Военно-фашистское движение в Японии

Оформление этого нового типа реакционно-националистических обществ питалось еще и теми условиями, которые создались после мировой войны для промежуточных социальных слоев в городах и для мелкого помещичьего землевладения. Наоборот, усилившийся гнет финансовых монополий ухудшил положение промежуточных социальных слоев, в то время как их численность за годы войны почти не изменилась.

В самом деле, и после мировой войны характерной чертой структуры японской промышленности осталось сохранение значительного слоя якобы самостоятельной мелкой промышленности, мелких кустарей и ремесленников и в то же время возросшая зависимость этих якобы самостоятельных мелких хозяйчиков от гнета финансовых монополий.

Несмотря на быстрое развитие крупной индустрии и интенсивный процесс концентрации в промышленности, судоходстве и торговле в период 1915 — 1920 гг., мелкая (и средняя) промышленность и торговля продолжают занимать выдающееся место в японской экономике.

Еще в 1928 г. 93% хлопчатобумажной ткацкой промышленности состояло из предприятий с числом станков до 10¹. При общем числе 624 тыс. ткацких станков имелось 40% ручных, т. е. 252 тыс. Из 185 631 шелкопрядильни в 1925 г. имелось 181841 предприятие с числом бассейнов до 10 ². Таким образом и эта важнейшая отрасль японского народного хозяйства почти вся базируется на мелких и мельчайших предприятиях, правда, находящихся в ростовщической зависимости от крупных концернов (в особенности Мицуи), монополизирующих экспорт вырабатываемой продукции. Примерно так же обстоит дело и в шелкоткацкой промышленности. Так в важнейшем округе шелкоткачества (Киото), где сосредоточена одна шестая всего производства шелковых тканей, 60% членов ассоциации шелкопромышленников являются хозяевами предприятий с 1 — 2 станками, нанимающих 3 — 4 рабочих³. Орчард на основании официальной статистики указывает, что 49% всех рабочих в ткацкой (шелковой и хлопчатобумажной) промышленности заняты в предприятиях с числом рабочих до 5. О красильной и ситценабивной промышленности в районе Киото тот же исследователь сообщает, что «большинство предприятий являются мелкими, домашнего типа с 5 — 30 рабочими, а многие из них имеют всего 2 — 3 рабочих».


Исследуя огромную роль «патернализма» в японской промышленности, Орчард приходит к выводу, что «большая часть японской промышленности, вопреки развитию за западной механической индустрии за последние пятьдесят лет, по-прежнему организована по этой феодальной системе. Почти все продукты для чисто японского потребления производятся в условиях домашней системы производства. Японская одежда делается в доме хозяина-портного, который может иметь от 12 до 100 рабочих, живущих под его крышей, из числа которых он только 10% платит какую-либо зарплату, остальные — ученики. То же самое относится и к столяру-резчику, лакировщику, производителям фонарей и циновок и ко многим тысячам мелких предприятий, которые производят предметы необходимости и роскоши японского быта» ⁴.

К этой несомненно правильной характеристике следует добавить, что в деревообделочной промышленности, по некоторым подсчетам, занято 189 тыс. рабочих, а в производстве циновок — 120 тыс.

Роль и удельный вес мелкой промышленности в японской экономике выясняется также из следующих общих цифр. В 1926 г. 8З% зарегистрированных промышленной статистикой предприятий (т. е. с числом более 6 рабочих) составляли мелкие предприятия (от 5 до 30 рабочих), 12,2% — средние (30 — 100 рабочих), причем в мелких и средних предприятиях было сосредоточено 40,8% всей рабочей силы, занятой в японской промышленности. Если же учесть и промышленные предприятия, не зарегистрированные японской статистикой, а именно включая мельчайшие с числом рабочих до 5 человек, то по данным Института социальных исследований Охара (приведенным Орчардом), 3,2 млн. человек, или 60% всех занятых в японской промышленности людей, работали в предприятиях с числом рабочих менее 5 человек ⁵.

Об удельном весе мелких торговых предприятий позволяют судить данные обследования Управления государственного благоустройства. Общее число собственников торговых предприятий в Японии, согласно этим данным, представляет 3 884 тыс. человек. «Большинство ив них является именно мелкими торговцами, причем средние и мелкие торговцы, особенно мелкие, составляют большинство среднего класса нашей страны» ⁶.

Что касается сельской буржуазии, то численность мелких капиталистических предприятий кулацкого типа (по данным, приведенным в книге Накадзава «Аграрный вопрос в Японии за последние годы») составляла в 1925 г. примерно 232 тыс. нанимателей постоянной рабочей силы (до 10 рабочих), в том числе нанимающих менее 3 человек насчитывалось 213 тыс. Нанимателей сезонной рабочей силы было до 304 тыс., в том числе 299 тыс. нанимающих одновременно от 5 до 10 человек.

Приведенные данные свидетельствуют о том, что примерно 4 — 5% сельского населения составляет кулацкая верхушка крестьянства (помещиков, эксплоатирующих наемную рабочую силу, к указанному периоду было ничтожное количество).

