Консерватизм в прошлом и настоящем

Выдвижение консерватизма на авансцену в идеологической сфере сказалось и во внешнеполитической области. Особенно заметно это в США, где внешняя политика послужила рычагом, с помощью которого власть имущим удалось осуществить общий поворот вправо.

Чтобы яснее представить место консервативных взглядов во внешнеполитической мысли США, мысленно обратимся к сравнительно недалекому прошлому. До второй мировой войны в американской науке о международных отношениях господствовало направление, получившее наименование школы «политического идеализма». Гораздо правильнее было бы, однако, назвать его школой политического морализма. В системе ценностей, характерных для представителей этой школы (Д. Перкинс, Ф. Танненбаум, Ф. Джессап, Дж. Бэрнхем и др.), лежало убеждение, органически свойственное американским крайне правым, будто США представляют собой эталон общественного развития, а поэтому все события в мире следует рассматривать в зависимости от их соответствия или несоответствия интересам США как их понимает американская правящая верхушка. В первом случае событие или явление оценивалось «моралистами» как «добро», а во втором — как «зло».

Неподчинение или тем более сопротивление американской внешней политике, отстаивание другими своих национальных интересов, своей безопасности клеймилось как «аморальное», противоречащее «всеобщему благу», «человеческим и божеским законам». Соответственно, все происходившее на международной арене трактовалось в сугубо морализаторском духе.

Практический опыт предвоенного кризиса, а также военных лет, продемонстрировавший несостоятельность подобных «теоретических установок», и прежде всего необходимость считаться с тем, что кроме американских интересов существуют интересы других держав, что с ними можно и нужно сотрудничать при решении глобальных вопросов, перед которыми оказалось человечество, способствовал компрометации школы «политического идеализма» и стимулировал поиски внешнеполитических концепций, в большей степени соответствующих ситуации, возникшей после разгрома государств фашистской оси, когда с предельной очевидностью выявилось, что идея гегемонии США в остальном мире является нереальной и что мировой порядок может быть основан лишь на принципах мирного сосуществования и сотрудничества государств с различным общественным строем, прежде всего США и Советского Союза.

Однако внешнеполитические поиски американской верхушки пошли — как в практической политике, так и в теории — в противоположном направлении. Морализаторская школа была задвинута на второй план, но не потому, что она опиралась на ложный тезис о всеобщности американской модели, а потому, что в предлагаемых ею рецептах в «недостаточной степени» фигурировала сила. И на смену этой школе пришли не объективные размышления о формировании внешней политики в меняющемся, сложном мире, а набор представлений о международных отношениях как сфере, где господствует «закон джунглей». Эти представления стали именовать в США школой «политического реализма», подчеркивая тем самым ее отличие от моралистов. К действительному реализму они, однако, имели малое отношение, ибо в их основе, явно или негласно, лежало представление, будто США обладают неоспоримым превосходством силы над любой другой державой в мире и будто это превосходство останется вечным.

«Историко-философскую» основу школы составили рассуждения консервативного философа и теолога Р. Нибура, отстаивавшего положение об изначальной греховности человека и его склонности к злу вследствие стремления достичь большего, чем он может на самом деле. Из этого «политическими реалистами» делался вывод о вечности и неизбежности борьбы людей за власть и силу ²⁹⁶.

Оценивая с этих позиций положение, сложившееся после второй мировой войны, приверженцы школы рассматривали изменения, происшедшие в мире, не как возникновение обстановки, требующей нового осмысления, а как воспроизведение ситуаций, существовавших прежде.
Позиции сторон международного процесса трактовались при этом в соответствии с концепцией «максимизации власти».

При таком подходе рост международного авторитета СССР, обусловленный его решающим вкладом в разгром фашизма и освобождение порабощенных народов, успехами в строительстве социализма, появление новых социалистических государств, кризис, а затем и распад колониальной системы империализма и общее ослабление мирового капитализма рассматривались лишь через призму представлений о «росте и экспансии советской силы», вызванных, главным образом, курсом на «умиротворение» СССР, который якобы проводил в годы второй мировой войны президент Ф. Рузвельт. Расстановку сил в мире «политические реалисты» сводили к так называемому «биполярному» противостоянию Советского Союза и Соединенных Штатов Америки, а единственно возможной формой такого противостояния объявляли наращивание военной мощи.

