Главный русский спор: от западников и славянофилов до глобализма и Нового Средневековья

Куда бы ни летела безногая птица, она находила лишь деревья без ветвей.
Одре Лорд

Существует точка зрения, что и западники, и славянофилы — это названия исчезнувших мировоззрений. Эта мысль неоднократно высказывалась мыслителями поколения «Вех». В 1920-30-х годах они говорили о гибели интеллигенции, о том, что весь спор западников и славянофилов отошел в прошлое, а современность ставит новые вопросы. Несколько подробнее этот круг мыслей будет нами изложен в разделе «Судьбы интеллектуальной элиты» главы 5. Здесь же остановимся на той линии рассуждений, где утверждается, что участники играют чужие роли, что весь диалог «срежиссирован» модератором.

В Лапкин

Безусловно, всяк волен называть себя, как ему заблагорассудится. Хотя, на мой взгляд, негоже представителям ведущих современных научных направлений стыдливо рядиться в чуждые им одежды просвещенного дворянства эпохи Николая I (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

Исследуя историю спора западников и славянофилов, Ю.С. Пивоваров пришел к выводу, что реальный спор окончился к 1910-20м годам, и сегодня возможно лишь бледное повторение прежних позиций. Некоторые участники диалога исходят из иных положений, но также соглашаются с тем, что современный диалог — иной, не сводимый к прежнему набору позиций.

В. Федотова

Я не отношу себя ни к славянофилам, ни к западникам. И я полагаю, кроме того, что перенесение этих понятий в сегодняшний день не вполне оправданно. Во-первых, славянофилы были глубоко образованными и не отрицали Запад как таковой, а западники понимали российскую проблематику и не презирали Россию. В этом — глубинные отличия от сегодняшних упрощенных взглядов на природу российского общества и его будущее. А во-вторых, и западники, и славянофилы отрицали государство. Западники отрицали российскую государственную систему во имя самоорганизации, присущей Западу, и демократических структур, которые для него становились характерными. Славянофилы же отрицали государство во имя общины (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

Действительно, по многим вопросам можно видеть воспроизведение хорошо известных и апробированных временем аргументов (подробнее см. в разделе «Повтор» главы 7). Однако многие другие участники полагают, что повторность, проявляющаяся в дискуссии, — факт, но это не мешает самой дискуссии быть реальной. Вечные вопросы приводят к «вечным» дискуссиям, и западники и почвенники по-прежнему есть в современной России.

В. Чеснокова

Что же мы имеем на данный момент? Безусловно, многие исторические реалии поменялись. Но соотношение между западнической и почвеннической доктринами в значительной мере осталось тем же, что и сто лет назад. Западничество широко распространено и укоренено в общественном сознании. Благодаря всеобщему школьному образованию в него втянуты новые контингенты населения. С некоторой натяжкой, но можно сказать, что им охвачено все население. Почвенничество по-прежнему малочисленно по числу своих сторонников, концепции его неразвиты и слабо обоснованны, хотя русофобские наскоки и филиппики, пожалуй, привлекают на его сторону эмоционально окрашенные симпатии все большего количества населения. Но питать симпатии — это еще не означает сознательно воспринимать и уметь отстаивать ту точку зрения, которой симпатизируешь.

Тем не менее, почвенничество как течение держится и совершенно не проявляет тенденции тихо скончаться своей смертью. Это свидетельствует о том, что какую-то функцию оно выполняет и какой-то участок общественного сознания оно себе отвоевало (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

Оба мировоззрения продолжают существовать. Двухсотлетняя совместная жизнь в России убедила стороны, что наивно полагать, будто противная сторона исторически случайна, антинародна, подлежит изгнанию или истреблению. В диалоге на нашем форуме проявилось понимание: западники — не агенты иностранных разведок, почвенники — не тупые ретрограды. Они существуют вместе, поскольку существует Россия.





Эти и последующие диаграммы построены по материалам еженедельных общероссийских опросов населения по репрезентативной выборке в 100 населенных пунктах 44 областей, краев и республик всех экономикогеографических зон России





Способ проведения опросов — интервью по месту жительства. Размер выборки — 1500 респондентов. Статистическая погрешность не превышает 3,6%. Данные представлены на диаграммах в процентах от числа опрошенных (по населению России в целом).

В. Межуев

Я считаю себя западником, человеком, воспитанным на западной культуре, — разумеется, в той степени, в какой она была доступна в условиях советской России. Любой человек, получивший образование в России, может считать себя в какой-то мере человеком европейской культуры, поскольку изучал то же, что изучают и в Европе. Спор между западниками и славянофилами — это спор между людьми с разными убеждениями, но принадлежащими к одной и той же культуре — европейской. Более того, он только внутри этой культуры и возможен. За ее пределами таких споров не ведут (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

В. Чеснокова в этой связи специально подчеркнула, что спор идет внутри одной культуры. Западники — не «люди Запада», они выражают нормальный аспект российской культуры.

В. Чеснокова

Ценности — это не психология и даже не тип личности. И в смысле отношений между людьми, я считаю, что здесь нет никакой разницы. Потому что западники, они же выросли у нас здесь, в России, они целиком воспитаны в этой культуре — не на уровне сознательно заявляемых ценностей, а на другом, на поведенческом уровне, то есть на уровне опыта, чисто человеческого общения (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

Уже раньше мы ставили вопрос: не произошло ли изменения мировоззрений? Неужели прошедшие века ничего не изменили в позициях спорящих? Если же изменили, то в какую сторону? Или, может быть, изменились не позиции, а их защитники?

