Главный русский спор: от западников и славянофилов до глобализма и Нового Средневековья

Можно благоговеть перед людьми, веровавшими в Россию, но не перед предметом их верования.

Василий Ключевский

Слово «духовность» употребляется в очень разных смыслах: кто-то с уверенностью полагает, что здесь дело идет о религии; кто-то — что не просто о религии, а именно о православии, так как имеется и «духовность зла», злой дух; кто-то спокойно будет утверждать, что духовность — это большая значимость в жизни человека духовных стимулов перед материальными и тем самым писатель или художник, работающий не ради куска хлеба, а из любви к искусству, — духовен, на какую бы тему он ни писал и какие бы мысли ни высказывал. Можно добавить, что часто встречается и такая точка зрения: поскольку сейчас многим деятелям науки и культуры почти не платят, а они все же что-то делают, они по определению обладают духовностью. Вот если бы им платили больше, можно было б высказывать сомнения, а так они — гарантированно духовные люди. И раз люди столь по-разному понимают это слово, участники дискуссии постарались разобраться, что же оно в данном разговоре будет означать.

Помимо указанных разночтений, есть и еще один знаменательный для нашей темы смысл «духовности». Существует множественное противопоставление культур по отношению к тому, что они воспринимают как универсальный вклад в мировую цивилизацию, сделанный данной культурой. Англосаксы и французы считают высшим достижением своих наций и одновременно целью человечества — цивилизацию. Немцы употребляли иное слово — культура; культура — это то, что делают немцы, и одновременно то, что является целью работы всего человечества. Из этого противопоставления родился спор между культурой и цивилизацией, который, по сути, является спором Центральной Европы с Западной Европой. На идеологическом фронте победила культура, хотя в реальном мире выигрывает, похоже, цивилизация.

К этому кругу понятий принадлежит и еще одно — духовность. Духовность — это то, в чем русский народ полагает себя особенно сильным, это то, что он принес в мир и развивает, и одновременно то, к чему должно стремиться все человечество. Тем самым духовность вводится как понятие, работающее в том же круге смыслов, что и культура с цивилизацией. И подобно тому, как культура и цивилизация конфликтуют между собой за право адекватно оценивать развитие человечества, так и духовность может быть представлена как новый конкурент на этом поле битвы идей. В этом же ключе можно сказать, что это понятие не противопоставляется, а сопоставляется культуре и цивилизации — в качестве третьего крупного смысла, проявившегося в человеческом развитии в Новое время. Так можно высказаться, но это далеко не единственная точка зрения на духовность. На нашем форуме обсуждали иные аспекты «духовности».

В. Чеснокова

Под «духовностью» чаще всего понимается предпочтение нематериальных вещей материальным, в число первых могут входить и культурные феномены, и социальные отношения. На уровне поведения проявление этой ценности может получать более четкие определения, например, как «бескорыстие» (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

Можно ли говорить об особенно духовном характере русского народа? Что означает само слово — духовность?

В. Чеснокова

Я привела данные экспертного опроса, в котором на вопрос о главных ценностях русской культуры эксперты больше всего «голосов» отдали за «духовность». При этом я объяснила, что под «духовностью» в обыденном сознании понимается преобладание нематериальных интересов и ценностей над материальными (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

Это представление о том, что духовность особенно свойственна русской культуре, — вызвало резкие возражения.

А. Зубов

Чеснокова заявляет: духовность у нас выше, чем на Западе. Но это — расхожая фраза. После того как мы благополучно уложили в землю то ли 40, то ли 50 миллионов людей за неполные 80 советских лет, после доносов в ГПУ ради получения чужой квартиры, после участия в революции на стороне красных и отнятия усадеб и всей собственности, можно ли вообще говорить о какой-то нашей духовности? Ведь что такое духовность? Чеснокова совершенно верно говорит: это наполненность Духом Святым. Но какой Дух Святой был в нашем народе, когда русские люди разоряли свои храмы, свои святыни, глумились над мощами древних праведников? И о какой же духовности идет тогда речь?