Иными словами, картина международных отношений, которую они рисовали, сводилась к изображению поединка двух гигантов. При этом любое событие, происходящее в мире, трактовалось либо как составная часть поединка, либо как его непосредственный результат.
Правда, в рамках самой школы «политического реализма» не было полного единства. Один из ее основателей Г. Моргентау, возглавлявший так называемое чикагское направление, воздерживался от некоторых крайних выводов из защищаемой им системы взглядов и слыл поэтому «умеренным», или «центристом». Крайнее течение, представляемое Р. Страусом-Хюпе, У. Китнером, Р. Осгудом и др., считало излишними «либеральные экивоки» и без оглядки резало консервативную «правду-матку». Однако по главным вопросам позиции течений, как правило, совпадали.

«Международная политика, как и всякая другая, — писал Г. Моргентау, — это борьба за власть... Государственные деятели и народы могут в конечном счете искать свободы, безопасности, процветания или собственно силы. Они могут определять свои цели в виде религиозных, философских, экономических или социальных идеалов... Но всякий раз, когда они стремятся к достижению своих целей методами международной политики, они делают это, борясь за власть... Борьба за власть универсальна во времени и пространстве, и это неопровержимый факт исторического опыта». Ведь вся мировая история состояла из того, что страны «готовились к войнам, активно участвовали в них или возрождались из состояния организованного насилия в виде войны». Поэтому любая политика сводится к стремлению «сохранить, увеличить или продемонстрировать силу» ²⁹⁷.

Можно привести и другие высказывания Г. Моргентау, в которых смысл его рассуждений был доведен до естественного логического предела. «Все государства, активно вовлеченные в борьбу за силу, — читаем мы в той же работе, — должны в действительности стремиться не к балансу, т. е. к равенству сил, а к превосходству силы в свою пользу. И поскольку ни одно государство не может предвидеть, как велики окажутся его просчеты, все они должны в конечном счете добиваться максимума силы, доступного для них... Так как в системе баланса сил все государства живут в постоянном страхе быть лишенными своими соперниками позиции силы, то все они жизненно заинтересованы в предупреждении такого развития событий и в обращении с другими так, как они не хотят, чтобы другие поступали с ними. Превентивная война, какое бы отвращение она ни вызывала у дипломатии на словах и как бы она ни была ненавистна демократическому мнению, является на деле естественным порождением баланса сил». Поскольку относительная сила страны зависит прежде всего «от количества и качества ее жителей», постольку «международная политика, исследуемая с точки зрения технических задач, в которые не входят этические соображения, должна была бы рассматривать в качестве одной из своих законных целей резкое уменьшение или даже полную ликвидацию населения соперничающей державы» ²⁹⁸.

Оговорки относительно демократических и этических соображений, к которым прибегал Г. Моргентау, должны были создать впечатление, что ему лично претит такое развитое событий, но, как «реалист», он не может игнорировать его объективную обусловленность и, следовательно, неизбежность. Принадлежавший к правому крылу школы Р. Осгуд считал возможным обойтись без таких оговорок.

«Использование независимой национальной силы, понимаемой как способность одной нации вынуждать другие исполнять ее волю, — писал он, — наиболее важное средство достижения национальных целей. Это означает, что международные отношения обязательно должны характеризоваться более или менее жесткой борьбой за власть между государствами, ставящими свои собственные интересы превыше всех других целей» ²⁹⁹.

И там же: «Из-за относительной слабости наднациональных норм морали, законов и идеалов главной мерой национальной силы в итоге служит способность оспаривать интересы других наций, включая само их выживание как последнее средство. Следовательно, насилие или угроза насилия являются незаменимым инструментом национальной политики... Задача дипломатии — этого „мозга силы" — состоит в том, чтобы использовать насилие или угрозу с максимальной эффективностью» ³⁰⁰.

Еще в те годы, когда «политические реалисты» доминировали в буржуазной науке о международных отношениях и были фаворитами власть имущих не только в Соединенных Штатах Америки, но и в других крупных капиталистических странах, их концепции вызвали крайне негативную реакцию, причем не только у левых.

«Доктрины „силовой политики", проповедуемые такими красноречивыми учеными, как профессор Моргентау, — писал в начале 50-х годов известный американский политолог Ф. Танненбаум, — ... всегда вели к войне и часто к национальному самоубийству... „Национальный интерес" — это вводящая в обман фраза... » ³⁰¹.

