Главный русский спор: от западников и славянофилов до глобализма и Нового Средневековья

Неверующие двигатели новейшего прогресса действовали в пользу истинного христианства, подрывая ложное средневековое мировоззрение.
Вл. Соловьев

Речь здесь идет не о модернизации церкви, совсем нет. Оказывается, один из важнейших вопросов изменения России при модернизации оказался связан с церковной жизнью. Церковь у нас отделена от государства, модернизация не связана с изменением конфессиональное; так в чем же дело?

Дело в том, что модернизация нарушает привычный уклад жизни и заменяет его иным, выстроенным по европейскому стандарту. Это изменение не может не беспокоить воцерковленных людей. Более того, крайний вариант модернизации — это уподобление России Западу, становление России как еще одной страны, выстроенной по образу Западной Европы. Такого результата модернизации не ожидают даже крайние западники, но все же идет дискуссия: следует ли идти путем Запада? не является ли он тупиковым с точки зрения религиозной жизни? может ли Россия вступить на путь, который уже достаточно обозначен тем, как выглядит церковь на Западе? является ли ценность свободы, одна из первейших в западном мировоззрении, достойным компасом для православного человека? Здесь же обсуждаются вопросы церковного устройства государства и целостная картина образа общества и государства с точки зрения Православной Церкви.

То немногое, что сказано нашими диспутантами по поводу церкви и ее роли в современной модернизации, является продолжением тех вопросов, которые были затронуты в другой связи. Например, встречаются возражения против концепции народа-ребенка.

И. Яковенко

Не могу пройти и мимо пассажа по поводу национальной диктатуры. Назаров не постигает вопрос Клямкина: можно ли укрепить веру насильственно, отгораживая людей от искушений? — и задает встречный вопрос: «Вправе ли родители насильственно огораживать детей от игры со спичками, развращения, алкоголя и т.д.?». А поскольку «весь наш народ находится в подобном «несовершеннолетнем» положении, лишенный элементарного духовного воспитания», то уберечь его от соблазнов и привести к истине — прямой долг национальной диктатуры. Смею утверждать, что такие представления о способах распространения божественной Истины имеют столь же малое отношение к христианству, сколь и подмена веры знанием (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

Можно добавить, что концепцию народа-ребенка высказывали и некоторые западники, так что ничего специально-христианского в представлении о контроле над населением, патернализме и «несознательном народе» нет. Речь о ином: многие наблюдатели российской жизни приходят к мысли о «несовершеннолетии» народа, и увидевшие этот факт делятся на ужасающихся ему и на согласных (пока) терпеть такое положение дел. Немного найдется мыслителей, признающих несовершеннолетие народа в качестве «идеального» варианта, а вот о том, что делать с реальным несовершеннолетием, идут горячие споры.

Совсем с другой стороны касается религии Г. Померанц. Он рассматривает национализацию каких-то местных особенностей религиозной жизни как фактор идеологического сопротивления, по сути у него религия — часть идеологии, которая работает на сохранение народа — в политическом и культурном смысле.

Г. Померанц

Глобализация — процесс мировой, он начался четыре тысячи лет тому назад, но он все время сталкивался и с сопротивлением, которое было не бесплодным. Это сопротивление сохраняло участников мирового диалога культур. Оно сохранило не только евреев, но и, например, армян, и многих других. Что сделали высококультурные народы Ближнего Востока, которые хотели не потонуть в становлении эллинско-православного этноса? Они интуитивно предпочитали волю к сопротивлению Константинополю. Армяне — монофизиты, сирийцы — монофизиты, ассирийцы — несториане (а они в Средние века большую роль играли), и наконец финикийцы — монофелиты. То есть все народы, хотевшие сохраниться, благодаря этим ересям уцелели. В других случаях, среди варваров, к которым, прошу прощения, относились европейские народы, сохранение самобытности шло не по линии богословских тонкостей, век которых прошел, а в форме легенд, народного оязычивания: матка боска — крулева польска, Христос соответственно русский, святая Анна (мать Марии) — бретонка. Национализации религии происходила постепенно. В первое время христиане были своего рода диаспорой (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

