясы-то точить с тобою? Никто тебя в церковь не тянет, не старые времена. Не хочешь — не крести. Только потом не вой, если нехристем дите твое помрет или крикуном болящим заделается. Спать не будет и вам не даст.

Женщина не стала спорить и, положив ребенка на лавку, вернулась к свечной кассе.

В облачении, но с засученными рукавами, с крестом, Евангелием, Требником и крестильным ящиком подошел очередной дежурный по требам священник.

Женщины с младенцами в руках выстроились вокруг купели и аналоя широким кругом. У двоих было по два ребенка — новорожденный и четырех-пятилетний. В накинутых на голое тело пальтишках, они были явно испуганы и таращили глазенки на странного бородатого человека в парчово-золотом мешке без рукавов на плечах, сквозь дырку которого была просунута голова, увенчанная чем-то вроде лиловой тумбы.

Началось крещение.

Отец Игнатий нарек младенцев уже давно присвоенными им именами. С двумя, правда, вышел конфуз. Старушка крестная, тетка младенца, на вопрос священника, как думает назвать ребенка, произнесла:

— Майя.

Священник заметил:

— Нет Майи в святцах, старая! Уж ты то это должна знать, небось в старое, благочестивое время родилась!

— Так не я ж выбирала, батюшка. Родители дали.

— Марией будем крестить.

— Машенька, значит, будет. А я ее Маечкой звать начала.

— Зови хоть кошкой Муркой, а для бога она раба божия Мария... Следующий! Имя?

— Рудольф.

— Почему лютеранское имя дали?

— Отец полярник у него. Когда народился, отец на острове Рудольфа был. Вот в память этого и назвали. Рудольф Палыч! А разве нельзя? Плохо?

— А то не плохо — иностранное имя православному ребенку... Не по-божьему. Святого-то покровителя у младенца не будет.

— Как же,— встревожилась крестная,— без покровителя-то, без ангела?

— Ангел будет. Ангел каждому положен. А святого, чтоб за младенчика пред богом предстательствовал, не будет. До чего народ темный пошел! Ангела от святого отличить не умеют.

— Нельзя, значит, так?

— Ясно, нельзя. Выбери имя, только побыстрее.

— Да я не знаю.

— Ладно, по созвучию назовем Руфином, праведником был, мученическую смерть ради господа принял.

Затем священник начал так называемое «оглашение».

Еще древние люди, не понимая явлений природы, считали, что в мире есть добрые и злые силы, духи. Дикари пытались ограждаться от них всякими колдовскими обрядами и словами. Злых духов они наивно представляли почти материальными существами. Думали, что они могут проникать в человеческий организм через нос, рот, уши. До сего дня некоторые старые люди при зевоте крестят рот. Это и есть колдовской знак — «печать», чтобы в зто время злой дух (бес, черт) не влез в человека. У некоторых народов существовали представления, что бесы могут влезать и в покойника, что по ночам он будто бы встает и пьет кровь у живых, так как в крови естьде «сила жизни», которую покойник и пытается заимствовать у людей. И в наши дни кое-где сохранился обычай: особым священным воском «запечатывают», заклеивают ноздри, уши, рот покойников, чтобы не проник злой дух и покойники не превратились в вурдалаков. По существу, такие же дикарские колдовские действия проделываются и священниками во время крещения над детьми.

Казалось бы, что может быть чище младенца?

А священник во время крестин читает: «...отстави от него (нее) ветхую оную прелесть...» Выходит, младенец, и говорить-то не научившийся, полон грязи и нечистоты. Мало того, в нем сидит сам черт. Ведь в молитвах так и читается: «Запрещает тебе господь, диаволе... отыди в свой тартар... отступи от ново-запечатленного... изыди от человека, да не к тому нидеши в него».

Кто же он тогда, младенец? То ли он — самое дорогое для матери, чистое существо, которому суждено, может быть, совершить величайшие открытия, то ли «диавольский сосуд» всякой мерзости и нечистоты, каким его представляет религия?

Чем, спрашивается, отличаются эти колдовские действия священника от древнего обычая «запечатывания» мертвеца?

Батюшка же переходит к другому виду колдовства и, дуя младенцу в рот, в лоб, в грудь, «выдувает» из него, как колдун какого-нибудь племени дикарей, беса. Да еще приговаривает: «Изжени (т. е. изгони) из него (нее) всякого лукавого и нечистого духа, сокрытого и гнездящегося в сердце его (ее)...»