К этим данным надо присоединить еще сведения о количестве вкладчиков в почтово-сберегательных кассах. К 1923 г. имелось всего 27 млн. вкладчиков с общей суммой вкладов, равной 994 млн. иен, т. е. со средним вкладом в 36,8 иены. В числе вкладчиков было 2,8 млн. торговцев со средним вкладом в 52,5 иены и 1,3 млн. «промышленников» со средним, вкладом в 41,9 иены ⁷.

Все вышеприведенные цифры с достаточной полнотой характеризуют тот большой удельный вес, который в японском хозяйстве имеют так называемое мелкое производство и торговля, равно как и тот факт, что средние слои японского общества представляют собою весьма внушительную массу населения. Для количественной характеристики этого социального слоя достаточно указать, что еще в 1932 г. общее количество мелких и средних предпринимателей (освобожденных вовсе от налогов или платящих налоги но свыше 50 иен) составляло 9,1 млн. человек (вместе с семьями), что равняется 14,2% японского населения ⁸. К этой цифре следует еще присоединить около 3,5 млн. служащих и интеллигенции, что вместе с семьями увеличивает долю промежуточных социальных прослоек японского, главным образом городского, населения до 30%.

Экономическое положение и жизненные условия всей этой массы населения резко ухудшились в годы послевоенного кризиса. Необычайно высокая дороговизна жизни и бурный рост рабочего движения в этой связи поставили перед мелкими предпринимателями уже в 1918 — 1919 гг. определенные пределы выжимания прибавочного продукта из эксплоатируемой рабочей силы. Если крупные предприниматели могли широко использовать для нажима на рабочие массы полицейский государственный аппарат, а также подачками подкупать верхушки рабочих организаций, то эти возможности для мелких и средних хозяйчиков были весьма урезаны. «Патернализм» и вся полурабская система эксплоатации обернулись со всей силой против ее мелких и мельчайших агентов и представителей. В условиях, когда большая часть зарплаты выплачивалась натурой (пищевым довольствием), высокие цены на рис в 1918 — 1919 гг. (напомним, что цены вскочили на 130%) неслыханно удорожили себестоимость продукции и буквально разоряли мелких предпринимателей.

Для той весьма значительной части мелкой промышленности и торговли, которая преимущественно работала на внутренний рынок, резкое сокращение покупательной способности крестьянства и городского трудящегося населения в период высоких цен на рис нанесло ещё серьезный удар в области сбыта. Сокращение сбыта нашло частично свое выражение в факте колоссально возросших товарных запасов, достигших к июлю 1920 г. небывало высокой цифры в 1,285 млн. иен⁹.

Не в лучшем Положении оказались те производства, которые работали на внешний рынок, особенно важнейшие из них — шелкопрядильные. Обладая крайне ограниченными капиталами, большая часть мелких и средних предприятий с трудом могла устоять против той жестокой лихорадки цен на шелк, которой ознаменовался период 1918 — 1921 гг. Колебания цен на шелк видны из следующих данных.

Дона одной кипы шелка равнялась (в иенах):
В 1914 г. - 700 В 1919 г. (февр.) - 1 300 В 1920 г. (янв.) - 4 350
» 1917 » (авг.) - 1750 » 1919 » (июнь) - 2 300 » 1920 » (июль) - 1 100

Подобный режим цен явился разорительным для большого числа мелких предприятий и чрезвычайно благоприятствовал быстрому расширению кабальной зависимости этих предприятий от ростовщически-ссудного капитала, агентом которого выступали крупные шелкоторговые фирмы и экспортеры (главным образом концерн Мицуи).

Положение мелких торговцев заметно ухудшилось начиная с 1918 г. также в связи с учреждением коммунальных рынков и ростом сети универсальных магазинов, выступивших опасным конкурентом мелких предприятий в области городской розничной торговли.

Несмотря на чрезвычайно тяжелое положение мелкой промышленности и торговли, налоговый пресс по линии государственных и местных сборов усилился. Если в 1911 г. среднедушевое налоговое обложение равнялось 10,1 иены, то в 1919 г. оно достигло 18 иен, т. е. увеличилось на 80%.

Начиная с финансового краха весны 1920 г. положение мелкой промышленности и торговли еще больше ухудшилось. Массовые банкротства наименее мощных банков привели к разорению огромного количества мелких вкладчиков. Правительственная политика дефляции, проводимая в 1920 г. (за I квартал 1920 г. было изъято из обращения банкнот на 100 млн. иен), привела к чрезвычайной «дороговизне денег» (вплоть до 1924 г. средний банковский ссудный процент держался на уровне 11 %).


В этих условиях мелкие предприниматели во все возрастающей мере оказывались в финансовой зависимости от банков и в первую очередь от крупных концернов, непосредственно заинтересованных в посреднических и скупщических операциях. Таким образом военный бум, ускорив концентрацию японской промышленности и банков и процесс формирования японского финансового капитала, одновременно привел к закабалению мелкой промышленности и торговли и к резкому ухудшению жизненных условий широких слоев средних классов японского общества.

В росте требований рабочего класса и в революционном рабочем движении, с одной стороны, и в возросшей роли крупного финансового капитала (олицетворением которого выступала «великая пятерка» крупнейших концернов, а также зародившаяся за годы бума и грюндерства шайка «нарикинов» — новых богачей) — с другой, средние классы Японии усматривали главных виновников обрушившихся на них бедствий.

