• А. А. Галкин, П. Ю. Рахшмир
 

Консерватизм в прошлом и настоящем


Духовный каркас для «барабанщика нации»
 


При всех нюансах, которыми отличались взгляды различных консервативных теоретиков, пытавшихся приспособиться к изменившимся условиям, все они в большей или меньшей степени тяготели к идеологическому центру, которым служил так называемый «Июньский клуб» младоконсерваторов. Созданный в июне 1919 г. на пожертвования крупных промышленников этот клуб на протяжении многих лет осуществлял активную деятельность по разработке и распространению «модернизированных» консервативных взглядов. В распоряжении клуба имелся собственный печатный орган — еженедельная газета «Гевиссен». Он располагал также своим агентством печати. Позиции клуба отражали многочисленные специализированные издания, во главе которых находились его члены или сторонники: журналы «Ди Хохшуле», «Дойчес фолькстум», газеты «Дойче рундшау», «Гренцботе», публикации «Пройсише ярбюхер» и т. д. Взгляды клуба пропагандировались и в так называемой «большой» буржуазной прессе, газетах «Дойче альгемейне цайтунг» и «Берлинер бёрзенцайтунг».

Клубом было создано специальное высшее учебное заведение — «Высшая школа национальной политики», в которой осуществлялась подготовка кадров для идеологических и политических организаций консервативного толка. Впоследствии многие из выпускников этой высшей школы стали видными деятелями национал-социалистской партии.

С самого начала «душой» и главным теоретиком «Июньского клуба» стал публицист Артур Мёллер ван ден Брук (1876—1925). Он и поныне почитается в правых кругах как один из основоположников и «апостолов» младоконсерватизма.
Идею модернизации консерватизма Меллер ван ден Брук активно отстаивал еще до первой мировой войны, когда эта идея не пользовалась в правящих кругах сколько-нибудь заметной поддержкой. В одной из своих статей, опубликованных в то время, он писал: «Консерватизм и модернизм не обязательно исключают друг друга. Консерватизм обеспечивает связь с прошлым; модернизм гарантирует будущее развитие»162.

Тем более решительно он начал отстаивать модернизацию консерватизма после разгрома Германии и Ноябрьской революции 1918 г., когда необходимость приспособиться к изменившимся условиям стала очевидна многим представителям правящих классов. При этом модернизацию, о которой шла речь, он представлял себе несколько иначе, чем его более именитые коллеги.

Например, в отличие от Шпенглера Мёллер ван ден Брук не был «западником», т. е. сторонником общности судеб Западной Европы. Напротив, Запад выступал в его глазах как источник разложения и упадка. Глубокая ненависть к Франции как державе-победительнице, одной из тех, кто навязал Германии Версальский договор, побуждала его даже к корректировке политико-географических понятий. Границу между Западной и Восточной Европой Мёллер ван ден Брук проводил по Рейну, относя Германию полностью к Востоку. Это позволяло ему сконструировать теорию о немцах, как о «восточном», в его трактовке — «молодом», а значит, и динамичном народе. Эта динамичность, по словам Мёллера ван ден Брука, способна освободить их от груза старческих немощей, характерных для Западной Европы163.

Из взгляда на немцев как на «молодой» народ вытекала лелеемая Мёллером ван ден Бруком идея создания «консервативного восточного блока». Составную часть такого блока должна была, согласно его взглядам, образовывать также Россия, которую следовало «освободить» от большевиков, поскольку они навязали ей западные идеи и ценности.

Рассуждения Мёллера ван ден Брука о России как «консервативной силе» были во многом навеяны Ф. М. Достоевским, которого ван ден Брук глубоко почитал и неоднократно переводил на немецкий язык. Это, однако, никак не мешало тому, что в проектируемом «консервативном блоке» «освобожденной» от большевиков России отводилось подчиненное место, так как, ослабленная внутренними смутами, она более не способна развивать саму себя. Только под руководством Германии «консервативному блоку» удастся восторжествовать над идущим к своей гибели Западом164.

В конечном итоге это была та же идея гегемонии Германии в Восточной Европе, хотя и поданная под иным соусом.

Подобно другим идеологам немецких крайне правых, Мёллер ваи ден Брук был расистом. Однако его расизм не имел столь примитивно биологического характера, как у авторов многих предшествовавших и последующих расистских работ. Делая ставку на образованного читателя, Мёллер ван ден Брук не мог полностью игнорировать широко известные научные данные относительно происхождения, развития и смешения рас. Поэтому он полемизировал против примитивизма, который, как он утверждал, способен только скомпрометировать расовую идею.