В. Межуев

Наши нынешние западники убеждены в том, что капиталистический рынок и свобода — одно и то же, что переход к рынку и есть переход к гражданскому о обществу. Свободу цен они отождествляют с человеческой свободой, права капитала с правами человека и гражданина, в том числе и с правом на частную собственность, рынок с демократией. О социальном государстве — вершине либеральной мысли — они вообще не помышляют. Западники прошлого были преимущественно политиками, нынешние — почти сплошь экономисты, причем даже не либеральные, а неолиберальные. Первые сражались за конституцию и парламентскую форму правления, вторые более всего озабочены процветанием частных банков и курсом акций. Либералы XIX века защищали человека от недемократической власти, неолибералы — только капитал (причем в условиях глобализации даже не производственный, а финансовый) от государства (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

Представление об эволюции, развитии позиций дискутирующих сторон весьма близко к положению о конце прежнего спора. Так, А. Уткин фиксирует конец прежнего противостояния и возникновение нового расклада позиций — по сути, новый спор, лишь частично перекликающийся с прежним.

А. Уткин

Спор сегодня идет у нас не между западниками и славянофилами (славянского единства давно уже нет), а между западниками, убежденными, что Россия движется в направлении Запада, может и должна стать его частью, и новыми почвенникамиев-разийцами, ставящими во главу угла территориальное расположение России в Евразии, евразийский состав населения страны и влияние азиатской степи на ее историю. Сразу скажу: для признания правоты западников мне недостает в России западного человека (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

Итак, говорится, что в России нет западного человека; и западники, и славянофилы — прежде всего русские (по культуре). С точки зрения А.И. Уткина, победа западничества должна ознаменоваться появлением в России западного человека. Однако его нет. Отсюда: неизвестно, победили ли почвенники, может быть, и нет, но западники проиграли. Такой вывод можно сделать, если придерживаться данного критерия победы западничества. А что говорили в начале XX века по этому поводу?

Вяч. Иванов. 1915. Живое предание

С исторической точки зрения о славянофильстве можно сказать, что в нем диалектически совершилось преодоление первоначального пристрастия к национальной феноменологии (это пристрастие называют теперь «провинциализмом»), — пристрастия, которое заключало в своих расценках много опасностей и много неправды, — прежде же всего ставило его в одну плоскость с феноменологическим западничеством, так что спор велся о преимуществе тех или иных культурных форм, а не о проблеме национальной онтологии, — почему и теперь многие думают, что дедовский спор решен естественным ходом событий, что, как нет более прежнего западничества, ибо завершилось ученичество наше и Россия вошла в целостный состав Европы /курсив наш.— А.Б., Г.А./, так умерло и славянофильство и, умерев, не оставило в нас своей бессмертной души.

Итак, Вяч. Иванов считал, что Россия уверенно вошла в состав Европы, ученичество кончилось. Таков вердикт. Верен ли он сейчас? Едва ли. Значит, между 1915 и 2002 годами разверзлась пропасть, в которой пропали совсем уже выработанные и готовые решения. Только-только устоявшееся мнение о месте России было опровергнуто: реальность внесла свои коррективы в содержание дискурса. Теперь все надо начинать заново — и ставить вопросы, и находить ответы.

Представления об одном долгом споре и мнение о начале нового — не взаимоисключающие позиции. Возможна следующая модель: спор западников и славянофилов с началом Первой мировой войны и революции в России завершился на определенном этапе, некоторый круг обсуждения проблем пройден. В идейном плане многие результаты спора фиксировал Вл. Соловьев. Однако в целом спор сохранил достаточную преемственность, чтобы считать его тем же самым, хотя позиции сторон эволюционировали и число противоборствующих позиций умножилось. Существование СССР сопровождалось разрежением ткани культуры, разрывами исторической преемственности. Разрушение СССР подобно выходу из летаргического состояния. Совсем уже взрослые люди, обремененные умом и сединами, начинают играть в дворянские собрания, другие, менее обремененные, — в язычество. Что же удивительного, что в философском споре люди слегка повторяются? От пережитого и заикаться можно начать, а повторы — это пустяки. Пройдет.

Мы — свидетели очередного этапа спора новых западников и новых почвенников. Повторы очевидны, и мы живем в том же круге мыслей, который начал (или продолжил?) объявленный сумасшедшим Чаадаев. Первый западники первый славянофил, он спорил сам с собой — чем не признак сумасшествия! — не находя собеседника. Затем «субъект спора» умножился и разделился, выделились западники и славянофилы, со временем расходящиеся на все более далекие позиции. Герцен, Киреевский, Грановский, Хомяков были еще универсалами. Глядя из современности, сразу и не решишь — при взгляде на цитату, а не в «список участников», — к какой стороне их причислить. В XX веке число спорящих сторон значительно возросло, а идейное пространство, затронутое спором, обогатилось и увеличилось: появились новые решения, новые выборы — и новые узлы противостояния.

<< Назад   Вперёд>>