Священник говорит о мерзости, которой якобы начинен ребенок: «духа прелести, духа лукавства, духа идолослужения и всякого лихоимства, духа лжи и всякие нечистоты».

Далее «пастырь божий» ставит крестных лицом на запад и заставляет их от лица этого же чистого младенца отрекаться от сатаны, дуть и плевать на него, приобщаться к тому же колдовству. Почему лицом на запад? Древние люди, наблюдая закат солнца, полагали, что там, где гаснет свет, царят ночь и ее страхи, там темное царство этих духов.

Затем священник переходит непосредственно к «таинству крещения». И снова церковь утверждает, что ребенок нечист от самого рождения по самой своей природе, что надо омыть его водой, чтобы очистить «душу» от «духовной нечистоты».

Сразу же после извлечения младенца из купели кисточкой мажут различные части тела, но уже другим маслом, совершая второе таинство — миропомазание. Катехизис говорит о нем так: «Миропомазание есть таинство, в котором верующему, при помазании освященным миром частей тела, во имя святого духа, подаются дары святого духа, возвращающие и укрепляющие в жизни духовной». Помазание лба якобы освящает ум, груди — сердца или желания, глаз, ушей и губ — чувства, рук и ног — все поведение человека. Через приставшее к ребенку масло к нему будто бы должна пристать благодать, которая-де поможет вырасти порядочным человеком.

Тысяча и десятки тысяч детей, крещеных и некрещеных, вырастают или здоровыми, или больными, послушными или непослушными, хорошими людьми или дурными. И никто не может отличить среди них помазанного от непомазанного. А какими они станут людьми — будет зависеть от воспитания, воздействия на них окружающих, собственных их способностей. В народе еще по сей день бытует поговорка: «Ах ты, такой-сякой, немазаный», отражающая политику церкви, которая натравливала людей одного вероисповедания, скажем православных (мазаных), на представителей другого, скажем лютеран или католиков (немазаных).

В Новом завете ни о каких помазаниях и речи нет. Церковники говорят, что-де первые христиане передавали «благодать» возложением рук на новообращенных, а потом это действие заменилось помазанием по образцу Ветхого завета. Действительно, в Ветхом завете у евреев существовало помазание царей при коронации и первосвященников — при введении в должность (применяли специальный состав — миро). Нечто подобное проделывали и бродячие содружества пророков-фанатиков, когда они принимали в члены своих общин. Подобно сектантам-пятидесятникам, члены этих общин доводили себя до экстаза и галлюцинаций и выдавали (поскольку они почитали себя носителями высших сил) свои сны, мысли, желания, болезненный бред и галлюцинации за откровение свыше. Такой же обычай существовал и у язычников в разных странах. В основе этого таинства лежит все та же магия по сходству.

Древние колдуны, как и ветхозаветные пророки, а в наши дни — православные архиереи и священники,— верили, что в них вселяется дух, через которого они могут вступить в сношение с «иным миром». Так, сибирские шаманы, доведя себя особыми курениями и исступленными конвульсивными плясками до экстаза, воображали, что их дух в это время посещает небеса, беседует и советуется с одними духами, борется и спорит с другими. О таких же видениях наивно рассказывают и библейские пророки. Особенно Иезекииль, Даниил и Захария. Даниил даже сообщает «рецепты» того, как он вызывал видения: долгий пост, истощение, бессонные ночи в исступленных молитвах и в конце их — не то сон, не то бодрствование, когда человек теряет чувство действительности и бредит чуть ли не наяву. Психиатры хорошо изучили это состояние надорванности и пере напряжённости психики. Так вот, почитая себя носителями этих таинственных сил, колдуны, шаманы, жрецы, а по их стопам и христианские священники считали и считают себя вправе за соответствующую мзду передавать людям частицу силы, которой якобы обладают и которую называют благодатью святого духа. Делается это путем прикосновения, наложения рук или же помазания тех или иных частей тела особыми составами, чаще всего смесями масел и благовоний (чтобы сильнее воздействовать на чувства человеческие), которые изготовляли обычно «под покровом тайны».

И в православии, так же как у древних колдунов, миро варят в обстановке особой торжественности. Раз в год, на страстной неделе, в главном (Елоховском богоявленском) соборе патриархии в Москве из 33 масел и пахучих веществ — по числу лет жизни мифического Христа — приготовляют святое миро. И в этом опять-таки проявляется древнее колдовство, так называемая магия чисел. Люди верили, что одни числа счастливые, а другие несчастливые. Повторяя молитву, совершая поклоны, служа панихиды, поминая за упокой определенное число раз, пытались «таинственной силой» данного числа обеспечить себе успех дела.

