Главный русский спор: от западников и славянофилов до глобализма и Нового Средневековья

Выше мы рассмотрели некоторые аспекты того, как будет выглядеть мир с точки зрения экономической и политической. Но совершенно особый облик у этого будущего возникает, если учесть изменения культуры. Концепции «золотого миллиарда » и Федерации Севера (Севера-Юга) достаточно отработаны в современных геополитических и макроэкономических конструктах. О том, что будет соответствовать этому миру в области культуры, говорится значительно меньше. Однако без представления о будущем этой сферы нельзя получить полный (хотя и очень приблизительный) образ будущего глобального мира. Разумеется, то, что мы можем представить, является прогнозом, однако прогноз этот построен при учете системных взаимодействий и не является линейным по отношению к современности.

При описании сферы культуры выступают совсем особые проблемы. Так, очень важно не только то, какой именно будет культура будущего, но и то, как она будет восприниматься современными ей людьми. И еще: кроме «на самом деле» культуры и «культуры с точки зрения ее современников» нам — поскольку мы говорим об этом — важно то, как эту будущую культуру сможем оценить именно мы сами, с точки зрения нашей сегодняшней культуры.

Ситуация в сфере культуры скорее всего будет много сложнее, чем в относительно простых системах, описываемых концепциями «золотого миллиарда » и Федерации Севера. Культура Севера объединена многими общими системами воспроизводства культуры, что делает ее более единообразной. Поскольку (и насколько) Север сохранит экономические ресурсы, политическую преемственность, можно полагать, что культура его останется сравнительно единообразной, но весьма не похожей на современную. Целостный «организм» Севера, выработавший новое политическое и экономическое устройство, потребует и соответствующих изменений культуры. Эта культура будет, разумеется, преемственной по отношению к культуре современной Европы, но все же очень сильно изменившейся, более приспособленной к существованию в новом общественном устройстве. Тем самым при желании будущую культуру Севера можно описывать, пользуясь понятием «прогресс», что будет означать однородное в некотором отношении, направленное развитие.

Эта культура может быть названа «прогрессивной» и будет так оцениваться, но вряд ли она будет таковой с нашей сегодняшней точки зрения. От современной культуры останутся технические сводки и компендиумы, составленные боэциями XX-XXI веков. Наша современность — это то время, которое создает «консервы», ими будет питаться будущее, соотнося свои достижения с уровнем культуры XX века. Тем самым культурная ситуация глобализованного средневекового мира действительно оказывается много сложнее, чем простой перенос в будущее тенденций развития современной культуры. Европейская культура на Севере окажется развитой очень специфическим образом, она будет сильно специализированной, многие привычные сейчас части исчезнут, появятся новые. С другой стороны, эта культура Севера будет все же продолжением современной культуры как целого.

Можно отметить, что в отношении этого направленного развития культуры Севера выявятся многочисленные отличия от известного нам Средневековья. Прежнее Средневековье было временем развития материализма. Этим не говорится, что Средневековье было более материалистично, чем наше время, или что этот период был «совсем» материалистическим. Речь идет именно о развитии — в те века материализм усиливал свои позиции, он вырабатывался, например, формой схоластической мысли и тем специфическим характером, которые приняло в Средние века христианство.

Отличие Средневековья от Античности состояло в том, что материализации подвергался совсем новый слой идей, более глубокий уровень душевной жизни. Подробнее об этом рассказано у Хёйзинги в «Осени Средневековья» (Хёйзинга, 1988). Наша современная культура дошла до предела в этом отношении, пик материализма уже достигнут. И задачей нового средневековья — по единодушному мнению Новалиса, Сорокина и Баумана — является изменение культуры в обратном направлении, в сторону ее одухотворения. Тем самым сумерки, нас ожидающие, не те, в которые вступило человечество в IV веке: заря отличается от заката, однако заметить отличия можно, лишь просматривая определенный промежуток, на «моментальной фотографии» разница не заметна.

Потребность в «одухотворении», несомненно, существует. Однако мы не можем полагать, что упомянутое одухотворение появится «по потребности ». И потому надо исследовать, какой же будет культура глобального мира, может ли она стать более одухотворенной — и каким путем. Обычно при рассмотрении ожидаемых изменений культуры Север представляют Культурным Очагом, сохранившейся от нашего времени системой культуры, внутренне связной и целостной. До некоторой степени это так. Но надо учитывать, что для представления о культуре возникающего нового мира важны следующие тенденции.

