Главный русский спор: от западников и славянофилов до глобализма и Нового Средневековья

У нас от мысли до мысли пять тысяч верст.
Петр Вяземский

Самым первым из осознанных способов была концепция «прыжка». Именно так было понято то, что сделали Петр и петровская Россия. Поэтому этот удавшийся прием многократно тиражировался в рассуждениях самых разных мыслителей.

И. Киреевский. 1832. Девятнадцатый век

Старое просвещение связано неразрывно с целою системою своего постепенного развития, и, чтобы быть ему причастным, надобно пережить снова всю прежнюю жизнь Европы. Новое просвещение противуположно старому и существует самобытно. Потому народ, начинающий образовываться, может заимствовать его прямо и водворить у себя без предыдущего, непосредственно применяя его к своему настоящему быту.

А.И. Герцен. 1854. Старый мир и Россия

Должна ли Россия пройти через все фазы европейского развития или ей предстоит совсем иное, революционное развитие? Я решительно отрицаю необходимость подобных повторений. Мы можем и должны пройти через скорбные, трудные фазы исторического развития наших предшественников, но так, как зародыш проходит низшие ступени зоологического существования. /.../ Народу не нужно начинать снова этот скорбный труд. Зачем ему проливать свою кровь ради тех полурешений, к которым мы пришли и значение которых только в том, что они выдвинули другие вопросы, возбудили другие стремления?

Мы сослужили народу эту службу, мучительную, тягостную, мы поплатились виселицами, каторгой, казематами, ссылкою и жизнью, над которой тяготеет проклятие, — да, жизнью, над которой тяготеет проклятие.

Интересно отметить, что о «прыжке» с сочувствием говорили не только первые западники, но и первые славянофилы. Это была общая концепция, и она особенных споров поначалу не вызывала. Постепенно развилась даже парадоксальная концепция.

Ф. Степун. Прошлое и будущее славянофильства
Начиная с Герцена, из сознания русской интеллигенции не исчезает мысль, что мы обгоним Европу, потому что мы отсталая страна.

А.И. Герцен. 1859. Русские немцы и немецкие русские

Что европейские гражданские формы были несравненно выше не только старинных русских, но и теперечних, в этом нет сомнения. И вопрос не в том, догнали мы Запад или нет, а в том, следует ли догонять по длинному шоссе его, когда мы можем пуститься прямее. Нам кажется, что, пройдя западной дрессировкой, подкованные ею, мы можем стать на свои ноги и вместо того чтоб твердить чужие зады и прилаживать стоптанные сапоги, нам следует подумать, нет ли в народном быту, в народном характере нашем, в нашей мысли, в нашем художестве чегонибудь такого, что может иметь притязание на общественное устройство несравненно высшее западного. Хорошие ученики часто переводятся через класс.

Логика здесь действует такая: тот, кто идет первым к неведомой цели, делает ненужные повороты и тратит лишние усилия; тот, кто идет следом, может спрямить путь. Отсюда: черты нашей отсталости могут оказаться нам выгодны, мы можем перейти из позавчера прямо в завтра, если сумеем подметить на примере Европы правильную траекторию движения.

На нашем форуме — не в начале XIX-го, а в начале XXI века — звучали такие же то типу воззрения. Некоторые почвенники за то и осуждали сегодняшних вестернизаторов, что они ломанулись от советского позавчера прямо в сегодня, когда надо было прыгать в завтра, — и теперь мы опять отстаем, выстраивая «дикий капитализм», пройденное время Запада, вместо того чтобы гордо приземлиться в сияющем «завтра», куда Запад только входит. Концепция «прыжка » недаром была распространена в XVIII-XIX веках, когда верили в «железную необходимость» истории. Концепция прыжка неявно подразумевает движение к общей цели, потому и возникают метафоры извилистой дороги и «прямого пути». А существует ли у истории цель, которой можно достигнуть, следуя дорогой? Если цели нет или она такова, что к цели этой идут отдельные люди, а не страны, то вся концепция прыжка повисает в воздухе: прыгать некуда. Или, скажем, дорога к цели может быть сугубо индивидуальной.

И все же прыгали и прыгаем. Можно видеть, что прыжки у нас получаются, однако прыгать удается только в «сегодня», но не в «завтра». Удается «почти догнать» лидера (какой ценой — другой разговор), а перегнать — не получается, и на каждом следующем отрезке дистанции лидер опять уходит далеко вперед. Почему же идеология «прыжка в завтра» не работает? Интересно поинтересоваться этим вопросом не у принципиального противника теории прыжка и лидирующей роли Запада, а у человека, который признает возможность такого прыжка и уверен в том, что прыгать надо на Запад. Что он нам может сказать о нашей «технике прыжка», о правильной постановке ног, длине разбега?