Для самого Мёллера ван ден Брука была важна не «расовая чистота», а расовое единство. Раса, постоянно подчеркивал он, это не столько прошлое, сколько будущее народа: она должны вызревать в борьбе. «Речь должна идти не только о смешении крови, но и о скрещивании духовном и культурном. Раса — это все то, что духовно и физически объединяет определенную группу высших людей»165.

«Сторонники расовой теории, — писал он, — должны отдавать себе отчет в том, что они запутаются в неразрешимых противоречиях, если будут подходить к расе лишь с биологической меркой и пытаться выводить расу при помощи браков... Решить эти противоречия можно лишь в том случае, если поднять проблему расы на духовную ступень»166.

Если Шпенглер видел лучшее средство привлечения народа на сторону правящей элиты в использовании его тяги к социализму, то Мёллер ван ден Брук считал, что наиболее эффективным рычагом в этом смысле является национализм. «Националист, — подчеркивал он, — не должен смиряться с тем, что имеются миллионы немцев, которых марксизм отвратил от идеи нации. Он должен бороться против такого положения»167.

Во имя привлечения этих миллионов немцев Мёллер ван ден Брук готов был признать классовую борьбу, разумеется, трактуя ее, мягко говоря, весьма своеобразно. Внутри общества такую борьбу он допускал, но только в других капиталистических странах — прежде всего в США и в Западной Европе. В том же, что касалось Германии, классовая борьба выносилась им в область внешней политики. Национализм, утверждал Мёллер ван ден Брук, «принимает в расчет с политической точки зрения и классовую борьбу, однако понимает со не столько социально, сколько национально как борьбу угнетенных народов — восточных против западных, молодых против старых»168.

Наиболее полно взгляды Мёллера ван ден Брука были изложены в книге «Дас дритте райх» («Третья империя»), вышедшей в 1923 г. Основные идеи книги могут быть воспроизведены в виде следующих положений:

— Чтобы разрушить Веймарскую республику, необходимо осуществить «консервативную революцию». Такая революция вовсе не означает возвращения к кайзеровским временам. Она призвана ликвидировать урон, нанесенный немецкому народу Ноябрьской революцией 1918 г., которая посадила на место устаревших — неспособных. Причина несостоятельности Ноябрьской революции в том, что она была чужда немецкому духу. Поэтому последующая революция должна быть немецкой.

— Идеи социализма не следует отдавать на откуп марксизму. Истинный социализм должен быть империалистическим, ибо империализм — естественная политика для перенаселенной страны. Покорив поляков, итальянцев и другие необразованные народы, немецкий рабочий класс сможет перепоручить им всю грязную работу. Тем самым он перестанет быть пролетарием, а в Германии будет осуществлен «социализм»169.

— Важнейшая задача «консервативной революции» — покончить с либерализмом, представляющим собой проявление упадка, убивающим религию и разрушающим родину. Следует также положить конец демократии — этим «либеральным хамелеонам». Парламентская система, должна быть заменена сословной. Необходимо также разогнать все политические партии, заменив их «третьей партией», способной преодолеть различия между левыми и правыми, быть одновременно национальной и социальной и следовать принципам «консервативной революции»170.

— Действительный пролетарий — это тот, кто считает себя пролетарием. В результате военного поражения и Ноябрьской революции 1918 г. все немцы, в сущности, стали пролетарской нацией. Поэтому классовая борьба внутри страны бессмысленна. Ее место заступает борьба народов. В этой борьбе немецкие рабочие не могут иметь союзников вовне; они найдут их лишь у себя дома171.

В том, что касается конкретных посулов социально дискриминируемой части парода, Мёллер ван ден Брук был сравнительно сдержан: социальная демагогия в ее примитивнейшей форме явно претила его высокомерно-пренебрежительному отношению к простонародью. При всем этом изложенная им программа действий образовала тот костяк, на который стали опираться все фашистские мировоззренческие построения.

