Главный русский спор: от западников и славянофилов до глобализма и Нового Средневековья

Пространство культуры устроено так, что, если испытываешь к кому-либо сильную неприязнь, ненависть к какому-то объекту культуры, мир вокруг тебя смыкается так, что ты остаешься наедине с объектом ненависти. Ненависть заставляет уединяться с ненавистным объектом. Поэтому тот, кто ненавидит глобализм, будет жить в глобализованном мире, — в таком мире, в котором самой существенной чертой будут черты глобализации.

Мир устроен так, что в том случае, если человек что-то ненавидит, мир вокруг него и объекта его ненависти замыкается. Сила такого искривления пространства тем больше, чем сильнее неприязнь. Такая пара— ненавидимый и ненавидящий — оказывается намертво связанной. Атеизм не существует без теизма, и где антикоммунизм, если коммунизма нет. Где анархисты, если не будет государства. Относясь с неприязнью к какому-либо явлению, человек замыкает свой мир, оставаясь там наедине с неприятным объектом.

Мир личных мировоззрений подобен по принципам своего устройства динамике мировоззрений, существующих в обществе. Любой ответ лежит в плоскости вызова; любой антиглобализм есть не более, чем вариант глобализма, — как атеизм паразитирует на вере, как почвенничество есть порождение западничества (и vice versa). Поэтому важнее борьбы с идейным противником отыскать путь развития вне ответов на вызовы, самостоятельный путь. В биполярном идеологическом и культурном мире нет выхода — есть только бесконечная битва неуничтожимых мировоззрений. Выход из идеологических темниц можно отыскать, если обнаружить ту силу, которая способна встать посредине, сформулировать альтернативу всей плоскости спора и вывести из замкнутого неприязнью пространства. Выход не в борьбе с противником, а в расширении собственного культурного пространства так, чтобы в нем могли появиться и другие дороги культуры.

В рамках геополитики обычно рассматривают глобализацию как один процесс, а другие процессы как ей противостоящие. А.И. Уткина (2001а) перечислены десятки таких процессов (национализм, терроризм, фундаментализм, рост социального неравенства, миграции и прочее) — все они препятствуют глобализации. Но это «препятствие» глобализации со стороны антиглобалистских тенденций можно представлять не в виде поездов, идущих в разных направлениях, «перетягивающих» друг друга, — а в виде вихря: потоки воздуха, столкнувшись, образуют систему, которая движется совместными усилиями в одном направлении, хотя в каждый момент времени в системе можно обнаружить разнонаправленные потоки. Нынешнее состояние мира неустойчиво и стремится к более устойчивому состоянию; к нему ведет много дорог, почти каждый процесс сворачивается так, чтобы привести к нему. Будущее состояние мира пытается сбыться, осуществляется как процессами глобализации, так и всеми противостоящими процессами. Полярность процессов, разворачивающихся в мире, а также их множественность обеспечивают на деле эквифинальность развития, когда при любых отклонениях мир возвращается к тому семейству траекторий, которое ведет его вот уже несколько десятков лет (по меньшей мере).

Итак, тысячами дорог мир продвигается к единому будущему. Чем ближе к «аттрактору» (результирующей точке сложного взаимодействия разнонаправленных процессов), тем быстрее сливаются в единый поток методологические конструкты, дороги государств, тропинки личных судеб. Из марева непредсказуемости выступают контуры будущих Севера и Юга. О России чаще всего говорят, что она промежуточна, гибридна... Мнения аналитиков, о которых говорит А.И. Уткин (2001а), таково, что судьба стран, разорванных в своей цивилизационной основе (Россия, Алжир, Турция, Мексика, где элита — западническая по культуре, а основная масса населения — нет), очень тяжела. В России к тому же проходит фронт православия и ислама. То есть указывается, что разлом меж Севером и Югом проходит здесь внутри стран. Этим объясняется нечеткость предсказаний относительно судеб России.

Однако можно обратить внимание, что из фактов, приводимых в той же работе Уткина, следует, что такой фронт повсеместен — в связи с миграцией Юга в подвалы Севера. Все плотнее становятся миграционные потоки, направленные в страны Севера. По прогнозам, в 2025 году в США белые будут составлять 53% населения, а 25 — испаноговорящие. Это приведет к ослаблению традиционных связей США и Европы. Более того, в 1990-х годах 1/5 взрослого населения США неграмотны (Бауман, 2002), по иным источникам — в Великобритании 7% неграмотных, а 12% «затрудняются » в устном счете. Более слабые, но те же по типу проблемы — ив европейских странах. Поскольку большинство аналитиков уже признают, что главным в модернизации является культурная подоснова, а не правовые или экономические новации, ясно, что Америке будет все труднее выполнять роль державы Севера — в ней будет меняться цивилизационная основа. Тем самым тяжелая участь, которую пророчат России, на деле есть также прогноз относительно проблем Севера, Европы и США.