Я думаю, что духовность в высоком смысле — это, конечно, религиозность. Но уровень религиозности — сознательной ответственности перед Богом за свои мысли, слова и поступки у нас очень низок. /.../ Вся государственная система Империи была воздвигнута на святыне веры в Бога: и венчание Царя на царство, и присяга подданных на верность Государю. Когда же вера в народе и в высших сословиях охладела, тогда ничего, кроме обрушения всей постройки Государства Российского, произойти не могло. Так можно ли после этого жуткого опыта недавней отечественной истории опять петь старую песню о какой-то особой духовности, о какой-то «богоносности» нашего народа? Не правее ли был Розанов, незадолго до голодной своей смерти резюмировавший в 1918 году, что «богоносец поднасрал»?

Если духовность — это направленность человека на стяжание Духа Святого, то где этого больше — у нас или на Западе? Неужели у нас все-таки больше? Я думаю, что после опыта большевизма об этом говорить нельзя никогда, надо постыдиться об этом говорить. То, что сделали мы со своим обществом, ни одно общество никогда само с собой не проделывало. Но это — если говорить о высокой духовности, о хождении пред «своим» Богом.

Духовность же в профанном, общеупотребительном смысле — это ориентация на духовные, а не на материальные ценности. Об этом тоже любят у нас поговорить, ублажая себя тем, что отсутствие ориентации на материальные ценности, которое действительно наблюдается у значительной части российского общества, компенсируется какой-то повышенно напряженной ориентацией на ценности духовные. Но и здесь все не так уж благополучно, как кажется. Потому что материальный интерес, когда он ослабевает, замещается у значительной части наших людей не столько духовным порывом, сколько, к сожалению, уходом из реальности в мир наркотических грез и пьяной отупелости. Какой культурный народ сравнится с нами в интенсивности пьянства? Так что и в этом смысле о более высокой духовности нашего общества, чем на Западе, говорить не приходится (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

В. Чеснокова

Тут мне придется поднять перчатку и от своего собственного лица ответить: я считаю, что духовности больше у нас. И подозреваю, что у меня много в этом вопросе единомышленников. Хотя единомышленников профессора Зубова, думаю, у нас тоже достаточно.

Все те проявления «падшести», господин профессор, которые Вы нам без конца перечисляете, безусловно, существуют, но они же существуют и во всех других странах, в том числе и на милом Вашему сердцу Западе. Откуда к нам пришла наркомания? А сексуальная революция? Вы считаете, что на Западе их уже нет, а есть они только у нас?

Низшие слои населения — не бедные как таковые, а спившиеся, снаркоманившиеся, бомжующие, ворующие и проч. — есть везде, в каждом обществе. И всегда были. В каких-то странах больше, в других — меньше, в какие-то периоды — более многочисленные, в другие — менее, но это — неизбывное зло каждого общества. Но нельзя составлять мнение об обществе и о народе в целом исключительно только по этим нижним слоям. И Вы, между прочим, этого не делаете, когда говорите о Западе.

А почему тогда, оценивая наш народ, Вы без конца фиксируетесь только на бомжах, наркоманах, преступниках, проститутках? Поднимите взор и посмотрите на настоящий народ. Наверное, он не «духоносец» и не «богоносец», но он не шваль и не отребье человечества. Он — хороший, здравомыслящий народ, терпеливый, работящий и — да! — талантливый. Каждый народ в чем-то талантлив. И он всегда был хороший, даже в сталинские времена. Да, были подлецы, писавшие доносы на соседей, чтобы освободить в квартире лишнюю комнату, были такие, которые стремились выжить за счет других, и т. д., но главная масса была не такова (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

Валентина Федоровна Чеснокова определяет «духовность», как мы видели, через преобладание духовных стимулов перед материальными. На форуме была высказана и иная точка зрения.

