Военно-фашистское движение в Японии

Переворот 1868 г. поставил в Японии у власти феодальных вождей движения за реформы. Крепостнические устои в их старом виде рухнули, когда к голодным бунтам, потрясавшим страну изнутри, присоединилась угроза иностранных пушек извне. Устранение сиогуната и национально-государственная консолидация страны стали необходимой предпосылкой спасения господствующих классов от крестьянской революции и от закабаления чужеземцами. И эти задачи были выполнены сверху самими феодалами при участии торгово-ростовщического капитала. Это и была так называемая «революция Мейдзи» — реставрация императорской власти.

Переворот 1868 г. носил половинчатый и незавершенный характер.

Фактически произошел только переход власти к более прогрессивному, вступившему на путь обуржуазивания, более тесно связанному с торговой буржуазией крылу феодальной аристократии и служилого дворянства (самураев).

Новый порядок сохранил власть и доходы в руках феодальной аристократии и дворянства. Об этом свидетельствовали: выкупные платежи за землю, оставление старых князей в своих уделах на положении губернаторов, обеспечение князей (даймио) доходами в их прежнем объеме, рисовая пенсия самураям, личный состав правительства и высших государственных учреждений, которые например еще в 1886 г. включили 226 высших сановников из бывших князей и самураев и только 2-х человек из «третьего сословия» и т. д.

Большинство представителей прежде господствовавших сословий заняли привилегированное положение и при новом общественном порядке. И действительно, реставрация 1868 г. превратила часть самураев в государственных чиновников, компенсировала им за отнятые рисовые пенсии специальными государственными обязательствами, открыла всем самураям возможность заниматься торговлей и промышленной деятельностью через созданные в 80-х годах самурайские банки и т.д. Однако рост капиталистических отношений означал смертный приговор для самурайства как сословия, и совершенно выбрасывал из жизни сотни тысяч этих мелких дворян, ничего не умевших, не желавших и часто не имеющих возможности делать¹.

Развитие товарно-денежных отношений уже в эпоху токугавского режима выбивало почву из-под ног тысяч мелких самураев, ставило их в полную зависимость от ростовщиков и купцов («фудасаси» — перекупщики рисовых пенсий самураев и их кредиторы), создавало множество бродячих самураев, лишившихся своих сюзеренов. Так сложилось сословие так называемых «ронинов», «обретающихся под небом самураев», как их пышно называет японская литература того периода. Пока продолжались клановые междоусобицы и пока самурайский меч был еще нужен — они еще находили себе место под солнцем. Но по мере того, как укреплялся новый режим, положение их становилось все более беспочвенным. Приспособленные только к паразитическому безделью при феодальных дворах и для участия в клановых междоусобицах, они, несмотря на все меры поощрения и содействия со стороны правительства, очень быстро промотали средства, полученные ими от государства в качестве компенсации за рисовые пенсии, и очутились у разбитого корыта. Они были предметом постоянных забот со стороны правительственной бюрократии после реставрации, стоили государству несметных средств (правительство, само состоявшее из князей и самураев, ни о ком не пеклось так, как о них), не экономика выталкивала самураев из системы новых общественных отношений. Среди этой массы мелкого дворянства (а их вместе с семьями было 2 500 тыс. человек, что составляло около 10 % тогдашнего населения Японии) с каждым годом начинает крепнуть разочарование в результатах реставрации и усиливается стремление найти выход из создавшегося положения. И совершенно естественно, что они, наряду с зарождающимися элементами капитализма, стремящимися к расширению внешних рынков, поддерживают политику вовлечения страны во внешние завоевательные войны. Требованием самураев становится покорение Кореи и Формозы, требование внешней экспансии. Надежды на восстановление своего положения эти слои самурайства связывают с войнами на континенте и Южных островах. Самураи надеялись еще сохранить свой вес и привилегии в государстве путем втягивания Японии в военные авантюры, в которых главной силой были бы самураи, поскольку армия всеобщей воинской повинности, комплектуемая из различных социальных слоев, не сложилась еще в действенную силу. В этом видели они свое естественное призвание, но это облекалось в форму, подсказанную всей обстановкой, в которой находилась в то время Япония, связанная еще по рукам и ногам неравноправными договорами с более могущественными капиталистическими державами.