Разлом проходит внутри всех стран, и страны Севера видят, как они покрываются анклавами Юга, а в странах Юга разверзаются города Севера. Ведь дело в том, что глобалисты правы и глобализм действительно победит, в определенном отношении мир будет единообразен. И антиглобалисты правы, указывая на своеобразие некоторых областей, на самопротиворечивость глобализма и на то, что глобализм сам обостряет противоречия, которые призван лечить. Деление на Север и Юг будет столь плотным и всеобъемлющим, что пройдет внутри государств, а также и внутри людей. Если мы вспомним прежние крупные процессы и крупные кризисы, так всегда и оказывалось. Лишь чрезвычайно орлиная точка зрения способна различить в современности — единые блоки Севера и Юга; на заре Реформации — католическую и протестантскую Европу; в России 1918 года — красную и «белую» России. Даже более того: если в приведенных примерах было гораздо более сторон, чем «два главных супротивника», то современность, по мнению 3. Баумана, отличается индивидуализацией, распадением общества на множество изолированных индивидов. Общество пошло в распыл, так что единообразие мира будет иметь (и имеет) своей обратной стороной чрезвычайную, небывалую множественность. С другой стороны, индивидуализация не сопровождается принципиальным ростом разнообразия в обществе; самостоятельные, автономные индивиды тем не менее стандартны.

Временные горизонты жизневосприятия все более сужаются, пока история (в экстремальном случае) не сжимается до (вечного) Сегодня, когда все вращается вокруг собственного «я», собственной жизни. С другой стороны, сокращаются сферы, где собственную жизнь определяют коллективные действия, и растут принуждения строить собственную биографию самостоятельно, причем как раз там, где она есть не что иное, как продукт обстоятельств (Бек. 2000, с. 198).

Глобализацию подвергают критическому анализу прежде всего те, кто призывает реалистически ответить на два вопроса: не страдает ли от нее большинство мирового населения и кому прежде всего выгодна глобализация? (Уткин, 2001а, с. 96).

В целом можно сказать, что человеческая личность в глобальном обществе растворяется. Множество самых разных процессов ведут к тому, что люди становятся все более одинаковыми внутри, внешнее разнообразие поддерживается «комбинативными» средствами эклектической культуры.

Мы можем видеть в самых разных процессах один и тот же разворот событий: стремление к равенству в тех формах, в которые оно отлилось в деятельности людей, привело к новому неравенству и утере многих достижений демократии именно на пути становления глобальной демократизации общества; стремление к эффективности и благосостоянию привело к новой бедности именно на пути принятия эффективности как основного регулятора хозяйственной деятельности; стремление к свободе привело к обезличиванию и порабощению именно на пути освобождения всех сторон жизни индивида. О каждом из этих процессов настойчиво пишут очень многие авторы. Например, Лиотар (Lyotard, 1984) красочно описывает эклектизм глобалистской культуры, распадение социальных институтов и появление социологических «атомов » вместо личностей. Общество распадается в пыль — теряют сторонников политические партии, уменьшается число членов профсоюзов, рушатся системы социальной защиты... Об этом пишут Бодрийяр, Гидденс, Лиотар, Бауман, Турен, Бек, Кристи и многие другие исследователи общества.

В глобализирующемся мире с людьми происходят процессы, которые в целом можно назвать «деперсонализацией». Можно поставить вопрос: это касается только Севера, только обществ, в которых глобализация зашла уже далеко? Или общества, не входящие в Север, тоже подвержены подобным процессам? Можем ли мы надеяться, что отрицательные последствия глобализации захватывают только высокоразвитые страны, а в странах Юга (хотя бы в некоторых) человек сохранит душевную глубину и богатство культуры?

Обратим внимание только на один пример. Можно достаточно обоснованно сказать, что политика СССР, рассматриваемая под углом зрения западничества и почвенничества, была решением, определяемым существующей полярностью. Эту политику не удается атрибутировать как целиком (или по большей части) почвенническую или западническую, не удается о ней сказать в терминах баланса этих движений мысли.

В СССР были достигнуты выдающиеся результаты с обеих точек зрения. С точки зрения западничества — всеобщее образование, индустриализация и т. д. Для почвенничества — противостояние Западу, мощная государственность, автаркия и проч. Грехи СССР перед обоими мировоззрениями также велики. Грехи перед западничеством — ну хотя бы запрет на демократические процедуры, урезание многих прав личности; перед почвенничеством — разрушение «народного тела», гонения на религию и т. д.

