Пропагандисты ленинской школы

Григорий Константинович Орджоникидзе. 1886-1937

«...Раз приходит консьержка и говорит: «Пришел какой-то человек, ни слова не говорит по-французски, должно быть к вам». Я спустилась вниз — стоит кавказского вида человек и улыбается».

Это из воспоминаний Н. К. Крупской о знакомстве с Григорием Орджоникидзе, или с Серго, как называли его товарищи.

Когда и где произошла эта встреча? Ответ находим в биографической хронике В. И. Ленина. Хроника, точно обозначив дату 18(31) января 1911 года, сообщает: «Ленин впервые встречается с Г. К. Орджоникидзе, приехавшим в Париж на учебу в партийную школу от бакинской партийной организации; беседует с ним о социал-демократической работе на Кавказе и по другим вопросам. Встреча происходила на квартире Ленина»¹.

На квартире Ленина... Значит, в январе 1911 года в Париже, на улице Мари-Роз.

«С тех пор,— пишет Крупская,— он стал одним из самых близких товарищей»².

К преподаванию в школе были привлечены лучшие силы партии. Владимир Ильич читал слушателям лекции по политической экономии, по аграрному вопросу, по теории и практике социализма в России. Он, конечно, не мог не обратить внимания на то, с какой настойчивостью и рвением учится товарищ из Баку. Н. А. Семашко, исполнявший обязанности секретаря и преподавателя школы, много лет спустя рассказывал об Орджоникидзе: «Это был молодой, красивый, статный грузин, который поражал нас жаждой знаний и исключительной преданностью делу... Поскорее научиться и поскорее поехать на родину — таково было его правило, и этого он требовал от других. К каждому занятию он относился с величайшей серьезностью, долго беседовал с лекторами, чтобы выяснить все неясные для него вопросы»³.

В России нарастал новый революционный вал. Ленин считал крайне важным созыв общепартийной конференции, чтобы сплотить революционную ,социал-демократию, отсечь от РСДРП оппортунистические, дезорганизаторские элементы. Была создана Российская организационная комиссия (РОК), в состав которой вошел Орджоникидзе. Она повела практическую подготовку конференции, а вместе с тем стала общепартийным центром в России.

Шестая (Пражская) Всероссийская конференция РСДРП, состоявшаяся в январе 1912 года, на первом же заседании ознакомилась с деятельностью РОК (с докладом выступил Орджоникидзе). В постановлении, предложенном Лениным, конференция единодушно отметила «громадную важность произведенной Российской организационной комиссией работы по сплочению всех российских партийных организаций...» Дальше в резолюции говорилось: деятельность РОК тем более заслуживает одобрения, что ей «пришлось работать при неслыханно тяжелых полицейских условиях и при целом ряде препятствий и затруднений, обусловленных внутрипартийным положением»⁴. Оценка работы РОК была, разумеется, и оценкой самого Орджоникидзе — его динамичности и политической зрелости.

Историческое значение Пражской конференции общеизвестно. Она закрепила победу большевиков над меньшевиками, изгнала из партии ликвидаторов, определила политическую линию и тактику РСДРП в условиях нового революционного подъема.

В Центральный Комитет РСДРП, избранный конференцией, вошел и Г. К. Орджоникидзе. Он был введен также в Русское бюро ЦК — центр руководства практической работой большевистских организаций в России.

В марте 1912 года Ленин с удовлетворением отмечал: «Теперь 12 делегатов в России — везде делают доклады»⁵.

Развернул бурную деятельность и член ЦК Орджоникидзе. Он начал с Петербурга. Затем — Вологда, Киев, Тифлис, Баку, Москва, вновь Петербург. Он неукоснительно соблюдал железные правила конспирации. Но он не знал, не мог знать, что уже выдан провокатором. Дабы не бросить тень на своего осведомителя, охранка до поры до времени не трогала Орджоникидзе. Схватили его 14 апреля 1912 года в Петербурге на улице. Судебный приговор гласил: три года каторжных работ, пожизненная сибирская ссылка.

Каторгу Орджоникидзе отбывал в Шлиссельбурге — мрачной крепости, в которой томилось и погибло не одно поколение российских революционеров. Закованный в ножные кандалы, доставлявшие физические страдания, он колол дрова, рубил лед, возил уголь, работал в тюремных мастерских. Но как крепость на островке ни была ограждена от «воли», Орджоникидзе сумел связаться с большевиками — депутатами IV Государственной думы и получать информацию о жизни партии, о классовой борьбе пролетариата.

