Главный русский спор: от западников и славянофилов до глобализма и Нового Средневековья

Мы видели, как отошло на второй план прямое противопоставление традиции и модернизации, Запада и Востока; общественное сознание ориентируется теперь на новую модель прогнозируемого будущего. Если модель ЗВ (Запад-Восток) была (с современной точки зрения) простой, то модель СЮ (Север-Юг) представляется сложной. Можно сказать, что ЗВ-модели допускали выделение из системы пар элементов (с Западом или против, как Запад или сами по себе) без потери смысла самой модели. В СЮ-моделях ситуация сложнее. Поэтому, если в ЗВ-моделях можно было говорить о взаимодействии двух элементов, то в СЮ-моделях обязательно присутствует в той или иной форме представление о кругах цивилизаций, о разных цивилизационных регионах. Чтобы что-либо сказать о России в глобализирующемся мире, требуется подробное его описание. Только после такого описания может проясниться место России.

Прежде всего заметим: аналитики любой сферы современного общества указывают на наличие кризисных тенденций, на дезорганизацию современной структуры мира. Отсюда ясно, что можно не рассматривать самый оптимистический сценарий — прогрессивное развитие всего мира по всем направлениям.То есть концепция «крайнего западничества» в ее глобалистском варианте, похоже, не имеет сторонников, если не считать многоукоряемого Фукуяму. Далее, кризис — системен, падение одного важного функционального блока системы Современности влечет за собой дезорганизацию и перестройку других блоков, поэтому сценарии частичных кризисов также можно не рассматривать — в связи с глобальным характером системы Современности ее кризис также будет глобальным.

Дестабилизация какой-либо организации происходит в несколько стадий. Сначала идет падение «эффекта», того, что можно назвать «суммарным продуктом» данной организации, и одновременно растет разнообразие проявлений данной организации. Вспомним «закон Седова»: речь идет о том, что при кризисе разрушаются системы запретов (законов) данной организации, ее блоки начинают автономизироваться, идут к самостоятельному существованию. Вместо одной системы появляется несколько новых, и суммарное разнообразие растет. Скажем, для сферы экономики это будет означать, что мировая экономическая система станет в каком-то отношении менее эффективной и более разнообразной. Кризис будет проявляться в разрушении системы и образовании на ее месте одной или нескольких систем. Судя по устройству современного мира, из дестабилизации выйдет одна новая система в окружении внесистемного остатка, который по отношению к данной системе будет выступать как внешняя среда. То есть дифференциация, например, мировой экономики настолько возрастет, что бессмысленно будет рассматривать ее как единую систему, более верным окажется ее рассмотрение как некоторой особой (одной) экономической системы и внешнего экономического мира, агрессивной внешней среды, в которой эта особая экономическая система существует. Эта особая экономическая система определит особенности политического существования Севера. Весь блок государственных образований, соответствующих экономической системе, образует до определенной степени единую политическую систему («Федерация Севера »). Это представление было описано А.А. Зиновьевым как концепция «золотого миллиарда ».

Как выглядит мировая экономика изнутри нового экономического организма, изнутри экономики «золотого миллиарда»? Для организованной экономической системы стран Севера остальная мировая экономика выглядит как внешняя среда для организма. Это не просто агрессивная среда. Новый экономи-ческий организм («Север ») начинает все более активно «вести себя», так что можно говорить о его «экологии», о его отношениях с этой внешней средой («Юг»). Юг — это то место экономического мира, куда выбрасываются отходы, откуда набирается ресурс, это то, от чего следует защищаться и чем следует манипулировать. Экономическая система образует границу — Великую Стену, которая отделяет экономику «золотого миллиарда» от внешней среды. Впрочем, не только отделяет, но также пропускает и активно вбирает нужное и выделяет во внешнюю среду ненужное. В связи с существованием этой Стены можно говорить о борьбе за право быть эксплуатируемым: мир вне Стены депривирован, не допущен к участию в экономике «золотого миллиарда», экономические отношения вместе с эксплуатацией, прибылью, потерями существуют внутри системы «золотого миллиарда», там идет своя игра, а непокорных выбрасывают во тьму внешнюю, во внеэкономический мир.