Существующая парламентская система с ее политическими партиями, находящимися на содержании у финансовых магнатов, бесстыдно защищавшая их интересы, становилась также предметом острой ненависти разоряющейся мелкой буржуазии.

Каково же было положение в деревне? Существует совершенно неправильный взгляд, что колоссальный подъем цен на рис, который имел место г, 1918-1920 гг., создал благоденствие для всех социальных групп деревни. В действительности же влияние этого подъема цен на рис на различные слои японской деревни было весьма противоречивое.

Прежде всего надо иметь в виду, что подъем цен на рис при господствующей в Японии системе краткосрочной аренды и фактического права помещика сгонять арендатора в любое время с земли обусловил быстрый рост цен на землю и усиленную мобилизацию земли. Цены на землю поднялись только с 1917 по 1918 г. па 115%, а ценность заключенных земельных сделок — на 266%. Расширение процесса мобилизации земли в трехлетие 1918-1920 гг. шло в направлении концентрации землевладения. В эти годы число крупных землевладений (от 10 до 50 цио) возросло по сравнению, с 1913 г. па 15%, а крупнейших (свыше 50 цио) — на 40%. Одновременно за этот же период уменьшилось число мелких (преимущественно крестьянских) землевладений размером от 0,5 до 1 цио примерно на 50 тыс. владений, т. е. на 4%, и уменьшились средние владения размером в 3-5 цио (сюда включаются и владения самостоятельных крестьян и мелких помещиков), зато увеличивается за этот период число мельчайших крестьянских владений (до 0,5 цио). Приняв во внимание, что за период 1915-1921 гг. площадь земли под арендой возросла на 140 тыс. цио, или на 5%, мы можем прийти к выводу, что период высоких цен на рис характеризуется усиленным образованием крупных землевладений за счет измельчания мелкого и среднего самостоятельного крестьянского землевладения и отчасти за счет продажи земли мелкими помещиками.

Экономически слабые слои деревни вынуждены были продавать свои земли потому, что период высоких цен на рис не принес им выгод: вместе с ценами на рис возросли, и в гораздо большей степени, чем цены на рис, и цены на городские промышленные товары, в частности на удобрения.

В связи с этими обстоятельствами, неблагоприятными для основной крестьянской массы, нас не должен удивить тот факт, что как раз годы высоких цен на рис ознаменовались увеличением вдвое задолженности крестьянства под залог земли. Эта задолженность, сравнительно медленно возраставшая с 1914-1918 гг. (с 352 до 447 млн. иен), резко поднялась за 1918-1922 гг. (с 447 до 972 млн. иен) ¹⁰.

Испытывая в силу резкого вздорожания промышленных товаров и в особенности удобрений большую нужду в деньгах, массы самостоятельных крестьян, пользуясь возросшей ценой на землю, усиленно закладывали свои участки в ипотечные банки. Но одновременно возросла как раз в годы высоких цен на рис и общая сумма ссуд, выданных крестьянам из сельхозбанков и кредитных товариществ. Если сумма этих ссуд в 1918 г. составляла 289 млн. иен, то к 1922 г. она возросла до 608 млн. иен, причем наиболее резкое увеличение показывают ссуды, выданные из кредитных товариществ, т. е. преимущественно мелкими суммами. Здесь общая сумма выданных ссуд возросла с 73 млн. в 1918 г. до 266 млн. в 1922 г., т. е. увеличилась больше чем в 3 раза ¹¹.

Рисовые бунты 1918 г., имевшие место не только в городах и рыбацких поселениях, но и широко распространившиеся в деревнях, также говорят об обострении нужды основных масс крестьянства. Об этом же свидетельствовал быстрый рост арендаторских волнений за 1917-1920 гг., в числе которых цифра официально зарегистрированных конфликтов возросла с 85 в 1917 у. до 408 в 1920 г. Арендаторы организуются в союзы, число которых по всей Японии увеличилось от 130 в 1917 г. до 382 в 1920 г. и которые своим главным лозунгом выдвигали требование снижения арендной платы.

Рисовые бунты и последовавшие крестьянские волнения, сопровождавшиеся быстрым процессом организации арендаторских масс, явились серьезнейшей угрозой помещичьим, интересам. Крестьянское движение было еще на этой ранней стадии развития недостаточно сильно, чтобы вынудить помещиков к каким-либо уступкам. Последним, для того чтобы спокойно пожинать плоды создавшейся конъюнктуры, пока что требовалось лишь одно: создание такого правительства, которое не мешало бы помещичьему благополучию, не предпринимало бы попыток регулировать рисовый рынок в сторону снижения цен и т. п.

Бюрократический кабинет Терауци под давлением промышленников, добивавшихся дешевого риса, обеспокоенный нарастанием народного возмущения, пошел на ряд мер, направленных к снижению рисовых цен. В сентябре 1917 г. было издано постановление о борьбе со спекуляцией предметами первой необходимости. 8 марта 1918 г. правительство ввело контроль над экспортом риса. В июле 1918 г., было предложено префектурам создавать рисовые запасы и выбрасывать их на рынок. Чрезвычайным декретом 16 августа 1918 г. правительство было облечено полномочиями на реквизицию спекулятивных запасов риса. Кроме того правительство приняло меры к усилению импорта риса из Кореи и Формозы.