Продумал он и систему самообразования. Перечитывал произведения Маркса, Энгельса, Ленина — те, что проникали через крепостные ворота, много конспектировал.

Когда вспыхнула первая мировая война, Серго, упрятанный в самый страшный царский застенок, занял ленинскую, интернационалистскую позицию по отношению ко всемирной бойне. В его тюремной тетради есть такие строки: «Борьба за рынки и за грабежи стран, стремление одурачить, разъединить, перебить пролетариат всех стран, направить наемных рабов одной страны против наемных рабов другой на пользу буржуазии — таково единственное реальное значение войны...» Или о социал-шовинистах: они «давно подготовляли крах 2-го Интернационала», проповедовали сотрудничество классов и «буржуазный шовинизм под видом патриотизма и защиты отечества...»

Срок пребывания в Шлиссельбурге закончился в октябре 1915 года. В тот день, когда Орджоникидзе вывезли из крепости, другой узник, большевик Владимир Лихтенштадт (в годы гражданской войны, будучи политработником Красной Армии, погиб в бою с белыми), опечаленный расставанием, писал в дневнике: «Сегодня уехал Орджоникидзе. Это большая потеря для меня. Какой живой, открытый характер, сколько энергии и отзывчивости на все. И главное — человек все время работает над собой. Только с ним и можно было потолковать серьезно по теоретическим вопросам, побеседовать о прочитанной книге... Это был здесь единственный, у которого можно было поучиться»⁶.

В Якутск Серго доставили только в июне 1916-го. Восемь месяцев отняли этапы, пересыльные тюрьмы, печально знаменитый Александровский централ... И хотя местом «водворения» определили село, отстоящее от Якутска почти на сотню верст, он умудрялся довольно часто быть в центре якутской колонии, выступать с докладами.

Человек общительный, Серго охотно, радостно делился с товарищами своими знаниями.

Большевичка К. И. Кирсанова, отбывавшая ссылку в Якутске, вспоминая об Орджоникидзе, говорила: «Его рассказы о борьбе, его тайные от полиции доклады дышали и в те времена смелой ориентировкой на революционный исход событий»⁷.

Радостная, весенняя весть о Февральской революции, о свержении царского самодержавия достигла Якутии, когда там еще была глубокая и студеная зима. Политические ссыльные, в их числе Г. К• Орджоникидзе, Г. И. Петровский, Е. М. Ярославский, повсюду выступали с речами и докладами, они организовали съезд якутов и русских крестьян, который принял решение о необходимости национализации земли. Они же создали местный Совет рабочих и солдатских депутатов.

В 1917 году Лена вскрылась только в конце мая, и лишь тогда ссыльные, измученные ожиданием навигации, смогли покинуть Якутск. Две томительных недели на пароходе, потом — валкие, скрипучие телеги и, наконец.— железная дорога...

В гуще народной

Орджоникидзе прибыл в Петроград накануне июльского политического кризиса. Одна из первых встреч — с Ильичем. И сразу — с головой в партийную работу на Путиловском и других заводах Нарвского района.

Когда после июльских событий Ленин укрывался в подполье, Орджоникидзе был одним из тех немногих надежных связных, кому ЦК доверил поездки в Разлив. Там он услышал пророческое предсказание Владимира Ильича о дальнейшем ходе событий: «Власть можно взять теперь только путем вооруженного восстания, оно не заставит ждать себя долго. Восстание будет не позже сентября — октября»⁸.

На VI съезде РСДРП Орджоникидзе, представлявший Петроградскую организацию, выступал с докладом по поводу явки Ленина на суд Временного правительства. Он заявил: «Мы ни в коем случае не должны выдавать т. Ленина...»⁹ Делегаты полностью согласились с этим мнением.

В ряду других партийных руководителей Орджоникидзе без устали пропагандирует съездовские документы. Это тоже часть, притом весьма существенная, политической организации и просвещения пролетариата, подготовки к вооруженному восстанию. Достаточно взглянуть хотя бы на хронику одной только августовской декады 1917 года. Орджоникидзе сделал доклады, выступил с речами: на собрании большевиков 1-го Городского района (22 августа), на собрании активных работников общественных организаций Путиловского завода (24 августа), на многотысячном митинге путиловских рабочих (в тот же день), на митинге в лафетноснарядной мастерской Путиловского же завода (25 августа), на митинге обуховских рабочих (26 августа), на митинге в Невском районе (30 августа), в Московском районе (1 сентября).