Школа «политического реализма», отмечал, обобщая ее оценку специалистами-международниками, известный специалист по проблемам войны и мира Ю. Лидер, подвергается на Западе критике по следующим причинам. Во-первых, весьма двусмысленны применяемые этой школой понятия «национальные интересы», «сила» и т. д. Во-вторых, недостаточно убедителен тезис о том, что стремление к обладанию мощью, присущее якобы всем государствам, уходит своими корнями в человеческие инстинкты. В-третьих, предлагаемый школой способ предотвращения войны эфемерен, ибо война в ее построениях выступает как неизбежный результат системы, основанной на постоянном соперничестве в поисках превосходящей мощи. В-четвертых, вопреки утверждениям «политических реалистов», вооруженные силы непригодны для достижения большинства целей, выдвигаемых современными государствами; они могут быть скорее достигнуты с помощью умелой дипломатии ³⁰².

Самый серьезный удар по школе «политического реализма» нанесла, однако, сама жизнь. Практическая политика, основанная на постулатах школы, вела от одного провала к другому. Ни одна из целевых установок, намеченных при ее разработке, не была реализована даже частично. Венцом неудач «политики силы», поднятой на щит «политическим реализмом», явилась «грязная война» Соединенных Штатов Америки во Вьетнаме, закончившаяся для них катастрофой.

По мере выявления несостоятельности рецептов, предлагаемых школой «политического реализма», ее позиции слабели. Особенно заметным это было в Западной Европе, где влияние этой школы с самого начала не было абсолютным. Но и в Соединенных Штатах Америки «политические реалисты» перестали играть роль бесспорного фаворита. Некоторые из них, усвоив уроки, которые преподала жизнь, стали отходить от прежних позиций. Это относится, в частности, к Г. Моргентау, отказавшемуся от многих прежних оценок. Дж. Кеннан, У. Липман и некоторые другие «отцы-основатели» школы «политического реализма» выступили против политики США в Азии, в том числе против агрессии во Вьетнаме. Некоторые из сторонников этой школы пришли к более трезвой оценке возможностей США на мировой арене.

«Наши проблемы, — писал в конце 60-х годов известный американский дипломат и политолог Дж. Болл, — очень часто возникали из-за отсутствия согласованности между осознанием ограничений силы, которые определяли наши действия, и высокопарной университетской догмой... Ныне для нас пришло время перестать затуманивать свое сознание нашими политическими гиперболами и открыто взглянуть в лицо жестким реальностям послевоенного мира... Чему нас научили — или что мы узнали инстинктивно, — так это то, что мировая политика одновременно и больше и меньше, чем искусство возможного: она — искусство практического» ³⁰³.

В годы наибольшей разрядки в отношениях между странами с различным социальным строем, в том числе между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки, влияние непреклонных сторонников «политического реализма» ослабло еще больше. Могло создаться впечатление, что под давлением внешних обстоятельств они навсегда ушли с авансцены. Однако такое впечатление было неверным. Неразоружившиеся «политические реалисты» сохранили силы и, осуществив их перегруппировку в консервативном стане, готовились к тому часу, когда практическая политика американского империализма вновь призовет их под свои знамена.

Такой час пробил к исходу 70-х годов, когда атмосфера мирного сосуществования и разрядки в отношениях между государствами с различным социально-экономическим строем стала все сильнее омрачаться акциями, направленными на ухудшение обстановки в мире. В основе этого развития лежала перегруппировка сил в правящих кругах ряда промышленно развитых капиталистических стран, и прежде всего США, в ходе которой верх одержали сторонники жесткого курса во внешней политике.

Подобный поворот был вызван рядом причин. Наиболее значимыми среди них были следующие.
1. Влиятельные группы господствующего класса в главных капиталистических странах пошли в свое время на разрядку международной напряженности скрепя сердце. Их решению в пользу разрядки в значительной степени способствовало, наряду с давлением общественности, иллюзорное представление о прочности своих позиций, которое, в свою очередь, питалось тогдашней относительно стабильной ситуацией в экономике и отсутствием особо сильных потрясений в социально-политической сфере. На этом представлении зиждились расчеты на то, что в условиях разрядки главным капиталистическим странам удастся навязать свою волю Советскому Союзу и дружественным ему государствам, раскачать устои реального социализма, подорвать систему союзнических отношений, связывающих страны социалистического содружества, и, таким образом, без особых усилий достигнуть тех целей, к которым не удалось даже приблизиться в первые послевоенные годы во время «холодной войны», в ходе осуществления империалистической стратегии «сдерживания» и «отбрасывания» коммунизма.