Встречаются и другие высказывания, утверждающие, что религиозную жизнь следует всячески в государстве поддерживать и развивать. Рассуждения при этом строятся таким образом: народ сейчас потерял всякую нравственность, а безнравственные люди не способны к эффективному взаимодействию в обществе. Поэтому религия — важнейшее государственное дело, атеистов, в общем-то, следует несколько поприжать, как-то им воспрепятствовать, поскольку то, что они пропагандируют — неверие, — есть дело антигосударственное. Напротив, конфессиональные ценности — дело наиважнейшее, они входят в государственную символику, составляют основу патриотических чувств, и такие ценности следует всячески сберегать. Правда, таким ревнителям религиозной жизни абсолютно все равно, какая религия будет крепить государственные и социальные чувства в стране, — привычно в этой функции православие, но если и ислам — тоже дело хорошее.

Г. Померанц. 1998. Мыслители читают Достоевского

Где есть опека над людьми, кажущаяся забота об их счастье и довольстве, соединенная с презрением к людям, с неверием в их высшее происхождение и высшее предназначение, — там жив дух Великого Инквизитора.

Совсем иные по духу высказывания о религиозной жизни народа можно найти у прежних участников диалога.

И. Киреевский. 1839. В ответ А.С. Хомякову

Россия не блестела ни художествами, ни учены изобретениями, не имея времени развиться в этом отношении самобытно и не принимая чужого развития /.../ Но зато в ней хранилось первое условие развития правильного, требующего только времени и благоприятных обстоятельств; в ней собиралось и жило то устроительное начало знания, та философия христианства, которая одна может дать правильное основание наукам. Все святые отцы греческие, не исключая самых глубоких писателей, были переведены, и читаны, и переписываемы, и изучаемы в тиши наших монастырей, этих святых зародышей несбывшихся университетов.

И. Киреевский. 1832. Девятнадцатый век

В России христианская церковь была еще чище и святее. Но недостаток классического мира был причиною тому, что влияние нашей церкви во времена необразованные не было ни так решительно, ни так всемогуще, как влияние церкви римской.

С самого начала, с Киреевского и Хомякова, вопросы религиозной жизни много обсуждались в споре западников и славянофилов. Можно заметить, что постепенно, с течением времени, высказывания славянофилов становятся все более «дежурными », все в большей степени склоняясь к изложению уваровской триады «православие, самодержавие, народность». Разумеется, не без исключений: соответствующие мысли Соловьева и Флоренского вряд ли кто назовет бледными и традиционными.

В отношении к модернизации очень интересный оборот принял один вопрос, который также не раз затрагивался на нашем форуме. Это вопрос о светской культуре Западной Европы и о глубокой религиозной жизни, которая приписывается России. Обычное течение этого разговора хорошо известно: Запад объявляется падшим и растленным, распространяющим душевную пустоту и неверие, а Россия — оазисом истинной религиозной жизни. Однако вот что в 1847 г. писал Белинский.

В. Г. Белинский. 1847. Письмо к Н.В. Гоголю

И вот почему какой-нибудь Вольтер, орудием насмешки потушивший в Европе костры фанатизма и невежества, конечно, больше сын Христа, плоть от плоти его и кость от костей его, нежели все Ваши попы, архиереи, митрополиты и патриархи, восточные и западные.

С одной стороны, это стандартный ответ западника-атеиста на возражения находящихся тогда в большинстве почвенников. Но ситуация освещается иначе, если прочесть высказывание Вл. Соловьева, относительно которого даже его враги не могут сомневаться, что он был глубоко верующим человеком.

Вл. Соловьев. 1891. Об упадке средневекового миросозерцания

Неверующие двигатели новейшего прогресса действовали в пользу истинного христианства, подрывая ложное средневековое мировоззрение с его антихристианским догматизмом, индивидуализмом и спиритуализмом. Христа они не могли обидеть своим неверием, но они обидели ту самую материальную природу, во имя которой многие из них действовали. Против лжехристианского спиритуализма, видящего в этой природе злое начало, они выставили другой столь же ложный взгляд, видящий в ней одно мертвое вещество, бездушную машину. И вот, как бы обиженная этой двойною ложью, земная природа отказывается кормить человечество. Вот общая опасность, которая должна соединить и верующих и неверующих. И тем и другим пора признать и осуществить свою солидарность с матерью-землею, спасти ее от омертвения, чтобы и себя спасти от смерти. /.../ Неверующие прогрессисты стараются — худо ли, хорошо ли — создать такую солидарность и кое-что уже сделали. Именующие себя христианами не верят в успех их дела, злобно порицают их усилия, противятся им. Порицать и мешать легко. Попробуйте сами сделать лучше, создать христианство живое, социальное, вселенское.

