История либерализма в России (1762-1914)

Законодательство Александра III. — Ограничение права собственности крестьян этими законами и решениями Сената. — Укрепление понятия о том, что наделы являются государственным фондом. — Причины, по которым правительство держалось за мир. — Распространение общественно-правовых понятий среди крестьян.

Представление о том, что задачей государства является обеспечение существования крестьян и вообще опека их, особенно укрепилось в царствование Александра III. Соответственно тенденция, выразившаяся в законах 1861 года,— дать крестьянам гражданские свободы и превратить предоставленную им землю в настоящую частную собственность, все более отступала на задний план. Земля, предоставленная крестьянам, все последовательнее рассматривалась как особый фонд, существующий для того, чтобы обеспечить существование крестьян как земледельцев. Это означало, что надо законом гарантировать существование этого фонда, а равномерное распределение самого фонда между крестьянами в известной мере тоже должно поддерживаться законом. Таким образом еще углублялась особая природа имущественно-правовых отношений крестьян, а это в свою очередь делало неизбежным обострение сословной обособленности крестьянства от всего остального населения империи. Издан был ряд важных законов, воплощавших эти тенденции, а сенатские постановления и решения, как мы уже видели, все дальше и больше развивали этот особый сословный крестьянский порядок. Среди законов надо здесь упомянуть следующие: закон от 18 марта 1886, ставивший препятствия делению подворного имущества среди членов двора; закон от 1889 года, создававший должность земских начальников и значительно расширявший полномочия волостных судов. Далее закон от 8 июня 1893 года, относительно перераспределения земли внутри мира, который между прочим постановлял, что всеобщее перераспределение должно происходить не реже, чем каждые 12 лет; закон от 14 декабря 1893 года, который очень осложнял всякую продажу наделов, даже если она проводилась через общины, а также делал почти совершенно невозможным выход из общины, отменяя статью 165 Положения о выкупе. Согласно этому закону и после выплаты полностью выкупной ссуды оставалось в силе ограничение права крестьянина распоряжаться своей землей. Таким образом, все эти ограничения стали постоянным элементом крестьянской собственности на землю.

Как уже было упомянуто, Сенат часто (не всегда) определял крестьянскую земельную собственность как собственность юридических лиц, т.е. двора и мира. Такое понимание было абсолютно чуждо крестьянам. Это не ускользнуло от внимания Витте. В Особом Комитете, о котором скоро будет идти речь, Витте сказал: «Наука говорит, что право собственности на общинную землю принадлежит сельской общине как юридическому лицу. Но в глазах крестьян (не понимающих, конечно, что такое юридическое лицо) собственник земли — государство, которое дает им, крестьянам- общинникам, земли во временное пользование»¹. Тут совершенно точно передается мнение и понимание вопроса крестьянами. Только Витте считал, что крестьяне лишь потому не принимают идею Сената, по которой земля — частная собственность мира как юридического лица, что им непонятно, что такое вообще юридическое лицо. Это объяснение Витте слишком поверхностно. Ничем не доказано, что крестьяне не в состоянии были понять, что такое юридическое лицо. Русские крестьяне всегда проявляли достаточное умственное развитие, а основные понятия гражданского права повсюду совпадают с принципами нормального человеческого разума. Основные институты гражданского права, т.е. права, существующего уже много тысячелетий, похожи на литургические тексты. И те, и другие могут быть предметом сложных научных, юридических или же богословских рассуждений, однако принципиальный смысл их вполне доступен и необразованному человеку.

Мнение крестьян, согласно которому предоставленная им земля — государственная, имеет гораздо более глубокие корни, чем неспособность понимать, что такое юридическое лицо. Это мнение уходит корнями в идеологию права крепостного строя, в правосознание, привитое крестьянству при этом строе и начавшее исчезать лишь весьма понемногу уже после освобождения, т.е. когда правосознание других сословий отошло уже очень далеко и полностью основывалось на правовых концепциях гражданского строя. По идеологии права крепостного строя, земля всегда была царской, т.е. государственной. Царь предоставлял землю крестьянам, а затем предоставлял крестьян с землей (или землю с крестьянами) дворянам. Крестьяне должны были кормить дворян для того, чтобы те могли служить царю. А дворяне должны были служить царю, их служба была повинностью их сословия и согласно идеологии крепостного строя на ней только и основывалось право дворянства на то, чтобы его кормили живущие на земле крестьяне — т.е., по сути дела, право «владеть» землей. Крестьянство никогда не признавало либеральной революции Екатерины, т.е. произведенное посредством Жалованной Грамоты 1785 года превращение дворянских поместий в частную собственность. Тем не менее оно не могло не признать, что это означало, до некоторой степени, превращение самих крестьян в собственность помещика.

