Что такое Талмуд

Как сказано, одним из продолжателей учения Акосты был Спиноза. Уже на школьной скамье он ответил на вопросы о том, бессмертна ли душа, существуют ли ангелы, есть ли у бога тело, так: в Библии нет ничего бессмертного или бестелесного; о духах Писание тоже ничего конкретного не говорит, что, мол, существуют реальные устойчивые субстанции. Там лишь сказано, что существуют простые фантомы, называемые ангелами, которые бог использует для объяснения своей воли. Что касается души, то это слово в Писании употребляется просто для выражения жизни или всего живого: было бы бесполезно, исходя из этого, делать вывод о своем бессмертии¹.

Для Спинозы, как и для многих других вольнодумцев, вопрос о смертности души стал отправным пунктом материализма и атеизма. Решительно опровергнув религиозную идеологию, Бенедикт Спиноза стал певцом свободного разума и прогресса, мечтал о счастливом веке, свободном от всякого суеверия, верил в образование такого общества, в котором о религии каждому можно будет думать то, что он хочет, и говорить то, что он думает.

Реакционные идеологи буржуазии XX в., фальсифицируя спинозизм, пытаются превратить его автора в сторонника мистицизма и религии. Некоторые из них дошли до того, что объявили Спинозу философом иудаизма. Так, иезуитский патер Дунин-Борковский оповестил читателей, что даст новое освещение спинозизма. По утверждению патера, система Спинозы — это сплошное заимствование талмудических поучений, каббалистических формул и принципов Маймонида. «Нет ни одного критического толкования в «Богословско-политическом трактате», — пишет Дунин-Борковский, — которое не было бы внушено тем или другим из старых учителей Талмуда или одним из его экзегетов»². Если верить патеру, Спиноза и свои этические идеалы тоже почерпнул из талмудических источников. Именуя Спинозу великим собирателем иудаизма, Дунин-Борковский сокрушается по поводу того, что этому мыслителю никогда не открывалось «величественное явление мировой церкви, сущность сверхъестественного, историческая и социальная необходимость Христа»³. 

Другой истолкователь Спинозы, Л. Робинсон, «открыл» в его учении как раз то, что Дунину-Борковскому узреть не удалось. По мнению Робинсона, единственно адекватный смысл спинозизма заключается во всеохватывающей «католической религиозности», догматы которой необходимы как христианству, так и иудаизму⁴.

Среди современных американских буржуазных философов Дунин-Борковский и Робинсон приобрели немало приверженцев. Так, Г. Вольфсон, сопоставляя на протяжении своей двухтомной книги «Философия Спинозы» отдельные принципы системы мыслителя с поучениями Талмуда и некоторыми положениями средневековой еврейской философии, стремится убедить читателя в том, что спинозизм — это шедевр иудаизма, его резюме. На вопрос, был ли Спиноза оригинален, Вольфсон отвечает: «Если разрезать высказывания средневековых еврейских философов на параграфы и бросить их в воздух, то из возвратившихся на землю параграфов можно было бы составить учение Спинозы»⁵.

Все эти попытки превратить Спинозу в адепта иудаизма и Талмуда рассчитаны на то, чтобы авторитетом философа подкрепить религию, теряющую свое господство над умами. Однако такие попытки обречены на провал. Спиноза был передовым мыслителем: он подвергал рационалистической критике Библию, отметал талмудический метод толкования Ветхого завета и сформулировал некоторые важные принципы научного понимания «священных письмен». Его учение направлено против косности и мертвечины Талмуда и потому принадлежит людям, которые ныне борются за прогрессивное развитие человечества, за свободомыслие и демократию.

Спиноза прошел тяжелый путь борьбы против религии и ее «священных книг». С семилетнего возраста он по воле отца стал посещать религиозное училище и был пропитан «обычными мнениями о Писании». Преподаватели училища постоянно твердили Спинозе, что Библия и Талмуд — книги богооткровенные, что их нельзя понять разумом и исследовать, как прочие любые книги, их можно только благоговейно комментировать. Но Спиноза скоро понял, что религиозная школа засоряет мозги учеников всяким вздором, отрывая их от жизни, от насущных общественных задач. Такие школы, говорил впоследствии Спиноза, ставят себе задачу не столько воспитания умов, сколько дрессировки их.