Такая политика правительства была явно не в интересах помещиков и торгового капитала. Зато период исключительного благоденствия наступил для помещиков при кабинете Хара, пришедшего к власти в октябре 1918 г. не без содействия помещичьих кругов. Сейюкаевское правительство Хара, имевшее в своем составе в качество минвнудела Токонами — впоследствии организатора партии аграриев «Сеюхонто», стало проводить ярко выраженную помещичью политику. По существу были отменены все стеснительные для помещиков мероприятия предшествующего кабинета. Этот факт не ускользнул даже от внимания профессоров экономики Токийского университета: «Если сравнить мероприятия министерства Терауци с мероприятиями министерства Хара (в области регулирования цен на рис), то выходит, что первое свободно применяло меры контроля и вмешивалось в рыночные операции, в то время как второе следовало политике «Laisserfairе» и искало снижения цен естественным путем через регулирование распределения»¹².

Единственное мероприятие, которое было проведено под давлением общественного мнения кабинетом Хара в целях снижения цен, заключалось в освобождении импортного риса от всяких пошлин сроком на один год (чрезвычайный декрет от 30 июля 1919 г.). Однако с самого начала было ясно, что эта мера не будет угрожать интересам помещиков, поскольку таможенная пошлина на рис, установленная в 1910 г. в размере 1 иены на 100 фунтов, уже без того вследствие высоких цен автоматически перестала быть фактором, ограничивающим ввоз. «Когда стало ясно, что эта мера мало страшна по сравнению с регулированием рисового импорта (имеются в виду поощрительные мероприятия кабинета Терауци), цены снова начали возрастать»¹³.

Период исключительно высоких цен на рис таким образом благодаря содействию сейюкаевского правительства Хара принес японским помещикам и кулацкой верхушке деревни огромные доходы. Следует иметь в виду, что значительная часть товарного риса поставляется именно помещиками¹⁴ и в наиболее выгодные конъюнктурные периоды. На высоких ценах за 1918-1920 гг. помещики и торговый капитал награбили около 1 млрд. иен сверхприбылей¹⁵. Вместе с тем поземельный налог, несмотря на резкое повышение цен на землю, поирежнему сносился помещиками по старым нормам, а именно из расчета 4,5°/о стоимости земли по оценке на 1873 г.¹⁶

Какие же политические выводы должны были сделать из этого периода сами помещики?

Во-первых, они стояли перед лицом резкого обострения классовой борьбы в деревне, перед первыми симптомами надвигающейся грозной опасности аграрной революции. У более дальновидных групп помещиков это не могло не вызвать стремления, с одной стороны, сорганизоваться для отпора пробуждающимся крестьянским массам, а с другой стороны — нащупать новые формы перестройки своего хозяйства, при которых можно было бы пожинать выгоды товарного земледелия, но не зависеть от разоряющейся и бунтующей массы арендаторов. В особенности это относится к мелким помещикам, доходы которых полностью зависят от сельского хозяйства.

Во-вторых, помещики еще раз в течение этого периода убедились в том, что реализовать в полной мере выгоды своей монополии на землю они могут лишь в том случае, если им содействует аппарат правительственной власти, в противном случае финансовый капитал сумеет ограничить их доходы для своей собственной выгоды. Поэтому должно было усилиться стремление помещиков увеличить свое влияние на аппарат государственной власти.

В более широких кругах помещиков эти выводы еще не оформились, так как они были заслонены теми выгодами, которые пожинало помещичье землевладение от высокой конъюнктуры в 1918-1920 гг., но уже кризис 1920-1921 гг. поставил эти вопросы во всей их остроте. Кризис этот катастрофически снизил цены на сельскохозяйственные продукты: цены на шелковые коконы упали на 42%, цены на рис — на 43%. Теперь помещики — в особенности мелкие помещики — поняли всю непрочность своего положения.

Таковы были условия, приведшие к возникновению после войны нового типа реакционно-националистических организаций.

В центре этого движения стал Окава Сюмэй, уже упомянутый нами выше в числе реакционных мелкобуржуазных политиков, привлеченных к руководству «Обществом королевского пути». Окава Сюмэй окончил в 1911 г. философское отделение Токийского университета, но сменил древнюю индийскую философию, которую он изучал, на более актуальные и прозаические занятия, работая в течение ряда лет советником у председателя ЮМЖД Ямамото Дзютаро — одного из самых ярых последователей ген. Танаки в рядах партии Сейюкай. По рекомендации Ямамото он был выдвинут директором Восточного исследовательского экономического института при ЮМЖД, игравшего роль теоретического центра по подготовке японской экспансии в Манчжурии и на Дальнем Востоке. Впоследствии, когда институт этот был превращен в самостоятельную организацию и переведен в Токио, Окава продолжал возглавлять его. Здесь сблизился он с руководящими кругами реакционно-националистического движения и был, очевидно по рекомендации Ямамото, привлечен в ряды «Общества королевского пути». Таким образом своим выдвижением на политическую арену Окава Сюмэй обязан такой агрессивной группе японского империализма, как руководящие круги ЮМЖД. Надо сказать, что и во все последующие годы, когда Окава развернул самую широкую «антикапиталистическую» демагогию, он не терял этой связи: полицейское расследование в 1932 г. по делу террористических фашистских организаций «Дзимукай» и «Айкодзюку», в которых играл руководящую роль Окава, показало, что деньги на подготовку убийства Инукаи, на взрыв токийских электростанций и т. д. были получены Окава от правления ЮМЖД.

