Главный русский спор: от западников и славянофилов до глобализма и Нового Средневековья

Идя по стопам Петра Великого, он [Кемаль Ататюрк] запретил ношение фесок.
Сэмюэл Хантингтон

Сначала нам не удалось достигнуть ясности относительно начала спора и общей характеристики спорящих сторон. Участники диалога на сайте «Социум» не пришли к согласию, какое мировоззрение старше, когда начался диалог славянофилов и западников. Затем оказалось, что то, о чем этот спор идет, также не слишком отчетливо явлено. О благе России, о способах заимствования, о внутреннем противоречии Европы, о различии культуры и цивилизации — обо всем этом и многом другом. Спор идет едва ли не обо всем на свете. С одной стороны, так и должно быть — ведь беседуют два различных мировоззрения, у каждого на все — своя точка зрения. И все же... Беседуют два определенных, конкретных мировоззрения, и хотелось бы точнее выделить, о чем говорят именно они, а не иные пары вечных врагов — материализм и идеализм, например, или рационализм и эмпиризм.

Раз нам не удалось выяснить основной вопрос, попробуем обратиться к болевой точке спора, к которой рано или поздно обращаются все говорящие. В споре западников и славянофилов ключевую роль играл вопрос о значении Петра I в судьбе России. Его фигура была линзой, собирающей все направления спора в фокус. Вопрос о Петре был ключевым, индикаторным, по которому определялось, к какой из спорящих сторон принадлежит данный мыслитель. Однако дело обстояло вовсе не так просто, что славянофилы Петра «ругали», а западники «хвалили». Что же говорилось о Петре?

Первым делом — то обычное, что мы обозначили как «простую» позицию. Западники благословляли Петра за то, что он мощной рукой вдвинул Россию в число европейских держав, внедрил в ней цивилизацию, дал новые ориентиры культуре. Славянофилы проклинали Петра примерно за те же деяния — за то, что не щадил ни народного тела, ни народной души, что разделил единый народ на мужиков и интеллигенцию, за чиновничество, за немецкое влияние, за униженье, за фальшивый блеск, за то, что от его даров уж невозможно отказаться, за выбор, сделанный за всех...

А кроме того, было еще и совсем иначе, и основатели славянофильства вовсе не считали Петра «злодеем».

И. Киреевский. 1832. Девятнадцатый век

Переворот, совершенный Петром, был не столько развитием, сколько переломом нашей национальности; не столько внутренним успехом, сколько внешним нововведением.
Но могло ли просвещение прийти к нам иначе как посредством перелома в нашем развитии...?
Ответ на этот вопрос выводится ясно из предыдущего, и если в нашей прежней жизни недоставало одного из необходимых элементов просвещения — мира классического, — то как могли бы мы достигнуть образованности, не заимствуя ее извне?
Образованность России, им /Петром — А.Б., Г.А./ начатая, — вот основание его величия и нашего будущего благоденствия. Ибо благоденствие наше зависит от нашего просвещения, а им мы обязаны Петру.

Позиция западников содержала меньше оговорок.

П.Я. Чаадаев. 1837. Апология сумасшедшего

Неужели вы думаете, что, если бы он /Петр. — А.Б., Г.А./ нашел у своего народа богатую и плодотворную историю, живые предания и глубоко укоренившиеся учреждения, он не поколебался бы кинуть его в новую форму? /.../ И, с другой стороны, позволила бы страна, чтобы у нее отняли реальное ее прошлое и, так сказать, навязали ей прошлое Европы? Но ничего этого не было. Петр Великий нашел у себя дома только лист белой бумаги и своей сильной рукой написал на нем слова Европа и Запад /.../. Если мы оказались так послушны голосу государя, звавшего нас к новой жизни, то это, очевидно, потому, что в нашем прошлом не было ничего, что могло бы оправдать сопротивление. Самой глубокой чертой нашего исторического облика является отсутствие свободного почина в нашем социальном развитии.

