Главный русский спор: от западников и славянофилов до глобализма и Нового Средневековья

Один из вариантов этой полярности воспроизвел Питирим Сорокин (2000 /1957/, с. 733-735), который обозначил два способа объяснения социальных явлений — экстернализм и теории имманентных изменений. По Сорокину, экстерналистские теории объясняют любые явления через внешние влияния и внешние причины, которые и обуславливают специфическое протекание определенных процессов. Имманентные теории, напротив, предполагают, что все специфические черты течения процессов определяются внутренним устройством соответствующих социальных систем, причем эти особенности устройства заложены изначально. Внешние воздействия могут ослабить или усилить процесс, могут его прекратить, но не в силах изменить его специфику. Легко видеть, что экстерналистские теории тяготеют к полюсу эпигенеза, так как системы, согласно этому объяснению, способны без проблем воспринимать любые порции новизны, исходящие от внешних факторов. Имманентные теории, напротив, тяготеют — в наших обозначениях — к преформизму, так как в них все определено изначально устройством данной системы. Сам Сорокин определенно высказывается за имманентный тип объяснений, «подкрепленных — при определенных условиях и в определенных пределах — экстерналистским принципом» (с. 735-736). Это положение вытекает из принципа целостности системы, который Сорокин формулирует так.

«При прочих равных условиях (в том числе и окружающей среде) однородные социальные и культурные системы обладают тем большей самодетерминацией (и автономностью от окружающей среды) в определении своей собственной судьбы, чем выше и качественно лучше их интеграция» (с. 745).

То есть: чем больше степень целостности системы, тем в большей степени она автономна и сама определяет свою дальнейшую судьбу.

Возможен другой результат выбора среди этих полярных концепций эпигенеза и преформизма. Раз симметричный баланс не подходит, можно представить себе, что одновременное следование обеим стратегиям осуществляется через разнесение их по разным функциональным блокам системы: в одной ее части идет запоминание нового, в другой — сохранение прежнего. Если принять этот вариант, результатом будет потеря целостности системы, ее дефрагментация и распад. Ясно, что со временем «традиционные» и «модернизируемые» блоки не смогут существовать в рамках одного целого. Красивым примером этого типа была судьба интеллигенции в России. Модернизированный блок населения не сливался с остальными его частями, а накапливал отличия, пока в момент социального взрыва избыточная новизна не была сброшена вместе со своими носителями, попросту уничтожена, и остался лишь фрагмент прежнего блока системы, хранивший относительно небольшую новизну, которая с различными перипетиями была постепенно усвоена системой. Советское общество стало образованнее (в целом) общества царской России, но его культура (вершины культуры) стала значительно ниже. Какой же вариант работает? Новизна (смерть) и сохранение (жизнь) несимметричны, и развитие достигается переменным чередованием этапов с тем или иным уклоном. Этапы «традиционности » длительны, а этапы восприятия новизны очень коротки. Поэтому и баланс мировоззрений не симметричен.

Поскольку невозможно в каждый данный момент времени окончательно разрешить антиномии процесса развития (свобода выбора/надежность памяти, новизна/преемственность, распад/ устойчивость, хаос/организация), ни одна постоянная стратегия развития не оказывается оптимальной. Все развивающиеся системы находят выход из этого положения в смене стратегий. Но время, которое система следует той или иной стратегии, не одинаково. Долго находиться в состоянии дестабилизации (восприятия новизны) опасно, можно потерять любую возможность выбора. Поэтому периоды преимущественной преемственности (сохранения) длительны, а периоды восприятия новизны — сравнительно коротки. Потому же несимметричны позиции крайних эпигенетиков (крайних западников) и крайних преформистов (крайних почвенников). Если брать достаточно большой (по масштабу развивающейся системы) период времени, то большую его часть она будет находиться в состоянии роста специализации, сохранения привычной структуры, и лишь малую (иногда почти неразличимую) долю времени — в состоянии усвоения новизны. В этом смысле усредненная траектория развития ближе к крайнему преформизму, чем к крайнему эпигенезу (вспомним, что Сорокин пришел примерно к такому решению).