Политика, правительства, не способного ускорить освобождение страны от иностранного контроля, подвергалась в то время критике с двух сторон. Оба критикующих лагеря выступали под знаменем борьбы за национальную независимость. Тем не менее между ними была существенная классовая разница. Один лагерь был представлен так называемой «либеральной школой», опиравшейся на ту часть японской буржуазии и японской буржуазной интеллигенции, которая считала, что сложиться в самостоятельное национальное государство Япония сможет лишь в том случае, если она в наиболее полной форме воспримет уроки Запада, станет на путь быстрого развития капитализма.

Вождь этой школы Фукудзава писал в 1885 г.:

«Независимость страны — это цель, и наша цивилизация стала теперь путем к достижению этой цели».

Сторонники этого течения не видели в европеизации никакой опасности.

«При нынешней силе Японии, — писал Комабаяси в 1888 г., — иностранцам невозможно полностью подчинить себе японцев. А если это так, то мы должны сами войти в среду иностранцев, рассчитывая получить выгоды для себя. Это самое срочное из вcex наших срочных дел, и мы не должны ни на день откладывать его».

В этих высказываниях достаточно ясно проглядывают вера в собственные силы подымающегося буржуазного класса и его нетерпеливое желание освободиться от мертвящих феодальных пут. Школа эта представляла несомненно по вопросам внутренней политики прогрессивное крыло в японском национализме эпохи Мейдзи. Однако экономическая слабость японской промышленной буржуазии и наличие компромисса между буржуазией и феодалами, положенного в основу реставрации Мейдзи, не позволили «либеральной школе» и конституционному движению, которое она идеологически оформляла, окрепнуть настолько, чтобы наложить решающий отпечаток на судьбы страны.

Но наряду с «либеральной школой» и в противовес ей в японском национализме оформилось и другое течение, представлявшее те настроения самурайства, о которых мы говорили выше.

Новое правтельсво продолжавшее линию на уступки иностранцам, начатую еще сиогунатом, рассматривалось националистически настроенными кругами бывшего самурайства как сила, не способная к защите национальных интересов Японии. Самураи считали, что они сами должны способствовать расширению влияния Японии на континенте и Южных островах и тем увеличивать ее силу и способность противодействия «белой расе», т. е. САСШ, Царской России, Англии, Франции. Спасение Японии эти круги видели не В том, чтобы, восприняв европейскую цивилизацию и европейские учреждения, достигнуть такого же уровня развития какой достигнут «белой расой». Правительство пыталось это сделать, но безнадежно: «Пока мы делаем шаг вперед — они делают целый скачок». «Только на путях активной внешней политики, на путях распространения на азиатском континенте, — твердили эти круги, — можно добиться раскрепощения страны, а н е на путях европеизации и внутренних реформ».

«Преже всего, — пишет один автор той эпохи, — возникает вопрос: куда теперь должен быть направлен главный принцип нашего правительства — на внутреннюю или внешнюю сторону? Подумав о первом и втором, можно сказать, что не лучше ли прежде направить внимание на внешнюю, чем на внутреннюю, как это делает правительство? Что это за образец другой далекой страны? Они (деятели правительства) фактически хотят купить расположение «цивилизованных» людей, не считаясь с благосостоянием нашего народа. Нет другого пути для развития производительности и процветания торговли городов, как забота о создании могущественного государства».

Стремление следовать во всем европейской цивилизации есть последствие рабского духа. Уничтожение этого рабского духа нельзя ожидать ни от кого другого, как только от молодого поколения:

«Молодежь, поднимайся! Теперь не время опьяняться закатом солнца. В твоей голове витают всевозможные грозы: популярность, мишура, красота и литература. Откажись от поработительного влияния. Твой долг — спасти страну от рабства»².