В мире в современную эпоху быстро распространяется образование. Количество людей, так или иначе приобщенных к образованию, крайне быстро растет. Рост числа образованных сопровождается выравниванием общего культурного уровня, появлением «массовой культуры» и сглаживанием различий между более культурными и менее культурными слоями. Это — ситуация Средневековья. Одной из характеристик «средневековых периодов» является широкое распространение некой культурной традиции при общем падении ее уровня. В рамках концепции Нового Средневековья высказывается мнение, что уровень культуры Севера будет много выше, чем уровень известного нам Средневековья VI-XII веков, но проявятся и многие узнаваемые черты, свойственные средневековой культуре: медленное развитие культуры, ее высокая традиционность, замкнутость. Можно высказать надежду, что, несмотря на разложение науки, катастрофическое падение уровня общей образованности и прочие неприятности, до копий и мечей дело не дойдет и будет иметь место, по Бердяеву, «варварство среди машин» — хоть и варварство, но все ж среди машин. Заодно это позволяет надеяться, что процессы депопуляции все же не зайдут слишком далеко: ведь на технологическом уровне копий и мечей Земля может прокормить немногие миллионы, но никак не миллиарды людей.

Это очень важное обстоятельство. Изменения идут быстро, и многие люди все еще пребывают в уверенности, что нас кормят «земледельцы». Но это уже не так: современный мир кормит культура в лице своей части, науки. Наука обеспечивает едой 6 миллиардов землян, на науку возлагаются надежды, что она прокормит 12 миллиардов, которые будут жить к 2050 году. Если система воспроизводства науки, кормилицы человечества, будет подорвана, число людей сократится на порядки — и вот тогда могут проявиться картины, совсем похожие на прежнее Средневековье.

Так мы можем сказать о Севере. Юг в отношении культуры выглядит с Севера как внекультурная среда. Однако эта внекультурная среда в культурном смысле разнообразнее Севера. На Юге сохраняется большее число культурных традиций нашего времени, в нем рассыпано множество более мелких, чем на Севере, культурных очагов. Тем самым современная нам (и по отношению к описываемому будущему — высокая) культура в определенном смысле полнее сохраняется на Юге, но там она раздроблена на множество местных традиций, «кладов древних знаний ».

Культура Юга будет в «замороженном» состоянии хранить более точные подобия культуры современности, чем культура Севера, но не целиком, а в фрагментах. В качестве примера, позволяющего лучше понять это описание, можно сослаться на образ науки в Японии. Для Японии наука начинается в XIX веке с изобретением паровой машины. Далее следуют различные технические изобретения. Некоторым приближенным образом можно сказать, что наука для Японии — это совокупность способов делать полезные вещи. О фундаментальной науке в этом смысле не говорится — поскольку эта часть науки не осознается как принадлежащая научному знанию. Когда янтарную палочку трут о шелк, это все что угодно, но не наука, поскольку непосредственно из этого потирания хорошие вещи не появляются.

Еще занятнее отношения с современной наукой у других стран, принадлежащих к Югу. В последнее время стали появляться науковедческие публикации, описывающие бытование науки на Юге. Вкратце можно сказать, что современная наука на Юге не воспроизводится, она живет заимствованиями с Севера. Понятно, что, если такой образ науки сохранится, он может очень верно копировать многие фрагменты науки современности, но в целом будет совершенно неверен. Другое дело, что в разных анклавах Юга сохранятся разные фрагменты, которые при мысленном совмещении позволят представить образ исходной науки (культуры). Эта «верно сохраненная» («замороженная») культура Юга будет той, которая сейчас существует в странах Юга, а она вовсе не европейская. Изолированность и устойчивость существования культурных очагов возрастет. Можно привести такой образ: если собрать, как мозаику, все рудименты культуры XX века, сохраненные странами будущего Юга, получится картина, достаточно похожая на нашу современность — какой она представлена на Юге сейчас. Но в том-то и дело, что собрать ее будет нельзя, в каждом культурном анклаве Юга будет воспроизводиться собственный фрагмент прошлого, сохраняющийся в меру того, как виделось целое из этого фрагмента на момент появления самостоятельной традиции данного анклава Юга.