Среди сравнительно молодого поколения младоконсерваторов наиболее близки Мёллеру ван ден Бруку были Эрнст Юнгер и Эдгар Юлиус Юнг (1900—1934). Юнгер, будучи литератором, предпочитал излагать свои взгляды в художественной форме. Юнг, претендовавший на роль политического мыслителя, выступал главным образом с памфлетами и эссе. В своей основе его рассуждения представляли собой вариации на темы, предложенные Мёллером ван ден Бруком. Однако в них была и своя специфика, отражавшая опасения, которые испытывали в отношении некоторых радикальных пассажей сторонников «немецкого социализма» представители крупного капитала. Наиболее четко это прослеживалось в книге «Господство неполноценных», вызвавшей особое одобрение в кругах крупных промышленников.

Либералы, утверждал Юнг, создали систему, которая способствовала возвышению неполноценных и оттеснению от власти представителей достойной править элиты. Поэтому борьба, которую надлежит вести, должна быть направлена на восстановление элитаризма. Конечная цель этой борьбы — общее благо. Однако за него надо платить. Такой платой является тотальное подчинение индивида государству, включая готовность к героической смерти на войне172.

Смягчая некоторые «чрезмерно острые», с точки зрения крупного капитала, подходы Мёллера ван ден Брука к задачам «консервативной революции», Юнг объявлял главной ее целью — преобразования в «духовной сфере».

«Консервативной революцией, — писал он, — мы называем восстановление в своих правах всех тех элементарных законов и ценностей, без которых человек теряет связь с природой и богом и не может создать истинный порядок. Место равенства должно занять понятие внутренней ценности, место социальных устремлений — готовность к справедливому включению в структурированное общество, место бюрократического принуждения — чувство внутренней ответственности и истинного самоуправления, место массового счастья — право личности как части народа»173.

В конечном итоге «консервативная революция» должна была ознаменовать собой отвержение духовных законов, установленных либеральной Французской революцией 1789 г. Носителем «консервативной революции» неизбежно станет «новое дворянство», меньшинство, руководствующееся консервативно-революционной идеологией.

Настаивая на том, что «консервативная революция», несмотря на свой «мировой характер», будет исходить из Германии и иметь «немецкий характер», Юнг в то же время, косвенно полемизируя с Мёллером вам ден Бруком, предостерегал от узкого национализма, поскольку он противоречил бы «европейской миссии Германии».

В отличие от этого группа младоконсерваторов, группировавшаяся вокруг журнала «Ди Тат» во главе с его тогдашним редактором Гансом Церером, еще больше заостряла пассажи Мёллера ван ден Брука, предельно сближая их с взглядами национал-социалистов, особенно того течения, во главе которого стоял Г. Штрассер. Их модель «консервативной революции» была до предела нафарширована демагогическими социальными обещаниями. Они то и дело разражались филиппиками против крупного капитала, призывали к созданию «нового народного сообщества», превозносили принцип единовластия вождя, который сможет навести «порядок, имеющий смысл, порядок, дающий ответ на все вопросы, перед которыми бессилен либерализм: почему, для чего, за что»174.

Несколько особняком от «обновительского» направления, в том числе и от младоконсерваторов, стояла группа консервативных теоретиков, занимавшихся главным образом «географическим» обоснованием политики экспансии германского империализма. Сами они относили себя скорее к вильгельминистам. Однако объективно развивавшиеся ими взгляда служили дополнением к концепциям «обновителей» консерватизма, были приняты последними на вооружение, а позднее пополнили идеологический арсенал национал-социализма.

Одно из самых заметных мест среди них занимал географ Фридрих Ратцель (1844—1904), получивший известность задолго до первой мировой войны. Будучи человеком крайне реакционных взглядов, он наряду со множеством действительно ценных с научной точки зрения работ выпустил книгу «Политическая география», положившую начало целой системе оправданий, со ссылкой на географию, политики экспансии и захватов175.

Одной из самых важных составных частей концепции, развивавшейся Ратцелем в этой книге, была теория «роста пространственных размеров государства», который, согласно его утверждениям, представляет собой неизбежное следствие роста народонаселения. В качестве главного аргумента для доказательства своей теории Ратцель использовал ссылку на постоянное увеличение населения. Это увеличение, утверждал он, оказывает давление на границы государства, которые соответственно проявляют постоянную тенденцию к расширению.

Стимулирующее воздействие на эту тенденцию оказывают, по Ратцелю, и другие факторы: географические открытия, совершенствование средств транспорта и связи, создающее возможность эффективного управления все большей территорией, развитие экономики и т. д.

