• А. А. Галкин, П. Ю. Рахшмир
 

Консерватизм в прошлом и настоящем


Вильгельминисты и «обновители»
 


Обстоятельства, о которых шла речь выше, в решающей степени предопределяли и тот не всегда прямой, но вполне определенный путь, который привел видных консервативных идеологов и политиков к поддержке фашизма, а во многих случаях — к полному слиянию с ним. В свою очередь фашизм, вне зависимости от особенностей генезиса его первичных отрядов, приобрел четко выраженный консервативный облик, выступая как хотя и крайняя, но тем не менее составная часть консервативного лагеря.

Поскольку фашизм в наиболее зловещем, «каноническом» виде утвердился главным образом в Германии, процесс сближения консерватизма и фашизма на встречных курсах лучше всего проследить на германском материале.

Вот как это происходило.

После первой мировой войны консерватизм в Германии вступил в полосу глубокого затяжного кризиса. Военное поражение кайзеровской империи и последовавшая непосредственно за ним буржуазно-демократическая революция в ноябре 1918 г. обернулись для консерваторов сокрушительным ударом. Рухнула монархия, опорой и апологетом которой выступал консерватизм. Оказалась потрясенной консервативная система ценностей, в основе которой лежала шовинистическая, великодержавная идея об особой исторической миссии Германии как страны и немцев как народа. Политические позиции социальных сил, па которые ориентировался и опирался консерватизм, существенно ослабли: в ходе перестановок, произошедших в верхушке правящих классов, от власти были оттеснены военно-юнкерские, феодальные группы. В свою очередь, значительная часть буржуазии, оказавшаяся у руля государства, на первых порах сделала главную ставку на либерально-реформистские политические силы.

Все это, однако, не означало, что у консерватизма как идеологии и политического течения не осталось резервов. Они не только сохранились, но в определенной степени даже умножились. Оттесненные от власти военно-феодальные группы, частично лишившееся общественных позиций кайзеровское офицерство, разорившиеся в ходе послевоенной инфляции чиновники, рантье и т. д. были полны стремления к реставрации «до ноябрьских» порядков. Такое же стремление в решающей степени определяло настроения, господствовавшие в вооруженных силах Веймарской республики, возникшей на развалинах кайзеровской империи. И консерватизм был тем самым идейным и политическим оружием, которое они использовали для достижения своих целей.

Под лозунгами консерватизма, при опоре на консервативные политические организации была осуществлена первая, правда неудачная, попытка реставрации дореволюционных порядков — так называемый капповский путч 1920 г. Консерватизм был тем знаменем, вокруг которого собирались силы, готовившие под эгидой руководителя рейхсвера генерала Секта военный переворот осенью 1923 г. Консервативные идеи исповедовали заговорщики, осуществившие в эти годы ряд террористических актов, жертвой которых стали видные политические деятели республики.

В то же время неудачи, которые потерпели попытки реставрировать старые порядки, привели к дальнейшему углублению дифференциации консерватизма. Часть либеральных консерваторов примирилась с буржуазно-республиканским режимом. У многих консерваторов-традиционалистов неприятие новых, республиканских порядков приобрело форму чисто апологетической идеализации общественного строя, существовавшего до войны. «Позитивная» программа, которую выдвигало это течение, не выходила за рамки стремления воссоздать все так, как было раньше. Его сторонники получили в современной им литературе прозвище вильгельминистов — по имени последнего представителя династии Гогенцоллерног — Вильгельма II. Характерная для них система ценностей полностью воспроизводила ту, которая была свойственна консерваторам-традиционалистам в довоенные годы: в ее основе лежала непоколебимая вера в сословную систему социальных отношений, в «естественное право» военной и чиновной верхушки руководить обществом, презрение к «низам», «черни», к которым они относили как рабочий класс, так и другие массовые группы трудящегося населения, полное неприятие демократических институтов, патологическая ненависть к левым партиям, и в первую очередь к коммунистам. В области внешней политики вильгельминисты стремились к возрождению Германской империи, включая колониальные владения, к восстановлению ее доминирующего положения в Центральной Европе, к продолжению политики экспансии в восточном направлении — против соседних славянских государств. Политически это направление консерватизма было представлено в крайне правой Немецкой национальной народной партии, частично в Народной партии и в правом крыле католической партии Центра.