Чем является эта экономика системы «золотого миллиарда», Мир за Стеной, для остальных локальных экономик, которые все вместе выглядят как среда для «золотого миллиарда»? Для прочих локальных экономик это — ситуация сверхконкурента, который в любом столкновении побеждает и берет что хочет. Значит ли это, что с таким конкурентом невозможно бороться? Ничуть. Существуют отлаженные стратегии взаимодействия с такими системами. В пределе это взаимоотношения вирусов и всепобедительного льва. Монстр побеждает во всех схватках с соразмерными с ним противниками, но при выходе конкурентов из его размерного класса перестает их замечать и с ними взаимодействовать, может их только терпеть. Конкуренты начинают работать вне линий специализации «монстра». Во «внешней тьме» возникают паразитические экономические стратегии, выкачивающие у экономического гиганта средства по тем линиям, где он не может противостоять, по которым он не специализирован. Например, раз есть Стена — имеется контрабанда, незаконный и антисистемный ввоз и вывоз — скажем, незаконный ввоз людей. В мире будет существовать масса желающих попасть в страны «золотого миллиарда» и будет жесткий запрет, поскольку экономика этих стран не выдержит наплыва мигрантов. Отсюда — контрабандный ввоз людей превращается в конкурирующую стратегию, внесистемные элементы перекачиваются во внутреннюю среду «монстра», вызывая у него внутренние проблемы, болезни.

Примерно к 2025 г. мигранты с Юга могут все-таки составить до 25-50% в некоторых субрегионах Северной Америки, Европы и даже Японии, обладая при этом политическим и социальным статусом людей «второго сорта». Именно такого рода ситуация в первой половине XIX в. поставила Великобританию и Францию перед угрозой того, что «опасные классы» могут разрушить общество. Политическим ответом на это было «изобретение» либерального государства. Не грозит ли британофранцузская ситуация 1830 г. Европе, Северной Америке и Японии в 2030 г.? (Валлерстайн. Цит. по: В. Цымбурский. Это твой последний геокультурный выбор, Россия?, http://www.politstudies.ru, раздел «Виртуальное эссе»).

Вот как описывают сегодняшнюю ситуацию в Европе, где принимаются все новые меры против иммигрантов.

Это похоже на осаду. Внутренние границы ослаблены, но это компенсируется усилением внутреннего контроля в виде вооруженной полиции с правом пересекать национальные границы и наличием общей информационной системы, а также еще одним существенным элементом — гораздо более эффективной системой контроля на внешних границах. Железного занавеса больше нет, пора установить занавес визовой (Кристи, 2001, с. 73).

Возможно, Западной Европе удастся в течение некоторого времени сохранить свой статус острова всеобщего благосостояния, предпочтя запереться от нищих снаружи, чем запирать их в тюрьмах Европейской крепости.

В пятидесятые и шестидесятые годы в тюрьмах Иллинойса и Калифорнии создавались банды заключенных — для самозащиты. Теперь эти банды существуют по всей стране. ... Среди молодежи
вошли в моду татуировки, обычаи, жаргон этих тюремных банд. В американских городах тюремная культура становится культурой улиц (Schlosser, 1998).

Н. Кристи цитирует Ричарда Страттона, редактора журнала Prison Life.

Тюремная культура сейчас выплескивается наружу и становится частью всеобщей культуры (Кристи, 2001, с. 103).

Знаменитый экономист Кейнс утверждал, что реальная экономика следует за теоретической, «практические» люди живут по ставшим общепринятыми до уровня здравого смысла идейным положениям, которые были теоретическими новациями в предыдущем поколении. Поэтому можно обратить внимание на положение в экономической науке — в качестве предвестника будущего состояния реальной экономики. Современная экономика — как хозяйственная деятельность человечества, как реальность — является глобальной, то есть все ее части связаны системными взаимодействиями. А теории экономической деятельности — от Кейнса до Мизеса, от взад до поперек — являются антиглокальными, в том смысле, что — глобальными по предполагаемой области применимости (без ограничений) и частичными по описанию экономической реальности.

Эта «частичность» проявляется в том, что все представления, которые вырабатывает западное человечество по поводу экономики, характеризуются — заранее! — незамкнутым характером с точки зрения реального цикла хозяйственной деятельности. «Замкнутыми», «полными» эти теории были бы в том случае, если б они описывали весь цикл хозяйственной деятельности, от корней до вершин. Современные теории ограничиваются рассмотрением рынка, но реальная экономика начинается задолго до рынка и заканчивается вовсе не совершением сделки. В самом деле, в полный экономический цикл должны быть включены вопросы производства необходимых людских ресурсов («до рынка»). Чтобы произвести людей, способных поддерживать современную экономику, процесс преобразования стоимостей должен быть прослежен гораздо дальше, до затрат этих стоимостей на производство культурных и образовательных институтов.