М. Назаров

Россия действительно получила беспрецедентную возможность вновь постичь Истину от обратного. Ибо не могут пропасть втуне 70 лет не просто «неведомого западным странам» атеизма, а неведомого им мученичества за веру сотен тысяч людей, достойных причисления к лику святых, — они небесные молитвенники за Россию. Тем более, что народу Третьего Рима, в отличие от западных, есть с чем в своей тысячелетней истории сравнивать XX век (коммунизм и нынешнюю демократию). В этом отношении в работах целой плеяды православных мыслителей эмиграции (например, в книге «Чудо русской истории» архимандрита Константина /Зайцева/) дан глубокий анализ миссии исторической России, ее падения и возможного пути возрождения. К тому же у русских, в отличие от Запада, до сих пор сохранился еще носитель абсолютной Истины — Православная Церковь (несмотря на нынешнее неприглядное состояние ее руководящих верхов). Вот в чем я вижу те духовные преимущества России перед Западом, о которых Вы спрашиваете (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

Итак, «духовность» — это православие и, более конкретно, — Православная Церковь. Как ни худо у нас, у нас есть Православная Церковь и, значит, мы духовны, а у них такой церкви нет, и как они ни тужься — нет и духовности.
А вот еще одно понимание духовности.

В. Федотова

Что касается нашего народа, то, по моему понятию, архетип российский — это душевность и наличие святынь. Душевность не в каком-то сентиментальном смысле, а в том, что мы не можем вступать в формальные отношения.

/.../ Мы же очень слабы в отношении формы, но зато у нас потребность в сакральных ценностях.
Пример таких ценностей — патриотизм. Сострадательность — вторая такая ценность. Когда их ломают, то вылезает зверь (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

В предыдущем разделе мы видели, что наша неспособность вступать в формальные отношения ведет к недоразвитию права и суда, частично подменяемых рассеянной санкцией. Здесь же неспособность к формализмам сопровождается еще развитием душевности, патриотизмом и сострадательностью, которых ломать не надо, а то вылезет зверь. Выступает мысль о том, что упомянутые культурные формы есть защита от Зверя. На Западе он скован цепями формальных установлений, и, хотя Фенрир растет, пока он безопасен. В России Серый Волк прикрыт душевностью, святынями, сострадательностью и патриотизмом. Следовало бы обсудить, чья защита лучше — или обе хуже, или каждая приспособлена к своему виду Зверя.
Все эти точки зрения на «духовность» исходят из некоторого обобщенного взгляда на действительность. Из сутолоки и пестроты событий мыслители извлекают некоторую равнодействующую, некий общий смысл. Как всегда, такие обобщения встречают возражение «от эмпирии».

С. Цирель

Я, как и В. Федотова и многие другие участники, тоже верю в потенциальные возможности особой российской душевности и особой нашей тяги к святыням, но даже эта вера не всегда помогает мне найти их в обыденной жизни («в драке не выручат, в войне победят»). О нашей душевности и наших идеалах мы можем с энтузиазмом рассказывать друг другу либо благожелательно настроенным иностранцам. Но как убедить в этом критиков, видящих миллионы беспризорных детей-сирот при живых родителях, равнодушие к жертвам чеченской войны, беженцам из «горячих точек», поведение на дорогах, практически полное отсутствие благотворительности?.. (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

Можно указать, что почти вся дискуссия идет о количественном сравнении «массы духовности » в той или иной стране или регионе. Существует противостояние: одни считают, что «духовность » у нашего народа выше, чем у других; вторые — что ниже; третьи — что примерно поровну, и о преимуществе в этом ценном качестве кого-либо не стоит говорить. В самом деле, одни умеют различать в русской жизни духовность, другие ее не видят и склонны подозревать «зрячих» в самообмане. По этому вопросу, похоже, никакого согласия не достигнуто. Можно было бы говорить о «структуре » этой духовности — и тогда мы перешли бы к разговору о иных ценностях. Можно было бы также попробовать показать, что «духовность» может быть встроена в разное место общественного сознания, что в разных обществах она играет разную роль и используется для разных функций. Однако из уже приведенных цитат примерно ясно, каков был бы расклад мнений при такой постановке вопросов

<< Назад   Вперёд>>