Описанные выше свойства культуры Нового Средневековья распространяются и на такую лидирующую сейчас часть культуры, как наука. Ее развитие будет в будущем значительно более медленным, чем сегодня, а во многих отношениях можно будет сказать, что наука пришла в упадок. Глядя на науку будущего, мы бы сказали, что произошло падение Высокой Культуры Современности (как ни иронично это звучит сейчас, с точки зрения модели Глобального Средневековья это так). Падение науки будет сопровождаться ускоренным падением разработок фундаментальной науки. При падении общего культурного уровня произойдет слияние с вненаучными познавательными технологиями, обозначаемыми сейчас как паранаука. Отсюда произойдет образование новой реалии, которую предварительно можно назвать магонаукой. Понимание причин функционирования техники будет прогрессивно утрачиваться. Происходить это будет по многим рядам причин: падение «общего образования» при переходе к сильной специализации; утрата мировоззренческого значения науки при деградации фундаментальных разделов ее; утеря методологических отличий науки как специфической области познания при исчезновении методологической культуры. Однако этим описывается взгляд, которого не будет: ведь будущее общество будет смотреть на себя не нашими глазами, а своими, даже изучая свою историю — наше время.

Наука будет прогрессивно специализироваться еще и потому, что, при утрате критериев общего научного знания, по каждой из отдельных областей будет наблюдаться рост, который при этом не с чем будет сравнить, поскольку критериев для сравнения наук разных специализаций не останется. То есть с точки зрения Современности произойдет распадение науки, но по критериям той же Современности и с точки зрения будущего будет идти неуклонный научный рост по всем выделенным направлениям. Это еще недостаточно осознанная современностью особенность науки: откуда, собственно, может появиться убеждение, что наука находится в упадке? Только из более общих культурных оснований, из картины мира, а внутри самой науки таких фундаментальных критериев нет. Если данная специальная область знаний развивается, прогрессирует, добывает новые результаты и таких областей довольно много — как же можно решить, что наука находится в глубоком упадке? Если мы будем измерять прогресс науки числом новых статей, новых научных журналов и организаций — мы всегда и в почти любой ситуации будем получать непрерывный рост, «прогресс». Только обладая неким общим мировоззрением, которое подсказывает, какие результаты и какого масштаба следует ожидать в той или иной области знаний, мы можем придти к выводу, что некая область науки развивается успешно или, напротив, находится в упадке.

С точки зрения современной науки число научных направлений будет стабилизировано, они лишатся промежуточных дисциплин в результате сильной специализации, разные области знания будут еще больше оторваны друг от друга, чем сейчас. С ростом специализации наук будет происходить рост специализации специалистов, так что будут образовываться все более замкнутые системы образования, отдельные для каждой науки, что в пределе приводит к формированию «научно-технических династий» по каждой области — неважно, является ли принципом формирования династии принцип кровного родства или принцип ученичества (что вполне совместимо при наличии института усыновления). Эти научно-технические династии будут получать все большее значение, поскольку будут знать, как «делать это» — без знания общих оснований современных наук. В таком сценарии развития знаний можно прогнозировать особенно быстрый рост — особенно на первых порах — наук практического цикла, например медицины, инженерии, социометрии и т. д. Будущий мир будет характеризоваться разложением научной картины мира и исчезновением фундаментальной науки — с нашей точки зрения, а со своей точки зрения он будет полагать, что продолжает Великую Науку двадцатого столетия, придерживается традиций предков, — и особенно сильно будет это убеждение в среде ученых, которые будут обладать высоким социальным статусом (что не противоречит тезису об утрате наукой мировоззренческой роли).

Из такого положения науки вытекают некоторые следствия относительно религии и ее места в Новом Средневековье. В новом мире наука не сможет нести мировоззренческую функцию, то есть объяснять устройство мира; наука разовьется до «ремесла» и «магии», областей локальных умений. При этом религия будет возвращать себе мировоззренческую функцию, все более кодифицироваться, традиционализироваться, и одновременно изменяться, поскольку будет запрос общества на выполнение мировоззренческих функций. В связи с ростом значимости религии на Севере будет также расти число внеинституциональных центров с особенными религиозными традициями.

Падение общего уровня культуры, сохранение и развитие некоторых прикладных и практических областей науки, изменение положения религии в обществе приведет к сильнейшим изменениям в таких важных для облика будущего аспектах, как демографический, экологический и т. д. Однако даже самый поверхностный анализ последствий глобализации и Нового Средневековья в этих областях далеко выходит за рамки нашей темы.

Тем самым в понятиях современной эпохи Новое Средневековье будет выглядеть относительно привлекательно: отсутствие государств и войн, устойчивая политическая система, сужение роли интеллектуалов от науки (с повышением их статуса) и рост роли религии. При этом каждое из этих «обещаний» будет «с подвохом»: как говорится, войны не будет, а будет борьба за мир, так что мало не покажется. Устойчивая экономическая и политическая ситуация будет означать усиление неравенства и свертывание системы свобод для подавляющего большинства населения. Отсутствие государства — в современном его понимании, как национального государства — вполне вероятно будет сопровождаться усиленным ростом систем контроля за населением.