До 20-летнего возраста он усваивал труднейшие тексты Талмуда, читал «болтунов-каббалистов, безумию которых никогда не мог достаточно надивиться», увлекался еврейскими философами Ибн Эзрой, Маймонидом и Крескасом. В 1652 г. наступил резкий перелом в его жизни: он становится питомцем учебного заведения амстердамского доктора филологии Франциска ван ден Эндена. Здесь он прежде всего основательно изучил латынь — язык, знание которого служило в ту пору входным билетом в храм науки и философии, так как только на этом языке лучшие умы эпохи создавали свои произведения. Новый педагог увлекал богатой литературой гуманизма, полной протеста против сил и традиций старого мира, полной порыва к новой жизни и новой культуре.

Франциск ван ден Энден быстро разгадал выдающиеся способности Спинозы, полюбил его, ввел в круг наиболее образованных и мыслящих людей Амстердама и обратил его внимание на замечательные научные достижения того времени. В школе Эндена Спиноза глубоко изучал естествознание и все тонкости философии Декарта. Под влиянием приобретенных знаний он понял, что правда жизни .не в Библии и Талмуде, а в науке и философии, которые помогают осмыслить живые процессы истории, творящиеся на его глазах, и тайные пружины людского поведения.

Однажды в беседе с учениками религиозного училища Спиноза откровенно высказался против божественного происхождения Библии и святости Талмуда. Эти высказывания дошли до раввинов; вольнодумец был вызван в судилище общины и с пристрастием допрошен.

Раввины негодовали. Они потребовали от Спинозы придержать язык, в противном случае они грозили наложить на него анафему. Угрозы не подействовали. Спиноза и не думал отказываться от своих взглядов. Тогда ревнители синагоги «за изречение хулы против божественного величия» подвергли Спинозу малому отлучению, т. е. в течение месяца его соплеменникам было запрещено общаться с ним.

Глубоко убежденный в правоте своих воззрений, Спиноза решил порвать со средой, где господствовали фанатизм и мрачное суеверие. Для небольшого круга друзей oн написал первое свое произведение под названием «Краткий трактат о боге, человеке и его блаженстве», где воспевал природу, ее могущество и совершенство и отвергал веру в бога-творца, бога—руководителя вселенной и всего живого.

Синагога, предавшая Спинозу малому отлучению, еще пристальнее стала присматриваться к поступкам и действиям «неблагонадежного» члена своей общины. Дошло ли до нее содержание «Краткого трактата»? Возможно, что дошло. Так или иначе, старейшины синагоги знали, что Спиноза общается с людьми науки, что его умом восхищаются амютердамцы, что к нему прислушивается молодежь, а потому они вторично вызвали непокорного философа в судилище общины. Там уговорам и угрозами пытались вернуть блудного сына на «путь господний». Однако Спиноза наотрез отказался впредь посещать синагогу и выполнять предписания иудейского вероучения.

Убедившись, что Спиноза окончательно порвал с религиозной традицией, старейшины синагоги 27 июля 1656 г. предали его анафеме.

Двадцатичетырехлетний мыслитель, проклятый раввинами амстердамской общины, не присутствовал на этой церемонии. Незадолго до того дня он им писал: «То, что со мной намерены сделать, вполне совпадает с моими устремлениями. Я хотел уйти по возможности без огласки. Вы решили иначе, и я с радостью вступаю на открывшийся передо мною путь...»⁶ Бесстрашный и целеустремленный Бенедикт Спиноза не обращал внимания на вопли мракобесов и неутомимо защищал право разума на всестороннее исследование природы, ее многообразных законов и явлений.