По всей вероятности крестьянство смогло бы принять и это правовое изменение, но наверное только в том случае, если бы ему хоть как-то дали возможность пользоваться преимуществами либеральной правовой системы, если бы дали свободу экономической инициативе и предпринимательскому духу крестьян (то, о чем говорил Карамзин), а прежде всего если бы объявили настоящей и неотъемлемой собственностью их землю, предоставленную им в пользование. Об этом ведь думала уже Екатерина. При обращении крестьянской собственности в собственность постоянную, можно было бы оставить помещикам лишь известные, ограниченные права на эту землю, приблизительно в духе учения Монтескье о промежуточной власти, на которое ссылается Карамзин, а может быть в смысле тех политических прав, о которых говорит проект комитета Перовского. Такие права вскоре могли превратиться в административно-правовые полномочия, которые государство давало бы помещикам. Наверное параллельно с этим процессом проходил бы другой, а именно процесс укрепления крестьянской собственности и превращения ее в настоящую частную собственность. Однако в XIX веке почти ничто не было осуществлено из этих либеральных идей XVIII столетия. Поэтому нисколько не удивительно, что крестьяне оставались при своих старых убеждениях, т.е. в уверенности, что предоставленные им участки — часть громадного казенного земельного фонда, и что предоставляет им землю государство так же, как это делалось веками. По мнению крестьян, освобождение состояло в том, что они избавлены от барщины и от оброка, и это представлялось им вполне логичным и справедливым: ведь господ давно уже освободили от обязательной службы, еще с 1762 или с 1785 года. Если же они после этого добровольно вступали на государственную службу, то за это получали жалование наличными и поэтому не нуждались более в том, чтобы крестьяне их кормили. Но в отношении правового положения земли ничто не изменилось. Все было по-прежнему. Земля принадлежала царю, крестьянин ее обрабатывал и поэтому, вполне естественно, государство предоставляло крестьянину землю.

Только в этом правосознании и можно найти объяснение тому, что крестьяне отказывались заключать договоры с прежними хозяевами, предусматриваемые законами об освобождении, даже в тех случаях, когда договоры эти бесспорно и совершенно очевидно повели бы к значительному улучшению их экономического положения. Даже в тех случаях, когда договор означал, что участок земли не уменьшится, а при этом понизится оброк, крестьяне часто упрямо отказывались подписать его. Очевидно, их правосознание делало для них невозможным принять из руки помещика то, что они уже считали своим правом.

Поэтому представляется естественным, что крестьянство, руководимое сознанием, которое корнями уходило в крепостной строй, стояло на точке зрения, что предоставленные ему наделы являются государственным фондом. Гораздо более удивительно, что и представители правительства склонялись к такой концепции. Так например, тверской губернатор стоял именно на этой точке зрения. После отмены статьи 165 Положения о выкупе (отменена она была законом от 14 декабря 1893 года) в 1894 губернским комитетам между прочим задан был вопрос: желательно ли оставить за бывшими крепостными возможность выкупать свои наделы и с этой целью распространить и на них предписания о выкупе, содержащиеся в пункте 2 статьи 15 Положения о казенных крестьянах². Большинство комитета высказалось по этому поводу положительно. Тверской губернатор заявил, что он не согласен с мнением большинства³. Он представил особое мнение следующего содержания:

«Я не могу согласиться с мнением Совещания по вопросу о выкупе крестьянами участков из общинной земли: распространяя действие п.2 ст. 15 Положения о государственных крестьянах на помещичьих взамен ст. 165 Положения о выкупах, Совещание останавливается на полумере и, ставя ограничения для выкупа, допускает его все-таки в принципе. Мое глубокое убеждение заключается в том, что интересы и задачи нашей общины требуют непременно полной отмены права выкупать надельную землю. Мне представляется несомненным, что право выкупа идет вразрез с общинным пользованием, так как оно ведет к индивидуализации собственности; затем право это совершенно парализует общинное начало, так как выкупленный участок не составляет уже предмета общественного распоряжения; наконец, выкупленный участок может легко перейти в посторонние руки. Если Совещание считает общинную форму землевладения единственною, которая может спасти наше крестьянское население от пролетариата, то непоследовательно оставлять неустраненным то условие, которое может вести к разрушению общины. Если, затем, рассматривать настоящий вопрос с точки зрения государственных задач, то казалось бы возможным прийти к тому заключению, что личной собственности крестьян на надельную землю быть не может. Известно, что государство наделило освобожденных от крепостной зависимости землею, купленною государственными средствами у помещиков. Хотя вначале государство и стало по отношению к крестьянам в положение заимодавца и залогопринимателя, у которого крестьяне выкупали как будто бы свою собственность, но эти отношения уже давно видоизменились, и в настоящее время выкупные платежи составляют не более не менее, как поземельные налоги. Таким образом, надельная земля крестьян могла бы считаться собственностью государства, представляющего лишь общине право вечного пользования землею. На этом основании, в последнее время правительство в целом ряде мероприятий указало на то, что государство не отказывается от своего права собственности, и решило его сохранить за собою в интересах последующих поколении земледельческого сословия»⁴.

С такой концепцией, согласно которой наделы являются государственным фондом, связано было стремление взять под опеку сельскую общину как институт, который должен был обеспечивать равномерное распределение земли среди крестьян. При этом правительство было убеждено, что оно в таком своем понимании приблизилось к точке зрения самого крестьянства. По-видимому, ведомства и в самом деле придерживались мнения, что вышеупомянутые законы, изданные при Александре III, соответствуют желаниям крестьян. Губернское управление по крестьянским делам в Архангельске заявило: «Крестьяне с особенной радостью приветствовали закон от 14 декабря 1893 года, дозволяющий выкуп общинной собственности (отдельными членами общины для обращения его в личную собственность) лишь с согласия обществ»⁵. Это было, конечно, важным мероприятием в защиту сельской общины, а многие в то время были убеждены, что крестьянство очень держится за общину. Так, Екатеринославский совещательный комитет заявляет:

«Большинство крестьянского населения относится весьма сочувственно к общинной форме землевладения, ибо хорошо понимает, что община не только обеспечивает личное благосостояние крестьянина, но и его потомство, сирот, престарелых и увечных»⁶.
И Витте, который еще в 90-е годы пришел к убеждению⁷, что крестьянская собственность на землю должна быть преобразована согласно либеральным принципам, в воспоминаниях, написанных в самом конце жизни, пытается оправдать анти-либеральное законодательство Александра III тем, что оно было вдохновлено пафосом защиты слабейших, в духе идеологии православного государства, а следовательно исходило из идеи, глубоко укорененной в народном сознании. Витте пишет: «Императору Александру III ставится в укор... введение земских начальников — вообще введение принципа какого-то патриархального покровительства над крестьянами, как бы в предположении, что крестьяне навеки должны остаться таких стадных понятий и стадной нравственности... Это была ошибка императора Александра III, но тем не менее, я не могу не засвидетельствовать, что это была ошибка не только добросовестная, но ошибка в высокой степени душевная. Александр III относился глубоко сердечно ко всем нуждам русского крестьянства, в частности, и русских слабых людей вообще. Это был тип действительно самодержавного монарха, самодержавного русского царя; а понятие о самодержавном русском царе неразрывно связано с понятием о царе как о покровителе-печальнике русского народа, защитнике слабых, ибо престиж русского царя основан на христианских началах; он связан с идеей христианства, с идеей православия, заключающейся в защите всех слабых, всех нуждающихся, всех страждущих, а не в покровительстве нам... т.е. нам русским дворянам, и в особенности русским буржуа, которые не имеют того хорошего, того благородного, что встречается во многих русских дворянах»⁸. Возможно и даже очень вероятно, что Витте правильно излагает тут личные побуждения Александра III. Но нет никаких неопровержимых доводов, заставляющих верить, что законодательство Александра и представляет собой единственный правильный вывод из идеи православного государства. Наоборот, ряд мыслителей как в XVIII, так и в XIX веке утверждал, что идеал православного государства для практического применения требует проведения в жизнь либеральных реформ. Екатерина II, Карамзин, Сперанский, Александр II, Катков, Милютин могут быть названы самыми значительными представителями такого понимания. Если Александр III придерживался мнения, что единственный подход монарха к своим подданным, отвечающий идеалу православного государства, — патриархальная опека, это было его личное мнение или, вернее, его личная ошибка.