Чтобы приспособить эту теорию к конкретным интересам германской буржуазии, Ратцель пополнил ее тезисом относительно соответствия размеров государств уровню культуры народа.

Согласно его утверждениям, народы, стоящие на низкой ступени культуры, образуют, как правило, малые государства, в то время как для высококультурных народов характерно стремление к созданию больших государственных организмов. Отсюда вывод, что поглощение малых государств крупными — неизбежное следствие и показатель роста культуры176.

Поскольку стремление к пространственному росту государств, по мнению Ратцеля, является всеобщим, а размеры земного шара стабильны, возникает вопрос, за счет чего может осуществляться пространственная экспансия. Отвечая на этот вопрос, Ратцель делал достаточно откровенные признания: «Мир не увидит больше державы, которая выросла бы на только что найденной девственной земле. В будущем новые великие державы будут возникать только на основе разгрома старых»177.

В еще более конкретной форме экспансионистские идеи Ратцеля были выражены в другой его книге, посвященной проблемам географии Германии178. Эта работа содержала три основных политических тезиса.

Первый исходил из «жизненной необходимости» для Германии передела колоний, в результате которого она получила бы доступ к эксплуатации земель, расположенных в умеренном климатическом поясе. Это требование, утверждал Ратцель, выдвигается как «требование природы народного тела, аналогичное голоду и жажде. Оно все больше и больше будет становиться главной задачей германской политики».

Второй тезис предусматривал осуществление германской экспансии на Европейском континенте. «Одна деревенская округа в Европе важнее султаната в Африке», — писал Ратцель, подчеркивая при этом, что Германия, будучи расположена в самом сердце Европы, является главным образом европейской державой»179.

Третий тезис служил конкретизации притязаний империалистической Германии на Европейском континенте. С этой целью Ратцелем было сконструировано понятие Срединной Европы, которому был придан физико-географический облик. «Между Альпами, Северным и Балтийским морями, между Атлантическим океаном и Черным морем, — писал он, — лежит та часть Европы, в которой Альпы, Карпаты и Балканы, широкие низменности и такие реки, как Рейн и Дунай, придают взаимное сходство основным формам поверхности, страна, климат которой однороден, растительность которой почти от одного края до другого являет нам один и тот же ковер лесов, лугов, болот, лужаек. Это — Срединная Европа в широчайшем смысле слова»180.

Подобное словесное объединение в общий комплекс различных частей Европы, обоснованное скорее публицистически, чем научно, было произведено в весьма конкретных политических целях. Если Срединная Европа представляет собой физико-географическое единство, заключал Ратцель, то совершенно естественно возникает тенденция к политическому объединению этого территориального комплекса. Наибольшие возможности для осуществления такого объединения открываются перед государством, расположенным в центре района, т. е. перед Германской империей. Исходя из этого, Ратцель и рекомендовал немецкому народу уяснить себе, что его задача заключается «прежде всего в сплочении и обеспечении за собой сил Срединной Европы»181.

Притязания, которые обосновывал Ратцель, в сущности, ничем не отличались от тех, которые выдвигали консервативные проповедники пангерманизма на протяжении всей истории кайзеровской Германии. Однако в его работах имелась одна важная особенность, которая выделяла их из серии ординарных шовинистических писаний и сближала с «обновителями» консерватизма. По сути дела, Ратцелем была предпринята попытка создать своего рода «всеохватывающую теорию» империалистической экспансии, которая, будучи отражением интересов правящих классов Германии, в то же время выступала бы как воплощение устремлений всего народа.

Эта линия была затем подхвачена виднейшими представителями возникшей в то время в рамках консервативного направления так называемой геополитики, прежде всего близким к пангерманистским кругам шведским профессором Рудольфом Челленом и отставным кайзеровским генералом Карлом Хаусхофером.

Изложенное выше свидетельствует о том, что идеологический арсенал, который был использован германскими фашистами для завоевания влияния па массы, утверждения своего политического господства в стране, установления в ней режима кровавого террора и развязывания захватнической войны, не был их собственным в прямом смысле этого слова. Он был результатом идеологических усилий консервативных теоретиков и публицистов, особенно принадлежавших к «обновленческому», т. е. фактически экстремистскому, направлению в консерватизме. Национал-социалисты просто взяли на вооружение этот идейный арсенал, несколько подогнав его по своей мерке, — усилив одни акценты и ослабив другие.