Таковы были те достаточно смутные и неоформленные настроения, которые господствовали в среде низших слоев самурайства, принимавшего свои сословные интересы за интересы общенациональные.

Эти два течения в японском национализме начали оформляться еще накануне реставрации Мейдзи.

«В последние дни владычества Токугава-сиогуна, — рассказывает нам японский историк, — многие японцы, очарованные успехами техники и прогресса европейских и американских стран, пораженные блеском великолепных работ по обороне в этих западных странах, высказывались против агитации за изгнание «чужеземных дьяволов», так как подобные мероприятия могут повредить империи. Они стояли за то, чтобы империя воздержалась от подобных необдуманных поступков, а избрала позицию, допускающую компромиссы, чтобы дать возможность стране пережить трудный кризис: распахнула широко двери страны для общения с внешним миром, для изучения этим путем западной цивилизации, укрепила основы империи могуществом и богатством и подождала более благоприятного случая для нанесения решительного удара иностранным государствам. Против этих доводов люди, не желавшие идти на компромиссы, решительно возражали, требуя изгнания «чужеземных дьяволов». Вожди мысли, как Токо Фуджита, Сиоин Иосида и другие, утверждали, что при существующем порядке вещей в стране идти на компромисс это значило бы открыть широкий путь к порабощению себя иностранными врагами, если бы они были допущены в ее пределы без всяких ограничений, и настаивали на том, чтобы народ объявил войну внешним врагам, желая этим пробудить его от дремотной лени и неги и дать понять иностранцам, что Япония не позволит наносить себе оскорблений. После этого в случае надобности Япония может снова возобновить мир с иностранными государствами»³.

Однако только после реставрации, когда в полной мере начали указываться последствия привилегий, которыми пользовались иностранцы в Японии, и когда под влиянием внутренних классовых сдвигов в стране сформировалась многочисленная самурайская оппозиция, разногласия между этими двумя течениями обострились с новой силой.

Самураи стали обвинять правительство в том, что оно роняет национальный престиж страны, оставляя безнаказанно обиду, нанесенную каким-нибудь японским рыбакам на формозском или корейском берегу. Создаются и раздуваются десятки поводов к вмешательству Японии во внутренние дела Кореи и т. д.

Правительство старается сначала, удовлетворить требования самураев о завоевательной внешней политике, ибо оно слишком крепко чувствует связь с ними и свою зависимость от них, чтобы вступать с ними в ссору. В 1874 г. Япония захватывает острова Рюкю, в этом же году организуется экспедиция в 30 тыс. самураев на Формозу, в 1875 г. предъявляется ультиматум Корее.

На одну часть самурайства эта политика правительства подействовала в желательном для правящих групп направлении, способствовала сближению самураев с правительством, так что, когда позже (в 80-х годах) усилилось либеральное-конституционное движение группы бывшей самурайской интеллигенции, примирившиеся было с правительством выступили на его поддержку. Из всего старого арсенала борьбы ПРОТИВ европеизации они сохранили только враждебность к конституционным реформам и противопоставили требованию конституции лозунг охраны «исконных японских национальных черт», которым-де совершенно противоречат чуждые европейские конституционные принципы.

«В этот период, — пишет Ката, — возникло так называемое ультранационалистическое течение. Националисты утверждали, что они выставляют принципы государственности в противовес антиправительственному движению либеральной демократии. Идеи ультранационализма существовали с начала эпохи Мейдзи, а к 20-м годам Мейдзи (1887 г. и позже) развивались в цельную концепцию»⁴.

Один из поздних представителей этого течения — Куга Минору писал в 1891 г.:

«Партия национализма имеет своей великой целью сохранить и развить силы и возможности исторически возникших японских национальных черт... Отличительной чертой партии национализма является то, что она не сходится во взглядах со всеми остальными партиями, ставящими своей конечной целью организационное оформление конституционных принципов».