Действительные обстоятельства ни в коей мере не соответствовали этим идеальным представлениям. Наоборот, как раз положение слабых в сельской общине было просто жалким. В деревнях фактически не существовало никакого социального обеспечения.

Курский совещательный комитет оказался вынужденным констатировать, что «нуждающиеся в помощи почти всегда должны жить милостынеи»⁹.

На самом деле получалась не забота о слабых, а подавление сильных, которые всюду натыкались на препятствия. При перераспределении земли ее часто отнимали у наиболее работящих. Вследствие круговой поруки по налогам и выкупным ссудам сильные должны были платить за слабых, а далеко не всегда это означало — за несчастных, часто было — за лентяев, за пьяниц и мотов.

Со временем подход государства к этому вопросу стал отдаляться от крестьянского понимания его. Правительство защищало перед крестьянами понятие государственной собственности, в то время как в сознании крестьян начали уже укореняться либеральные идеи. Это — чрезвычайно интересный пример того, как законы, превращаясь в обычное право, проникают и в те области, в которых они формально не приметаются, причем происходит это не только без поддержки, а и с преодолением сопротивления со стороны государственной власти.

Вся эволюция жизненных условий крестьянства благоприятствовала этому процессу. Полной изоляции крестьянства от жизни других сословий, разумеется, не было и не могло быть, а ведь одна только такая изоляция и могла бы предотвратить подобное развитие. Наоборот, крестьяне все время и повсюду вступали в соприкосновение и прямой контакт с людьми, принадлежавшими к другим сословиям и знакомились с их правовым положением. Отчасти и сами они становились действующей стороной в таких правовых отношениях. Кроме надела, крестьянин мог приобретать еще другую землю и становился тогда ее собственником согласно статье 420 первой части X тома Свода.

Когда крестьянин находился в «отлучке» в городе и там работал в промышленности или в торговле, его правовые отношения определялись нормами всеобщего гражданского или торгового права. Да и вообще, когда крестьянин заключал договор с человеком другого сословия — т.е. лицом, не подлежащим юрисдикции волостных судов, — его отношения в связи с таким договором основаны были на постановлениях X тома Свода. Правовые отношения людей других сословий были у него, в общем, все время перед глазами, он мог все время наблюдать за их преимуществами и точно их оценивать. Дело в том, что ограничения права распоряжаться собственностью всегда представляются более справедливыми и вызванными обстоятельствами социального характера — именно тем, кто вводит их для других, чем тем, чья гражданская свобода таким образом урезывается. Поэтому совсем не удивительно, что крестьяне (во всяком случае многие из них), стремились к той гражданской свободе, которая предоставлена была другим сословиям. Крестьяне начинали отдавать себе отчет в преимуществах, которые возникли бы для них от превращения их имущества, и в первую очередь земли, в частную собственность согласно X тому Свода; также они начинали понимать, как выгодна была бы для них возможность строить свои отношения в связи с договорами на основах русского торгового права, а в случае споров иметь дело с образованными государственными и мировыми судьями, а не с темными членами волостных судов. В своей записке Витте приводит высказывание местного комитета, которое говорит, что до 1889 года, т.е. до тех пор, пока крупные споры решали не волостные суды, а мировые судьи, крестьяне прилагали все усилия «подтасовать» дело, чтобы рассматривал его именно мировой судья¹⁰.