В конце августа Орджоникидзе получил партийное разрешение поехать в Грузию повидаться с родными и друзьями, с которыми не виделся более шести лет.

В Петроград он вернулся 24 октября. С вокзала — в Смольный. Оттуда, в качестве уполномоченного Военно-революционного комитета, помчался в сторону батальона самокатчиков, двинутого контрреволюционерами на Петроград. Он остановил батальон, провел митинг, рассказал об истинном характере происходящих событий, и самокатчики присоединились к восставшим рабочим, солдатам, матросам.

В последующие дни Серго, вместе с Д. 3. Мануильским, получив инструкцию Ленина, участвовал в организации отпора войскам Керенского, тщетно надеявшимся ворваться в Питер.

Вскоре по поручению ЦК партии и Совнаркома он уехал на юг. Используя свой громадный политический опыт, Орджоникидзе участвует в создании воинских соединений Красной Армии, в строительстве Советской власти на Украине, Кавказе, Закавказье.

Бывали — и не раз — критические ситуации, когда от руководителя требовались мужество и бесстрашие, проницательность и спокойствие. Серго был наделен этими качествами, они-то и помогали ему находить выход из, казалось бы, совершенно безнадежных положений, сплачивать вокруг себя тысячи борцов за власть Советов. Весьма характерна для него телеграмма, посланная им Ленину в январе девятнадцатого года, когда фронт советских войск на Тереке под напором белых рухнул: «...будьте уверены, что мы все погибнем в неравном бою, но честь своей партии не опозорим бегством»¹⁰.

Не ведая уныния в дни поражений, он не испытывал головокружения и в дни побед. Организатор, пропагандист и агитатор, он всегда неизменно находился в народной гуще, пользуясь малейшей возможностью для политического просвещения масс. В декабре того же 1919 года он телеграфировал в Москву: «Ночью с командармом вернулся с объезда фронта, проехав 500 верст на обывательских подводах, что дало возможность вести продолжительные беседы с крестьянами»¹¹. Знать настроение трудящихся — непременная обязанность коммуниста.

В период восстановления народного хозяйства Г. К. Орджоникидзе возглавлял Закавказскую партийную организацию, объединявшую коммунистов Азербайджана, Армении, Грузии. В 1926 году он избирается председателем Центральной контрольной комиссии (ЦКК ВКП(б)), назначается народным комиссаром Рабоче-крестьянской инспекции и заместителем председателя Совнаркома СССР. С 1930 года Орджоникидзе — председатель Высшего Совета Народного Хозяйства СССР (после реорганизации ВСНХ — нарком тяжелой промышленности), член Политбюро Центрального Комитета ВКП(б).

Какой бы пост он ни занимал, его организаторская работа всегда переплеталась с пропагандистской. Правильное решение — это еще не все. Надо разъяснить это решение массе — ведь именно ее трудом, ее усилиями и волей оно претворится в реальность.

Внимательно вчитываясь в статьи и речи Г. К. Орджоникидзе, видишь его высокое умение по-марксистски, по-ленински трактовать происходящие события, его неизменно живой, творческий и активный подход к самым острым проблемам социалистического строительства. Ему претили шаблон и догматизм. То, что вчера казалось правильным и хорошим, говорил он, очень часто сегодня уже не годится.

Обстановка в Закавказье в пору восстановления там Советской власти была напряженной. Временное господство буржуазных националистов и иностранных интервентов усугубило межнациональную вражду, которую десятилетиями разжигал царизм, привело к разрухе, к резкому падению жизненного уровня трудящихся. Очень важно было, чтобы коммунисты, прежде всего коммунисты, разобрались в этих обстоятельствах, проводили верную, твердую, а вместе с тем и гибкую политическую линию.

Ленин внимательно следил за положением в Закавказье. В марте 1921 года он в письме к Орджоникидзе передал привет грузинским коммунистам, но в то же время предостерег их от механического восприятия опыта русских коммунистов: условия, создавшиеся в Грузии — внутренние и внешние,— требовали своеобразия тактики. Через несколько недель Владимир Ильич конкретизировал эту мысль. В обращении к коммунистам Азербайджана, Грузии, Армении, Дагестана, Горской республики он ставил задачу установления национального мира между рабочими и крестьянами различных национальностей, удержания и укрепления Советской власти. «Задача,— писал он,— трудная, но вполне исполнимая. Всего более важно для успешного ее решения, чтобы коммунисты Закавказья поняли... необходимость не копировать нашу тактику, а обдуманно видоизменять ее применительно к различию конкретных условий»¹².