Современные быстродействующие электронно-вычислительные машины, оперирующие астрономическими числами, в короткое время с поражающей точностью вычисляют сложные орбиты ракет и спутников, а в церкви, как и во времена седой древности, тщательно соблюдают «священные числа» 3, 7, 9, 12, 33, 40, 70 и т. д. Все это, по мнению священнослужителей, должно поднимать доверие людей к таинству, а следовательно, и закабалять их духовно.

В трагедии великого английского драматурга В. Шекспира «Макбет» есть сцена, где ведьмы варят для своих колдовских целей отвратительное варево из всякой нечисти. Этот обряд родствен христианскому миро-варению и всему таинству миропомазания. Ибо так же, как церковь убеждает теперь верующих, будто помазание дает особую силу для жизни, древние люди, предпочитавшие искать помощи не у богов, а у чертей, верили, что если помазаться их миром, их колдовскими составами, то тела сделаются летучими и мази доставят своих «подопечных» на дьявольские таинства — шабаши, или субботники.

В нашей стране верующие родители, позволяя бабушкам и тетушкам крестить и миропомазывать своих детей, приобщают этих будущих граждан самого передового в мире общества к колдовским и шаманским, языческо-греческим и ведьмо-подобным суевериям магии и веры в таинственные силы, которыми якобы могут распоряжаться колдуны, шаманы, ведьмы, священники и архиереи.

Церковники в течение веков пользовались магией, чтобы освятить господство угнетателей над трудовым народом. Духовенство объявляло царей помазанниками божьими, получившими специальную божественную «силу» и полномочия для своей власти. А потому любое восстание против гнета царского становилось восстанием против бога, протестом против его выбора. Отсюда вдалбливание чувств покорности, смирения перед любыми деспотами и самодурами, перед любыми их издевательскими, человеко-надругательскими приказами. Они ж носители «благодати» помазания!

И вот сумасшедший Павел прямо с плацпарадов посылал в Сибирь целые полки солдат — терпи! Он помазанник! Николай I изводил целые обозы прутьев для чудовищных наказаний проведением сквозь строй — терпи! Он помазанник. Николай II вешал лучших людей России — терпи! Он помазанник.

Великая Октябрьская социалистическая революция, свергнувшая помазанника с престола, а затем осудившая и казнившая его грозным и праведным судом народа, является лучшим опровержением «таинства) миропомазания: не помогла царю «сила свыше», ибо нет и не было ни «силы», ни «свыше».

Такова цена и всем помазаниям таинства. Ни одного ребенка они еще даже от насморка не спасли, а тем более не сделали высоконравственным человеком. Если родители и общество не воспитают ребенка, то и из «помазанного» может вырасти вор, прохвост, развратник, убийца.

А разве крещеный подлец лучше некрещеного? Разве помазанный пьяница менее гадок, чем немазаный? Разве высоконравственный, добрый поступок некрещеного человека приносит меньше добра, чем крещеного, только оттого, что его не окунали в купель?

В таинствах крещения и миропомазания все идет от магии. На шею младенцу вешают крест, амулет, ладонку, чтобы он безропотно нес крест свой. Эти амулеты-фетиши, в том числе иногда и крестовидные, носили много тысяч лет назад.

Младенца одевают в белые ризы, чтобы он (по магии сходства) вырос чистым. Шесть тысяч лет назад в такие же ризы в Древнем Египте облачались жрецы бога солнца Амона-Ра при их посвящении.

Младенца обносят вокруг купели, чтобы он благополучно прошел по жизни. Такие же магические уподобительные действия совершали древние дикари-охотники много тысяч лет назад. Хождение по кругу было принято еще у колдунов в Ассиро-Вавилонии за 4000 лет до нашей эры.

Затем младенцу стригут волосы и, закатав их в воск, бросают в купель. В этом обряде двойное древнее колдовство. Считается, что, если восковой шарик не утонет, ребенок будет жить. Но воск, как известно, в воде не тонет. Люди как бы заранее обманывают судьбу. Это первое колдовство. Второе заключено в самой сути постригания. Состригая волосы, их «отдают» богу. Жертвуют часть тела, чтобы бог сохранил человеку все остальное. Это, как говорят ученые, жертва pars pro toto, т. е. части вместо целого. Так жрецы древних кровожадных богов отдавали им часть тела вместо целого, обманывая их, и, гадая о судьбе человека, заранее подделывали ответы.