В те годы, когда процесс сближения и взаимного проникновения главных течений в консерватизме и национал-социализме реализовывался наиболее интенсивно, из этого не делалось секрета. Выше уже говорилось о близости кружка активных младоконсерваторов, сгруппировавшихся вокруг журнала «Ди Тат» и его редактора Г. Церера, к тому течению в национал-социалистской партии, которое возглавлял Г. Штрассер. Такая близость была тогда не исключением, а правилом. Например, А. Гитлер не раз встречался с наиболее видными представителями «обновленческого» консерватизма, в том числе с Мёллером ван ден Бруком. Во время одной из таких встреч весной 1922 г. фашистский «фюрер» заявил: «У вас есть все, чего мне недостает. Вы возводите духовный каркас для обновления Германии. Я же только барабанщик и собиратель. Давайте работать вместе»182.

В свою очередь Мёллер ван ден Брук в передовой статье, напечатанной в газете «Гевиссен», подталкивая Гитлера на штурм парламентских институтов, подбадривающе писал: «Бен в барабан, барабанщик нации»183.

Для понимания степени близости «обновленческого» консерватизма и фашизма весьма показательна написанная Э. Юнгом речь видного представителя германского консерватизма Ф. Папена, проложившего путь Гитлеру к власти и вошедшего в его первый кабинет министров в качестве вице-канцлера. В этой речи, произнесенной летом 1934 г. различия между консервативной и фашистской позициями характеризовались следующим образом: «Поскольку революция (т. е. подрывная деятельность, направленная против парламентских институтов Веймарской республики, — Лег.) боролась против демократизации и ее роковых последствий, новый консерватизм, естественно, отвергал любую дальнейшую демократизацию и верил в возможность ликвидации плюралистических сил, действуя сверху. Национал-социализм, напротив, сначала прошел до конца по пути демократизации, оказавшись затем перед нелегкой проблемой: как же осуществить на практике идеи беспрекословного руководства, неограниченного авторитета, принципа аристократического отбора и органического народного порядка?.. История подтвердила правоту национал-социалистов»184.

Очистив этот пассаж от семантической шелухи, типично фашистского злоупотребления популярными понятиями, мы получим действительно откровенную констатацию ситуации, существовавшей в те годы. Консерваторы - «обновители» добивались того же, что и национал-социалисты. Однако первые опасались «слишком острого» и опасного, с их точки зрения, оружия социальной демагогии и всячески стремились ограничить активность масс. Их больше всего устраивал верхушечный реакционный переворот. Национал-социалисты, в свою очередь, сделали главную ставку на демагогическую апелляцию к массам. Они стремились канализировать растущее социальное недовольство в русло крайне правого активизма и в значительной степени преуспели в этом. В результате консерваторам пришлось довольствоваться лишь вторым местом в реакционно-тоталитаристском дуэте.

Сотрудничество консерватизма и нацизма не ограничивалось идеологическо-теоретической областью. Оно не менее четко проявилось в сфере практической политики.
Важным этапом на этом пути было создание осенью 1931 г. так называемого Гарцбургского фронта — политического союза всех консервативных и фашистских сил тогдашней Германии — от Немецкой национальной народной партии до гитлеровской национал-социалистской (НСДАП) и близких к ней мелких праворадикальных союзов. Фронт этот оказался непрочным. Борьба за гегемонию в крайне правом движении еще не была преодолена. Немецкая национальная народная партия, возглавляемая А. Гугенбергом, опираясь на свои многолетние тесные связи с правящими кругами страны, рассчитывала сыграть в этом фронте роль патрона, опекающего национал-социалистов. Поскольку эти притязания не отвечали фактическому соотношению сил, сложившемуся в лагере реакции, НСДАП вскоре вышла из фронта. Однако, несмотря на свою недолговечность, Гарцбургский фронт сыграл весьма важную роль в процессе консолидации политического авангарда германской монополистической буржуазии, послужив прообразом будущей коалиции, но уже под руководством национал-социалистов.

Важнейшую роль в создании такой коалиции в конце 1932 — начале 1933 г. сыграли младоконсерваторы и близкие к ним политики. Переговоры с Гитлером о передаче ему власти велись через посредство «Клуба господ» — прямого преемника «Июньского клуба», бывшего на протяжении более 10 лет центром младоконсервативной деятельности. Входившие в «Клуб господ» крупнейшие немецкие промышленники, финансисты и аграрии составили ядро того влиятельного лобби, которое оказало сильный нажим на престарелого президента Веймарской республики Гинденбурга, побуждая его назначить Гитлера рейхсканцлером.