Как и до Октябрьской революции, так и после нее ленинские советы были для Серго незаменимым компасом. Сошлемся здесь на две его речи.

Осенью двадцатого года, выступая в Баку, он сказал, что Азербайджан — наш аванпост на Востоке. По тому, как мы строим здесь Советскую власть и как к ней будут относиться крестьяне-азербайджанцы, так о Советской власти, о Коммунистической партии, о III Интернационале станет судить весь мусульманский мир. Вот почему коммунистам - следует видеть перед собой не только известный своими революционными традициями пролетарский Баку. Ведь Баку — это не вся азербайджанская республика. Стоит передвинуться за его границы, и «мы увидим мир темного крестьянства, крестьянства, которое порою, не сознавая своих интересов, идет за своими врагами — беками и ханами, муллами и всевозможными фанатиками». Надо не отпугивать крестьян, а осторожно, шаг за шагом, освобождать их от враждебного влияния, показать, что пролетариат—их единственный друг. Вся речь — она уместилась на трех книжных страницах — приводила слушателей к четко сформулированному лозунгу: «Союз бакинского пролетариата во что бы то ни стало с беднейшим и средним крестьянством»¹³.

Та же сила убежденности большевика-ленинца и в речи, произнесенной в 1921 году в Тифлисе. Не все тогда в Грузии, да и в соседних республиках сознавали необходимость образования Закавказской Советской федерации (Азербайджан, Армения, Грузия). Предстояло убедить трудящиеся массы, что без такой федерации, как и вообще без братского содружества народов, населяющих все советские республики, невозможна экономическая основа возрождения народного хозяйства, строительства нового социалистического общества.

«Возьмем,— говорит Серго,— Советскую Грузию. Разве она может существовать без российского хлеба? Разве она может существовать без азербайджанской нефти? Разве она может охранять свои границы без российской Красной Армии?.. Разве Армения и Азербайджан могут существовать без Батумского порта и российского хлеба? Разве Советской России бакинская нефть не нужна, как воздух человеку? Разве мы могли бы говорить о восстановлении нашей промышленности при разорении Донецкого бассейна без бакинского топлива? Разве, если в Донецком бассейне добыча угля с 9 млн. пудов в августе поднялась в октябре до 46 млн. пудов в месяц, мы не обязаны этим бакинской нефти, давшей нам топливную передышку? Разве поднятием производительности бакинской нефтяной промышленности с 10 млн. пудов летом до 14 и 15 млн. пудов мы не обязаны российскому хлебу и золоту?»¹⁴.

Такая манера речи, когда теоретические положения переводятся на язык практики, близкой и понятной слушателям, когда аргументы почерпнуты «из реки по имени Факт», присутствует и в других выступлениях Орджоникидзе.

Выступления Серго пронизывали душевность, искренность, человечность. Один из ветеранов нашей партии, ф. Н. Петров, близко наблюдавший Орджоникидзе в Шлиссельбургской крепости, говорил, что его чертой была любовь к людям, любовь глубокая, человечная. С этим точным наблюдением перекликаются слова, сказанные самим Серго в 1925 году: «Наша партия — это союз друзей, и если бы не было у нас дружеского отношения между собой, любви друг к другу, мы не сумели бы проделать Великую Октябрьскую революцию»¹⁵.

Но эта любовь не была ни слепой, ни сентиментальной. Ее отличали требовательность и принципиальность. «Момент дружбы в политике не должен связывать» сказал однажды Орджоникидзе. «Единство нашей партии должно быть не обывательское, а на основе марксизма-ленинизма»— тоже его слова. Это его нравственный стержень, капитальная мысль, которой он был верен до последнего вздоха.