Главным духовным оружием иудейской и христианской церкви является Библия. Отцы церкви и авторы Талмуда окутали ее туманом «боговдохновенности». Перед ней благоговеет суеверие, именуя ее Священным писанием. Необходимо было подвергнуть Библию суду разума, показать ее земные корни и разоблачить церковников и талмудистов. Вопросу происхождения и содержания Библии Спиноза посвятил свой «Богословско-политический трактат». В нем, как и в других своих произведениях, философ признает только природу, ее необходимые законы и правила. Вне ее, над нею ничего нет и быть не может. Ее основное свойство — вечно быть существующей, ее законы неумолимы и неотвратимы. «И никакое здравое основание, — говорит Спиноза, — не побуждает приписывать природе ограниченную мощь и силу и утверждать, что ее законы приспособлены только к известной сфере, а не ко всему; в самом деле, так как сила и мощь природы суть самая сила и мощь бога, а законы и правила природы суть самые решения бога, то, конечно, должны думать, что мощь природы бесконечна, а ее законы столь обширны, что простираются на все, что мыслит и сам божественный разум»⁷.

Следовательно, кто утверждает, что бог делает что-нибудь вопреки законам природы, тот вынужден был бы одновременно утверждать, что бог поступает вопреки своей природе. Нелепее этого ничего нет. Природа сохраняет вечный, прочный и неизменный порядок, в объективной действительности ничего не совершается вопреки природе. Так можем ли мы, спрашивает Спиноза, мыслить о боге как о законодателе или властителе и называть его справедливым, милосердным и пр.? Из этого вытекает, что утверждения Библии о наличии божественных законов — выдумка богословов. Более того, отсюда следует, что сама Библия никак не может быть боговдохновенным словом. Она — творение людей определенной эпохи и определенных представлений. Обожествлена она по тем же причинам, по которым закономерным явлением природы приписывается сверхъестественное вмешательство, а именно «вследствие невежества толпы». Его мнение о невежестве как причине возникновения бога слишком ограниченное. Социальная придавленность народных масс порождает и поддерживает веру в существование потустороннего мира добра и блаженства. Религия, вера в бога возникла как фантастическое, извращенное, превратное отражение в умах людей господствовавших над ними стихийных сил природы и общества. Спиноза в силу классовой ограниченности и недостаточности знаний своего времени о жизни людей в древности не смог раскрыть подлинные причины суеверия. Однако его ссылка «на невежество толпы» нацелила критику на срыв божественного покрова Библии, на отрицание откровения. Только невежество и суеверие, хочет сказать Спиноза, всерьез считают Библию боговдохновенным писанием. На самом деле Библия — обычный человеческий документ, подлежащий критике разума. Этим утверждением великий материалист и атеист XVII в. нанес сокрушительный удар церковникам, подорвав веру в святость основополагающей книги двух религий, иудейской и христианской.

По Библии, «откровение» бога происходит в образной форме. Приведя слова ветхозаветной книги Чисел (XII, 6): «Если бывает у вас пророк господень, то я открываюсь ему в видении, во сне говорю с ним», Спиноза заключает: стало быть, коль скоро пророки воспринимали божественные откровения при помощи воображения, то они, несомненно, могли воспринимать многое, что находится вне границ разума. Иначе говоря, пророчество, по свидетельству самого Ветхого завета, есть плод воображения. А вообразить можно все что угодно. «Ибо из слов и образов, — пишет философ, — можно гораздо больше составить представлений, нежели из одних тех принципов и понятий, на которых зиждется все наше естественное познание»⁸. Пророчество не имеет никаких твердых оснований и принципов. Оно не может поэтому само по себе содержать в себе достоверности. Пророчество зависит только от необузданного воображения пророков. А потому даже сами пророки, остроумно замечает Спиноза, уверялись в откровении бога не посредством самого откровения, а посредством некоторого знамения. К примеру, Гедеон так говорит богу: «...покажи мне знамение, что ты говоришь со мною» (Суд. VI, 17). Моисею бог также говорит: «И это будет тебе знамением, что я тебя послал».