Но и волостные суды нередко основывали свои решения не на местных обычаях, а на постановлениях X тома Свода или на сенатских решениях. На это указывал не только Витте, считавший это здоровым явлением¹¹, а и Редакционная комиссия, созванная в 1902 году с целью пересмотра законодательства о крестьянах. Об этой комиссии еще будет речь впереди. В отличие от Витте, она такой ход дел осуждала. При этом Редакционная комиссия указывала, что волостные суды избегают обосновывать свои решения обычаями не только в тех случаях, когда существование такого правового обычая сомнительно или трудно установить его подлинное содержание, но и в тех случаях, когда действительно налицо правовой обычай¹². Редакционная комиссия приписывала это безрадостное явление двум обстоятельствам: во-первых, влиянию волостных писарей, которые часто бывали родом не из той области, где работали; во-вторых, тому, что апелляционной инстанцией для волостных судов были уездные съезды. В уездных же съездах часто вообще не было членов, знакомых с местным обычным правом, так что было вполне естественно, что и рассматривая правовые отношения крестьян, уездные коллегии стремились к тому, чтобы применять нормы писанного закона.

Однако и редакционная комиссия отдавала себе отчет в том, что склонность волостных судов ссылаться на нормы закона скорее, чем на нормы обычного права, прежде всего вытекает из слаборазвитости и неопределенности крестьянского обычного права в России, что не дает достаточной основы для желаемой юридической уверенности, в то время как ссылка на ту или иную статью X тома Свода обычно дает правовым отношениям вполне четкое обоснование. Редакционная комиссия министерства внутренних дел, точка зрения которой вообще была противоположна точке зрения Витте, соглашалась с тем, что зависимость крестьян от помещиков во времена крепостного строя сильно помешала развитию крестьянского обычного права, поскольку имущественные отношения крепостных зависели от воли хозяина¹³. Витте далее указывал, что и у казенных крестьян обычное право не могло развиваться, поскольку они, согласно постановлениям X тома Свода, часть 2, статья 921 (изд. 1857 г.), как правило, находились в юрисдикции нормальных государственных судов и их правовые отношения подчинены были всеобщему гражданскому праву¹⁴.

Вследствие того, что крестьянское обычное право носило такой примитивный и неуверенный характер, за решениями волостных судов в тех случаях, когда они ссылались именно на обычай, часто стояли либо интересы влиятельной крестьянской группы внутри общины, либо финансовые или административные требования поставленных над крестьянами ведомств. Может быть именно потому, что такого рода «крестьянское обычное право» могло быть использовано как прикрытие стремлению правительства ограничить право крестьян распоряжаться своей собственностью и укрепить за данными крестьянам наделами определение государственного земельного фонда, и требовали так упорно от волостных судов, чтобы они в своих решениях придерживались обычного права, а ведавшие крестьянскими делами учреждения кассировали постановления волостных судов просто на основании того, что они содержат ссылку на какую-либо статью X тома Свода или на решения Сената по вопросам гражданского права¹⁵.

В своей записке Витте указывает на то, что нет никакой причины сомневаться в правдивости заявлений большинства местных комитетов (о которых будет идти речь в следующих главах), что «за истекший со времени освобождения период крестьянская среда постепенно прониклась началами общегражданского права, обычаи же, если они и существовали, забыты»¹⁶.

Витте даже говорит, что повсюду где еще существует обычное право, обычаи постепенно проникаются началами общегражданского права, прочно установившимися в народном правосознании¹⁷. В основе этого мнения Витте тоже лежат заявления подавляющего большинства местных комитетов. Таким образом Витте полностью соглашался со мнением местных комитетов, согласно которому крестьянство все больше принимает всеобщее российское гражданское право, положения X тома Свода, как обычное право и что начала гражданского права все больше овладевают правосознанием крестьян, формируя его и вытесняя элементы старого правосознания, выработанного крепостных строем.

В основе такой склонности все более принимать начала общегражданского права лежала та «тенденция к индивидуализации права», которую с большой ясностью видел Витте. Интересно, что тенденция эта проявилась не только в 90-е годы или в конце века, а уже в конце 60-х и в начале 70-х годов, как установила комиссия сенатора Любощинского.