Это, конечно, совершенно непростительные слова. Нашел дома лист белой бумаги... В прежние времена тоталитаризма за это объявляли сумасшедшим, а в нынешний демократический век за такое можно и по свободной личности заработать. И, однако, в этой совершенной несправедливости и очевидной неправоте, с которой Чаадаев обходится с русской историей, сокрыт аргумент... тоже весьма обидного свойства. Чаадаев говорит: но ведь Россия послушалась Петра. Согласилась забыть прежнее. И мы видим, как любые возражения («ее заставили », «задавили ») сталкиваются уже не с мнением, а с действительностью: сейчас имеется Россия, которую нельзя позвать в допетровские времена. Действительно, она согласилась...

Этот длительный спор, где Петр предстает и злодеем, и освободителем, и антихристом, и просветителем, отцом отечества, интеллигенции и рабства, — этот спор решил завершить Вл. Соловьев, своей непобедимой диалектической логикой развести позиции по «моментам» и уровням синтеза.

Вл. Соловьев. 1888. Русская идея

Несмотря на крупные недочеты в его характере как частного лица, он /Петр. — Л.Б., Г.А./ до конца являет достойный удивления пример преданности долгу и гражданской доблести.

Вл. Соловьев. 1896. Византинизм и Россия

По самой идее христианства, как религии богочеловеческой, христианское царство должно состоять из свободных человеческих лиц, как и во главе его должно стоять такое лицо. Понятие человеческой личности в ее безусловном значении было совершенно чуждо византийскому миросозерцанию, как это признается и его сторонниками. Развитие этого существенного для христианства начала, совершенно задавленного на Востоке, составляет смысл западной истории. Сближение с Европой, которому мы обязаны Петру Великому, принципиальною свою важность имеет именно в этом: чрез европейское просвещение русский ум раскрылся для таких понятий, как человеческое достоинство, права личности, свобода совести и т.д., без которых невозможно достойное существование, истинное совершенствование, а следовательно, невозможно и христианское царство. Об этой стороне своего дела сам Петр Великий прямо не думал, но это не уменьшает его значения.

Этот тезис с тех пор неоднократно воспроизводился западниками. Независимо от того, в чем Петр был не прав, он смог открыть России дорогу к величайшей ценности западной цивилизации, к величайшему сокровищу, рожденному в Древней Греции, — к свободной человеческой личности. В этом смысле деяние Петра определило всю дальнейшую историю и неподсудно. Ведь для осуждения Петра его противники используют ту самую свободную силу суждения независимой личности, которой они обладают благодаря ему. Петр — отец всей интеллигенции, отец западников и славянофилов, и детям негоже хулить отца. Лучше постараться исправить его ошибки, усугубить его благие деяния. Осудив Петра, русские мыслители оказываются без права на существование.

Отсюда начинается новый виток спора о Петре. Интеллигенция — дитя Петра, но ведь и Петр — сын своего народа. Что же он сотворил?

В.Н. Муравьев. 1918. Рев племени

Со времени Петра начинается отрыв образованных русских классов от народа и усвоение ими нового западного миросозерцания. Народ остался при старом. Вплоть до нашего времени он жил запасом идей, верований, психологических и действенных навыков, накопленных в средних веках русской истории. Он продолжал жить исторически, воспринимая события и участвуя в них целостным, действенным образом. Но трагическое положение народа нашего заключалось в том, что народ не может существовать без связи с выделяемыми им постоянно образованными слоями. Они для народа то же, что цветок плодоносящий для растения, — необходимый орган, обновляющий его жизнь и двигающий его развитие. Мы же находились в таком положении, при наличии двух культур, что часть народа, получавшая образование, немедленно этим самым воспринимала чуждое народу миросозерцание, отрывалась от народа, жила вне связи с русской историей. От этого древнее миросозерцание наше не могло развиваться. /.../ Три века держалось оно, несмотря на ожесточенную войну, объявленную ему интеллигенцией, и три века им держалось русское государство. Наконец, к началу XIX века народ оказался вовсе без миросозерцания. Старое умерло, нового он не усвоил.