В то же время, сразу же после Ноябрьской революции 1918 г., в сфере влияния консерватизма возник широкий спектр «обновленческих» течений. Их ядро составляли сторонники так называемого «прусского и немецкого социализма», младоконсерваторы и близкие к ним проповедники идеи «консервативной революции».

Представителям этих течений были присущи те же основные ценности, которые отстаивали вильгельминисты. В то же время их взгляды характеризовались рядом особенностей. Так, в отличие от староконсерваторов они не превозносили порядки в кайзеровской империи. В их глазах политическая система, существовавшая в стране до первой мировой войны, страдала от «либерального склероза», «избытка демократизма»; она оказалась не в состоянии «преодолеть» классовое расслоение общества, изолировать «разлагавшие» его «антинациональные» элементы. Внешняя политика кайзеровских правительств критиковалась за недостаточную последовательность в осуществлении имперских притязаний151. Все это провозглашалось истинной причиной последующей военной катастрофы.

Пытаясь сделать выводы из краха кайзеровского государства, «обновители» консерватизма, сохраняя свойственный ему дух высокомерного аристократического элитаризма, уже не просто игнорировали народные массы как «чернь», «простонародье», но одновременно искали средства политически мобилизовать эти массы в интересах осуществления своих целей. Устоявшиеся каноны консервативной мысли приобретали в их интерпретации предельно экстремистский характер.

Важную роль в формировании идеологии «обновителей» консерватизма сыграл Освальд Шпенглер (1880— 1936), ставший в первые послевоенные годы кумиром всех европейских правых. Он довел до высшей степени присущее консерватизму чувство исторического пессимизма. Однако для консерваторов, пытавшихся приспособиться к новым условиям, О. Шпенглер был интересен не столько рассуждениями о закате Европы, которые сделали ему имя, сколько способностью низвести набор реакционно-консервативных идей, высказанных его учителем Ф. Ницше, до уровня восприятия отчаявшегося обывателя объединить этот набор идей с современными ему модными понятиями.

Мелкий собственник, бывший офицер, не нашедший себе места в гражданской обществе, потерявший дорогой ему статус чиновник, разорившийся рантье и им подобные ненавидели утверждавшуюся в стране буржуазно-демократическую систему, мечтали о «сильной руке», способной навести порядок, искали возможности приложения своим нереализованным агрессивным инстинктам. И О. Шпенглер шел им навстречу. Он спустил с небес абстрактного и полуутопического ницшеанского сверхчеловека, придав ему земную стать современного Цезаря и кондотьера, которому выпала историческая задача взять на себя ответственность за судьбы цивилизации. При такой трактовке абстрактные призывы к насилию и отрицание гуманизма, характерные для Ницше, приобрели в устах Шпенглера вполне конкретный характер.
Крайне экстремистское выражение нашли у Шпенглера консервативные представления о природе человека. Главным в ней он видел способность уничтожать себе подобных. «Человеку как типу, — утверждал он, — придает высший ранг то обстоятельство, что он — хищное животное», ибо «хищное животное — высшая форма подвижной жизни»152.

Рассуждения Шпенглера о человеке как хищном звере были ориентированы не только на внутреннюю, но и на внешнюю политику. Они должны были преодолеть в сознании националистически настроенного обывателя своеобразный комплекс неполноценности, порожденный военным поражением, и придать ему уверенность в правомерности стремления «переиграть игру заново».

Свойственный консерватизму элитаризм синтезируется у Шпенглера с расистскими и цезаристскими мотивами. «Существуют народы, сильная раса которых сохранила свойства хищного зверя, народы господ-добытчиков, ведущие борьбу против себе подобных, народы, предоставляющие другим возможность вести борьбу с природой с тем, чтобы затем ограбить и подчинить их»153.

Это, по мнению Шпенглера, вполне естественно, как естественно и то, что к числу народов, сохранивших свойства хищного зверя, относятся в первую очередь немцы, призванные «решить великие мировые вопросы, приняв на себя наследие цезарей»154.