Стремление крестьян к индивидуализации своих прав и в первую очередь к превращению своих наделов в частную собственность со временем все усиливалось вследствие того, что возрастал интерес крестьян к этому имуществу. В первое время после освобождения налоги и выкуп были больше, чем доход, получаемый от наделов. Можно было брать в аренду землю за меньшие деньги, чем выкуп. Поэтому крестьяне склонны были оставлять свои наделы и брать в аренду другую землю, или работать в городах. Поскольку крестьяне одной общины связаны были между собой круговой порукой, те, кто продолжал оставаться в общине, заинтересованы были в затруднении по возможности выхода из нее; не меньше, чем они, заинтересована в этом была и казна. Поэтому община готова была отпустить какого-либо своего члена, только если он соглашался безвозмездно отдать ей свое имущество. (Если речь шла о человеке, всегда исправно платившем налоги, то и на этих условиях община далеко не всегда бывала согласна). Конечно, тот член общины, земля которого не только не давала ему дохода, а, наоборот, стоила много денег, скорее всего был готов избавиться от нее хотя бы и совершенно безвозмездно. Но когда благодаря общему возрастанию цен значительно увеличилась как ценность наделов, так и доходы, которые возможно было получать с них, и крестьянские доходы стали превышать налоги и выкуп, наделы стали в глазах крестьян ценным имуществом. Они стали отклонять возможность отдавать общине, уходя из нее, свое имущество безвозмездно. Витте считает это совершенно естественным: «Каждый, кто имеет долг, охотно согласится на коллективную ответственность, примет поручителей и ответчиков... с другой стороны, каждый, кто имеет имущественное право, будет стремиться к полному обладанию им без соучастников... Все это слишком по-человечески»¹⁸.

Пока земельная собственность представляла собой тягло и пока свобода передвижения крестьян ограничена была круговой порукой, а также ограничительными постановлениями о паспортах, владение должно было неизбежно основываться на началах коллективных и трудовых¹⁹. Ведь эти начала полностью совпадают с сущностью общественно-правовой обязанности, которая сначала и была главным моментом и подлинной причиной для использования данной крестьянам земли, т.е. так называемой крестьянской земельной собственности. Но после экономической эволюции, о которой только что шла речь, и после того, как в связи с этой эволюцией обязательства, возложенные на крестьян, стали лишь сопроводительным элементом их владения землей, общественно-правовой характер этого владения неизбежно должен был быть воспринят крестьянами как узы.

Возникла потребность завещать или передавать ближайшим родственникам свои земельные владения, даже в том случае, если родственники эти «в отлучке» в городе. Возникла потребность делить подворное имущество по мере того, как растет семья. Главным образом, возникла потребность ликвидировать, т.е. продавать свое имущество при выходе из общины. Но не было законного пути для крестьянина для всех этих правовых дел. Витте пишет: «Крестьянин оказался лишенным возможности ликвидировать свое имущество при выходе из общества в порядке, обеспечивающем юридическую силу заключаемого договора»²⁰. Вследствие этого образовались всякие «неофициальные» пути для таких сделок, которые Витте иронически называет «обычными», употребляя это слово в кавычках²¹. Надо сказать, что ирония тут неуместна. Это было на самом деле обычное право, порожденное правом писанным: обычное право, по словам того же Витте, пронизанное началами всеобщего гражданского права. Только оттого, что правительство отклоняло возможность построить правовые отношения крестьян на постановлениях гражданского права, это обычное право не признавалось правительством. А из этого в свою очередь вытекало, что правовые отношения, построенные на таком обычном праве, лишены были юридической защиты. Так например, договоры, заключенные по обычному праву, могли оставаться в силе, только если обе стороны были совершенно лояльны и вообще никогда не доходило до правового спора. Ведь волостным судам вышестоящие инстанции запретили считать законными правовые отношения между крестьянами, возникшие на основании постановлений X тома Свода.

Важно еще следующее: обычное право стало необходимым не только потому, что не было законных и правительством признанных путей для вышеупомянутых правовых сделок, а и потому, что такие пути не могли никак развиться, даже очень постепенно вытекая из существующего признанного обычного права. Институты частного права не могли пускать корней на почве общественно-правовой. Витте спрашивает: «Но можно ли основываться на порядках несения тягла... на приемах, обеспечивающих исправное его выполнение, и на этих началах конструировать вещное право, институты дарения, выдела, продажи, завещания, наследования и т.д.? »²². Эта тенденция к индивидуализации права, к превращению крестьянских наделов в частную собственность в смысле общегражданского права, иными словами к замене общественного права правом частным в области крестьянской земельной собственности, была тенденцией в направлении свободы. Значит, русские крестьяне вполне инстинктивно стремились к осуществлению в своей жизни той гражданской свободы, которая появилась бы в системе их правовых отношений вследствие введения в них начал гражданского права.