Однако последующий ход событий опрокинул эти расчеты. По мере того как вера в способность капитализма одержать верх в мирном соревновании с социализмом угасала, у той части правящих кругов капиталистических стран, которая видела в разрядке напряженности не реалистическую политику, отвечающую потребностям международных отношений, а способ навязать другим свою волю, крепло стремление отказаться от курса на мирное решение спорных проблем в духе взаимопонимания и сотрудничества и вернуться к прежним привычным и казавшимся более надежными методам внешнеполитического давления, бряцания оружием и даже применения военной силы. Это стремление проявлялось тем сильнее, чем крупнее были имперские амбиции правящих кругов соответствующих стран, слабее их заинтересованность в международном товарообмене, менее эффективными инструменты давления общественности на политику правящих верхов. Поэтому в Соединенных Штатах Америки поворот от разрядки международных отношений в сторону политики острой конфронтации проявился гораздо отчетливей и в более грубой форме, чем, например, в главных промышленно развитых странах Западной Европы.

2. В годы поворота от «холодной войны» к разрядке в правящих кругах капиталистического Запада было распространено представление, что отход от наиболее вызывающих форм политической и военной конфронтации с социалистическими странами поможет главным капиталистическим государствам сохранить, опираясь на свои экономические и политические позиции, выгодное для себя статус-кво в развивающемся мире. Предполагалось, в частности, что в экономическом плане эти страны по-прежнему будут сырьевым придатком к развитым капиталистическим государствам, социально-экономически останутся в сфере капиталистических производственных отношений, внешнеполитически будут послушно следовать в фарватере бывших метрополий.

На протяжении 70-х годов стало, однако, очевидно, что и эти представления имеют мало общего с действительностью. Социально-экономическая и политическая эмансипация развивающихся стран продолжалась, и этот объективный процесс не мог быть остановлен ни улещиваниями, ни угрозами. Обострение социальной дифференциации, а значит, и классовой борьбы во многих развивающихся странах имело следствием свержение ряда прогнивших, реакционных режимов. В некоторых из этих стран произошли более глубокие революционные изменения, затронувшие основы социального строя. Во внешнеполитической области все меньшее число развивающихся стран сохраняло готовность послушно следовать за политикой главных капиталистических государств, что нашло выражение в ослаблении позиций последних в международных организациях, в том числе в Организации Объединенных Наций и в ее специализированных учреждениях.

В правящих кругах капиталистических держав это породило все усиливающуюся тревогу за свои привычные позиции в развивающемся мире. Давние противники разрядки использовали эту тревогу для того, чтобы усилить недовольство разрядкой, которая не пошла на пользу одним лишь социалистическим странам. К этим противникам разрядки примкнули те группы правящего класса, которые с самого начала видели в разрядке лишь оружие борьбы с социализмом. Тех и других объединила надежда, что переход к политике, жесткой по отношению к социалистическим странам, поможет стабилизировать позиции капитализма в зоне национального освобождения, помешает странам реального социализма оказывать поддержку молодым, независимым государствам и сделает эти государства менее защищенными перед лицом военных угроз или прямых военных акций вооруженных сил империализма.

3. Правящие круги Соединенных Штатов Америки долгие годы пребывали в убеждении, что их доминирующие позиции в группе развитых капиталистических стран непоколебимы. Однако в годы разрядки многие крупные капиталистические государства, воспользовавшись некоторым ослаблением жесткой американской хватки, смогли приобрести свободу маневра, немыслимую в годы «холодной войны». В результате их возросший экономический потенциал нашел более полное политическое выражение в виде усилившегося веса в системе западных военных и политических союзов.

