Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика

Главная стратегическая цель консерватизма как политического течения -укрепление самодержавия - требовала пересмотра реформ 60-х годов и разработки планов ликвидации их последствий. Исторический прогресс консервативная мысль понимала как «собирание власти», «ее концентрацию», а преобразования Александра II угрожали принципу единодержавия, внеся в государственную систему противоречия, нарушив ее дореформенную целостность и монолитность. Новые установления и учреждения - автономия университетов, местное самоуправление, независимый суд, по выражению Каткова, вели к многовластию, подрывая устои верховной власти, призванной быть по своей природе всеохватывающей, всепроникающей и неделимой. Охранители оценивали преобразования 60-х годов как чуждые органическому развитию страны, сделанные по западным образцам и потому вредные. Даже те из них, кто в свое время поддерживал в определенной степени реформы, доказывали, что следовало не ломать старую систему, а совершенствовать ее, не подвергая рискованным нововведениям, несовместимым с ее принципами. Таков был лейтмотив выступлений К.П.Победоносцева, М.Н.Каткова, В.П.Мещерского. «Мягкие» консерваторы, не отрицая необходимость реформ, утверждали, что они проводились неправильно, в спешке, с ненужной быстротой, не будучи тщательно подготовлены и согласованы с основами государственной жизни империи и ее традициями. Такие как П.А.Валуев, И.И.Воронцов-Дашков, А.А.Половцев требовали серьезных корректив к нововведениям 60-х годов, сходясь с ортодоксами в том, что оставлять их без изменения невозможно. Однако и в среде крайних консерваторов, где раздавались призывы «уничтожить зло с корнем», отдавали отчет в неосуществимости коренной ликвидации преобразований Александра II. «Законодательством минувшего 25-летия до того перепутали все прежние учреждения и все отношения властей, внесено в них столько начал ложных, не соответственных с внутренней экономией русского быта и земли нашей, что надобно особливое искусство, дабы разобраться в этой путанице. Узел этот разрубить невозможно, необходимо развязать его, и притом не вдруг, а постепенно» - делился своими соображениями К.П.Победоносцев с Александром III¹. Царь и сам, как истинный консерватор, не был сторонником «разрубания узлов». Радикальных мер - «хирургического вмешательства» - требовал в печати М.Н.Катков, но и он понимал опасность крутой ломки уже прижившихся узаконений и учреждений. Катков не уставал доказывать, что нельзя остановиться на результатах «завещанных двадцатилетием реформ, которые всего коснулись, все подвергли вопросу... Верно то, что требуется ряд законов, отчасти преобразовательных, отчасти согласительных. Дело преобразования должно идти вперед, вопрос только в том, куда, в какую сторону»² Для идеологов консерватизма ответ на вопрос будущего развития страны был один: они видели его в наступлении на реформы прошлого царствования, в контрмерах против них.

Контуры общего плана контрреформ вырисовываются уже в первые дни царствования Александра III - в дебатах по поводу «конституции» М.Т. Лорис-Меликова, в выступлении Победоносцева и других консерваторов, отмечавших пагубные последствия всех преобразований Александра II для страны.

Сменивший Лорис-Меликова на посту министра внутренних дел Н.П.Игнатьев вскоре был признан непригодным для претворения в жизнь реставрационных планов. Честолюбивый, ищущий популярности граф Игнатьев поддался влиянию близких ему славянофилов и взялся подготовить созыв Земского собора. Вознамерившись получить согласие императора, новый министр приурочил созыв выборных от всех сословий к предстоящей коронации и одновременно к 200-летию этого учреждения. Игнатьев с энтузиазмом доказывал, что Собор сделает коронацию особо праздничной и значительной, явившись волеизъявлением народа в пользу самодержавного правления, своеобразной санкцией его. Избранный на основе высокого имущественного ценза, Земский собор обеспечил бы первенство крупных землевладельцев. Из 4 тыс. выборных 1 тыс. предполагалась от крестьян. Как доказывал И.С.Аксаков, план этот, будучи реализован, посрамит все конституции в мире, представляя собой «нечто шире и либеральнее их и в то же время удерживающее Россию на ее исторической, политической и национальной основе». Созыв ритуального по своим задачам Собора, не получившего даже, как объяснял царю Игнатьев, законосовещательных функций, должен был заставить «замолкнуть всякие конституционные вожделения»³.