Талмудисты утверждают, что пророки были исполнены «духом божьим». Но что такое дух божий (в Библии на древнееврейском языке — «руах элохим», или «руах Яхве»)? Слово «руах» истолковывается богословами как «дух». А на самом деле, говорит Спиноза, оно означает «ветер». После того как философ установил значение слова «руах», он задается целью выяснить, что оно выражает совместно с эпитетом «божий». Все, что людям времен Библии непонятно или кажется необыкновенным, говорит Спиноза, все это становится в их устах божественным. Так, грозу называют в писании «бранью божией», гром и молнию — «стрелами бога», высочайшие горы — «горы божии». В Псалтире кедры называют божьими, чтобы выразить их необыкновенную высоту. «Итак, — иронизирует Спиноза, — коль скоро необыкновенные дела природы называют делами божьими, а деревья необыкновенной величины — божьими деревьями, то не удивительно, что в Бытии люди очень сильные и большого роста, несмотря на то, что они нечестивые грабители и блудодеи, называются сынами божьими»⁹.

Богословы, которые приписывают пророкам дух божий, выдают пророков за людей необыкновенных, имеющих возможность непосредственно общаться с богом и проповедовать от его имени. Но посмотрите, пишет Спиноза, какое жалкое и ходячее представление о боге имели пророки: Михей видел бога сидящим, а Даниил — в виде старца, накрытого белой одеждой, Иезекииль же — в виде огня, а те, которые находились при Христе, видели духа святого в виде нисходящего голубя, апостолы же — в виде огненных языков и, наконец, Павел до своего обращения увидел его как великий свет.

Опровергая вымыслы Талмуда о сверхъестественной природе пророческих видений, Спиноза доказывает, что библейские пророки — люди невежественные, которые обладали даром воображения, а не способностью познавания действительных причин и объективных законов развития природы. Поэтому пророчество — дело «весьма сомнительное», оно противоречит разуму и ничего общего с наукой не имеет.

Спиноза категорически отметал мнение Талмуда о том, что устами пророка глаголит сам всевышний. Философ убедительно показал, что содержание и смысл пророчества зависят от темперамента, воображения и воспитания пророка. Если пророк был человеком веселым, то говорил о победах, о мире, о том, что побуждает людей к радости. Если он был меланхоликом, то воображал войны, наказания и всякие беды; если пророк был селянином, то ему представлялись быки, коровы и пр., если же воином — полководцы, войска. «Волхвам (см. Матфей, гл. 2), верившим в астрологические бредни,— саркастически замечает Спиноза, — рождение Христа было открыто тем, что они вообразили звезду, взошедшую на востоке; жрецам Навуходоносора (см. Иезекииль XXI, 26) опустошение Иерусалима было открыто по внутренностям животных»¹⁰.

Характер и воспитание пророка определяют игру его воображения как в отношении природы, так и в отношении бога. Бог полностью подчинен индивидуальности пророка. Каков пророк, таков в его устах и бог. «Только смотря по эрудиции и способности пророка бог бывает изящен, точен, суров, груб, многоречив и темен»¹¹.

Спиноза доказывает, что бог Библии и Талмуда — плод фантазии темных и необразованных людей, неспособных разумно познать могущество и законы природы. В совершенстве зная библейские тексты, Спиноза на их основе опроверг тезис раввинов об изначальности иудейского монотеизма. Философ показал, что евреи в древности, как и все народы, были язычниками и имели о боге, как он выражается, «заурядные мнения». Так, Адам — первый, кому бог, по утверждению богословов, открылся,— не знал, что бог всеведущ; Адам спрятался от бога, услышав его шаги и голос, и бог не знал, где Адам находится. Так называемый первый патриарх Авраам тоже не знал, что бог вездесущ и предвидит все вещи. Ведь как только Авраам услыхал приговор над содомлянами, он попросил бога не приводить его в исполнение, ибо «может быть обретаются пятьдесят праведников в том городе» (Бытие XVIII, 24). Кроме того, Авраам полагал, будто бог передвигается, обладает слухом и пр. (Бытие XVIII, 21). Другой ветхозаветный патриарх, Яков (Бытие XXXV, 2—3), признает, что каждая страна имеет своих богов. Царь Давид (1-я кн. Царей XXVI, 19) жалуется на то, что в изгнании он не может «участвовать в наследии Яхве» и вынужден служить чужим богам. Пророк Иона бежит в Фарсис, где освобождается от «божественного могущества» Яхве. «Наконец, — пишет Спиноза, — Моисей верил, что это существо, или бог, имеет свое местожительство в небесах (см. Второзаконие XXXIII, 26); каковое мнение было самым распространенным среди язычников»¹².