Можно привести длинный список имен авторов, с удовольствием публиковавших свои работы в изданиях обоих толков /диссидентских почвеннических и западнических. — Г.А./. Можно, наконец, вспомнить одну из первых диссидентских общественных ассоциаций — Комитет прав человека (1970-1973), куда на равных входили А.Д. Сахаров и И.Р. Шафаревич (Даниэль, 1998, с. 111-129).

В самом деле, расклад политических сил, который привел к возникновению СССР, в значительной степени определялся отношением марксизма (в частности, легального марксизма) и народничества. С.Л. Франк определял легальный марксизм как первое в России последовательное западничество, а народничество именовал «завуалированным славянофильством» (Франк, 1997 /1956/, с. 484). После того как народничество сошло со сцены, выступили иные подобные пары. И сам советский режим, и силы, ему противодействующие, были двуедины в отношении диалога западников и славянофилов. Более того, и результаты движения на столь особой исторической траектории, которую осуществлял СССР, также вливались в общее русло истории, приближавшейся к осуществлению глобалистского сценария. Если не описывать детали, то в целом можно сказать, что глобальный мир был бы построен независимо от того, развалился бы СССР в 1980-90-х годах или нет. Глобальный мир был бы построен даже в отдельно взятом СССР — если рассматривать его как отдельный мир.

В России жестокость революционного обвала связана была к тому же с сознательным истреблением старого культурного класса и заменой его новой, из низов поднявшейся интеллигенцией. Второй источник катастрофы — хотя и совершенно мирный — заключается в чрезвычайно быстром процессе приобщения масс к цивилизации, в ее интернациональных и очень поверхностных слоях: марксизм, дарвинизм, техника. ... Двадцать лет совершили работу столетий. Психологически последствия таких темпов должны быть чрезвычайно тяжкими. Прибавьте к этому и третье, неслыханное и небывалое в истории осложнение: тоталитарное государство, которое решает создать новый тип человека, опираясь на чудовищную монополию воспитания и пропаганды и на подавление всех инородных влияний. Эта задача удалась — по крайней мере в отрицательной части... Новый человек: Europaeo-Americanus (Федотов, Письма о русской культуре /1938/ 1991, т.2, с. 167).

В этих словах Федотов по сути отмечает рождение в СССР глобалистского человека. Можно вспомнить реализованный миф советского периода о создании нового типа человеческой общности — советского народа, который действительно был создан, так что родился «совок». В определенном смысле это было выращивание предшественника глобального человечества. В нашей стране глобализм имеет мощные корни — в советском периоде истории России. Наивно полагать, что глобализм — американская штучка. Мы тоже к нему готовы и быстро движемся навстречу глобалистскому будущему. Мы думаем, что бежим от глобализма, но это ничуть не мешает нашему истинному движению. Напряжение между полюсами идеологического спора искривляет и в пределе замыкает пространство, в котором ведется диалог, так что независимо от направления каждый шаг ведет к ядру системы противоречий; путями глобализма или антиглобализма — безразлично. Так устроено «пространство культуры»: сила противоборства между полюсами сворачивает культурное пространство в «пузырь», закрывая выходы; возникают девизы «кто не с нами — тот против нас», «пойдешь налево — придешь направо», точно обрисовывающие геометрию замкнутых идеологических миров.

То есть политику СССР в целом следовало бы описать не как западническую или почвенническую, а как сильнейшим образом определяемую этими наличными полюсами. Мы видели, как описывается «советский человек» Г. Федотовым, и мы можем придти к пониманию этого сложного процесса взаимодействия полюсов. Мировоззренческие полярности западничества и почвенничества, сильно видоизменившись, образовали в СССР сходные по расположению полюса марксистов и государственников и привели вместе к попытке построения глобального (глокального) мира на 1/6 суши. В экспериментальной реторте под названием «СССР» была достигнута чрезвычайно высокая скорость протекания социальных процессов. Подопытное общество буквально стартовало в будущее и — с некоторым, уместным в эксперименте искажением обрисовало черты этого будущего. Каким можно представить себе это будущее, мы будем подробнее описывать в следующих разделах. Что же до экспериментальной реторты, то «топливо» постепенно выгорело, температура и скорость социальных процессов упали, в результате экспериментальная страна «вывалилась» из будущего, упала в настоящее, да еще по инерции пролетела немного в прошлое — очевидцы начала 1990-х помнят, как воскресали давно ушедшие на дно истории картины.