Неопределенность положения молодого монарха, еще не сориентировавшегося в расстановке сил, способствовала его благосклонному поначалу отношению к плану министра. Однако о затее Игнатьева узнал Катков, у которого в министерстве внутренних дел были свои осведомители, и первым поднял тревогу. Зашевелилась консервативная группировка во главе с Победоносцевым. В то время как обер-прокурор Св.Синода и его соратники воздействовали на царя при непосредственных контактах с ним, убеждая в опасности замысла Игнатьева, Катков развернул в печати кампанию против министра. «Если наше правительство кому-то кажется слабым, нуждающимся в сборе людей, которые сами не знали бы, зачем они призваны, не следует ли искать причин этой слабости в неспособности ее случайных органов?» Газета Каткова обращала внимание на сходство плана созыва Земского собора в лице выборных от земли русской с самыми крамольными помыслами. «Разве не того хотели Желябов и Нечаев?» - вопрошал он, имея в виду требование созыва Учредительного собрания, выдвинутое «Народной волей»⁴. В подкрепление публицистических выступлений Катков обратился и с письмом к Александру III, доказывая рискованность для самодержца затеи с Земским собором. «При государственном маразме всякая интрига, всякое враждебное дело могут иметь успех» - внушал он царю, не церемонясь, как видим, в выражениях⁵ Впрочем, зная взгляды царя, можно было не сомневаться, что слова о государственном маразме будут отнесены к наследию Александра II.

27 мая 1882 г., напутствуемый консерваторами и разделявший уже их тревоги, Александр III созвал в Петергофе совещание, на котором план Игнатьева был резко осужден: К.П.Победоносцев, И.Д.Делянов и М.Н.Островский дали ему самую негативную оценку. Император решительно заявил, что не согласится на созыв собора. Консерваторы могли торжествовать.

После отставки Н.П.Игнатьева, с назначением на пост министра внутренних дел графа Д.А.Толстого надежды на «черный передел» реформ 60-х годов получили реальную опору. Само имя Толстого, по словам Победоносцева, служило «знаменем известного направления». В обществе оно было синонимом крайнего, ортодоксального консерватизма, отождествляемого с прямой реакцией. Победоносцеву, как и царю, были известны «громадные недостатки» бывшего министра просвещения: алчность, лживость, мстительность. Но его твердая приверженность самодержавной системе, фанатическая ненависть к независимой мысли, не укладывающейся в рамки казенного миросозерцания - все это делало Д.А.Толстого вполне подходящим для проведения жесткого, бескомпромиссного курса на завоевание властью позиций, оставленных в прошлое царствование. Выдвинутый консервативной группировкой в «верхах», поддерживаемый ею, Толстой и повел наступление на общественные достижения 60-х годов.

Выполнявший роль организатора консервативных сил, Победоносцев был озабочен их расстановкой на ключевых постах. Обер-прокурор Святейшего Синода пристально следил, чтобы из соответствующих министерств и высших государственных учреждений были изъяты те, кто «подвержен либеральным галлюцинациям», и поставлены люди пусть «не очень больших способностей», но «имеющие здравые понятия об отношении властей». Так, в 1-й департамент Сената он рекомендует Д.А.Толстому взять Н.П.Семенова, Н.О.Тизенгаузена, Э.В.Лерхе, М.Ф.Гольтгоера, Ф.М.Дмитриева.

Соответственно, Константин Петрович советовал изъять из 1-го департамента А.П.Сабурова, В.А.Арцимовича и особенно настаивал на удалении Н.С.Абазы и С.А.Мордвинова⁶.

Первой под удар консервативных сил попала университетская реформа 1863 г. Пересмотр университетского устава, подготовляемый еще в 70-е годы Н.А.Любимовым при участии М.Н.Каткова, ждал своего часа, отложенный в связи с отставкой Д.А.Толстого. С назначением последнего министром внутренних дел создавались все условия для контрреформы. Проект нового устава для университетов предусматривал ликвидацию университетской автономии. Ректор и декан должны были не избираться из среды профессуры, как следовало по правилам 1863 г., а назначаться Министерством просвещения. Введение государственных экзаменов ставило под контроль не только студентов, но и преподавателей. Авторы проекта исходили из того, что только полностью «огосударствленный» университет сможет формировать нужные самодержавию научные и чиновничьи кадры, казенную интеллигенцию.