Поэтому крайнее почвенничество «правее», чем крайнее западничество, хотя в чистом виде оба они равно смертоносны. Представителей крайнего почвенничества обнаружить значительно проще, нежели крайних западников. Причина, как уже сказано, состоит в несимметричности позиций абсолютного эпигенеза и абсолютной преформации. На первый взгляд может показаться, что все дело в симметричном балансе начал, запоминания и забвения, сохранения и новизны. Однако ситуация такого симметричного баланса означает запрет на достижение новых уровней развития, на серьезное повышение устойчивости, на приобретение новой структуры выборов, то есть, по сути, запрет на дальнейшее развитие. Несимметричность их ясна также из структуры выборов: жизнь предполагает дальнейшие выборы, смерть не предполагает никаких выборов.

Из того факта, что преемственность, устойчивость развития «важнее», чем усвоение новизны, вытекают некоторые выводы. В частности, это принцип активности системы по отношению к среде; Питирим Сорокин формулирует его так.

Любая социокультурная система, пока она существует и функционирует, беспрерывно порождает последствия, которые являются результатами не внешних факторов, а существования и жизнедеятельности самой системы /.../ Принцип имманентного самоопределения. Как только социокультурная система появляется на свет, ее неотъемлемый и «привычный» способ существования, формы, стадии, жизненная активность или судьба обусловлены главным образом самой системой, присущим ей характером и совокупностью свойств (Сорокин, 2000 /1957/, с. 741).

Важно понимать, что этим тезисом ничего не говорится о том, кто более прав не в споре крайних позиций, а в реальном споре западников и почвенников; этим вовсе не утверждается, что почвенники ближе к истине. По очень простой причине: каждое индивидуальное мировоззрение выстраивается именно как целостная система, которая сама включает оба момента — и преформизм, и эпигенез. Весь совокупный баланс спора западников и почвенников смещен к полюсу преформизма (только так возможно развитие), но совокупность конкретных позиций, тем более по отдельным вопросам, может выглядеть совершенно иначе, тем более что все позиции меняются в зависимости от времени системы: переживает она в данный момент стазис или интенсивно усваивает новизну. Время представляет собой очень важный момент в споре западников и почвенников. То, что необходимо в конце периода стазиса (новые порции новизны), противоположно тому, чего требует система в конце периода кризиса (скорейшей стабилизации и устойчивости).

Можно рассмотреть и особенный вариант концепции почвенничества, который появился практически в рамках спора западников и славянофилов. Это концепция кругов цивилизаций, замкнутых цивилизационных структур, отличающихся своеобразием и закрытых от влияния других цивилизаций. Эта концепция наиболее известна в изложении О. Шпенглера и А. Тойнби, у нас близкие взгляды развивал Л. Гумилев, но первым крупным сочинением этого плана была работа НЛ. Данилевского «Россия и Европа» (1871). Данилевский взял идею этого сочинения из трудов Рюккерта, но значительно обогатил ее, насытил подробностями и, естественно, вписал в круг рассматриваемых цивилизаций Россию. Блистательная критика этого круга концепций имеется у Вл. Соловьева («Национальный вопрос в России», 1891).

Концепция кругов цивилизаций раз за разом возникает в связи со спором западников и почвенников. Новые варианты «цивилизационной» концепции появились и на нашем, современном этапе диалога. «Круги цивилизаций» оказываются почвенническим конструктом, основная особенность каждой цивилизации в том, что она автаркична, ничему не учится у соседей, каждая цивилизация замкнута и самодостаточна. Но внутри такой цивилизации авторы подобных проектов соблюдают законы развития; каждая цивилизация оказывается замкнутым миром, целостным, развивающимся, усваивающим новизну и хранящим традицию... Ошибка в том, что в подобных теориях законы развивающихся систем произвольно ограничены в своем действии. Каждый автор проводит черту, за которой законы вдруг перестают действовать. И не взирая на это произвольное допущение, при описании внутренней жизни каждой цивилизации, авторы таких теорий рисуют живые картины развития, подтверждая требования, вытекающие из развернутого выше представления о балансе мировоззрений.