Искренность, правдивость, страстность

Автору этого очерка довелось не однажды слушать товарища Серго на всесоюзных съездах в Кремле, на многолюдных собраниях в Колонном зале Дома Союзов, в Большом зале Московской консерватории, на заседаниях Президиума ВСНХ СССР, коллегии Наркомтяжпрома, во время встреч руководителя советской промышленности с работниками предприятий. Могу подтвердить сказанное многими мемуаристами: выступления Орджоникидзе все равно, произносил ли он часовую речь или ограничивался коротким резюме, а то и репликой — никого не оставляли равнодушными. Эмоциональные, идущие из глубины горячего сердца, подчас расцвеченные веселой шуткой, они вместе с тем были доказательными и логичными.

Человек темпераментный, он, случалось, и вспылит, скажет резкость. Но не помню случая, чтобы кто-нибудь на него обиделся, потому что и в резком его замечании не было ничего оскорбительного, как не было и напраслины. Кто ж не знал, что на первом плане у наркома — интересы дела! Он многое мог простить, но никогда не мирился с ложью, обманом, очковтирательством.

Запомнилось мне заседание коллегии Наркомтяжпрома. Стоял вопрос о ходе строительства большого завода. Докладчики сыпали цифрами, демонстрировали графики. Выходило, что в невыполнении планов (а планы явно срывались) виноваты поставщики, смежники и прочие, но никак не управление стройкой.

Поначалу Серго слушал с мягкой улыбкой, потом нахмурился. Он задавал вопрос за вопросом, требовал уточняющих данных, сталкивал цифру с цифрой, факт с фактом, и вот уже зашатался, рассыпался «карточный домик» утверждений руководителей стройки.

Серго взял слово и сказал:

— Мы знали, что стройка отстает, потому и поставили отчетный доклад. Мы верили руководителям (жест в сторону начальника и главного инженера). Но достойны ли они доверия? Одни цифры выпятили, а другие припрятали. Это для чего же? Кого обманываете? Для чего это делаете? Чтобы скрыть свое неумение, свою неповоротливость? Или чтобы создать впечатление: вот как много мы работаем, из кожи лезем вон, а все другие нам не помогают, срывают графики?!

«Снимут, как пить дать, снимут...» — вздохнув, шепнул сосед справа, должно быть, строитель. Но нет, «оргвыводов» не последовало, Орджоникидзе не считал руководителей строительства «пропащими», он дал им возможность исправить ошибки.

Один из исследователей жизни и деятельности Г. К. Орджоникидзе приводит почти сходный эпизод. Шло заседание коллегии Наркомтяжпрома. Нарком сильно критиковал директора большого предприятия. Директор сидел бледный, не мог побороть волнения. Тут ему передали записку: «Чего ты приуныл? Ты ведь должен знать, что я ругаю только тех, от кого много жду. Выше голову! С. Орджоникидзе»¹⁶.

Истинный революционер, он и сам не прятался от критики. Вот, например, выдержка из его речи в Кузбассе (1933 год):

«Самокритика — это величайшее оружие в руках большевистской партии. Я знаю, как хозяйственники не любят самокритики... Когда заостряется самокритика на наших недостатках тяжелой промышленности, особенно большого удовольствия никогда не испытывал. Иногда бывало у меня и раздражение, но должен вам сказать: всегда самокритика была в пользу и Советской власти, и партии, и мне самому,— а я теперь уже не совсем молод»¹⁷.

Выступая перед трудящимися, Серго не постулировал, не наставлял, не поучал; он прежде всего стремился убедить слушателей в правильности того, о чем говорит. Из множества примеров приведем один. На собрании строителей Нижегородского (теперь Горьковского) автомобильного завода Орджоникидзе детально проанализировал ход строительных работ, отметил плюсы и минусы, сказал о не решенных еще задачах, и получалось, что впереди — громадный объем несделанной работы. Но поняли ли это слушатели, прониклись ли они мыслями, которые тревожат самого Серго? Он прямо сказал, что находится в состоянии «колоссальнейшего колебания» от того, что не знает, удалось ли ему убедить строителей и монтажников. И стал задавать аудитории вопрос за вопросом:

— Убедились ли вы, что еще не закончили завода?

— Представляете ли, что вам в короткий срок предстоит тяжелая работа?

Серго напоминает: построить корпуса, вывести коробки — только часть дела, главное — смонтировать оборудование, без этого коробки зданий никому не нужны.

— Мне говорят, что механосборочный цех красиво выглядит при солнце, а я говорю: установите оборудование, и я готов приехать в туманную погоду посмотреть на внутреннюю красоту этого цеха.