Эти взгляды были положены в основу деятельности возникших тогда организаций «Хосюцюсэйроха» и «Кокуминронха» («партия национализма»).

Однако позиция этих организаций не характерна для всего самурайства, в особенности в 70 и 80-х годах. Надо иметь в виду, что у правительства были весьма небольшие ресурсы для уступок требованиям самурайства, в частности для выполнения требований оппозиционного самурайства об активной завоевательной внешней политике. При таких условиях, несмотря на всю уступчивость правительства, трудно было достигнуть примирения с самурайской оппозицией. Поскольку Япония сама была в это время еще полуколонией крупных капиталистических держав, возможность ее внешней агрессии была конечно весьма ограничена. Ее завоевательные предприятия большей частью кончались провалом и служили только поводом для новых обвинений правительства в мягкотелости, нерешительности, капитуляции перед иностранцами и т. д. и следовательно — для новой активизации самурайской оппозиции.

В своей борьбе против правительства оппозиционные круги самурайства прибегали к двум противоположным, методам действия, которые были подсказаны всей обстановкой в стране. С одной стороны, это были местные клановые восстания против центрального правительства. Возможность таких восстаний создавалась тем, что высшее дворянство ряда кланов было также оттеснено от власти захватившими центральный государственный аппарат кланами и легко поддавалось поэтому влиянию своих самураев. Отметим происходившие под лозунгом необходимости наказания Кореи и борьбы с иностранцами самурайское восстание 1872 г., восстание 1874 г. клана Сага под руководством Ито, вышедшего из правительства вследствие разногласия по корейскому вопросу, восстание клана Сацума в 1877 г. под руководством бывшего военного министра Сайго, также недовольного корейской политикой правительства, и т. д.

Когда клановые восстания в Японии стали невозможны в силу укрепления аппарата центральной власти, самураи переходят к террористическим актам, провокационным убийствам иностранцев для того, чтобы вызвать внешнеполитический конфликт, и к организации восстаний в Корее для того, чтобы создать повод к вмешательству Японии в корейские дела. В 1885 г. была сделана попытка вызвать восстание в Корее, в 1889 г. был убит министр просвещения Мори за дружественную к иностранцам политику, в том же году брошена бомба в министра иностранных дел Окума. Убийства и покушения на иностранцев, начавшиеся тотчас же после подписания неравноправных договоров, продолжались до 90-х годов (покушение в 1891 г. на Николая II во время его пребывания в Японии).

Одновременно значительные круги самурайства участвуют в конституционно движении, которое также рассматривается ими лишь как метод давления на правительство для активизации его иностранной политики.

Можно считать установленным, что костяком первых политических конституционных обществ в Японии были те же самураи. В роли агитаторов, организаторов, журналистов, выступавших с требованием конституции, они придали первым шагам конституционного движения тот элемент радикализма, который был совершенно несвойственен японской буржуазии, очень умеренно требовавшей очень умеренных реформ. Но они же ввели в высший принцип этого движения абсолютную беспринципность, ибо стоило правительству поманить пальцем кого-нибудь из этих «демократов», как он бросал свою партию и переходил на чиновничий пост. Так получалось, что вчерашние вожди массовых народных волнений под лозунгами конституции и руководители оппозиционного движения назавтра оказывались членами кабинета министров, получали графские титулы, потом снова перебегали в оппозицию и снова возвращались под крылышко правительства. В качестве примера достаточно привести имена Окума, Итагаки, Гото. Их более мелкие последователи превращались просто в наемные банды политических хулиганов, готовых обслуживать потребности любой партии, которая способна их оплачивать. Бывший секретарь британского посольства в Токио Гэббинс очень красочно описывает эту систему.