Ввиду широкой популярности, которую приобрели в тогдашней Германии идеи социализма, Шпенглер инкорпорировал и их в развиваемую им модифицированную систему консервативных взглядов, провозгласив своей целью освобождение социализма от Маркса155. Обратившись к традициям так называемого «феодального социализма» как форме утопической феодальной реакции на развитие капиталистических отношений, он сконструировал модель, в которую, со ссылкой на социализм, были вмонтированы все традиционные ценности прусского милитаристского общества. Созданный таким образом фантом получил наименование «прусский социализм».

Социализм для Шпенглера — это, прежде всего логический антипод «либерализма», т. е. капитализма па стадии свободной конкуренции и его порождения — парламентской системы. Поскольку центр «либералистского» общества составляет индивид, личность, то социализму надлежит «поглотить» индивида, растворить его в обществе, персонифицированном в лице государственного руководства. Соответственно, в качестве «социалистического идеала» в писаниях Шпенглера фигурирует солдатская казарма, а символом истинного социализма становится прусский фельдфебель.

Аналогичную метаморфозу производит Шпенглер и с другими понятиями, похищенными из арсенала пролетарского и демократического движения. Так, наряду с социализмом он охотно оперирует термином «интернационализм». При этом, в отличие от многих своих единомышленников, он пытается приспособить его к нуждам консервативного шовинизма. Делает он это с помощью расовой теории, на базе которой конструируется концепция «расового интернационализма». «Истинный интернационал, — утверждает Шпенглер, — возможен лишь в результате победы идеи одной расы над всеми другими, а не путем растворения всех точек зрения в едином бесцветном целом»156. Иными словами, «интернационализм» есть реализация идеи мирового господства германского империализма.

Хотя призывы Шпенглера были адресованы в первую очередь представителям средних слоев, недовольных веймарской системой, его «социалистические» игры были рассчитаны и на то, чтобы воздействовать на рабочих. Сформулированная им самим задача состояла в том, чтобы объединить «наиболее ценную часть немецких рабочих с лучшими носителями старопрусской государственной идеи», основанной на «сознании величия задачи, готовности подчиняться, чтобы господствовать, умереть, чтобы победить, на способности принести величайшие жертвы для достижения своей цели157.

Обращение к социальной демагогии, спекуляция на понятиях социализма и интернационализма и некоторые другие особенности взглядов, отстаиваемых О. Шпенглером, маркировали ту черту, которая отделяла его от вильгельминистов. Тем не менее укоренившийся в нем элитарный аристократизм, глубокий страх перед «плебсом» помешали ему пойти по этому пути дальше, как этого явно требовали обстоятельства. Поэтому он не стал «обновителем» консерватизма в том понимании, которое сложилось несколько позже. Его взгляды образовали своеобразный мост между традиционалистским и экстремистским консерватизмом, стимулировав последний к тем поискам, которые привели его, в конечном счете в лоно фашизма.

Более радикальный поворот к заигрыванию с массами, к использованию социальной демагогии в интересах манипулирования их общественно-политическим поведением был осуществлен в консервативном лагере Эдуардом Штадлером, основателем так называемой Антибольшевистской лиги и одним из главных организаторов травли революционеров в Германии в ноябре 1918 — январе 1919 г. В отличие от Шпенглера демагогия Штадлера была адресована не традиционным социальным кругам, издавна бывшим опорой консерватизма, а рабочим и имела целью оторвать их от организованного рабочего движения. Поэтому, действуя в унисон с основной тенденцией развития общественного сознания, Штадлер стремился не выдвигать новые идеи, а перехватывать те, которые уже получили широкое признание, вкладывая в них иное содержание. Таким образом, писал впоследствии он сам, имелось в виду «сочетать браком истинные, неискаженные консервативно-прусские государственные идеи и тенденции волеизъявления с новым, социалистическим содержанием близящейся революции, порожденной мировой войной»158.