Итак, эти теории не полны, и применение этих экономических теорий неизбежно вызывает ситуацию, когда некоторая выделенная область функционирует за счет того, что все непроработанное в рамках данной экономической практики выбрасывается за границу системы, в негласно существующее внеэкономическое пространство. Все, что окружает рынок, делает возможным его работу, предполагается каким-то образом данным, появляющимся «само собой».

Попробуем повторить другими словами. Современные глобальные (по названию) экономические теории и следующие за ними экономические практики не предполагают ситуации, ког-да система способна полностью контролировать оборот веществ, энергии и стоимостей. Напротив, не только реальный, но и теоретически мыслимый экономический организм оказывается несамостоятельным; одним из выражений этой несамостоятельности является непрерывный рост стоимостей, на каждом обороте экономическая машина образует новые стоимости даже в том предельном варианте, если новых продуктов, товаров не выработано. Поскольку мы говорим об экономическом организме, под энергией разумеется не только энергия как таковая, но и то, что служит энергией для производственной и финансовой систем: дешевая рабочая сила, спрос (потребительский ресурс), достаточная культура работников, обеспечиваемая воспитанием и образованием, и другие виды «энергий», за счет которых существуют «неустойчивые» (так как незамкнутые) экономические стратегии Севера.

Функционирование Севера само создает внешнюю среду, Юг, затем усиливает его, пока наконец существование в измененной среде не становится невозможным. Идеальная глобальная экономика должна быть самодостаточной и в этом смысле «экологичной »: поскольку она глобальна, она вбирает всю планету, «экономической среды» для нее не существует. Но, как мы говорили, даже идеальные теории глобальной экономики не таковы. Они допускают такие запрещенные для глобальной экономики концепты, как миграция рабочей силы из-за пределов системы, как разница цен на рынках (в том числе цены рабочей силы) и откочевки капитала на внесистемные рынки, вывоз отходов за границы системы, рост цен на землю (следствие частной собственности на землю) и проч. А также — что может оказаться достаточно важным — эта система полагает, что, когда Бог создал образованных людей, он создал их в достаточном количестве. Современная глобальная экономика паразитарна еще и в том смысле, что она берет необходимых ей работников высокой квалификации «из прошлого». Эти работники образованны благодаря тем остаткам доглобального мира, которые еще существуют. В развитом глобальном мире уровень образования упадет и брать необходимых специалистов будет неоткуда. Долгое время запущенный механизм будет работать по инерции, со все большими сбоями, пока ситуация не изменится принципиально.

Когда же разразится кризис? А.И. Уткин (2001а) утверждает, что, по самым разным прогнозам, самым разным исследованиям — межцивилизационного противостояния, кризиса западной цивилизации, развития экономики, демографии — по различным показателям эксперты отмечают, что самой трудной, критической будет вторая четверть XXI века. В этом историческом «яблочке» сидит «червячок». Кризис предугадывается почти всеми аналитиками, однако серьезных мер по его предотвращению не проводится. Насколько можно понять, люди, принимающие решения, подспудно надеются на «подарок»: ученые и менеджеры напрягутся, что-нибудь придумают, откроют и узнают, так что придется слегка потратиться. Надеются на то, что что-то случится, что избавит мир от его проблем: надо полагать, придет жучок, который червячка прогонит, отчего благодарное человечество и воспоет ему хвалу.

После, скажем, 2050 г. или 2075 г. Человечество может быть уверено лишь в нескольких вещах. Мы будем жить не в капиталистической мировой экономике, а при каком-то новом порядке или порядках, при какой-то новой исторической системе или системах. Поэтому мы, вероятно, снова познаем относительный мир, стабильность и легитимность. Но будут ли это лучший мир, лучшая стабильность и лучшая легитимность, чем те, которые были нам известны раньше? (Валлерстайн. Политические дилеммы на рубеже тысячелетий. Журн. «Полис», 1996, №4).

До этого момента мир живет за счет потенциала, накопленного в доглобальном мире. После кризиса глобальный мир должен стать на собственные ноги, и он приобретет внешнее строение, соответствующее внутреннему устройству. По-видимому, после периода краткой дестабилизации возникнет Север — уже как принципиально частичная система, уже не как прозрение геополитиков, а как «организм» этого нового геополитического устройства. Вместе с ним возникнет Юг.