Это, в свою очередь, вызвало глубокое раздражение в правящих кругах США, не желавших мириться с изменившейся обстановкой. Поскольку усиление политического веса союзников США не только совпало с разрядкой, но и было прямо обусловлено ею, родилась идея восстановления прежнего влияния США в зоне развитого капитализма путем целенаправленного ухудшения международной обстановки.
Подтверждение всему этому можно найти даже у самих консерваторов.
«Разрядка 1972 года, — писал, например, ведущий представитель консервативного крыла школы «политического реализма» Р. Такер, — была принята в период, когда считалось, что США еще располагают суммарным превосходством в военной сфере по отношению к СССР. Сегодня этой ситуации не существует. В тот период казалось, что роль „третьего мира“ падает, тогда как сейчас его значение заметно выросло... Наконец, значительно выросли требования СССР рассматривать его в качестве равноправного партнера Америки со всеми вытекающими отсюда последствиями... » ³⁰⁴

Поскольку Соединенные Штаты Америки это устроить не может, разрядка, делает вывод Такер, должна была уступить место острому противостоянию.
Примерно в том же духе оценивал ситуацию консервативный политик П. Нитце. «Определяющими в начале 80-х годов, — читаем мы в его статье, — должны стать шаги, ставящие целью остановить, притормозить, а если можно, сорвать... комплексную стратегию СССР» и тем самым «добиться изменения нынешних тенденций в соотношении сил» ³⁰⁵.

Сказанное делает понятным, почему правящим кругам в капиталистических странах, и в первую очередь в Соединенных Штатах Америки, вновь понадобились консервативные теоретики «холодной войны».

Со второй половины 70-х годов на идеологической авансцене стали задавать тон ученые — специалисты по внешней политике, представлявшие крайне консервативное крыло обеих школ: и «политического идеализма», и «политического реализма». Различия в аргументации, к которой они прибегают, почти незаметны перед лицом их единства в главном: стремлении опорочить политику разрядки, проводившуюся прежде, как плод заблуждений и дезориентации. В принадлежащих им бесчисленных статьях и книгах мир вновь предстает черно-белым, как плацдарм борьбы между «добром» (США и их союзники) и «злом» (социалистические страны). Одновременно всемерно превозносится политика силы, провозглашаемая единственным способом решения международных вопросов.

В писаниях этого рода все чаще присутствует апологетика войны: в косвенной, а иногда и в прямой форме.

Очень характерны в этой связи позиции американских неоконсерваторов, для которых вопросы внешней политики образуют центр теоретической схемы. На страницах «Комментари» Соединенные Штаты Америки выглядят страной, сделавшейся слишком уязвимой и боящейся продемонстрировать свою военную мощь, чтобы предотвратить распространение советского влияния. Советско-американские соглашения, заключенные в 70-е годы, расцениваются как капитуляция перед мощью СССР. Напротив, «стратегическая оборонная инициатива» Рейгана (программа «звездных войн») провозглашается «выдающимся проектом», способным обеспечить безопасность США. «Эксцессы государственного вмешательства», столь осуждаемые, когда речь идет о внутренних делах (помощь бедным, медицинская помощь, городское строительство), всячески приветствуются, если они осуществляются за границей во имя антикоммунизма³⁰⁶.

Идея новых соглашений с СССР, в том числе в области ограничения гонки вооружений, оценивается крайне скептически. Предполагается, что любое соглашение такого рода, «которое одобряет СССР, весьма вероятно, находится в противоречии со стратегическими интересами США» и т. д. ³⁰⁷

Проблемы развивающихся государств неоконсерваторы сознательно игнорируют. Этим государствам отказывают в праве на суверенное определение своей политики, ссылаясь на то, что такое право противоречит принципу силы. Соединенным Штатам Америки предлагается постоянно «ставить на место незначительные страны», оказывая на них дипломатическое давление либо прибегая к угрозам.

Весьма показательной с этой точки зрения специалисты считают книгу Р. Такера «О неравенстве наций» ³⁰⁸. Сам Такер получил скандальную известность в 1975 г., когда выдвинул на страницах журнала «Комментари» идею захвата нефтяных месторождений арабских стран в качестве средства борьбы с их «нефтяным шантажом». Содержание его книги свидетельствует о том, что эта идея была не случайной, а отражала выношенную систему взглядов. Распространение идеи равенства между государствами Такер объявляет «абсолютной чушью». В связи с этим господство крупной державы над малым государством представляется ему «нормальным делом». В целом же, согласно его взглядам, не следует слишком «драматизировать» проблему отношений Севера и Юга. Реальный конфликт, что бы ни говорилось в резолюциях ООН по этому поводу, «существует по-прежнему между двумя сверхдержавами с их арсеналами» ³⁰⁹.