Отсюда шокировавшие отдельных его консервативных коллег призывы Штадлера к принятию на вооружение требования создания производственных советов на предприятиях, к работе в профсоюзах, к борьбе против хищнического капитала. В некоторых консервативных кругах у Штадлера сложилась репутация «опасного радикала». Показательно, однако, что на протяжении ряда лет его и близких к нему идеологов активно поддерживали (прежде всего, в финансовом отношении) представители ряда крупных монополий.

Общественную систему, которую Штадлер намеревался навязать Германии, он именовал «немецким социализмом» (в отличие от «прусского социализма», за который ратовал Шпенглер). Впоследствии это понятие, как известно, было взято на вооружение гитлеровской партией национал-социалистов.

Среди консервативных теоретиков, предлагавших модель общественного устройства, призванную стать альтернативой буржуазно-либеральному государству, можно назвать австрийского философа Отмара Шпанна (1878— 1950). Его популярность в правых кругах далеко за пределами Австрии основывалась на завоеванной им репутации рьяного приверженца и популяризатора идеи корпоративного государства.

Государство у Шпанна выступало как высшая ценность, иная «ипостась» народа. Чтобы нормально функционировать, оно должно было обладать институтами, способными, с одной стороны, осуществлять его волю, а с другой — мобилизовать на такое осуществление различные общественные группы. В качестве таких институтов Шпанн предлагал использовать корпорации, под которыми он понимал объединения граждан по отраслевому или профессиональному признаку. Охватывая лиц, обладающих разным социальным статусом (в одном случае — предпринимателей и рабочих, в другом — крупных землевладельцев и мелких сельских хозяев), корпорации должны были «ликвидировать» классовые противоречия и обеспечить ту социальную гармонию, в которой так нуждались правящие классы159.

Поскольку, основываясь на демократических началах, добиться ликвидации противоречий невозможно, корпорации, по мысли Шпанна, должны были быть организованы строго иерархически и управляться с помощью автократических методов. Никаких, даже урезанных, форм народного самоуправления Шпанн не признавал. «Не массы, не думающие и необразованные, должны избирать своих вождей, а вожди соответственным образом структурированных масс и объединений должны избирать своих высших руководителей»160.

Не оставалось места в модели Шпанна и политическим партиям. Они провозглашались не только лишним, но и «вредным» пережитком эпохи либерализма и в соответствии с этим объявлялись подлежащими уничтожению.

Близкую к шпанновской консервативную модель желательного государственного устройства разрабатывал один из корифеев тогдашней буржуазной юридической науки Карл Шмитт (1888—1958), взгляды которого были связаны с консервативной традицией, восходящей к Доносо Кортесу. Не случайно одно из исследований К. Шмитта было специально посвящено взглядам этого испанского дипломата. Государство, создание которого Шмитт считал необходимым, провозглашалось всемогущим. Его не должны были ограничивать никакие «формальные или моральные табу». «Такое государство, — писал он, — не должно допускать деятельности внутри страны антигосударственных сил, которые мешали бы ему осуществлять свои функции или раскалывали его. Оно не намерено давать в руки своих собственных врагов и разрушителей новые средства власти, помогать им подрывать свои позиции с помощью ссылок на такие понятия, как „либерализм", „правовое государство" и тому подобное»161.




151См.: Pelzold J. Wegbreiter des deutschen Faschismus: Die Jungkonservativen in der Weimarer Republik. Koln, 1978. S. 43-44.
152Spengler O. Der Mensch und die Technik. Munchen, 1931. S. 17.
153Ibid. S. 54.
154Spengler O. Jahre der Entscheidung. 1. Teil. Munchen, 1933. S. 165
155См.: Spengler O. Politische Schriften: Preussentum und Sozialismus. Miinchen, 1933. S. 4.
156Ibid. S. 89.
157Ibid. S. 105.
158Stagier E. Als politischer Soldat, 1918—1928. Dusseldorf, 1935. S. 158.
159См.: Spann O. Dev walire Staat: Vorlesungen uber Abbruch und Neubau der Gesellschaft. 2 Aufl. Leipzig, 1923.
160Ibid. S. 302.
161Schmitt. C. Positionen und begriffe im Kampf mit Weimar — Genf—Versailles, 1923—1939. Hamburg, 1940. S. 186.

<< Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 11974