После такого анализа содержания пророчества и его источника (бога) Спиноза пришел к выводу, что те, кто ищет мудрость и познание о материальных и духовных предметах в пророческих книгах, идут по ложному пути. Философ подчеркивает, что талмудисты и христианские теологи исказили прямой смысл Библии ради спасения бога и божественного пророчества. Однако такое извращение весьма опасно, ибо «все, что только может человеческая злоба выдумать нелепого и дурного, все это позволительно будет защищать и исполнять, подкрепляя авторитетом Писания»¹³.

Отказав пророчеству в какой-либо познавательной ценности, философ отметает и второй важнейший принцип Библии — чудеса. Библия весьма часто рассказывает о чудесах, которые должны подтверждать как реальность божества, так и святость Библии. Но чудо — плод фантазии невежественных людей. Например, в Писании (кн. Иисуса Навина, гл. 10) рассказывается, как Иисус Навин остановил на некоторое время солнце. О чем говорит эта сказка? О том, что автор ее никакого представления не имел об астрономии и по незнанию верил, что солнце двигается вокруг земли, земля же находится в покое. Но допустим, говорит Спиноза, что чудо есть то, что мы не можем объяснить естественными причинами. В таком случае мы должны допустить, что в природе могут быть явления, противоречащие ее закономерностям. Но ведь всем разумным людям известно, что природа сохраняет вечный, прочный и неизменный свой порядок, что ничто не совершается вопреки природе. Материальные, объективно существующие законы природы, строгая причинная связь, пронизывающая все явления мира, полностью исключают сверхъестественное. Поэтому «чудо, будет ли оно противо- или сверхъестественно, есть чистый абсурд». Обращаясь к богу и его чудотворению, теологи хотят не разумом убеждать людей, а стремятся затронуть и пленить их фантазию и воображение. Но все, что против природы, говорит Спиноза, то и против разума, а что против разума, то нелепо, «а потому и должно быть отвергнуто»¹⁴.

Придерживаясь материалистических взглядов, Спиноза подчеркивает, что истинная наука познает действительные причины реальных явлений природы и категорически отбрасывает пророчество и чудеса — богословские бредни и выдумки невежественной толпы. «И я, — мужественно заявляет философ, — мало забочусь о том, какой вой поднимет суеверие, которое ни к кому не питает большей ненависти, чем к лицам, посвящающим себя истинной науке и истинной жизни»¹⁵. Отрицанием откровения и чудес уничтожена вся «божественная прелесть» Библии, она выступает перед Спинозой в своем земном значении. Священное писание оказывается, таким образом, просто литературным памятником древних времен.

До Спинозы Библию неоднократно «исследовали». Ее трактовали талмудисты, комментировали раввины, истолковывали философы средневековья. Одни из них, по выражению Спинозы, пытались разум приспособить к Библии, другие, наоборот, стремились Библию приноровить к разуму. Первых он именует догматиками, вторых — скептиками. Догматики во всем, в любом библейском знаке находили «великую тайну», сокровенный смысл божественного откровения. Скептики все бессмысленное, фантастическое, нелогичное пытались «разумно» объяснить, усматривая в «синайском откровении» символический образ или аллегорию. Догматики открыто защищали точку зрения талмудистов и отцов церкви, скептики, используя древнегреческую идеалистическую философию, стремились с ее помощью спасти религиозный догмат богооткровенности Библии. Спинозовская оценка этих «исследователей» сводится к следующему: и те и другие говорят нелепости, но «одни без разума, а другие с разумом».

Наличие многочисленных разноречий, ошибок и неувязок в Библии служители культа, в частности талмудисты, пытаются объяснить путем различных казуистических толкований. Спиноза разоблачал и эти приемы. «Очень многие, — писал он, — не допускают, чтобы в... содержание Библии вкралась какая-нибудь погрешность, но утверждают, что бог в силу какого-то особенного предусмотрения сохранил неповрежденной всю Библию; различные же чтения, по их словам, суть знаки глубочайших тайн... утверждают даже, что в самих значках над буквами содержатся большие тайны. Положительно не знаю, говорят ли они это по глупости и набожности, свойственной старым бабам, или же вследствие высокомерия и порочности, — чтобы их одних считали обладателями тайн божьих»¹⁶.