«В ранние годы существования парламента выборы производились среди сцен насилия и беспорядка. Партийная полемика внутри и вне парламента производилась без всякого декорума и воздержанности, что было плохим предзнаменованием для будущей работы парламентских учреждений. Политические страсти разжигались партийной прессой, и новый класс политических хулиганов, называемых «соси», был готов вмешаться в любом месте, где его услуги понадобятся. Банды этих хулиганов, вооруженные дубинками, эскортировали популярных лидеров в палату по улицам столицы. В течение двух или трех наиболее бурных сессий помещение парламента представляло оригинальное зрелище отрядов жандармов и полиции перед лицом полчищ «соси»⁵.

Эта профессия стала особенно необходимой с того времени, как начались регулярные выборы в Парламент. Для очень многих самураев поддержка конституционной системы означала не что иное, как возможность применить свои силы в качестве «соси», выступая то на стороне правительственных, то на стороне оппозиционных партий.

Что самурайская оппозиция нисколько не отказывалась и от использования для влияния на аппарат власти японского лжеконституционализма свидетельствует любопытный случай, рассказанный виконтом Миура на страницах японской прессы в день юбилея Тояма для возвеличения этого «национального героя». Миура рассказывает нам, что Тояма был одно время занят усиленными спекуляциями с Хоккайдосскими рудниками. Когда его спросили, какую цель преследует он этими финансовыми операциями, он ответил, что «собирается заработать 30 млн. иен и подкупить весь парламент для образования единой, большой общенациональной партии». Если это не удалось ему сделать, то, судя по рассказам его биографов, только потому, что он заработал на этой спекуляции лишь 750 тыс. иен, из которых он к тому же в первую очередь решил обеспечить самого себя ⁶.

Однако еше до того, как значительная Часть самураев разуверилась в возможности успеха на путях «прямого действия» и выступила поэтому в роли «соси» и вождей лжеконституционного движения — в среде самураев успел сложиться ряд тайных организаций, представлявших антииностранные настроения среди самурайства и его недовольство «медлительной и мягкотелой» политикой правительства.

Первыми, кто организационно оформил эти настроения, были Дзитаро Хираока и Мицура Тояма. Оба они происходят из среды самураев, были участниками движения за реставрацию Мейдзи, а затем боролись против нового правительства: первый — в рядах армии Сайго, второй — в армии клана Сага. Хираока был в 1877 г. взят в плен правительственными войсками и провел 1,5 года в тюрьме, по выходе из которой отправился к себе на родину в Фукуока, где он встретился с Тояма и с примкнувшими к ним затем Хокадо Раппа и Синдо. В 1879 г. Эта группа создала организацию, названную ими «Ген-йося», т. е. общество «Черного океана». Название это происходит от моря Генкай-Надо (залив северо-восточнее Фукуока), через которое надо переплыть, чтобы достигнуть Азиатского континента, т. е. тем самым указывалось, что цель общества заключается в развитии японской континентальной политики. Первоначально общество это преследовало чисто пропагандистские цели, влияние его было весьма ограничено, и существовало оно на скромную поддержку, которую мог оказывать ему сам Хираока, владевший угольными копями. Тем не менее уже в этот период общество смогло послать первых своих резидентов в Китай, Корею и на Формозу для ознакомления с тамошними условиями.

У нас нет прямых доказательств того, что общество «Ген-йося» участвовало в организации всех антииностранных волнений, убийств иностранцев и в других непосредственных антииностранных выступлениях 80-х годов. Однако весь характер деятельности этого общества свидетельствует, что оно было одним из важнейших центров самурайского национализма этой эпохи. И этого достаточно, чтобы понять роль этого общества как «прародителя» многочисленных, унаследовавших и развивавших эту идеологию организаций, стремившихся при помощи террора претворять эту идеологию в политическую практику.