Оппозиция проекту университетской контрреформы оказалась более значительной, чем могли предполагать сторонники ее проекта. Ее составили в Государственном совете не только бывшие либеральные администраторы (Д.А.Милютин, А.А.Абаза, М.Т.Лорис-Меликов), бывшие министры просвещения (А.В.Головнин, Е.П.Ковалевский, А.П.Николаи), сенаторы Н.И.Стояновский, Д.Н.Замятнин и К.К.Грот, министр финансов Н.Х.Бунге, министр юстиции Д.Н.Набоков. Проект нового устава не приняли и некоторые консерваторы во главе с К.П.Победоносцевым (П.А.Валуев, И.И.Воронцов-Дашков, А.А.Половцев). Ряд высших чиновников Министерства Просвещения также оказались его противниками.

Охранители вполне сходились в том, что университет - дело государственное, профессора - должностные лица, находящиеся на коронной службе и должны быть подведомственны Министерству просвещения. Но если никто не оспаривал необходимость назначения ректоров и деканов министром, то по вопросу о государственных экзаменах в консервативной группировке произошел раскол.

Противником этого пункта выступил Победоносцев. Разделяя взгляды Каткова на необходимость подчинения науки потребностям государства, бывший университетский профессор устрашился столь полного принесения ее в жертву политическим целям, как это предусматривал новый устав. «Благонадежность» фактически выдвигалась более важным критерием оценки преподавания, чем его научный уровень. «Храмы науки» грозили превратить, по выражению П.А.Валуева, в «высшие полицейско-учебные заведения»⁷.

Победоносцев настаивал на том, что экзаменовать студентов должны сами преподаватели, а не назначенные министерством просвещения чиновники. Он доказывал, что отделение экзаменов от преподавания резко снизит уровень образования: найти компетентных чиновников в достаточном количестве будет трудно. Студенты начнут пренебрегать лекциями, профессура будет оскорблена недоверием. Убеждая, что «экзамены нельзя вынести из стен университета», обер-прокурор Синода признавал государственный характер только для экзаменов при принятии на казенную службу⁸. Склоняя на свою сторону министра просвещения И.Д.Делянова -единомышленника Каткова, - Константин Петрович предрекал, что в случае принятия нового устава «последует такой в деле народного просвещения крах», что и сам виновник реформы Делянов не переживет его⁹.

Между тем Катков видел ключ к университетской контрреформе именно в государственных экзаменах. Профессура для него была частью интеллигенции, в которой идеолог консерватизма привык видеть самый неблагонадежный слой общества. «Большая ошибка думать, что волнения возникают между студентами в их среде или заносятся в нее какими-то посторонними агитаторами, а профессора только по слабости [вставлено: из страха перед студентами - В.Т.] потворствуют им и либеральничанием заслуживают их благосклонность. Эти явления происходят из профессорской среды, оттуда возбуждаются, и здесь надо искать их корни»¹⁰.

Передовые «Московских ведомостей» неутомимо доказывали непригодность университетского образования, основанного на принципах автономии, для подготовки государственных служащих - чиновников и преподавателей. Еще более важным для агитации в пользу контрреформы было утверждение несовместимости университетской автономии с общими государственными основами. Реформу 1863 г. Катков определил как «опыт конституционного режима в самодержавном государстве»¹¹.

Принципы нового устава университетов не менее рьяно защищал в печати и один из авторов его проекта - Н.А.Любимов. Консервативный профессор не признавал за университетами права на автономию, поскольку они «учреждены правительством, черпают главные средства свои из Государственного казначейства, в своих решениях по сколько-нибудь важным делам управления связаны необходимостью начальственного разрешения». Университеты, по его словам, должны стать частью учебного ведомства во главе с министром¹².

Осенью 1882 г. Н.А.Любимов, назначенный членом Совета министра народного просвещения, переселяется в Петербург, откуда систематически отправляет в Москву Каткову реляции о продвижении проекта нового устава.