Решающую поддержку Гитлеру и его партии при захвате ими власти оказало и традиционалистское направление в консерватизме — вильгельминисты. Их позиции были очень сильны в вооруженных силах Веймарской республики — рейхсвере. Отношения между рейхсвером и фашистами на протяжении ряда лет были сложными и колебались между тесным сотрудничеством и конкурентной борьбой. Однако в конечном итоге верхушка рейхсвера однозначно высказалась за передачу власти национал-социалистам, согласившись удовольствоваться вспомогательной ролью.

Во имя реализации этого союза вильгельминисты в мундирах отдали «па заклание» некоторых своих коллег, которые по тем или иным причинам стали препятствием на пути создания коалиции с фашистами (видных рейхсверовских генералов — К. фон Шляйхера, К. фон Бредова, К. фон Хаммерштейн-Экворда и некоторых других).

При решении вопроса о назначении Гитлера рейхсканцлером большую роль сыграло вильгельминистское окружение президента Гинденбурга — его сын Оскар фон Гинденбург, статс-секретарь Майсснер, юнкер Ольденбург-Янушау и др. Поддержка консерваторов как традиционного, так и «обновленческого» толка имела большое значение для стабилизации гитлеровской власти в первые годы пребывания фашистов у власти.

Сказанному не противоречит то обстоятельство, что личная судьба ряда консервативных теоретиков и политиков в созданном фашистами «третьем рейхе» складывалась не всегда удачно. Тоталитарному фашистскому государству были не очень удобны люди, которые могли претендовать на роль предвестников фашистских мудрствований. Их попытки напомнить о своем «приоритете» воспринимались как умаление «исторической роли» фюрера, которому одному должна была принадлежать роль «источника всех истин». Раздражали фашистских выскочек, ставших носителями высшей власти, аристократический снобизм и высокомерие теоретиков консерватизма, привыкших смотреть на «фашистских барабанщиков» как на пешки, которым надлежит слушать и повиноваться.

В результате, по мере упрочения нацистской власти, ведущие фигуры германского консерватизма стали все решительнее оттесняться с авансцены. Неприятности с фашистскими властями возникли у О. Шпенглера, недовольного тем, как реализуются на практике его идеи.

О Мёллере ван ден Бруке, покончившем в 1925 г. самоубийством во время приступа в нервной больнице, вспоминали все реже и реже. Э. Юнг, позволивший себе критические замечания в адрес фашистской верхушки, стал жертвой массовой резни летом 1934 г. Тогда же были уничтожены патриарх баварского консерватизма Густав фон Кар, генерал Курт фон Шляйхер и некоторые другие. Ирония истории состояла в том, что они пали жертвой того самого идейного оружия, которое выковывали всю свою жизнь.

Впоследствии Г. Раушнинг, консерватор, сначала примкнувший к нацистам, а затем порвавший с ними, пытаясь оправдать политику своих единомышленников, пошедших на союз с фашизмом, ссылался на то, что последний обеспечил консерваторам массовую базу, которой им так не хватало. «Мы ошиблись в нашем выборе, — писал он. — Но я не знаю, кто мог бы избежать нашей ошибки в условиях того кризиса»185. Однако оправдание такого рода звучит скорее как признание естественности союза консерватизма и фашизма в кризисных условиях.

* * *

Разумеется, германская модель взаимоотношений между консерватизмом и фашизмом не была единственной. Эти взаимоотношения обычно модифицировались в зависимости от национальных особенностей той или иной страны, расстановки политических сил в ней, остроты кризисного развития и классовых противоречий. Например, в Италии доминирование чисто фашистских сил не было столь абсолютным, как в гитлеровской Германии. Консерватизм как идеология и политическое течение сохранил в этих условиях некоторую автономию, выступая в качестве самостоятельной опоры фашистского режима. Еще специфичнее складывались отношения между консерватизмом и фашизмом в Испании. Особенности установления фашистского режима в этой стране обусловили большое влияние на него милитаристских сил. В результате политический фашизм, подобный германскому национал-социализму, — фалангизм — стал одним из китов, на которых покоилась «новая» система власти. Другими китами оказались настроенные традиционно армия и верхушка католической церкви. В идеологии это нашло выражение в доминировании ортодоксально консервативных взглядов над «обновленческим» и близким к нему чисто фашистским мировоззрением.

