• Михаил Агурский
 


Сменовеховцы не имели широкого влияния на эмиграцию. Ее основные интеллектуальные силы, правые и левые, были решительно против национал-большевизма. Кадеты, выходцем из которых был Устрялов, и группа "Накануне" расценили "Смену вех" как особо опасную ересь. Кадетские "Последние новости" вели резкую полемику против национал-большевизма. Б. Мирский назвал национал-большевизм "неотертуллианством" за абсурдную веру в национальные свойства советской власти. Для него это "новый вариант старого, самобытного отечественного черносотенства", близкий к "красным генералам", которые "взапуски, обгоняя друг друга, бросились к Троцкому". Для Мирского большевики - красная сотня. Ему становится видно, как близки друг другу красная и черная сотни, как "естественен союз между Троцким и Гутором".

Более интересной является критика кадетского журналиста Петра Рысса, признававшего национальный характер большевистской революции. Большевизм для Рысса - явление религиозное, ибо в нем, как и в славянофильстве и народничестве, огромная религиозная вера. Он называет взгляды большевиков примитивной эсхатологией. "Сквозь мишуру партийной догматики, сквозь фразеологию социализма, - говорит Рысс, - вырисовывались очертания глубокой и сильной веры в святость России, в назначение спасти погрязший в грехах мир". Психология большевизма, по словам Рысса, "была психологией типично-русской, с ее отталкиванием от Запада, с ее органическим отвращением к культуре".
Рысс считает, что большевики по воле народной стихии дезорганизовали страну, но по воле той же стихии вынуждены были приступить к организации государства. Большевизм превратился из интернационалистского учения в националистическую действительность, в нечто мало чем отличное от самодержавия.
Иначе говоря, Рысс признает идею левых народников, согласно которой любой политический режим является проекцией народного духа, но это отнюдь не приводит его в восторг.

Интересна реакция Струве. Он называет сначала "национал-большевизм наиболее интересной попыткой преодолеть российский кризис", родившейся на русской почве. Но, тем не менее, он с самого начала отвергает национал-большевизм. Главным его аргументом оказывается экономическая разруха в России, которая становится для него абсолютным злом. Он совершенно отрицает какую-либо возможность того, что большевики экономически восстановят Россию, объясняя победу над поляками лишь кратковременной политической конъюнктурой. Струве поэтому называет национал-большевизм "идеологией национального отчаяния". Он полностью отрицает какую-либо возможность исторической эволюции коммунизма. "Эволюция коммунистической власти есть историческая бессмыслица... Эволюционировать может только сильная власть и с моральным престижем". По мере стабилизации советской власти и ее укрепления критика Струве национал-большевизма становится все более резкой. Он обвиняет Устрялова в том, что тот не видит фактов, а также упрекает национал-большевиков за то, что они не верят в силы русского народа выйти из создавшегося положения1. Таким образом, даже национальное крыло кадетов отвергло национал-большевизм2.



1 Любопытно замечание Луначарского по поводу отношения Струве к национал-большевизму. Струве, по словам Луначарского, "болезненно переживает противопоставление устряловских идей его идеям. Я даже не удивлюсь, если Петр Бернгардович сам со временем переживет подобный же внутренний процесс" (Культура и жизнь, 1922, №1. С. 49-50).
2 Резкой критике подвергли национал-большевизм и эсеры. М. Вишняк, например, утверждал, что большевизм давно пользовался "защитным национальным цветом" для самосохранения и "что не только бездарные (?) Устряловы начинали славить красный империализм, усматривая в нем выявление русского великодержавия" (Вишняк. Современные записки. 1921, №6. С. 155). Эпитет "бездарный" по отношению к Устрялову весьма странен. Как бы ни относиться к его взглядам, как мыслитель, Устрялов стоит намного выше Вишняка.

<< Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 5194