Издания Каткова несли главную тяжесть борьбы за уничтожение университетской автономии, но редактор сознавал, что общественное мнение не на их стороне. С консервативной прессой по университетскому вопросу полемизировали такие либеральные издания, как «Голос», «Новости», «Русский курьер», «Вестник Европы». Однако идейная дискуссия не была главным средством достижения цели для идеолога консерватизма и его соратников. Едва ли не большую значимость придавали они закулисной - организационной и тактической - деятельности в высших правительственных сферах. Сохранившиеся «всеподданнейшие» записки и письма Каткова Александру III, посвященные университетскому вопросу, свидетельствуют о систематическом давлении консервативной группировки на царя¹³. Между тем на пути к цели, мешая обратить царя в безоговорочного сторонника контрреформы, встал Победоносцев, в свою очередь пытавшийся воздействовать на Александра III.

Позиция обер-прокурора Св.Синода явилась неожиданностью для многих в «верхах»: его знали как убежденного противника устава 1863 г. Первые сигналы о критическом настрое Победоносцева по отношению к важным пунктам нового устава Катков получил в начале 1882 г. от консервативного чиновника министерства просвещения А.М.Гезена - постоянного своего корреспондента и сотрудника катковских изданий. Столь же консервативный А.И.Георгиевский - товарищ министра просвещения -доносил в письмах о высказываниях Константина Петровича против государственных экзаменов¹⁴.

Склоняя Победоносцева на свою сторону, группировка Толстого-Каткова не стремилась опровергнуть его доводы: усилия были направлены на усовещевание того, кого консерваторы привыкли считать лидером. Его стыдили, растолковывая, «куда и с кем он идет», укоряли тем, что он оказался в одном стане с давними противниками, призывали стать в ряды единомышленников, не нарушая их сплоченности. «Не такое ли теперь время, чтобы всем честным и здравомыслящим в политическом отношении людям более всего стараться о крепком и видном для всех между собой единстве?» - вопрошал старого соратника Катков. Он предупреждал, что «неудача этой законодательной меры отзовется не на одних университетских, но и на всем нашем государственном деле». Ответ обер-прокурора Св.Синода был непреклонным: «От нового устава я вижу не пользу, а вред для того самого начала, во имя коего реформа задумана»¹⁵.

Раскол в консервативной группировке усилил позиции противников университетской контрреформы. Ее защитники в Государственном совете (И.Д.Делянов, П.А.Шувалов, М.Н.Островский, Т.И.Филиппов) выглядели жалко и беспомощно на фоне блестящих выступлений своих оппонентов, которых оказалось подавляющее большинство¹⁶.

Александр III поначалу решил отложить рассмотрение университетского вопроса до осени. Однако консерваторам не терпелось ввести новый устав уже в предстоящем учебном году, и под их нажимом царь созвал совещание в августе 1884 г. в Ропше, куда вместе с защитниками проекта был приглашен и К.П.Победоносцев. Доводы Константина Петровича о неизбежном падении уровня образования не казались царю столь уж важными. Ближе и понятнее ему была позиция приверженцев полного огосударствления университетов. Победоносцев в ходе обсуждения присоединился к сторонникам нового устава, оговорив лишь некоторые уступки. «Вице-император», как его называли в начале царствования Александра III, умел стоять один против всех, когда чувствовал поддержку царя. Пойти против его воли - даже в союзе с подавляющим большинством Государственного совета - Константин Петрович не решился. Впрочем, вопрос, на котором разошлись мнения консерваторов, был решен компромиссно. Наряду с экзаменами государственными, оставались и факультативные, принимавшиеся профессурой.

Устав 1884 г. резко ограничивал автономию университетов, усиливая власть над ними попечителей учебных округов и министерства просвещения. Должности ректора, декана, профессоров замещались отныне по назначению министра.

Консерваторы довольно дружно приветствовали новый устав университетов. Спор вокруг него в их среде был по сути спором о степени допущения академической свободы, о возможных пределах независимости науки. Все они были согласны в понимании ее роли как прикладной, обслуживающей нужды государства, а потому подлежащей в своем развитии государственному контролю и вмешательству.

И хотя проект устава претворился в жизнь не во всей «полноте и чистоте», по-своему удовлетворен был и один из вдохновителей контрреформы - Катков. Он воспринимал устав 1884 г. как «первый органический закон нового царствования», устраняющий «призрак фальшивого самоуправления», подчеркивая его далеко идущий смысл. «Новый университетский устав - говорилось в специальной передовой "Московских ведомостей", - важен не только для одного учебного дела, он важен еще потому, что полагает собою начало новому движению в нашем законодательстве; как устав 1863 года был началом системы упразднения государственной власти, так устав 1884 года предначинает собою возобновление правительства, возвращение властей к их обязанностям». «Предначинание» это должно было открыть наступление и на другие реформы с целью восстановления самодержавного управления «во всей полноте и неутесненности». «Итак, господа, встаньте, - злорадно и торжествующе обращался Катков к тем, чьи надежды на либерализацию не сбылись, -правительство идет, правительство возвращается»¹⁷.