Только после совершения всех манипуляций младенец объявляется крещеным н, согласно тексту «Увещания от иерея к восприемнику по святым крещении», стоящему в «Большом требнике», «бысть из сына тьмы сын света». И матери не протестуют против унижающего их утверждения «пастыря духовного», что родили «сына тьмы», и даже готовы после этого с благодарностью целовать руку священника!

Эти таинства крещения и миропомазания детей не только возмущают колдовством, суевериями, пережитками, унижением человеческого достоинства, но и приносят явный вред. Ведь не все новорожденные одинаково здоровы, не всех одинаково чистоплотно содержат, а всех детей погружают в одну купель, в одну воду, мажут одной и той же кистью, которая никогда не моется, из одного и того же сосуда с маслом, обтирают общей для всех губкой. Раздевают детей часто на сквозняке.

Один пожилой мужчина рассказывал А. Осипову, какое у него горе:

— Недавно у нас ребенок родился. Ухаживать за ним взялась теща. Задумала она окрестить ребенка. Выбрал время, да и отвезла за два десятка километров в церковь. Было это ранней весной.

Мы с женой ничего бы и не узнали, только у ребенка вдруг температура подскочила. Воспаление легких, потом плеврит. Исхудал, кашляет, головку держать не может. Мы ума приложить не могли, где его так прохватило. Да теща проговорилась.

— Вот ведь божие наказание на вас, безбожников. Я уж как внука бережно укутывала. А в церкви-то сквозняк гулял. И вода холодновата была. Да батюшка старенький мешкал долго. Девятерых погружали-то, пока до маслица, да до мира святого, да до крестика дело дошло... Все это время голенькие были деточки-то.

Я напустился на тещу:

— Да как ты смела?

А она одно твердит:

— Благодать повредить не может. Это божия воля, и спорить с ней нечего. Жаль, конечно, Витеньку, ну а суждено ему у господа в младенчиках помереть — ангелочком на небе прибавится.

И заплакал пожилой, много испытавший человек.

— Я ведь и на фронтах и стройках бывал. Вот под пенсионный возраст отцовства дождался. И такое горе.

«Какой широкий простор для фанатизма представляют эти таинства! Помню годы войны в Перми,— говорил

А. Осипов.— Был я тогда священником в Новокладбищенской церкви. Ребят крестили иногда по триста зараз. Й все в одной воде. Другой и обмочится со страху тут же, а иной и с желудком не справится.

Я возмутился. Добился, чтобы воду меняли минимум после каждого десятка крещеных. Монашки, которые помогали, возроптали:

— Ишь интеллигентик выискался! Благодать — она все очищает.

И пожаловались архиерею. Я получил выговор. Правда, архиерей, очевидно во избежание неприятностей, мероприятия моего не отменил.

Как-то раз крестил я там же, в Перми, на дому. Стою у стола, раскладываю принадлежности крещения, за спиной у меня ванна вместо купели приготовлена. Слышу звук наливаемой воды, и к нему примешивается шуршание какое-то. Обернулся — вижу, девушка льет только что принесенную из колодца воду с ледышками. Оттого и шорох, что их видимо-невидимо. Я говорю ей:

— Выловите лед, а то, когда будете доливать горячей воды, она все равно сразу остынет.

И вдруг слышу:

— Это что же ты, батя, благодати не веришь? Бог дал дите, он и иш, и воду согреет. Во льду крестить будешь! А умрет ребенок — воля господня. Значит, по грехам нашим.

Обернулся я на голос. Старик. Смотрит на меня ненавидящими глазами фанатика и рот ощерил от злости. Изуверствовать я отказался, ушел, и крестины не состоялись. Но получил второе замечание от архиерея.

— Я,— говорит он мне,— понимаю вас. Сам за то, чтобы воду греть. Но раз люди идут на риск, не священнику в них веру подрывать. Их ребенок. Своим рискуют. А может быть, по вере их и дастся им чудо.

Чудес я не видел! О ребятах же, не только умерших после таинства крещения от воспаления легких, но даже и от утопления (в одном случае ребенка погубил пьяный поп, в другом — дряхлый и больной священник), знаю доподлинно.

Но это не значит, что если хорошо оборудовать крещальни, стерилизовать инструментарий, соблюдать правила гигиены, то таинство крещения следует сохранить.

Мы, атеисты, против того, чтобы над младенцем, родившимся в космический век, творили заклинания, чтобы люди верили в бога и сатану, в то, что под влиянием магических манипуляций вода приобретает колдовские «очистительные», «духовные» свойства, что хождение по замкнутому кругу может оградить от всякой напасти».

<< Назад   Вперёд>>