Проходят десятки лет, и все четче удается выговорить эту судьбу интеллигенции, взятую прямиком из греческой трагедии. Рожденная преступлением, интеллигенция мучительно пытается вернуться к народу. А народ... Было бы крайне оптимистично полагать, что он ожидает этого возвращения. Пока происходили искания интеллигенции, народ перестал быть тем, кем был.

Г.П. Федотов. 1926. Трагедия интеллигенции

Петру удалось на два века расколоть Россию: на два общества, два народа, переставших понимать друг друга. Разверзлась пропасть между дворянством (сначала одним дворянством) и народом (всеми остальными классами общества) — та пропасть, которую пытается завалить своими трупами интеллигенция XIX века. Отныне рост одной культуры, импортной, совершается за счет другой — национальной. Школа и книга делаются орудием обезличения, опустошения народной души. /.../

Людям, которые готовы проклясть империю и с легкостью выбросить традиции русского классицизма, венчаемого Пушкиным, следует напомнить одно. Только Петербург расколол пленное русское слово, только он снял печать с уст православия. Для всякого ясно, что не только Пушкин, но и Толстой и Достоевский немыслимы без школы европейского гуманизма, как немыслим он сам без классического предания Греции. /.../

Начавшись революционным отрывом от Руси, двухвековая история Петербурга есть история медленного возвращения. Перемежаясь реакциями, но все с большей ясностью и чистотой звучит русская тема в новой культуре, получая водительство к концу XIX века. И это параллельно с неуклонным распадом социально-бытовых устоев древнерусской жизни и выветриванием православно-народного сознания. /.../ Не будет преувеличением сказать, что весь духовный опыт денационализации России, предпринятый Лениным, бледнеет перед делом Петра. Далеко щенкам до льва.

В этих высказываниях обращает внимание то, что на фоне критики глубокие мыслители всегда признавали величие дел Петра и благотворное значение его свершений для России. Отмечались проблемы, возникшие перед страной в результате сделанных им важных выборов, но в целом признавалось, что решения его были по большому счету единственно возможными.
Таковы итоги столетнего обсуждения. Современные исследователи в общем воспринимают прежний спектр мнений. Некоторые продолжают безоговорочно осуждать Петра, но в целом присутствует более взвешенная позиция.

Г.С. Померанц. 1988. Однониточные теории

Самодержавие Петра становится на пути европеизации. Методы Петра вызвали ряд неблагоприятных последствий, отчасти специфически российских. Но основные болезни развития повторились 200 лет спустя во всех странах Азии и Африки, захваченных вестернизацией. Всюду возникают беспочвенная интеллигенция, раскол на западников и почвенников, проблема диктатуры развития, которая легко становится диктатурой застоя.

М. Назаров

Одним из наших пагубных отклонений от русского идеала стало петровское насаждение европейской протестантской «культуры» во всех сферах русской жизни. Тихомиров (как и многие другие православные авторитеты) признает лишь то, что реформы Петра I были оправданны в плане использования западных научно-технических и организационных достижений для обороны от натиска Запада же адекватными средствами (но не для слияния с ним в единой «культуре»— такой цели не было) (Клуб Дискурс: Социум, 2001).

Итак, ничего нового о Петре не сказано, представление о значении его реформ можно считать сложившимся. Однако сейчас о Петре в споре западников и почвенников говорят значительно меньше, чем сто лет назад. Разговоры о Петре и его деле перестали быть «дежурной темой» споров, отошли на второй план, в разряд «известных аргументов». Почему? Вероятно, его заслонили подобные и более близкие нам события.

Со времен Петра прошло несколько волн вестернизации (некоторые насчитывают их более десятка), и были среди них еще более сокрушительные по своим последствиям, чем его реформы. Тираны России стали более жестоки и кровавы. Тему Петра сменили обсуждения роли Ленина и Сталина

<< Назад   Вперёд>>