Торжество «Московских ведомостей» и «Гражданина» по поводу установления в университетах «надзора государственной власти» и «выдворения вон» академической свободы поддержки в обществе не получило. Ущемление университетской автономии было встречено недовольством не только либеральной профессуры, но и частью профессоров консервативной ориентации¹⁸. Общественному мнению издания Каткова пытались противопоставить опыт европейской политики высшего образования. Ссылаясь на «передовую мысль» Запада, охранители уверяли, что там университеты признаны правительственным делом и обязанностью властей считается «регулировать организацию университетского образования». Особо отмечались рекомендации западных консерваторов (а именно они представляли «передовую мысль») об отделении экзаменов от преподавания¹⁹.

Об оценке европейской общественностью политики самодержавия в области высшего образования можно судить по передовой лондонской «Таймс», посвященной университетской контрреформе в России. Намеченный российскими консерваторами план преобразования университетов назван здесь чудовищным: по мнению газеты, их лучше вовсе закрыть²⁰.

С годами и в среде консерваторов все больше осознавалось, что контрреформа 1884 г. не достигла цели, оказалась несостоятельной: она не предотвратила роста студенческого движения и все сильнее втягивала профессуру в оппозицию к власти. Анализируя последствия контрреформы, П.А.Капнист (попечитель Московского учебного округа) писал, что устав 1884 г., «имевший прежде всего в виду усиление власти в университетах, лишил ее в сущности прочной опоры и повел в конце концов к полной дезорганизации университетов»²¹.

Единственной из реформ царствования Александра II, на которую консерваторы не покушались, была реформа 1871 г. «Самая безукоризненная, самая благонадежная» в глазах охранителей²², она так и не вошла «органически», как было задумано, в русскую жизнь, возбуждая протест, то глухой, то более явственный. Обязательная для гимназий классическая система образования с ее сосредоточенностью на древних языках и математике не соответствовала все возраставшим и многообразным общественным потребностям в век естествознания и технического прогресса.

Трудности обучения, высокая плата, протяженность гимназического курса должны были служить своеобразным регулятором социального состава учащихся и средней и высшей школы: путь в университет шел только через классические гимназии. Однако консервативная мысль стремилась обосновать новые ограничения доступа к образованию, превратив его в привилегию для высших слоев. Государственный секретарь

А.А.Половцев, считавший себя весьма прогрессивным и нередко критиковавший крайние позиции консерватизма, размышлял в дневнике о нуждах образования в общем духе охранителей. Он убежден, что низшим слоям изначально не нужно то обучение, которое должны получить его дети - ведь жизненные пути у них будут совсем разные.

Покушение на царя 1 марта 1887 г., предпринятое группой А.И.Ульянова, резко усилило подобные настроения среди консерваторов разного толка: студенты, входившие в террористическую фракцию «Народной воли», были в основном из разночинцев. Уже 4 марта в письме к Александру III Победоносцев отнюдь не риторически задавался вопросом «Отчего у нас так много обезумевших юношей?». Он давал на него весьма категорический ответ, усматривая причину неблагополучия в принципе всесословности образования: «Мы ввели у себя ложную, совсем не свойственную нашему быту систему образования, которая, отрывая каждого от родной среды, увлекает его в среду фантазий, мечтаний и несоответственных претензий...»²³

Победоносцев выражал не только свое мнение - он опирался на ряд писем и записок, полученных после 1 марта 1887 г. Некто Д.Ф.Щеглов, прослуживший 12 лет в системе министерства просвещения (директором новочеркасской и одесской гимназий) требовал «оздоровления» средней школы, искоренения в ней либерального духа. Он призывал спасти общество от «негласной конституции», при которой дело образования ведется «не так, как того требует общее направление государственной политики». Письмо Щеглова с пометкой «Конфиденциально» содержало прямой донос на товарища министра просвещения, князя М.С.Волконского, который, по словам автора, приобретал все более опасное влияние на министра И.Д.Делянова²⁴.