Теперь нам надо изложить механизм кризиса глобального сообщества. Современное предкризисное геополитическое сообщество имеет устойчивую блочную структуру, представляет собой «сообщество взаимодействующих целых». В процессе развития происходит дифференциация и специализация членов этого сообщества. При специализации происходит сужение «экологических ниш» специализирующихся организаций. В результате в «щели» блочной структуры проникают «внесистемные элементы», геополитические образования, не имеющие четкой привязки к прежним блокам (наиболее очевидно заявили о себе в таком качестве, например, ТНК). Геополитический «сад» порастает сорной травой. На это элементы системы реагируют все большей специализацией и тем самым оставляют все больше «трещин» в своей структуре.

В таких системах всегда обнаруживается то, что Макс Вебер, М. Шелер и Э. Бартель именуют Spannung — своего рода напряжение или латентный антагонизм, скрытая трещина или раскол, который, как только появляется вмешательство соответствующих враждебных внешних условий, переходит в открытое расщепление системы (Сорокин, 2000 /1957/, с. 746).

Этот рост специализации локальных систем в преддверии кризиса можно видеть в специфическом усилении государств. Об ослаблении государств в конце XX — начале XXI века говорят при сопоставлении их с глобализованной властной экономикой. Но внутри государств сила их увеличивается — сворачиваются некоторые демократические процедуры, уменьшается роль общественного мнения, люди становятся все более бесправными. Выразить это можно так: если раньше государству противостояло сильное общество, то теперь ему сопоставлен изолированный индивид (Бауман, 2002).

При росте специализации государств связи между блоками системы слабеют и прежнее сообщество разрушается. Существует закон, связывающий силу специализации структуры и тот объем пространства логических возможностей, на котором осуществляется эта специализация. Для достижения максимальной эффективности системы требуется выделение определенного участка пространства логических возможностей, на котором работают данные специализации. Проще понять это на примере: при промышленной добыче золота образуются отвалы, в которых содержится достаточно большое количество золота. Почему же его не изъяли из этих отвалов, ведь работало специализированное предприятие по добыче золота? Именно по этой причине: специализация заставляет ограничиться определенным уровнем, до которого рентабельно производить добычу. Золотоносные отвалы комбината по добыче золота — это одна из множества иллюстраций этого закона: там, где существует специализация, специализированные блоки расходятся, между ними пролегают «щели», которые не контролируются системой именно в силу ее специализации.

Чем выше степень специализации, тем больше диапазон, количество и неисчисляемость побочных последствий научно-технической деятельности» (Бек, 2000, с. 273).

Поскольку связи между специализированными элементами разрушаются, образуются «щели», то на месте тесно спаянной системы элементов образуется совокупность достаточно слабо связанных блоков. Эти полуавтономные блоки в ситуации кризиса почти полностью теряют старые связи и начинают вновь связываться между собой, образуют новую связную систему — теряя первичные специализации. Принципом, который определяет, какие блоки будут связываться меж собой под влиянием кризиса, является тот, что взаимодействие элементов внутри блока должно увеличивать общий уровень устойчивости целого. То есть блоки будут «добирать» в свой состав элементы, которые им необходимы для более устойчивого существования. По этой причине может оказаться, что никакой отдельно взятый признак не определяет вхождение или невхождение элемента в новое целое — Север. Например, если в Север будет входить Япония (или Китай, как в некоторых сценариях), с точки зрения очень многих внешних объединяющих признаков она будет исключением, что не будет означать слабой связи этих элементов с Севером. Север организуется как система, включая все элементы, необходимые ему для наиболее устойчивого существования. Таким же образом будет объясняться вхождение в Север «малых элементов», по внешней логике Северу не принадлежащих. Скажем, к Северу может принадлежать Турция, взятая именно «для комплекта», для обеспечения устойчивости по каким-либо показателям, а не «по причине» имеющихся признаков; по той же логике к Северу может не принадлежать, например, Португалия, хотя по многим изолированным параметрам она «должна» включаться в Север.

Два государства все еще в малой степени интегрированы в эти новосоздаваемые сети — Китай для японо-американского кондоминиума и Россия для ЕС. Для более успешного взаимодействия этих государств с обозначившимися уже центрами силы они должны сначала достичь, а затем поддерживать определенный уровень внутренней стабильности и законности. Вопрос о том, смогут ли они этого добиться, еще остается открытым (Валлерстайн. Цит. по: В. Цымбурский. Это твой последний геокультурный выбор, Россия?, http://www.politstudies.ru, раздел «Виртуальное эссе»).