В некоторых странах Центральной и Восточной Европы (например, в Австрии) в эти годы возникли и утвердились своеобразные клерикально-фашистские режимы, в которых доминирующую роль играл традиционный консерватизм, взявший на вооружение некоторые важные элементы фашистской идеологии и политической практики. При таких режимах фашистские политические организации были вынуждены либо пойти на службу главному течению в консерватизме, либо оказаться в роли оппозиции ему.

Во всех случаях, однако, консерватизм и фашизм демонстрировали свое духовное и политическое родство. Оно проявлялось достаточно четко даже там, где фашистским силам не удалось завоевать сколько-нибудь серьезных позиций. В таких странах консервативные теоретики и политики не проявляли большого интереса к фашистским течениям у себя дома и иногда даже третировали их. И в то же время они всячески поддерживали — идейно и практически — фашистские движения и режимы за рубежом. Иными словами, взаимодействие между консерватизмом и фашизмом оказывалось перенесенным во внешнеполитическую сферу.

Известны, например, те симпатии, которые питали к странам с фашистским режимом — особенно Германии и Италии — американские ультраконсерваторы. Правоконсервативные круги Англии горячо приветствовали приход фашистов к власти в Германии. Не стремясь к установлению порядков фашистского типа у себя в стране, они тем не менее были самыми ревностными поборниками сближения Великобритании и гитлеровским «третьим рейхом». Во имя такого сближения они проводили так называемую политику «умиротворения», основной смысл которой состоял в том, чтобы обеспечить это сближение за счет далеко идущих уступок растущим аппетитам фашистских держав. Показательно в этой связи, что за «умиротворение» фашистских держав активно выступали и французские консервативные силы, несмотря на то, что подобная политика была чревата смертельной угрозой для национальных интересов Франции. Во время гражданской войны в Испании, сопровождавшейся широкомасштабной германо-итальянской интервенцией, все основные консервативные силы США и капиталистической Европы выступали в роли активного сторонника фашистских мятежников, оказывали им всевозможную поддержку и бурно ликовали, когда республиканские силы потерпели поражение.

Когда фашистские державы развязали вторую мировую войну и оккупировали значительную часть Европы, из консервативного лагеря формировались кадры коллаборационистов, пошедших не только на гражданское, но и на военное сотрудничество с фашистскими оккупантами. Некоторые исключения, зафиксированные в отдельных странах, лишь подчеркивали это правило.



162Цит. пo: Petzold J. Op. cit. S. 94
163Cм.: Moller van den Bruck A. Das Recht der Jungen Volker. Miinchen, 1919. S. 24.
164Cм.: Petzold J. Op. cit. S. 97.
165Gewissen. 1924. 24 Apr.
166Ibid. 1923. 25 Jun.
167Ibid.
168Rauschning H. Die Revolution des Nihilismus. Zurich; New York, 1938. S. 357.
169Moller van den Brack A. Das dritte Reich. B., 1923. S. 51.
170Ibid. S. 64, 80.
171Ibid. S. 154, 157.
172Cм.: Jung E. J. Die Herrschaft der Minderwartigen. B., 1927.
173Deutsche uber Deutschland: Die Stimme der unbekannten Politiker/Hrsg. von E. J. Jung. Miinchen, 1932. S. 380.
174Die Tat. 1931. Okt. H. 7. S. 556.
175Ratzel F. Politische Geographie. Miinchen; B., 1923.
176Ibid. S. 162.
177Ibid. S. 159.
178Ratzel F. Deutschland. B.; Leipzig, 1921.
179Ibid. S. 159, 201.
180Ibid. S. 5.
181Ibid. S. 201.
182Цит. по: Pechel R. Deutscher Widerstand. Erlenbach; Zurich, 1947. S. 279.
183Gewissen. 1924. 17 Apr. N 14.
184Prozess gegen die Hauptkrieg- sverbrecher. Niirnberg, 1949. Bd. XL Dokument Paper-11. S. 543—558; Цит. пo: Petzold J. Op. cit. S. 316.
185Rauschning H. The Conservative Revolution. N. Y., 1941. P. VI.

<< Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 6753