Между тем М.С.Волконский, придерживающийся самых консервативных убеждений, уже в марте 1887 г. отправил царю записку о мерах для «коренного изменения состава учащихся» в средней и высшей школе, предлагая запретить прием в высшие и средние учебные заведения детей «крестьянина, казака, рядового, лакея, дворника, прачки»²⁵.

Щеглов, обличавший товарища министра в либерализме, оказался прав в одном - И.Д.Делянов действовал в полном согласии со своим помощником. В июле 1887 г. был издан циркуляр министра просвещения с целью урегулировать социальный состав учащихся. Он предписывал не принимать в гимназии «детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и т.п.». По-своему решал вопрос, «как сделать, чтобы самый малый процент молодежи тянулся в гимназии и в университеты», князь В.П.Мещерский. Он предлагал в виде экстренных мер закрытие С-Петербургского университета, прекращение приема в 150 гимназиях (оставив по 1 гимназии на 2 губернии). Высвободившиеся средства князь советовал направить на профессиональные и ремесленные школы²⁶. Циркуляр «О кухаркиных детях», как его прозвали в обществе, сильно подорвал престиж правительства. Либеральная печать подчеркивала его противоречие с действующим законом, не устанавливавшим для обучения сословных преград. Доказывалась и вздорность обвинений в испорченности детей из социальных низов. «Из среды беднейших гимназистов пополняется многочисленный класс репетиторов, и это уже дает право утверждать, что бедность не только не составляет помехи ученью, но позволяет даже соединить школьные занятия с постоянной работой...»²⁷

Записывая в дневнике, что циркуляр Делянова «возбуждает в обществе негодование и смех», А.А.Киреев осуждает его за «нелепость» весьма своеобразно, считая, что можно было бы «достигнуть желаемого результата без публикации», установить при поступлении в гимназии серьезный экзамен по французскому языку, хорошим манерам и т.д.²⁸.

Недовольные шумом, произведенным непродуманностью действий министра, консерваторы в большинстве своем не подвергали сомнению сословный принцип в системе образования. В.П.Мещерский, жалуясь царю, что ежедневно приходится общаться с недовольными циркуляром, сам критиковал не содержание его, а «бестактность» Делянова. «Какая нужда была публиковать об этом циркуляре, - спрашивал он царя - да еще вставлять туда знаменитые и весьма неполитичные фразы о кухарках и т.д.» По мнению редактора-издателя «Гражданина», следовало бы дать секретную инструкцию попечителям: «Тогда меры могли бы приниматься, но никто об инструкциях не знал бы, кухарки не были бы оскорблены, газеты не подняли бы против правительства похода и общественное мнение не было бы затронуто в своих демократических инстинктах»²⁹.