Изменяется мир, и меняется человек. Конечно, по большому счету человек еще такой же, каким был, скажем, в конце XIX или начале XX века. Пока люди меняются лишь стилистически, поскольку живут в новом обществе, в новой культуре.

Но постепенно эта новизна, это стилистическое изменение проникает все глубже. Люди изменяются все существеннее, Федотов уверенно говорил о Homo Europaeo-Americanus, Зиновьев — о Homo soveticus. С точки зрения номенклатуры, это да указание на новый вид: человек становится новым видом, в человечестве выделяется новый вид. Биологически это абсурд, но... Имеется старое представление, идущее от Аристотеля, что человечество представляет собой не вид, а особое царство, разнообразие которого не ниже царства животных. В этом людском царстве возникает значимый постоянный вариант, значимая застывающая форма. Может быть, обозначения Федотова и Зиновьева — не только риторический прием?

Мы можем подойти к вопросу об изменении человека в современности и с другой стороны. Индустриальный век привел к тому, что особенно большое значение приобрели не отдельные люди, а организованные совокупности людей — тех людей, которых смогло произвести индустриальное общество. Эти совокупности людей приобрели новое качество. На арену истории вышли организации, социальные машины, социоматы. Разумеется, люди создавали социальные организации уже очень давно, но в индустриальном обществе роль таких организаций чрезвычайно быстро выросла, так что мы можем отметить качественный скачок организованности общества в этом отношении.

Когда человеческие атомы скреплены в организацию, в которой они используются не в соответствии со своим назначением — как разумные человеческие существа, а как зубцы, рычаги и стержни, то большого значения не будет иметь то обстоятельство, что их сырьем является плоть и кровь. То, что используется в качестве элемента в машине, действительно представляет собой элемент машины. Если мы доверим наши решения машине из металла или тем машинам из плоти и крови, которые представляют собой бюро, огромные библиотеки, армии и акционерные общества, то мы никогда не получим правильного ответа на наш вопрос... (Винер, 2002, с. 162).

Можно ли сказать, что созданием «машин из плоти и крови» исчерпывается изменение людей? Что глобализм не привносит нового в общество, состоящее из таких машин, социоматов?

По-видимому, эволюция социоматов продолжается, и происходит еще нечто новое. Повышение роли определенным образом устроенных организаций в истории есть продукт именно индустриального общества. То, что говорят исследователи о глобализации, заставляет думать, что глобализация — новая стадия развития общества (и человека), индустриальное общество уходит в прошлое. Как же изменяются социальные машины на новом историческом этапе?

В период господства планового начала управляющие воздействия в обществе реализовались, главным образом, организационными методами. Можно с полным правом назвать XX век веком организаций. Для решения каждой проблемы в обществе возникала специализированная организация, члены которой действовали «как должно» или «как нужно», а не «как хочется». С отказом от планирования организационный принцип сознательной дисциплины сменился в значительной степени манипулированием — воздействием на интересы и цели людей. Исполнителя усиленно убеждают, что он действует исключительно в собственных интересах, в то время как интересы эти искусно формируют самыми разными методами, начиная от примитивных подкупа, запугивания и лести и кончая изощренными методами выборочного информирования, внушения и формирования мнений, в частности, через средства массовой информации. В результате реальная власть в обществе переходит от организаций к манипуляторам (Поспелов, 2002, с. 17).

Здесь следует сделать лишь небольшое уточнение: «манипуляторы», о которых говорится выше, представляют собой, разумеется, тоже организации. Тогда складывается следующая картина. Мир будущего будет не просто миром людей, отчаянно борющихся за свою личность, и не просто миром «машин из плоти и крови ». Эти машины особенным образом изменяются: управление ими становится, по выражению И.Г. Поспелова, «манипулированием», работают уже не прямые связи между людьми или организациями, не приказы и указания, а отношения виртуальные, отношения новых социоматов, которые представляют собой структуры общественного сознания. Не «плоть и кровь», а структуры не-личного сознания являются деталями этих новых специальных машин.

Если попробовать уточнить это рассуждение до образа, то можно сказать следующее. Организации индустриального общества могли быть уподоблены машинам, станкам — недаром говорилось о «колесиках и винтиках». Организации постиндустриального общества должны быть уподоблены компьютерам, точнее — компьютерным программам. В обществе, состоящем из hard-организаций, возникало все больше soft-организаций. Вместо механической причинности действиями людей и организаций управляют информационные зависимости. И если раньше многие исследователи общественной жизни опасались, что люди станут «винтиками», то теперь видно, что «винтики» эволюировали в «байты».

<< Назад   Вперёд>>