Спиноза резко противопоставил «Богословско-политический трактат» таким произведениям средневековой философии, как «О вере и знании» («Эмунот ведеот») Саадии Гаона, не говоря уже о Талмуде. Философ выдвинул требование очистить Библию от всех ее напластований. И совсем не для того, чтобы сохранить к ней благоговейное и набожно-трепетное отношение. Он— не комментатор Библии, для которого толкование ее текстов сводится к тому, чтобы сгладить содержащиеся в ней противоречия и нелепости. Он — мыслитель нового времени, противник средневековья и религиозного миропонимания. Вооруженный философией материализма, Спиноза с позиции своих философских принципов стремился раскрыть земное происхождение и содержание Библии. Как могла Библия — книга, т. е. обычное творение рук человеческих, спрашивает Спиноза, стать фетишем, господствовать над умами и заставлять людей раболепствовать перед каждым ее словом? Только богословский предрассудок, отвечает он, мог превратить Библию — памятник древней письменности, составленный из мифов, сказок, легенд, вымышленных пророчеств и чудес, — в священное писание, в боговдохновенное слово. «Чтобы выпутаться из этих неурядиц и освободить ум от теологических предрассудков и легкомысленно не принимать выдумок людей за божественные правила, мы должны, — говорит автор «Богословско-политического трактата», — повести речь об истинном методе толкования Писания и обсудить его»¹⁷.

В чем заключается сущность этого метода? Философ считает, что метод изучения Библии ничем не должен отличаться от метода изучения природы. Метод истолкования природы состоит главным образом в том, что мы «излагаем собственно историю природы, из которой, как из известных данных, мы выводим определения естественных вещей». Точно так же для истолкования Библии необходимо, по мнению Спинозы, «начертать ее правдивую историю и из нее, как из известных данных и принципов, заключать при помощи законных выводов о мысли авторов Писания»¹⁸.

Спиноза с огорчением констатирует, что хотя эта история в высшей степени необходима, древние люди, в том числе составители Мишны и Гемары, не радели о ней. И то немногое, касающееся истории Библии, что потомки получили или нашли, они передали своим преемникам недобросовестно, извращая ее сущность всякими надуманными исправлениями и добавлениями. «К этим бедам, — пишет Спиноза, — присоединяется суеверие, учащее людей презирать разум и природу и чтить и удивляться только тому, что противоречит тому и другой. Поэтому не удивительно, что люди, дабы больше удивляться Писанию и почитать его, стараются так его объяснить, чтоб оно казалось как можно больше противоречащим им, т. е. разуму и природе, поэтому им снится, что в священных письменах скрываются глубочайшие тайны; и они упражняются в отыскивании их, т. е. нелепостей, пренебрегая прочим полезным¹⁹. Что же тогда может служить основанием для познания Библии? И Спиноза отвечает: все познание Ветхого завета должно заимствовать из него самого.

Теологи, которые в законах развития природы усматривают перст божий, а в Библии — слово божие, «озабочены тем, как бы им свои выдумки и мнения вымучить из священных письмен и подкрепить божественным» авторитетом»²⁰. Этой богословской проповеди Спиноза противопоставляет свой исторический метод. Историю природы и Библии он понимает в том смысле, что для объяснения законов природы и содержания Библии не следует прибегать к сверхъестественной силе, его надо искать в самой природе, а следовательно, по аналогии, — в самой Библии. Положение философа о том, что научный анализ Библии должен основываться исключительно на сравнительном изучении ее текстов безотносительно к социальным условиям их возникновения, было ошибочным. Все же исторический метод помог Спинозе взяться за критическое чтение Библии по существу с позиции атеизма. С гениальной прозорливостью он проник в содержание книг Священного писания и сформулировал несколько важнейших положений, послуживших началом научной критики Библии.