Эта искренность в обращении, этот доверительный тон, за которым не было ни грана позерства, привлекали к Орджоникидзе сердца, и авторитет его был непререкаем. Хозяйственники, инженеры, да и рядовые рабочие не боялись ему возразить, оспорить какое-либо его предложение, выдвинуть контрдоводы. Он с радостью поддерживал работников мыслящих, смеющих «свое суждение иметь», не робеющих вступить с ним в деловой спор.

Орджоникидзе жил жизнью партии и народа. Он часто выезжал на заводы, фабрики, шахты, стройки, в научные учреждения. Он ходил по цехам и отделам, появлялся в рабочих общежитиях и квартирах, подолгу беседовал с людьми, внимательно их слушал, отвечал, расспрашивал. Рабочим, специалистам, хозяйственным руководителям очень импонировала привлекательнейшая черта наркома — его демократизм, простота в общении, искренний интерес к тому, как и чем живут трудящиеся, каковы их настроения, что их волнует, тревожит, заботит.

Вот свидетельство одного тракторостроителя: «Целый час товарищ Орджоникидзе пробыл в отделении, переходя от агрегата к агрегату, непрерывно задавая вопросы и внимательно выслушивая ответы. Как сейчас помню, подходит к нему один из рабочих и спрашивает:

— Скажи, ты ВСНХ будешь?

Нарком улыбнулся:

- Я.

И у них началась беседа...»

Люди старшего поколения помнят, с каким трудом, с какими перебоями и издержками осваивались первенцы социалистической индустрии. Так было и на Сталинградском тракторном. Самый крупный тракторный завод в Европе советские люди соорудили в рекордно короткий срок. А вот пустить на проектную мощность, обеспечить нормальный процесс производства долго не удавалось. Центральные газеты регулярно помещали сводки выпуска тракторов, и из сводок видно было: производство то налаживалось, то неожиданно падало. Завод лихорадило.

В 1931 году сюда приехал Орджоникидзе. По обыкновению, он неторопливо и зорко присматривался к работе цехов, беседовал с рабочими и работницами, с мастерами, инженерами, хозяйственниками, составляя всестороннее и объективное представление о здешних делах. Именно объективное, потому что он был противником раз навсегда заданной схемы, предвзятых суждений. Он увидел и недоделки, и ошибки, и неорганизованность, даже растерянность. Но встретил и другое: массу способных людей. Многие из них. к сожалению, из-за неправильной организации труда теряли веру в собственные силы.

Выступая перед тракторостроителями, Серго не скрыл от них всего того, что его огорчило, но и не ограничился перечнем недостатков. Он, в частности, поделился одним своим наблюдением: «Вчера ночью я стоял около двух часов у конвейера и видел рабочего, который прямо-таки горящими глазами впился в трактор, сходивший с конвейера, и с величайшим наслаждением следил за ним. Это можно было сравнить с картиной, как отец ожидает своего первенца. Жена рожает, а он в тревоге, и радуется, и отчасти боится. Вот с таким же видом рабочий стоит, смотрит на конвейер и ожидает, когда сойдет с него трактор».

Сильный, выразительный образ! Гигантский завод переживает муки родов. Они всегда болезненны. Зато впереди — несравненная радость.

Не будет и малейшим преувеличением, если мы самого Серго отождествим с рабочим, который вдохновенным взором оглядывает громадную и величественную панораму социалистической индустриализации. Здесь уместно привести слова академика И. П. Бардина, бывшего главного инженера Кузнецкстроя и Кузнецкого металлургического комбината: «Серго отлично знал и очень любил металлургию. Это производство, связанное с риском, требующее быстрых решений, требующее, чтобы люди работали с огоньком, было близко натуре самого Серго»¹⁸.

Таким Орджоникидзе хотел видеть и своих соратников, «командиров производства» различных рангов. Он повторял: руководить по-коммунистически — значит осознавать всю меру своей ответственности за коллектив, не отворачиваться трусливо от реальной действительности, прямо глядеть правде в лицо. Он не скрывал своей неприязни к тем, кто готов был спрятаться за чужую спину. Он заметил однажды: «Вы прекрасно знаете, что я не принадлежу к числу тех людей, которые в трудных условиях готовы все взвалить на другого, а самому уйти в кусты. Какой же я буду большевик, если так буду поступать!»¹⁹.