Позиции в области внешней политики, которые отстаивают консерваторы в странах Западной Европы, отличаются от позиций их американских единомышленников лишь в деталях. Больший упор делается на европейские проблемы. При оценке политики Соединенных Штатов Америки иногда проскакивают нотки недовольства их нежеланием считаться с интересами союзников на «старом континенте». В остальном взгляды западноевропейских консерваторов представляют собой кальку с американской модели. То же «двухцветное» видение мира, патологический антикоммунизм и антисоветизм. То же неприятие сосуществования стран с различной общественной системой, разрядки международной напряженности, договоров об ограничении гонки вооружений. То же высокомерно-пренебрежительное отношение к развивающимся странам.
Наиболее последовательное выражение консервативного подхода к внешнеполитическим вопросам можно найти у Кальтенбруннера — в вышедших под его редакцией сборниках по международным проблемам ³¹⁰.

Западноевропейские страны выглядят в изображении Кальтенбруннера слепыми и беспомощными щенками, игнорирующими нависшую над ними опасность. Эта опасность вовсе не сводится к обычной военной. «Война приняла новые формы, она ведется новыми средствами, у нее новые носители. Угроза, шантаж, идеологически-моральное разложение, терроризм и переворот составляют арсенал ее средств и определяют театр военных действий» ³¹¹.

В этих условиях, заявляет Кальтенбруннер, странам Запада следует отказаться от «христианского пацифизма», от упований на общество «всеобщего миролюбия» и готовиться к ожесточенной и длительной борьбе. Они должны отвергнуть политику мирного сосуществования как форму продолжения «мировой гражданской войны иными средствами», как «паузу, вызванную необходимостью достижения тактического превосходства» ³¹², противопоставив ей политику жесткого противостояния.

«Или четвертая мировая держава, или колония ³¹³ — такова, по мнению Кальтенбруннера, альтернатива, перед которой оказалась Западная Европа. И только консерваторы, взяв в руки рычаги власти, в состоянии решить эту дилемму в пользу «старого континента».

---

²⁹⁶Здесь и далее см.: Современные буржуазные теории международных отношений. М., 1976. С. 103 и сл.
²⁹⁷Morgenthau II. Politics Among Nations. The Struggle for Power and Peace. N. Y., 1948; 1965 (4 th. ed.), p. 13— 14, 17, 21
²⁹⁸Ibid. P. 155, 175.
²⁹⁹Osgood R. Ideals and Self- Interest in American Foreign Relations: The Great Transformation of the Twentieth Century. Chicago, 1953. P. 13.
³⁰⁰Ibid.
³⁰¹Foreign Affairs. 1951. Oct. P. 47.
³⁰²Cм.: Lider J. On the Nature of War. Farnborough, 1977. P. 57 ff.
³⁰³Ball G. The Discipline of Power. Essentials of Modern World Structure. Boston, 1968. P. 300-301.
³⁰⁴Tucker R. W. The Purpose of American Power // Foreign Affairs. N. Y., 1981. Vol. 59, N 2. P. 258.
³⁰⁵Nitze P. Strategy in the Decade of the 1980 // Ibid. 1980. Vol. 58, N 2. P. 92.
³⁰⁶См.: Bresler R. Л Neoconser-vatism: the New Face of Cold-War Liberalism // USA Today. N. Y., 1979. Vol. 54, N 1. P. 6.
³⁰⁷Ballistic Missile Defence/Eds A. B. Carter, D. N. Schwarz. Wash., 1984. P. 35.
³⁰⁸Tucker R. W. The Inequality of Nations. N. Y., 1976.
³⁰⁹Ajami F. The Global Logic of the Neoconservatives // World Politics. 1978. Vol. 30, N 3. P. 457, 458, 460.
³¹⁰Bereiten wir den falschen Frieden vor? Vom Gestaltwan-del internationaler Konflikte. Munchen, 1976; Europa — Weltmacht oder Kolonie? Wider nationalen Egoismus und Kleinmut. Munchen, 1978; Die Strategic der Freiheit: Wie lange wird der Westen noch frei sein. Freiburg, 1977.
³¹¹Bereiten wir den falschen Frieden vor. S. 15.
³¹²Illusionnen der Briiderlichkeit Munchen, 1980. S. 14.
³¹³Europa — Weltmacht oder Kolonie. S. 21.

<< Назад   Вперёд>>