Описанная выше по трем параметрам (экономике, политике, культуре) система современной цивилизации преобразовывается в Новое Средневековье. Содержанием Нового Средневековья будет разделение трех сфер общественной жизни. Ведь то, что столь болезненно происходит в мире, представляет собой именно отказ от прежнего смешения экономической сферы общества, сферы государственно-правовой и духовной (культурной). Нынешнее помешательство, иначе не скажешь, на «свободной экономике» — это чрезмерное увлечение и переразвитие верной мысли таким образом, что она становится ошибочной. И все же это переразвитие показательно, оно ведет к постепенному пониманию соотношений между областями социальной жизни. Всемирная, всеобщая хозяйственная составляющая будет автономизироваться, терять связи с государственной, политической жизнью. Современная экономика не может управляться из одной страны, из локального правового субъекта. И будет возникать особая сфера общественной жизни, все менее жестко связанная с государственно-правовыми системами. Постепенно будет выстраиваться ситуация, когда государственно-правовая жизнь будет иметь собственные границы и собственные правила, не связанные с экономической жизнью. При этом духовная, культурная жизнь будет пользоваться полной свободой, не будет связана с правовой или экономической сферами социального бытия. Такое содержание развития необходимо для выработки нового устройства социума. Поскольку сознательные усилия пока недостаточны и люди не могут создать такое устройство из собственных устремлений, это устройство будет вырабатываться исподволь. Все снова будут совершаться ошибки: экономика будет подчиняться правовой жизни и будет бунтовать и разрушать эту неправомерно расширившуюся правовую жизнь; культурные импульсы будут ставиться в зависимость от экономики или государства, и от этого также будет страдать развитие всех трех сфер общественной жизни. Этот мучительный поиск границ и правил взаимодействия между сферами общественной жизни и будет составлять содержание Глобального Средневековья.

Можно вглядеться и в иной аспект. При возникновении Нового Средневековья происходит замедление темпа истории. То есть глобальная скорость исторических изменений в целом растет, Новое Средневековье наступает быстрее, чем предыдущее Средневековье; возможно, его длительность также меньше, чем у предыдущего. Но скорость истории внутри средневековья много ниже, чем в возрождение, число изменений в единицу времени меньше, а потому историческое время замедляется. Тогда ситуацию можно описать: мы быстро проваливаемся в яму медленного времени. По мере углубления различий Севера и Юга потребность в увеличении этой дифференциации, усилении различий будет все острее. В этом смысле мир войдет в стадию направленного развития — каждый следующий шаг в области наращивания различий Север-Юг будет все жестче определять дальнейшие шаги. Поэтому, чем резче будет развернут сценарий противостояния Север-Юг сначала, тем длительнее и жесточе будет дорога Нового Средневековья. Поддержание относительно благополучного Севера в среде все более низкоорганизованного и потому (с точки зрения Севера) все более агрессивного Юга будет требовать все больших затрат, для чего придется все интенсивнее тратить любые виды ресурсов — от ресурсов в прямом смысле, полезных ископаемых и воздуха, до ресурсов в смысле переносном — ресурсов людей и культуры. Глубокая и все усиливающаяся специализация Севера будет переводить «в отвалы» все большее количество необходимых элементов культуры и все сильнее зависеть от того ресурса, который станет наиболее важным с точки зрения специализации Севера. То есть, чем более «удачным» будет выделение системы Севера в начале, чем более этот блок будет приспособлен к самостоятельному существованию во враждебной среде, тем более устойчивым и длительным будет Новое Средневековье, тем более затруднен выход из него.

Выход из Нового Средневековья будет также системным. Юг будет все чаще прорываться в «системные дыры», возникающие на Севере именно в силу его сверхспециализированности по некоторым параметрам. Это будет аналогом «нашествия варваров», хотя практически это могут быть, например, прорывы внутренней среды Севера, соприродной Югу. Внутри Севера будут возникать все более обширные «пузыри» внутренней среды, подобной внешнему Югу. Пока будет сохраняться высокий (относительно Юга) культурный потенциал Севера, варвары будут ассимилироваться в систему, то есть при смене локальных групп власти и перемещении Центра Севера ситуация в целом будет оставаться неизменной. Однако постепенно потенциалы культур будут выравниваться, и тогда возникнет неустойчивая ситуация, в которой очередной прорыв системы Севера приведет к его падению, общей мировой дестабилизации и возможности нового подъема цивилизации — или продолжению Нового Средневековья.

<< Назад   Вперёд>>