Его знали тысячи людей в разных концах страны: в Москве и Ленинграде, на Кавказе и в Приднепровье, в Донбассе и на Урале, в Сибири и Средней Азии. Он и сам поименно знал огромное множество людей. Почти каждого, с кем он вновь встречался, Серго непременно называл по имени и отчеству или по фамилии. Феноменальная память? Да, конечно. Но в первую голову — уважение к человеку.

Ему отвечали тем же: уважением и любовью. Серго считали своим учителем не только те, кто хотя бы раз общался с ним, а и тысячи, тысячи, которые слышали его речи — на всесоюзных ли совещаниях, конференциях, съездах в Москве, на собраниях в заводском цехе или на шахтном дворе.

Чем объяснить громадное воздействие слова Орджоникидзе?

Какие бы выступления Серго ни перечесть, сразу бросается в глаза, что они лишены книжности, отвлеченности. Они принципиальны, насыщены фактическим материалом, обосновывающим тезисы оратора. Его речи и доклады убеждают, что оратор тщательно ознакомился с вопросом, а не явился поражать аудиторию словесным фейерверком.

Всегдашнее правило Серго: перед тем как выступить в такой-то аудитории, самому досконально вникнуть в дела данного коллектива.

Начальник Кузнецкстроя С. М. Франкфурт описал приезд на стройку наркома тяжелой промышленности. Первый день Орджоникидзе провел в цехах — в коксовом, доменном, мартеновском, прокатном. Это была не экскурсия, а основательное изучение производственного процесса нового, продолжающего строиться металлургического комбината. Следующий день он посвятил осмотру электростанции и города, сооруженного для строителей и металлургов, затем вновь вернулся в цехи, где был накануне,— коксовый, доменный и другие.

«Теперь,— рассказывает Франкфурт,— нарком еще более подробно стал знакомиться с ними. Снова говорил с людьми, расспрашивал, присматривался к тому, как они работают. Он как будто проверял вчерашнее свое впечатление.

И лишь после этого, суммировав свои наблюдения, Серго выступил на собрании партийного и хозяйственного актива Кузнецка. Он с удовлетворением отмечал достижения строителей и производственников. А вслед за тем, ссылаясь на точные факты, обнажил непродуманность, скверную организацию труда, пренебрежение к новой технике... Он напомнил, что Советское государство истратило много золота, чтобы приобрести за рубежом новейшее оборудование для Кузнецка. А как обращаются с этими ценностями? Рачительно ли их используют? Нет, плохо работает, например, рельсобалочный стан: «По вашим клетям идет еще не рельса, а заготовка к ней, и получается ерунда»».

Пример понадобился не ради шутки и не для «разноса», а для того, чтобы слушатели усвоили хоть и элементарную, но очень важную истину: «Хорошей машине нужен хороший уход... Проще говоря, хорошая техника требует хорошего работника, хорошего, грамотного инженера, техника, хорошо воспитанного рабочего. Очевидно, без этого ни черта не выйдет из хорошей машины»²⁰.

Теперь, спустя десятилетия, все это представляется само собою разумеющимся. Но напомним обстановку начала 30-х годов. Сооружались и пускались в ход сотни заводов и фабрик, шахт и рудников, нефтепромыслов и электростанций, нередко — в необжитых местностях. Предприятия были оснащены оборудованием, рассчитанным на прогрессивные технологические процессы. Возглавляли новые предприятия молодые хозяйственники; инженеров тоже не убеляла седина — большинство из них едва ли не вчера со студенческих скамей; рабочий класс пополнялся вчерашними пахарями. Ничего удивительного в том, что требовалось повседневное и настойчивое их воспитание, нужно было организовать, сплотить коллективы, политически просветить людей, научить их дружной, планомерной работе.

С методической точки зрения полезно подробнее рассмотреть речь наркома тяжелой промышленности на слете ударников в Магнитогорске. Время— 1933 год, первое лето второй пятилетки. Аудитория — отличники социалистического соревнования. Состав слушателей предопределял содержание и форму речи. Оратор прибегает к живым сопоставлениям и образам, употребляет народные слова, шутки — это нужно для оживления речи, усиления ее доходчивости.

С первых же фраз слушатели понимают, что нарком внимательно осмотрел строительные площадки и завод, составил себе определенное мнение и намерен говорить напрямик.

— Я постараюсь, товарищи,— заявляет он,— со всей откровенностью высказать свои впечатления, причем, если эти впечатления не совсем будут совпадать с вашими впечатлениями, то вы мне простите: я скажу так, как, мне кажется, обстоит дело.