И этот аспект проблемы был совершенно ясен Витте. Он пишет: «Нельзя же смотреть на последнее (т.е. общегражданское право) как на систему норм, принуждающих граждан определять свои частно-правовые отношения непременно так, а не иначе. Напротив того, совершенная система гражданского права дает очень широкие рамки, в которые отношения укладываются соответственно доброй воле и особенностям данного конкретного случая. Гражданское право изобилует так называемыми дозволительными нормами, на применении коих закон нисколько не настаивает, а только предлагает известное определение и имеет в виду, что, если граждане не сделают никакого постановления относительно своих юридических отношений, то, значит, хотят подчиниться закону, применить его к себе.

В противоположность этому, построение крестьянского права на началах тяглового периода их правоотношений неизбежно выразится в многочисленном ряде норм повелительного и запретительного характера: такова уже природа этих начал, ибо все они касаются не прав, а публично-правовой обязанности, которая, как и всякая обязанность, регламентируется принудительными нормами.

При современном положении крестьянского экономического быта подобная принудительность норм внесет чрезвычайное стеснение в область хозяйственной самодеятельности и инициативы, между тем как общее гражданское право даст необходимый для них простор, и в этих пределах свободно уместятся многие из действительно существующих обычаев»²³.

---

¹ По Зайцеву. Административное право, стр. 238.
² Статья 15 Положения о казенных крестьянах. В ней постановлено, что земля, находящаяся во владении сельской общины, может быть передана отдельным домохозяевам только с согласия 2/3 членов общины, имеющих право голоса. При этом учитывается и сумма налогов, которые причитаются с передаваемого участка. О выкупе ср. ст. 165 Положения со статьей 151.
³ В Своде заключений губернских совещаний по вопросам, относящимся к пересмотру законодательства о крестьянах (Петербург, 1897, 4 т.), имя губернатора не указано. Я предполагаю, что в то время губернатором тверским был Ахлестышев. См. Воспоминания Петрункевича, стр. 251. Важно указание Петрункевича на то, что Ахлестышев стал тверским губернатором в связи с назначением Дурново на пост министра внутренних дел. Это заставляет думать, что он разделял взгляды Дурново, а следовательно в своей записке выражал тогдашнее мнение правительства.
⁴ «Свод заключений губернских Совещаний по вопросам, относящимся к пересмотру законодательства о крестьянах». СПб, 1897, т. 3, стр.214.
⁵ Там же, стр. 194.
⁶ Там же, стр. 148.
⁷ В 1894 году Витте еще защищал сельскую общину в записке, отрывки из которой
опубликованы были в 1903 году сборником Освобождение в Штутгарте, стр. 72 и далее.
⁸ Витте. Воспоминания. Эпоха Александра II и Александра III. Берлин, 1923, стр. 374 и далее.
⁹ Свод заключений губернских Совещаний, т.З.
¹⁰ Витте. Записка. Пб, 1904, стр. 59.
¹¹ Витте, там же, стр. 27 и далее.
¹² МВД. Труды редакционной комиссии по пересмотру законоположений о крестьянах, т. 1. Пб, 1903, стр. 64 и далее. В дальнейшем указывается как МВД.
¹³ МВД. Стр. 63. Витте. Записка, стр. 72.
¹⁴ Витте. Записка, стр. 72. Только правовые споры о мелких предметах, не превышающих ценности в 15 рублей, решались так называемыми расправами, существовавшими в волостях казенных крестьян. Насколько мне известно, однако, им не запрещалось обосновывать свои решения нормами общего гражданского права.
¹⁵ Витте. Записка, стр. 27.
¹⁶ Там же, стр. 73.
¹⁷ Там же, стр. 76.
¹⁸ Там же, стр. 75 и далее.
¹⁹ Витте. Записка, стр. 74.
²⁰ Там же, стр. 44, см. также стр. 42 и далее.
²¹ О том, что незаконным образом имело место не только отчуждение, но и деление
земельных участков, мы узнаем и из отчетов совещаний за 1894 год.
²² Витте. Записка, стр. 74.
²³ Витте, там же, стр. 77 и далее.

<< Назад   Вперёд>>