Другая наиболее видная фигура этого движения — Кита Икки также вышел из рядов японских колонизаторов. Кита Икки в течение ряда лет до и во время мировой войны работал в Китае, будучи связан с японской разведкой и с обществом «Черного дракона», и по их заданию поддерживал связь как с рядом китайских генеральских групп, ориентировавшихся на Японию, так и с группой Сун Ятсена. Созданные впоследствии Окава и Кита реакционные организации настолько были тесно связаны с колонизаторскими кругами, что и первых своих сторонников завербовали из рядов молодежи, служившей в Восточном экономическом институте ЮМЖД и Восточном колонизационном обществе, в помещении которого они организовали свою штаб-квартиру. Эта неразрывная связь руководящей группы «патриотического» движения с самыми агрессивными колонизаторскими кругами ни в коем случае не должна упускаться из виду, ибо она открывает нам самую механику, т. е. реальные звенья, которыми связаны идеологи «антикапиталистического патриотического движения» с центрами японской империалистической агрессии.

Кита Икки вернулся из Китая в 1918 г. и выступил с книгой, которая стала догматом веры описываемого здесь крыла японского национализма, книга эта называлась: «Законопроект переустройства Японии». Ее содержание сводилось к плоской, невежественной, но ожесточенной критике социалистических и анархических идей, становившихся все более популярными в Японии, и к противопоставлению им принципа «японизма», на котором якобы построена исторически самобытная «цивилизация расы Ямато». Этой цивилизации грозят сейчас внутренние опасности, которые должны быть преодолены тем, что Япония вернется к основному принципу своего государственного устройства:

«Япония является государством одного императора и одного народа. Это значит, что весь народ централизуется вокруг императорского дома, помогает и содействует ему, старается чтобы род императора продолжался вовеки веков. Эта мораль была никогда не изменяющейся основой силы государства. В восстановлении такого положения должна быть главная цель реформ».

Отбросив, по его мнению, одностороннее увлечение европейскими идеями, Япония соединит восточную и западную цивилизации и на этой основе перестроит мир.

«Надо подумать над концепцией Маркса и Кропоткина, — говорит Кита Икки. — Они жили в эпоху, когда их взгляды были не только ограничены маленьким европейским и американским миром, но эти взгляды базировались на крайней ограниченности философии, а поэтому с современной японской точки зрения их взгляды имеют достоинство только как древняя философия. Разве это не научная постановка вопроса, что хотя европейско-американские идеи в прошлом имели внешнее влияние на Японию, но теперь великая волна японской цивилизации потрясла Европу и Америку? Слияние восточной и западной цивилизаций есть японизация, которая должна просвещать теперь так называемые цивилизованные нации азиатскими идеями».

Основное значение книги Кита Икки заключалось в том, что она формулировала необходимость укрепления базиса самой японской монархии для успеха японской внешней агрессии. Этим базисом провозглашалось единение императора с народом, непосредственное объединение народа вокруг императора.

Что же должно быть переделано в устройстве самой Японии, для того чтобы стало возможно такое единение народа вокруг императора? Для этого должны быть уничтожены те несвойственные Японии, не вытекающие из ее «самобытного исторического развития» учреждения и социальные порядки, которые занесены в Японию извне. В первую очередь это концерны и тресты финансовых магнатов, это накопление огромнейших капиталов в руках немногих лиц, которые корыстно используют свои богатства, ослабляя внешнюю мощь государства и снижая жизненный уровень основных масс населения в самой Японии. И Кита Икки рисует картину реформ, которые должны быть проведены, для того чтобы уничтожить могущество финансовых концернов, и сделать могучей саму нацию. Политическая трусость, безграмотная наивность, соединение рабского восхищения перед силой капитала с ненавистью, питаемой к крупному капиталу мелким буржуа, который однако никогда не решится на революционное свержение капитализма, так ярко выражены в этой программе реформы, что она может быть изложена здесь без всяких комментариев.

«...Предельная стоимость собственности для японских граждан, — мечтает г. Кита Икки, — ограничивается суммой в 1 млн. иен на семью...»

Предел земельной собственности — 100 тыс. иен на семью. Частные предприятия разрешаются с капиталом до 10 млн. иен. Все, что выходит за указанные пределы, переходит в собственность государства.

«...Общие принципы этого проекта реконструкции Японии следующие: мы не являемся противниками прав нации на владение собственностью, но мы хотим гарантировать эти права для всей нации в целом. Так же как энтузиаст-музыкант не удовлетворяется наемным инструментом, так же труженик- земледелец не может сохранить свой трудовой пыл на арендованной земле. Революционный взгляд на человека только как на общественное животное — односторонен и равен тезису старой экономической школы о том, что интересы личной выгоды являются толчком к экономической жизни. Обе эти крайности ошибочны. Человек обладает и общественными и личными интересами. Предстоящая реконструкция в организации общества, не может проводиться на основе этих крайностей, не видящих сущности человека».