По тем же законам будут формироваться блоки на Юге. Возможно уже сейчас предвидеть ядерные элементы таких блоков (мусульманский мир, Китай, Юго-Восточная Азия и т. д.), но точный их состав, с учетом периферии этих блоков, определится только в процессе повышения устойчивости каждого блока. Важно подчеркнуть, что речь идет не о современных политических блоках, а о тех относительно самодостаточных «кусках», в рамках которых будет выживать описываемый посткризисный мир. Старые специализации и старые понятия, в которых описывается мир, потеряют смысл. Неважно, будут ли использоваться для описания этого мира старые слова, — они все равно будут наполнены новым содержанием.

Можно полагать, что в рамках Севера концепция национального государства, доминирующая в современности, будет разрушена. Соответствующие политические единицы будут соединять в себе черты демократии, олигархии, федерации — с точки зрения современных реалий, но не будут ни в каком смысле промежуточными с точки зрения реалий Севера. Это означает, соответственно, что политические системы государств Севера изменятся и не будут иметь существенных сходств с современными политическими образованиями. Классификация их по современным шкалам: тоталитаризм или демократия? — перестанет быть осмысленной. Можно предполагать, что (судя по некоторым тенденциям) свободы личности будут сильно урезаны по сравнению с тем их объемом, который имеется в современных государствах Запада или сегодня в России.

Однако важен не наличный объем свобод, а отношение к этому объему, формируемое структурой общественных ожиданий. По-видимому, они будут таковы, что покажутся вполне достаточными для людей, важными проблемами будут казаться совсем другие. «Хорошо» или «плохо» живет общество, «свободно» оно или нет, определяется в зависимости от того, какие идеи владеют этим обществом. Вспомним, в прошлое Средневековье важны были сословные привилегии, а не права личности. Представления о политических свободах вырабатывались постепенно, и крестьяне хотели земли, а не права выбора монарха. О том, что телесные наказания недопустимы, люди обычно узнают после их отмены.

Поэтому общество Севера, скорее всего, будет осознавать себя как «свободное», независимо от «объективного» объема свобод. Например, Нильс Кристи в своих книгах настойчиво обращает внимание на знаменательный факт. Если прослеживать динамику разных видов преступлений в Европе за последние десятки лет, окажется, что частота почти всех видов преступлений растет, а один вид преступлений встречается все реже. Из года в год все меньше отмечается преступлений против чести и достоинства. У этого факта может быть два объяснения: либо люди в большинстве своем стали более благородными и стремятся не оскорблять друг друга, либо они перестают обращать внимание на такие пустяки, как честь и достоинство.

Другой ряд изменений смыслов и реалий по сравнению с сегодняшним днем мы можем ожидать в связи с тем, что называется «государством». Юг как внесистемное понятие будет характеризоваться всем спектром государствоподобных образований; по отношению к Северу он выступает как внесистемный, что не мешает внутри ему быть до некоторой степени дифференцированным. С точки зрения Севера все элементы Юга представляют собой «не-государства», поскольку государство будет представлять собой часть (элемент) системы Севера. При этом элементы Юга сохранят гораздо больше черт современности, так что в будущем по современным шкалам будет легче оценивать происходящее на Юге. Однако эти черты сохранятся в изолированном и оттого сильно измененном виде, фрагментарно. Такая организация политического мира, как ожидают аналитики, приведет к двойному стандарту в терминологии, который сейчас едва намечен. Современная политическая терминология исходит из опыта относительно единообразного политического мира. Мир Севера и Юга будет представлять не общую целостность, а жизнь целого в мире, в окружающей среде: Север живет в окружении Юга, Федерация Севера среди блоков Юга. Поэтому, скажем, то, что является с точки зрения какого-то элемента Юга войной с Севером, Северу будет представляться в виде террористических актов, диверсий, контрабанды и т. п. Точно так же то, что будет для элемента Юга выступать как война с ним Севера, для Севера будет понятием совершенно иного уровня. В этом смысле исчезнут не только государства, но и войны. Ведь само по себе вооруженное столкновение масс людей — еще не война; уже сейчас появились новые названия: полицейская акция, террористический акт, карантин и проч. В будущем число таких понятий, описывающих невоенные вооруженные столкновения политизированных субъединиц социума, еще возрастет: «превентивные операции, препятствующие миграции» и «точечные воздействия, наносимые по центрам терроризма и распространения наркотиков ».

<< Назад   Вперёд>>