Первое положение. Необходимо выяснить природу и свойство языка, на котором та или иная книга Библии была написана. А так как, говорит философ, все писатели как Ветхого, так и Нового заветов были евреями, то несомненно, что для понимания книг Библии необходима прежде всего история еврейского языка.

Второе положение. Необходимо отыскать существенные литературные особенности, которые объединяют библейские книги в одно целое.

Третье положение. Надо выяснить, как выражается Спиноза, обстоятельства, относящиеся ко всем книгам пророков. А именно: нужно знать жизнь, характер и занятие автора каждой книги, входящей в состав Библии. Надо показать, в чьи руки попала каждая книга, кто, почему и как ее правил, сколько разночтений было, по чьему решению она была принята в число «священных». Руководствуясь перечисленными положениями, Спиноза делает попытку восстановить историю библейских книг, обнаруживая при этом свою широкую эрудицию и глубокие философские познания.

Спиноза открыто направил свою критику Библии против талмудистов, утверждавших, что поскольку Библия — книга богооткровенная и труднопонимаемая, то для ее толкования «естественный свет» (разум) не годится, ее содержание можно раскрыть только при помощи «сверхъестественного света». Ложность такой проповеди ясна, пишет Спиноза, «уже из нашего доказательства», а именно: «Трудность толкования Писания произошла отнюдь не вследствие недостатка сил естественного света, но только вследствие беспечности (чтобы не сказать злостности) людей, которые пренебрегли историей Писания, между тем как они могли ее начертать»²¹.

Спиноза также критиковал толкование Библии Маймонидом, который предполагал, «что пророки во всем были согласны между собой и что они были величайшими философами и богословами»²². В защиту этой доктрины Маймонид считал позволительным «извращать слова Писания, отрицать буквальный смысл... и заменять его каким угодно другим на основании наших предвзятых мнений». Спиноза подчеркивал, что эта вольность «чрезмерна и безрассудна», а потому заключает: «Мы отвергаем мысль Маймонида, как вредную, бесполезную и нелепую»²³.

Не признавая все теологические комментарии Библии, заслоняющие ее подлинный смысл, Спиноза в то же время не игнорировал то ценное, что имелось у некоторых философов прошлого, занимавшихся критической оценкой библейских текстов. Так, в «Богословско-политическом трактате» он дает высокую оценку Ибн Эзре, прошедшему школу вольнодумца IX в. Хиви Габалки и высказавшему предположение о том, что Моисей не мог быть автором Пятикнижия. Спиноза не отрицал исторического существования Моисея и, развивая доводы Ибн Эзры, убедительно доказал, что не Моисей автор тех книг, которые ему приписывают богословы. Свои неопровержимые доводы он свел к трем:

1. Пятикнижие почти всегда говорит о Моисее в третьем лице (Моисей — муж божественный; бог разговаривал с Моисеем лицом к лицу, Моисей из всех людей был самый кроткий и т. п.).

2. Пятикнижие повествует о смерти Моисея. «И умер, — написано во Второзаконии, — там Моисей, раб господень, в земле Моавитской против Беф-Фегора... Моисею было сто двадцать лет, когда он умер... И оплакивали Моисея сыны Израилевы на равнинах Моавитских тридцать дней...»

3. Пятикнижие содержит рассказы о событиях, происшедших после смерти Моисея.
Какой человек пишет о себе в третьем лице, кто в состоянии описать свою собственную смерть, отношение к ней окружающих, события, происшедшие после своей кончины? Разве не понятно, что об этом пишет кто-то другой, очевидец смерти и последующих за ней событий. Следовательно, говорит Спиноза, необоснованно и совершенно противно разуму утверждение, будто Моисей — автор Пятикнижия. Наоборот, из всего этого яснее дневного света видно, что Пятикнижие было написано не Моисеем, но другим, кто жил много веков спустя после Моисея.

От анализа первого отдела Библии Спиноза переходит к книге Иисуса Навина. Выделив в ней те места (главы 6, 8, 11 и др.), где речь идет об Иисусе Навине в третьем лице, о его смерти и где рассказывается о событиях, случившихся после его смерти, философ приходит к выводу, что эта книга была написана много веков спустя после Иисуса.