М. Вебер. 1906. К состоянию буржуазной демократии в России

Страна, еще каких-то 100 лет назад напоминавшая своими наиболее укорененными в национальной традиции институтами монархию Диоклетиана, не может найти такую формулу реформы, которая имела бы местные «исторические» корни и была бы при этом жизнеспособной.

Я знаю русских демократов, которые, например, говорят: fiat justitia, pereat mundus. Иными словами, пусть массы угрожают культурному прогрессу, мы должны думать только о справедливости. Наш долг — предоставить народу избирательное право и таким образом сделать его ответственным за собственные действия. Дескать, даже крайняя охлократия будет не так страшна, как «черная сотня», нанятая чиновничеством, почуявшим, что его власть под угрозой. Как бы то ни было, лучше погрузиться в культурные сумерки на несколько поколений, чем допустить политическую несправедливость. Будем надеяться, говорят эти демократы, что со временем воспитательная сила избирательного права принесет должные плоды. В подобных взглядах стихийно выражается вера Соловьева в этически-религиозное своеобразие политической миссии русского духа, на что мне прямо указал один из представителей подобных взглядов. Абсолютное неприятие «этики успеха» даже в приложении к политической сфере в данном случае означает: возможна только борьба за «правду» или, иначе говоря, «святое самоотрицание». Но коль скоро то, что считается положительным «долгом», исполнено, этический вакуум заполняется библейской заповедью, глубоко укоренившейся в душе всего русского народа, а не только таких людей, как Толстой, заповедью «непротивления злу насилием». Резкие смены бешеной активности и полного подчинения обстоятельствам вытекают из того, что этически нейтральное не признается существующим или чем-то таким, что может иметь «ценность», а стало быть, и не заслуживает энергичных действий. Этот подход свойствен панморализму соловьевской доктрины «святости», так же как и этически ориентированной демократии. Между тем рядом с этими идеологическими экстремистами мы видим немало думающих иначе — и, вероятно, даже большинство. Они, как и некоторые иностранные наблюдатели, допускают, что конституционные намерения нынешнего режима искренни... Но некоторые из вождей русской демократии настаивают, что есть особо важные экономические причины, в силу которых массы, получив избирательное право, неизбежно будут следовать — политически и культурно — идеалам свободы. Общий аргумент сводится к указанию на воспитательную функцию избирательного права...

Размер имеет значение, в стране в связи с размером проявляются новые факторы развития — специальное обеспечение целостности и связности государства, увеличение государственного аппарата («тридцать пять тысяч одних курьеров»), особая проблема транспорта, становящаяся государственной, особые внешнеполитические цели и т. д. Достаточно очевидно, что по размерному параметру найдется очень немного стран, с которыми Россию имеет смысл сравнивать: США, Канада, Австралия, Китай, Индия, Бразилия. К размеру пространственному следует добавить размер народонаселения, и еще несколько стран окажутся совсем не сравнимыми с Россией. На выборы страны оказывает огромное влияние ее конфессиональная принадлежность — если принять это, отпадут еще несколько сравнимых объектов. Тем самым параллели и рецепты для России искать, в общем, неоткуда...

М. Вебер. 1906. К состоянию буржуазной демократии в России

«Политический индивидуализм» западноевропейской идеи «прав человека» /.../ — продукт оптимистической веры в гармонию индивидуальных интересов свободных личностей, а она ныне навсегда разрушена развитием капитализма. Эти стадии формирования принципа «индивидуализма» Россия уже не сможет наверстать: специфический буржуазный индивидуализм внутри самого класса «образованных и имущих» уже преодолен и не может завоевать мелкую буржуазию. Тем более — массы. В самом деле: что может побудить массы, которым всеобщее избирательное право даст власть, поддержать движение, выдвигающее чисто материально обусловленные буржуазно-демократические требования...

Наши современные западники примерно в этом смысле возражали «концепции прыжка в завтра», сторонникам «чем дальше отстанем, тем раньше нагоним». И все же можно отметить, что М. Вебер в 1906 году четче описывал положение дел, чем наши сегодняшние западники, для которых это уже не прогноз, а хорошо известная история. По-видимому, уроки прыжков усвоены недостаточно, и аргументация «за» и «против» все еще остается в значительной мере интуитивной, связанной с эмоциональными аргументами, а не с разумной аналитикой.

<< Назад   Вперёд>>