После национализации предприятий с капиталом свыше 10 млн. иен и т. д. Кита предлагает учредить следующую систему центральных экономических органов:

«1. Министерство банков. Капитал складывается из конфискованных капиталов банков сверх установленной нормы и конфискованных частных имуществ сверх нормы. Объединяются крупные капиталовложения за границей. Отпускаются кредиты другим экономическим министерствам. Кредитуются частные банки. Регулируются курсы и цены. Обеспечивается сохранность сбережений и т. д.
2. Министерство навигации. Составляется из конфискованных капиталов (сверх нормированных) судовладельцев. Устраняется конкуренция на море, в первую очередь для дальнего плавания. Ведется судостроение (в том числе военных судов).
3. Горнопромышленное министерство. Руководство конфискованными предприятиями горной промышленности. Ведется эксплоатация горных богатств за границей в соответствии с капиталовложениями министерства банков. Вместе с частным капиталом ведется разработка участков на новых территориях при условии максимального развития государственной горной промышлености.
4. Министерство земледелия. Эксплоатация государственных земель, эксплоатация сахарной промышленности на Формозе и лесопромышленности.
5. Министерство обрабатывающей промышленности. Управление, объединение, расширение конфискованных промышленных предприятий, создание большой промышленной системы, чтобы по всем видам промышленности Япония стояла на уровне других государств. Эксплоатация предприятий, переходящих к государству ввиду отказа частных лиц от их эксплоатации. Управление металлургическими предприятиями морского министерства и арсеналами военного министерства.
6. Министерство торговли. Плановое распределение всех сельскохозяйственных и промышленных продуктов государственных и частных предприятий. Контроль над ценами внутри государства. Усиленная внешняя торговля.
7. Министерство железных дорог. Реорганизация существующего министерства железных дорог и присоединение к нему корейских железных дорог и ЮМЖД. Постройка и эксплоатация железных дорог на новых территориях усиленными темпами. Предоставление возможности частному капиталу строить железные дороги в дозволенных пределах».

Эта программа в яркой форме рисует нам мечту японского мелкого буржуа: власть Мицуя и Мицубиси уничтожена, мелкая и средняя собственность господствует в стране под благодетельной охраной микадо, окрепшая и объединенная Япония распространяет свое судоходство, свою торговлю, свои капиталы и свою армию на новые и новые страны, и выгодами агрессии пользуется «вся нация».

Вопрос о государственном устройстве этой новой Японии с точки зрения участия народа во власти не получил полного освещения в книге Кита Икки, и оставалось неясным, в чьих руках будет находиться становящееся теперь всемогущим государство: в руках ли микадо, или военно-бюрократической клики, или парламентских политических партий, или самого народа.

В дальнейшей агитации последователями Кита Икки я Окава Сюмэй было разъяснено однако, что средостениями, которые мешают объединению японского народа вокруг императора и которые повинны во всех внутренних несчастьях Японии и в неудачах во внешней политики, являются также парламент, продажные политические партии и прочие, не свойственные Японии учреждения, занесенные из-за границы. На этой негативной критике и кончалось объяснение того, в чем должна заключаться реформа государственного устройства. Дальнейшие выводы делались уже различными организациями и течениями в зависимости от того, к кому они апеллировали.

Наибольшую популярность из этих новых теорий государственного устройства приобрела теория «народного самоуправления», выдвинутая в книге Гондо Нариаки «Образец народного самоуправления», также построенная на проповеди «самобытности» японского исторического развития, отступление от которого ослабляет и внутреннюю и внешнюю мощь государства и ухудшает благосостояние его населения.

«Несправедливые культурные основы, отказывающиеся от нрава и характера древних людей, — пишет Гондо Нариаки в своей книге, — не создадут базы самоуправления. Если нельзя создать базу для самоуправления, нельзя сохранить в целости и народную волю, и в силу внешних международных изменений нельзя будет осуществить наши права на национальную независимость. Коль скоро нельзя установить такого положения внутри страны, государство будет оставаться весьма слабым. Восстановление собственного самоуправления является самым спешным и неотложным делом великих реформ нового этапа».

Термин «собственного управления» был однако настолько всеобъемлющим, что в него вкладывалось самое различное понимание: одни видели в этом осуществление сейюкаевского лозунга «расширения прав местного самоуправления», который при своем осуществлении дал бы очевидно систему, близкую к царскому земству, где всевластие помещиков было вполне обеспечено; другие видели в «народном самоуправлении» какое-то утопическое патриархальное общество; третьи понимали под «народным самоуправлением» только расширенно власти императорского дома, ибо «император и есть отец народа». Но во всяком случае все воспринимали этот лозунг как критику нынешней системы продажных политических партий, зависящих от них губернаторов и насквозь прогнившего чиновничьего аппарата, и уже поэтому мелкая буржуазия готова была поддержать этот лозунг, который импонировал ей также своим «демократическим» оформлением.

Судя же по высказываниям самого Гондо Нариаки, его лозунг «самоуправления деревни» имеет целью обеспечить большую помощь со стороны государства мелкому помещичьему землевладению в деле приспособления к новым условиям товарного сельского хозяйства при обостряющемся мировом аграрном кризисе. В настоящее время именно финансово-банковские группы, но мнению Гондо, имеют возможность благодаря своей мощи — к своей собственной выгоде — оказывать большое влияние на аппарат правительственной власти, на налоговую и тарифную политику правительства, на направление государственных субсидий и т. д. Централизованный правительственный аппарат оказывается игрушкой в руках концентрированного финансового капитала, а «деревня» (т. е. помещики) лишена помощи государства. В результате город быстро растет и богатеет, а деревня приходит к упадку.