Но по поводу ряда террористических покушений известно совершенно точно, что они были организованы «Ген-йося» или людьми, которые впоследствии играли руководящую роль в этом обществе. Так убийство в 1878 г. члена правительства князя Окуба было совершено группой молодых самураев, лично связанных с Тояма. Тояма организовал также ту группу террористов, которая в 1889 г. бросила бомбу в министра иностранных дел Окума. В первые годы своего существования общество «Ген-йося» пыталось также непосредственно выступать в качестве организатора широкого «патриотического» движения, и Тояма был руководителем одной из крупнейших организаций патриотического общества «Айкокуся» на острове Кюсю, восстановленного в 1878 г. Однако позже, когда Тояма был приглашен вступить в Патриотическое общество «Кокумипкиокай», он отказался от этого, и члены «Ген-йося» стали инспирировать работу патриотических обществ, оставаясь однако сами в тени.

Правительство, относившееся сначала безучастно к работе общества «Черного океана», заинтересовалось им тогда, когда Япония благодаря поддержке, оказываемой ей со стороны Англии, получила возможность активизировать свою политику на Азиатском континенте.

Историческая обстановка формирования японского национального государства сложилась так, что развиться в самостоятельное национальное государство и полностью освободиться от иностранного контроля и иностранных привилегии — а это несомненно было насущным требованием буржуазного разBИтия, — Япония смогла лишь при помощи своих побед над Китаем, и затем над царской Россией, т. е. осуществляя требования самураев об агрессии в Азии. Именно эти великие военные победы обеспечили ей самостоятельное национальное развитие. Но это говорит, разумеется, не о том, что самураи были подлинными представителями национально-освободительных тенденций в Японии, а о том, что эпоха борьбы за собственное национальное освобождение и эпоха борьбы за национальное порабощение своих соседей не только были чрезвычайно сближены в Японии, но перекрыли одна другую. В результате японо-китайской войны в 1895 г. Япония получает право экстерриториальности в Китае, в то время когда иностранцы еще имеют такие же права экстерриториальности в самой Японии. Какова же была в данном случае позиция Японской буржуазии?

Всегда и во всех странах мира буржуазный национализм даже в эпоху своего самого высокого освободительного пафоса связан с признанием «национальной исключительности» (Ленин), которое впоследствии выливается в форму признания своей нации «образцовой нацией» или «нацией, обладающей исключительным правом на государственное строительство» (Ленин). Таким образом стремление к экспансии может иметь место и действительно имеет место исторически даже на самых ранних этапах освободительной борьбы национальной буржуазии. Но тем более верно это по отношению к японской буржуазии, которая была слишком слаба в рамках своей страны, слишком стеснена в своем развитии господством феодальных пережитков внутри Японии, слишком запоздала с выходом на мировую историческую арену, чтобы твердо надеяться, что она сможет померяться силами с находящимися в зените своего могущества капиталистическими странами Европы и Америки. Нужна была очень небольшая «помощь» извне, чтобы основные группы господствующих классов Японии, в том числе и подавляющая часть японской буржуазии, приняли внешнеполитическую программу оппозиционного самурайства, пошли на компромисс с сильными капиталистическими государствами. Они пошли даже в услужение империалистам в деле порабощения слабых азиатских народов и, выговаривая себе за эти услуги ту или иную мзду, богатели за счет грабежа за рубежом. За счет этих богатств они откупались как от своих союзников-феодалов, так и от тех иностранных держав, которые продолжали еще грабить саму Японию. И этот «толчок со стороны» пришел очень быстро в виде изменения дальневосточной политики Англии.

---

¹ Такекоси определяет число этих дворян в сотни тысяч человек. См. Y. Такеkoshi, The Economic Aspects of the History of the Civilisation of Japan, v. Ш, p. 63.
² Из сборника «Культура Мейдзи» (на японском языке)
³ Каииро Сато. Япония и Америка в их взаимном отношении, Гиз, 1924 г., стр. 46.
⁴ Ката, Анализ японского госсоциализма, Токио, 1932 г. (на японском языке).
⁵ I. Н. Gubbins, The Making of Modern Japan, London, 1922, p. 202,
⁶ A. Japanese Hero. “Japanese chronicle”

<< Назад   Вперёд>>