Серго разъясняет магнитогорцам значение программного лозунга, сформулированного Лениным: догнать и перегнать передовые капиталистические страны также и экономически. Что это значит? — спрашивает .оратор. И отвечает: это вовсе не состязание в беге, нет,— догнать и перегнать мы должны в области науки, техники, производительности труда, притом ускоренными темпами.

Он напоминает, какой отсталой была страна еще совсем недавно. Серго знает: его слушают и вчерашние крестьяне. Не надо много цифр, достаточно двух: в 1928 году у нас в деревне было не то 8, не то 10 миллионов сох. А в странах капитала — тракторы, комбайны, автомобили. Не прадедовскими же сохами догонять капиталистов! Нужно вышибить соху первоклассными машинами. Три тракторных завода уже построены — в Сталинграде, Харькове, Челябинске. Путиловский завод в Ленинграде тоже выпускает тракторы.

Заводам, изготовляющим машины, нужен металл.

— Давайте перейдем к Магнитке,— предлагает оратор.

Слушатели отчетливо сознают значение громадного металлургического комбината, но наркому этого мало. Нужно, чтобы каждый из них представил себе, сколь многого можно добиться, если научиться видеть не только успехи, но и недостатки, научиться устранять их.

— Что мы имеем на Магнитострое? Построено немало. Когда смотришь на эту махину, сразу кажется, что сделано очень много. Но когда, товарищи, начинаешь подходить ближе, приходится сказать следующее: не все сделано так, как надо было сделать, и многое надо доделать.

Орджоникидзе называет факт за фактом, от них не уйти. Некоторые обнаруженные им недостатки столь вопиющи, что он вынужден воскликнуть: «Ведь это позор!»

Орджоникидзе переходит к позитивной части своей речи. Живыми штрихами обрисовал он вдохновенный, созидательный труд народа и тут же указал на роль п значение каждого передового рабочего в этом труде.

— Сохранилась,— говорит он,— одна картинка, показывающая, что три-четыре года назад здесь была голая степь. А сейчас на ее месте выросла гигантская стройка, в которую вложено уже полмиллиарда рублей²¹.

Нарком советует всем, кто его слушает: приобретите эту картинку, показывайте ее своим детям, воспитывайте их на ней.

В этом совете весь Орджоникидзе. Он политически просвещает нынешнее поколение рабочего класса, а видит уже и грядущее поколение, которое будет жить в другое время и решать другие, более сложные и увлекательные задачи строительства коммунизма. Ведь день сегодняшний несет на своих плечах день грядущий.

Н. Мор

---

¹ «Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника», т. 2, 1905— 1912. М., Политиздат, 1971., стр. 593.
² «Воспоминания о В. И. Ленине», т. 1. М., Политиздат, 1968, стр. 367.
³ Н. А. Семашко. Прожитое и пережитое. М., Госнолнтиздат, 1960, стр. 54.
⁴ «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК», изд. 8-е, т. 1. М., Политиздат, 1970, стр. 326.
⁵ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 48, стр. 50.
⁶ «Григорий Константинович Орджоникидзе (Серго). Биография». М., Госполитиздат, 1962, стр. 61.
⁷ Там же, стр. 62—63.
⁸ «Воспоминания о В. И. Ленине», т. 2. М., Политиздат, 1969, стр. 418.
⁹ «Шестой съезд РСДРП(б). Протоколы». М., Госполитиздат, 1958, стр. 31.
¹⁰ Г. К. Орджоникидзе. Статьи и речи, т. 1. М., Госполитиздат, 1956. стр. 66.
¹¹ Там же, стр. 109.
¹² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 43, стр. 198.
¹³ Г. К. Орджоникидзе. Статьи и речи, т. 1, стр. 126, 127.
¹⁴ Там же, стр. 214, 215.
¹⁵ Там же, стр. 410.
¹⁶ И. Дубинский-Мухадзе. Орджоникидзе. М., «Молодая гвардия», 1963, стр. 339.
¹⁷ Г. К. Орджоникидзе. Статьи и речи, т. 2. М., Госполитиздат, 1957, стр. 502.
¹⁸ «Известия», 18 февраля 1938 г.
¹⁹ Г. К. Орджоникидзе. Статьи и речи, т. 2, стр. 453.
²⁰ Там же, стр. 493.
²¹ См. там же, стр. 477.

<< Назад   Вперёд>>