«Эра Мейдзи, — пишет Гондо, — положила начало европейской системе с ее административным делением на крупные города («Си»), мелкие и средние города («Маци») и селения с деревнями («Мура»). Были заложены основы европейско-американского гражданского и публичного права, самоуправления и твердые правовые основы частной собственности, послужившие к развитию индивидуальных интересов.
Борьба за существование получила общественное признание. Однако этим не было достигнуто гармоническое сочетание частных интересов отдельного индивида с общими и в результате этих ошибочных мероприятий графа Ито создались предпосылки для затруднений в данное время.
Наша современная административно-общественная система по своему обилию чиновников и административному засилию далеко не соответствует потребностям цивилизованной страны.
Ее поддержание сопровождается непомерно большими расходами. Все это приводит к росту налоговых и иных тягот населения.
Постоянный рост чиновничества приводит к новому росту административных расходов и дальнейшему увеличению налоговых тягот. Финансовые затруднения не отражаются неблагоприятно только на интересах банков.
Тяготы сельского населения в последнее время возросли на сотни миллионов иен, чрезвычайно обесценились сельскохозяйственные продукты, шелк и т. д. Все это, если взглянуть на дело с точки зрения народной силы и дееспособности, приводит к печальным результатам. После падения иены произошли повсюду разрушения, подобные тем, какие бывают после опустошительного ливня.
Если начать рассмотрение с японского банка, являющегося банком, пользующимся особыми правами, то из года в год накапливаемые суммы шли главным образом в Токио и в помощь крупным губернским городам на периферии, в промышленность и торговлю, но отнюдь не в деревню, куда попадала сравнительно ничтожная часть, да и та благодаря отсутствию надежных крестьянских представителей в парламенте и госаппарате шла не по прямому назначению. Японское крестьянство, имеющее свою историю самоуправления, от этого только проигрывало, а большие суммы шли на поддержание крупнейших городов.
Великий Токио поглощает 800 млн. одних прямых расходов. Теперешнее население Токио без пригородов насчитывает 2 млн. душ, и в окружающих местах проживает около 5 млн. Население, сконцентрированное в центре, составляет огромную силу в сравнении со всем населением страны. Токио стал одним из главнейших городов Восточной Азии. Подобное сосредоточение и концентрация населения вылились в такое разбухание, которое создает незанятость большого количества лиц, не способствует целесообразному применению средств и т. д. В то же время это незнающее ограничения разбухание центра вызывает упадок в провинции и в деревнях. Тяжелые налоги и т. п. способствуют уменьшению числа лиц, лично ведущих земледельческое хозяйство»¹⁷.

Для того чтобы изменить это положение, нужно прежде всего изменить построение аппарата власти в сторону расширения функций местного самоуправления, т. е. в сторону децентрализации власти. Бюджет местных самоуправлений должен быть расширен, должна быть поднята их роль в распределении налоговых тягот. Но должна быть изменена также и политика центрального правительства, которое должно выделить больше средств для помощи сельскому хозяйству.

В этом — основной смысл лозунга «деревенского самоуправления», и эту перекачку государственных средств в помещичий карман Гондо старается идиллически изобразить как родительскую помощь «малым сим», не могущим еще самостоятельно стоять на собственных ногах. «Если малое дитя, — говорит он, — вскармливается руками родителей и впоследствии становится способным самостоятельно поддерживать свою жизнь, то такое поддержание существования ребенка в интересах человеческого общества является утверждением системы самоуправления».

Но в какую сторону должно быть обращено действие всех этих рычагов в отношении социальных групп самой деревни? Гондо не дает прямого ответа на этот вопрос, трактуя в большинстве случаев «деревню» как нечто цельное и не дифференцированное в классовом отношении. Однако ряд его отдельных высказываний помогает пролить свет на этот вопрос. Так например если Гондо совершенно обходит молчанием вопрос о том, в чьих руках должно находиться местное самоуправление, то это может означать только одно, а именно, что оно должно остаться в тех же руках, в каких оно находится сейчас, т. е. в руках помещиков. Из этого однако не следует, что программа Гондо означает просто и только требование расширения прав и доходов современного помещичьего землевладения. Аграрный кризис в Японии настолько жесток, что и среди самих помещиков неизбежно должно расти понимание того, что нельзя все просто оставить по-старому. Часть помещиков, в особенности те, кто принужден полностью жить от доходов со своей земли, начинает склоняться к мысли о том, что очевидно не удастся избежать перестройки своей хозяйственной системы и перехода от сдачи земли в аренду к самостоятельному ведению хозяйства при помощи наемной рабочей силы. Возможность в более крупном хозяйстве применять машины, лучшие химические удобрения, современные средства дренажа и т. д. должна будет повысить доходность земли. Но помещичье хозяйство не в силах само совершить эту перестройку, и на помощь ему должно прийти государство, финансовая помощь которого должна оплатить расходы этой перестройки. Государство должно также приспособить к требованиям этой перестройки условия землепользования и согнать с земли те лишние крестьянские хозяйства, земля которых должна будет пойти на округление помещичьих имений. Такова программа этой части мелкого и среднего помещичьего землевладения, которая должна сохранить их доходы и спасти их от крестьянской революции.