Обратим внимание на особого рода парадокс, который проявляется у западничества и почвенничества в отношении своего прошлого. Как уже говорилось, западничество призывает мир обратиться к прошлому, к прошлому Европы, пристроиться «в хвост» к уходящему поезду европейской цивилизации. Тем самым Запад утверждает, что его прошлое имеет всемирное значение, что нельзя пройти в будущее мимо этого прошлого Запада. То есть идеология «бесконечной новизны», которая, по прямолинейной логике, должна быть обращена в будущее и не обращает внимания на собственное прошлое, — эта «новостная » идеология, оказывается, очень уважает прошлое.

Упомянутое чрезвычайно почтительное отношение Запада к своему прошлому резко контрастирует с позицией почвенничества, если рассматривать ее в том же аспекте. Почвенничество обычно синонимизируется с традиционностью, но оно никогда не достигает того уровня традиционности, который прокламируется западничеством. Никогда почвенничество не говорило: наша история последних столетий — образец для всего мира, мир может спастись, только обратившись к нашей истории. Напротив, при теоретическом обращении к традиции и памяти культуры, в конкретных проектах почвенничество всегда было крайне новаторским, поскольку находило в прошлом России лишь отдельные устраивающие его аспекты. Эти аспекты предлагалось развить, сделать из аспекта целое. Что именно было этой частью, этим аспектом — Русь Новгородская или Московская, или Петербургская Россия, или еще более частный аспект (византийство, славянство) — это не столь важно. На деле этот призыв означал радикальнейшее отношение к прошлому: почвенники порывали с прошлым, их внимание привлекало прежде всего будущее, к которому в той или иной степе ни подстраивался «проект истории», «проект прошлого» — отредактированного таким образом, чтобы показать, что главным его смыслом является указанное будущее.

Этот аспект почвенничества (как и указанный выше подобный — и противоположный — аспект западничества) уже не относится к отношениям эпигенеза/преформизма. Это попытка дополнения крайностей исходной позиции до целого, до баланса. Как уже говорилось, реальные сторонники того или иного мировоззрения более или менее хорошо сознают опасность крайностей (бесконечной новизны, постоянной неизменности), и потому каждая позиция оттеняется своим дополнением: западничество (вместе с идеологией Запада) весь остальной мир «записывает» в прошлое, почвенничество порывает с прошлым, стремясь забросить свою страну в будущее, не обращая внимания на остальной мир. «Прогрессистское» западничество в своих рецептах остальному миру обращает внимание только на прошлое; в этих рецептах предлагается навеки законсервировать мир прошлого, сделать его образцом для тех, кто идет иной дорогой. А «консервативное» почвенничество предстает в виде чрезвычайно радикальной концепции, рвущей с реальным прошлым ради идеала.

Дополнительность позиций и баланс мировоззрений, всякий раз выстраивающийся, как только мы обращаемся не к идеально-логичной, а к реальной, личной позиции, показывают, как широк и разнообразен спектр взглядов на развитие мира и его частей. Эта сложная игра мировоззрений, сама себя компенсирующая и дополняющая, не позволяет придти к мысли, что все разговоры, все споры двух лагерей русской мысли — не по существу, что верной может оказаться какая-то простая, недвусмысленная позиция вроде крайнего западничества или крайнего почвенничества. Приходится принять, что все высказанные участниками диалога точки зрения имеют отношение к истине и каждая рисует ее со своей стороны.

Все значительные мыслители, вовлеченные в этот спор, были правы в меру того, насколько логичны и непротиворечивы были высказанные ими взгляды. Всякая стройная теория верна, остается лишь найти область реальности, относительно которой она верна, — впечатление ошибочности такой теории происходит при отнесении ее (иногда самим ее автором) к чуждой для этой теории реальности.

В то же время сами понятия западничества и славянофильства не исчезают из диалога, поскольку являются значимыми полярностями, напряжение между которыми и создает необходимость баланса. Западничество и славянофильство в чистом виде являются абстрактными идеями, каждая из которых рисует обособленный аспект реальности. Целостная реальность возникает только при синтезе этих полюсов, этих противоположных позиций: такова целостная реальность отдельных авторских мировоззрений. Можно полагать, что и историческая реальность устроена таким же образом.

<< Назад   Вперёд>>