Тем самым вопрос о соотношении секулярной Европы и религиозной России поворачивается совсем иначе. То, что на Западе достигнут образ жизни, не оскорбляющий достоинство человека, созданы возможности для развития личности, провозглашается величайшим религиозным делом. Ведь и в России крепостное право было отменено в результате очередной вестернизации. Конечно, такое событие, как отмена крепостного права, нельзя вписать в исключительную «заслугу» какой-то одной партии. Достаточно вспомнить, что деятельнейшим участником этого освобождения был видный славянофил Ю.Ф. Самарин. Так что дело не в разделении «хороших» западников и «злых» почвенников, а в простом указании на то, что традиционный уклад России включал крепостничество, а модернизация с этим злом справилась.

Вл. Соловьев. 1896. Византинизм и Россия

В освобождении крестьян, как и в других реформах того же направления, Россия в лице своего государя еще раз после Петра Великого и на новой высшей ступени своего исторического развития отказалась от византийского искажения христианства и на деле признала то нравственное начало, которое обязывает к деятельному добру, к действительному исправлению и совершенствованию народной жизни.

В том же ключе надо заметить, что многие видные славянофилы неоднократно протестовали против смешения вульгарного национализма и ценностей православия.

Ю.Ф. Самарин. 1847. Стефан Яворский и Феофан Прокопович

Где вера, там нет и быть не может исключительной национальности, в смысле народного самопоклонения, в том единственном смысле, в каком национальность может быть противопоставлена развитию человеческого образования.

С другой стороны, редко кто был обеспокоен нарастающей закрытостью православия, превращением его в форму если пока не национальной, то региональной религии. В связи с этим и прочие конфессии христианства толковались как национальноограниченные.

Ю.Ф. Самарин. 1847. Стефан Яворский и Феофан Прокопович

Но в православном мире, где нет церковногогосударства, где Церковь Вселенская не изъявляла притязания быть отдельным государством, не может изъявлять его и частная Церковь; ибо, как Церковь Русская или Греческая, точнее — как Церковь в России или Греции, как Церковь под определением известной национальности, она необходимо подчиняется этой национальности, сознающей себя в государстве.

Ю.Ф. Самарин. 1847. О мнениях «Современника», исторических и литературных

Католицизм есть такое же несомненное проявление в области религии романской стихии, как протестантизм — проявление германской; /.../ говоря о русской народности, мы понимаем ее в неразрывной связи с православною верою /.../.

Протестовал против приобретения вселенским христианством узконациональных черт Вл. Соловьев.

Вл. Соловьев. 1888. Русская идея

Христианская идея утверждает неизменное существование наций и прав национальности, осуждая в то же время национализм, представляющий для народа то же, что эгоизм для индивида.

Теперь Россия есть единственная христианская страна, где национальное государство без оговорок утверждает свой исключительный абсолютизм, делая из церкви атрибут национальности и послушное орудие мирской власти /.../ В силу исторических условий, в которые она поставлена, Россия являет наиболее полное развитие, наиболее чистое и наиболее могущественное выражение абсолютного национального государства, отвергающего единство Церкви и исключающего религиозную свободу.

Затем эту мысль подхватил Н.А. Бердяев.

Н. А. Бердяев. 1946. Русская идея

В чем была двойственность идеи Москвы — Третьего Рима? Миссия России быть носительницей и хранительницей истинного христианства, православия. Это призвание религиозное. «Русские» определяются православием». /.../ На этой почве происходила острая национализация православной церкви. Православие оказалось русской верой.

К сожалению, несмотря на многочисленные протесты из лагеря интеллигентов, процесс этот не только не приостановился, но, может быть, даже ускорился. Православие все в большей степени обретает черты региональной и даже национальной религии.