---

¹ Письма К.П.Победоносцева к Александру III. Т. II. С. 105.
² Московские ведомости, 1882, 12 янв. № 12.
³ Переписка П.Д.Голохвастова с И.С.Аксаковым о «Земском соборе» // Рус. архив, 1913, № 1. С. 108 и след.
⁴ Московские ведомости, 1882, 30 апр., № 118; 12 мая, № 130.
⁵ Письмо М.Н.Каткова Александру III (Май 1882) // ОР РГБ. Ф. 120. Кн. 47. Л. 68.
⁶ К.П.Победоносцев и его корреспонденты. Т. I. Полутом 2. С. 353-354; Симптоматично, что лица, рекомендованные Победоносцевым к участию в обсуждении законопроектов, проходящих через Сенат, стали консерваторами лишь незадолго до этого. Н.П.Семенов - деятель реформы 1861 г., М.Ф.Гольтгоер - участник подготовки судебной реформы, Ф.М.Дмитриев - бывший профессор Московского университета, примыкал к либеральной оппозиции. Н.О.Тизенгаузен, по словам Победоносцева, также «был из числа передовых» и лишь в 70-е годы обратился к «совершенно противоположному направлению».
⁷ Граф П.А.Валуев в 1881-1884 гг. Дневник. С. 432.
⁸ См. подробнее: Эвенчик С.Л. Победоносцев и дворянски-крепостническая линия самодержавия в пореформенной России. // Уч. записки Московского гос. пед. ин-та. № 309. М., 1969. С. 217.
⁹ Дневник государственного секретаря А.А.Половцева. Т. I. М. 1966. С. 145.
¹⁰ Письмо М.Н.Каткова Е.М.Феоктистову (1881-83 гг.) // ОР ИРЛИ (Пушкинский дом) Ф. Е.М.Феоктистова 9097 / L16105. Л. 9. Подобная точка зрения высказывалась и в журнале Каткова, где обращалось внимание на вредное влияние профессуры на студенчество. Ярким примером выступал А.П.Щапов. См.: Сбоев А. Революционное брожение в Германии начала нашего века // Рус. вестник, 1883, № 3.
¹¹ Московские ведомости, 1882, 9 авг. № 220; Университетскому вопросу посвящены также передовые: 1882 №№ 16, 174, 182, 222; 1883, №№ 200, 221, 255, 265; 1884, №№ 278, 285, 291.
¹² См.: Любимов Н.А. Мой вклад. // Университетский вопрос. Т. 1. М., 1881.
¹³ Уже при представлении Александру III Катков имел возможность «с полной откровенностью высказаться... о нынешнем положении дел в Министерстве просвещения и о единственно верном въ настоящее время выходе из затруднения». [Письмо М.Н. Каткова Александру III (конец 1881 - начало 1882 гг.). // Былое, 1917 № 4 (26). С. 24.]. После обсуждения проекта устава в Государственном совете он направил царю письма: о введении государственных экзаменов (июль 1884) и о ликвидации выборности ректоров и деканов (авг. 1884) // Там же. С. 26-28.
¹⁴ Письмо А.М.Гезена М.Н.Каткову 23 февр. 1882 г. // ОР РГБ. Ф. 120. Кн. 20. Л. 171; Письмо А.И.Георгиевского М.Н.Каткову, сент. 1882 // Там же. Л. 42.
¹⁵ Письмо М.Н.Каткова К.П.Победоносцеву 27 ноября 1883 г. // К.П.Победоносцев и его корреспонденты. Т. I. Полутом 1. С. 349; Письмо К.П.Победоносцева М.Н.Каткову (конец ноября 1883 г.) // ОР РГБ. Ф. 120. Кн. 20. Л. 184.
¹⁶ Дневник государственного секретаря А.А.Половцева. Т. I. С. 227.
¹⁷ Московские ведомости, 1884, 6 окт. № 278; Ср. Гражданин, 1884, 29 авг. № 53.
¹⁸ О последствиях университетской контрреформы 1884 г. рассказывает Г.И.Щетинина, собравшая множество фактов ухода из университетов профессоров, не смирившихся с новым уставом, а также их увольнения. Ряд выдающихся открытий был сделан русскими учеными за рубежом - в более благоприятных, чем на родине,
условиях. См.: Щетинина Г.И. Университеты в России и устав 1884 года. М., 1976. С. 154-164 и след.
¹⁹ Московские ведомости, 1886. 2 авг. № 212; 1887, 17 апр. № 104; Кулаковский Ю.А. Современное состояние английских университетов // Рус. вестник, 1886. № 7.
²⁰ The Times, 1884, 6(18) April.
²¹ Капнист П.А. Университетские вопросы. СПб., 1904. С. 30.
²² Письмо М.Н. Каткова Александру III (не позднее мая 1882 г.). // Былое, 1917, окт. № 4. С. 23; Здесь оно ошибочно датировано 1884 г.
²³ Письма Победоносцева к Александру III. Т. II. С. 139.
²⁴ Письмо Д.Ф.Щеглова К.П.Победоносцеву 21 апр. 1887 г. // К.П.Победоносцев и его корреспонденты. Т. I. Полутом 2. С. 748-757.
²⁵ ГАРФ. Ф. 677. Д. 588. Л. 11-12. Сословные ограничения отстаивал в записке царю и профессор М.И.Владиславлев, вскоре назначенный ректором С-Петербургского университета // Там же.
²⁶ Гражданин, 1887, 8 марта, № 20; ГАРФ. Ф. 677. Д. 677. 114. Л. 72.
²⁷ [Арсеньев К.К.] Внутреннее обозрение // Вестник Европы, 1887. № 9; Русские ведомости, 1887. № 235, 3 сент.
²⁸ Дневник А.А.Киреева // ОР РГБ. Ф. 126. К. 11. Л. 15. Запись 2 сент. 1887 г.
²⁹ Письмо В.П.Мещерского Александру III 4 сент. 1887 г. //ГАРФ. Ф. 677. Д. 116. Л. 39-40.

<< Назад   Вперёд>>