Затем он обращает внимание на связь содержания Пятикнижия и книги Иисуса Навина и заключает, что все они были составлены «одним и тем же историком». Объединяя их под общим названием Шестикнижия, Спиноза считает, что автором этого сборника был книжник Ездра, живший в V в. до н. э. По мнению Спинозы, он же составил ветхозаветные книги Судей, Самуила, Царей. Спиноза подчеркивает и то, что Ездра не написал перечисленные книги, а лишь составил, т. е. собрал разные древние списки, хроники, летописи и положил их в основу Шестикнижия и книг так называемых старших пророков.

Исследуя содержание книг так называемых младших пророков (Исайи, Иезекииля, Иеремии), Спиноза говорит, что пророчества, заключенные в них, были собраны из других книг, утерянных.

Особое внимание Спиноза уделил содержанию книги Иова, ибо «иные думали, что история была истинная», поверили в состоявшийся спор между богом и сатаной, в силу божьего провидения. «О книге Иова и о самом Иове, — пишет он, — был большой спор между писателями. Некоторые думают, что ее написал Моисей и что вся история есть только притча, таково предание и некоторых раввинов в Талмуде; с ними и Маймонид соглашается в своей книге «Морэ Небухим»»²⁴. Спиноза опровергает богословский вымысел. Он показывает, что ничего сверхъестественного в книге Иова нет, что содержание ее диалога, «равно и стиль, кажутся свойственными не человеку, тяжко болящему, сидящему в пепле, но размышляющему на досуге в кабинете»²⁵.

Словом, Спиноза призывал подвергнуть научному анализу Библию и ее идеи, понять духовную атмосферу, в условиях которой люди создавали библейские произведения, исследовать эволюцию текстов. Итак, интерпретация и оценка мифологических, религиозных, философских, этических и художественных сюжетов, составляющих Библию, а также осмысление явлений материальной и духовной жизни, в ней отраженных, должно составить предмет научной библейской критики.

Воссоздавая историю библейских книг, философ пришел к важному и верному выводу о том, что «священные книги были написаны не одним-единственным человеком и не для народа одной эпохи, но многими мужами различного таланта и жившими в разные века. Бели бы мы пожелали сосчитать время, захватываемое всеми ими, то получилось бы почти две тысячи лет, а может быть и гораздо больше»²⁶.

Научная критика Библии стала, начиная со Спинозы, насущной задачей. Вывод этой критики всерьез подорвал веру в божественное происхождение Библии, а следовательно, и иудейского и христианского вероучений, которые основаны на Библии.

---

¹ J. Freudenthal. Die Lebensgeschichte Spinoza's. In Quellen schriften, Urkunden und nichtamtlichen Nachrichten. Leipzig, 1899, S. 5-6.
² S. Dunin-Borkowski. Der junge Sphinoza. Aschendorf, 1910, S. 123.
³ S. Dunirt-Borkowski. Op. cit., S. 486.
⁴ Л. Робинсон. Метафизика Спинозы. СПб., 1913, стр. 25, 63.
⁵ «Precisamente», Буэнос-Айрес, 1952, т. III, № 11—12.
⁶ К. Meinsma. Spinosa und sein Kreis. Berlin, 1909, S. 186; В. Болин. Спиноза. СПб., 1899, стр. 44.
⁷ Б. Спиноза. Избр. соч., т. II, стр. 90.
⁸ Там же, стр. 31.
⁹ Там же, стр. 26.
¹⁰ Там же, стр. 36.
¹¹ Там же, стр. 37.
¹² Там же, стр. 43.
¹³ Там же, стр. 40.
¹⁴ Там же, стр. 94,99.
¹⁵ Там же, стр. 32.
¹⁶ Там же, стр. 145.
¹⁷ Там же, стр. 105.
¹⁸ Там же.
¹⁹ Там же, стр. 106.
²⁰ Там же, стр. 104.
²¹ Там же, стр. 121.
²² Там же, стр. 123.
²³ Там же, стр. 124.
²⁴ Там же, стр. 154.
²⁵ Там же, стр. 155.
²⁶ Там же, стр. 186.

<< Назад   Вперёд>>