П. Флоренский. Записка о православии

Эти два основные элемента русской православности суть: естественная психология и весь душевный и общественный склад русского народа — с одной стороны, и вселенская церковность, полученная русским народом через греков. Люди всегда склонны сотворить себе кумир, чтобы избавить себя от подвига служения вечному и пассивно предаться простой данности. Этот кумир может быть весьма различным. Для русских православных людей таким кумиром служит сам русский народ и естественные его свойства /.../ Вера в быт превыше требований духовной жизни, обрядоверие, славянофильство, народничество силятся стать на первое место, а вселенскую церковность поставить на второе или вовсе отставить.

В основе всех этих течений лежит тайная или явная вера, что русский народ сам собою, помимо духовного подвига, в силу своих этнических свойств, есть прирожденный христианский народ, особенно близкий с Ним, так что Христос, как будто не смотря ни на что, и не может быть далеким от этого народа. И как всякая фамильярность с высоким, эта фамильярность влечет за собою высокомерие и презрение к другим народам, — не за те или иные общие качества, а за самое существо их. Смысл этого высокомерия может быть выражен тем, что мы — природные христиане, с нас, собственно, ничего не требуется, тогда как другие народы, в сущности, не христиане, и самые их достоинства вызывают в нас чувство пренебрежения.

Остается указать на то, что многие мыслители четко осознавали необходимость оживления и очищения веры для социального обновления.

М.О. Гершензон. 1907. П.Я. Чаадаев

Ближайший и неотложный долг России — всеми силами оживить в себе веру и сделать ее средоточием жизни: этим она вступит на истинно христианский, или, что то же, на западноевропейский путь.

Как видим, здесь «становление христианства в центре жизни» называется делом «западноевропейским». Впрочем, говорит это западник... Почему-то сложилось убеждение, что о христианстве и православии заинтересованно могут высказываться только почвенники, хотя и среди западников очень много искреннее верующих.

В связи с этим ознакомимся с одним «рецептом», который дал России чуть не сто лет назад Макс Вебер: «Если России действительно предстоит либеральное правление, самое лучшее, вероятно, что может сделать царь для укрепления своего авторитета, это освободить Церковь от господства чиновников и разрешить ей снова иметь собственного Патриарха» (М. Вебер. 1906. К состоянию буржуазной демократии в России).

Дело сделано. У нас есть либеральное правление, Церковь освобождена, авторитет «царя» неостановимо укреплен и неудержимо постоянен. Все в порядке?

Помимо этих замечаний, самое интересное, что было высказано о церкви и православии в нашей дискуссии, — это то, что почти ничего сказано не было. Вопрос о церкви табуирован, он явственно избегается большинством диспутантов. Возможно, это молчание и является самым грозным признаком. Западники-атеисты считают церковные вопросы в начале XXI века нелепым суеверием, которое лучше не затрагивать, чтобы не оскорбить противника в лучших чувствах, тем более что вопрос этот, по их глубокому убеждению, особого значения не имеет. Люди верующие о каких-либо внутренних проблемах церкви говорить избегают. Православие после перенесенных испытаний еще более утверждается в образе «вечной национальной религии», не подверженной переменам и несущей один и тот же свет и утешение из глубины столетий.

Поскольку наши диспутанты об этом не говорят, и нам не пристало затрагивать эти вопросы в содержательном смысле. Однако можно упомянуть, что не всегда над проблемами церкви витало столь гробовое молчание. В начале XX века о ней яростно спорили; величайшие идеи относительно православия развивал Вл. Соловьев, о нем много писал Бердяев, яркие страницы написаны Флоренским, Булгаковым... Далеко не все из этого людьми воцерковленными принимается во внимание. Роковым для идей Вл. Соловьева стали его идеи об объединении церквей и то положительное, что он находил в католичестве. По-видимому, этот факт стал клеймом, после которого православные не могут всерьез воспринимать мысли Соловьева. Столь же неблагоприятное мнение имеется по поводу писаний Бердяева о русской церкви. Однако нам в связи с нашей темой интересно не то, что конкретно предлагали эти люди, и не отношение церкви к их идеям, а тот простой факт, что в начале XX века русскую интеллигенцию очень волновали церковные вопросы и среди интеллигентов было много искренне верующих. Они верили всерьез, так, как верят интеллигенты — спрашивая, сомневаясь, предлагая... Не традиционно. Для кого-то это — последний вердикт. Возможно, их суждения были поспешны и не учитывали очень многих сторон церковной жизни.

Возможно... Но они были, эти высказывания. Теперь их нет.

<< Назад   Вперёд>>