«Для устранения создавшегося положения, — пишет Гондо, — чиновничество не принимает надлежащих мер. Если бы надлежащие политические мероприятия принимались, необходимо было бы поставить себе целью проведение надлежащего землеустройства, специальных экономических мероприятий, использование в целях рационализации и упорядочения сельского хозяйства почтовых вкладов. Одна рационализация сельского хозяйства значительно повысила бы сбор урожая с пахотной земли, а урегулирование взаимоотношений арендаторов земли с владельцами устранило бы повод для конфликтов. Организация специального банта необходима для урегулирования основной задолженности крестьянства и процентов по ней. Страхование нашего шелководства, которое занимает доминирующее положение во внешней торговле, через воздействие на рыночные цены также должно быть осуществлено. Заслуживает внимания, что в различных районах Сикоку и Кюсю ограничен посев пищевых продуктов. Вообще со времени Мейдзи наша сельскохозяйственная продукция приобрела чрезвычайно товарный характер и зависимость от рыночной конъюнктуры, чему не уделяется должного внимания».

А что касается тех крестьянских хозяйств, которые должны быть согнаны с земли, для того чтобы сделать возможной перестройку помещичьего хозяйства, то для них Гондо предлагает создать «вторую родину» в Манчжурии и на Амазонке.

«Наши колонисты в Манчжурии, — пишет он, — не чувствуют себя достаточно спокойно, так как признания независимого государства Манчжурии со стороны других государств не последовало. Большинство наших колонистов расселено в полосе отчуждения ЮМЖД. В Манчжурии проживает около 5 — 6 млн. манчжуро-монголов, 30 млн. китайцев, около 1 млн. корейцев и слишком мало японцев, которые к тому же не занимаются сельским хозяйством. Манчжурская система издавна поддерживалась силой многочисленного китайского населения. Не пора ли объединить нашу военную и экономическую силу в Манчжурии в одну систему? Заслуживает внимания проблема колонизации на Амазонку и в сторону Южной Америки, улучшение связи этих колонистов с родиной, поддержание среди них обычаев предков и т. д. Поддержание движения за возвращение на родину не входит однако в наши интересы, так как это еще больше затруднило бы внутреннюю обстановку. Необходимо стремиться расселять наших колонистов в Манчжурии, Океании, на Формозе и в Китае, прививать им начала самоуправления с тем, чтобы эти самоуправляющиеся колонии окаймляли родную страну. Таким образом эти колонии явятся как бы второй счастливой родиной наших колонистов, но от этой системы самоуправляющихся колоний выиграет вся страна, ибо этим избыточное население найдет естественный выход».

Не следует думать конечно, что вся программа Гондо целиком воспринимается теми, кто объявляет себя его сторонниками. Действительной популярностью среди мелких помещиков пользуется только та часть его программы, которая говорит о необходимости укрепления влияния помещиков на аппарат власти путем расширения функций местного самоуправления и о необходимости более усиленного государственного финансирования сельского хозяйства. И сам Гондо, прекрасно понимая это, делает именно эти требования центром своей агитации. Это и делает для него возможным, объединить не только ту часть помещиков, которая действительно ищет возможности капиталистической перестройки полуфеодальной сельскохозяйственной системы по прусскому образцу, но и вообще всех помещиков, которые ищут случая залезть в государственный карман и пережить трудные времена с помощью государственной скупки риса, шелка и т. д. Поэтому и движение в целом, которое представляет Гондо, несет на себе не столько черты «прогрессивного течения за модернизацию сельского хозяйства», сколько черты полуфеодальной помещичьей оппозиции финансовому капиталу.

---

¹ J. Orchard, Japan's Economic Position, p, 1867
² «.Jaзan Yearbook», 1933. p. 358.
³ J. Orchard, Japan's Economic Position, p, 186.
⁴ J. Orchard, Japan's Economic Position, p. 347.
⁵ J. Orchard, p. 185.
⁶ «Тойо Кейдзай Симпо» от 30 июля 1931 года
⁷ «The Financial and Economical Annual of Japan», 1932, p. 202-203.
⁸ «Дайанондо» 1932 г., №20
⁹ Jamasaki and О g a w a, The Effect of the world war uрon the commerce and industry of Japan, 1929, p. 150.
¹⁰ А. Xироми, Аграрная статистика и разорение японского крестьянства, «Цио Корон» за июнь 1932 г.
¹¹ Там же.
¹² Jamasaki and Оgawа, р. 64.
¹³ Ibid, р, 67.
¹⁴ Средние данные за 1924-1928 гг. минземлеса показывают, что из 32,7 млн. коку реализуемого на рынке риса 12,4 млн. являются помещичьим рисом («Экономист» от 15 июня 1932 г.).
¹⁵ Мы исходили при подсчете из следующих данных: 12 млн. кочу ежегодно реализуемого помещичьего риса, 41 иена — среднегодовая цена в период 1918 — 1920 гг., 33 btyf — нормальная цена 1915 — 1916 гг.
¹⁶ «The Financial and Economical Annual of Japan», 1931.
¹⁷ Н. Гондо, Теория самоуправления деревни, «Кайдяо» июнь 1932 г.

<< Назад   Вперёд>>