Искусство экономной смерти. (Сотворение видеомира)

Перемещение масс-медиа по аксиологической вертикали происходит с хронологической точностью. 30 июня сыгран финальный матч футбольного чемпионата, а в ночь с 1 на 2 июля в небе над Боденским озером сталкиваются пассажирский Ту-154 и грузовой Боинг-757 почтовой компании DHL с двумя канадскими летчиками на борту. Самолет «Башкирских авиалиний» вез из Уфы в Барселону на отдых пятьдесят двух школьников — победителей олимпиад. Всего погиб семьдесят один человек. Один из погибших канадских пилотов, оказывается, говорил как-то матери о такой влюбленности в свою профессию, что и гибель в небе счел бы счастьем. А большая часть погибших на российском самолете были счастливые дети, получившие заморские каникулы по линии ЮНЕСКО за участие в олимпиадах. Родители значительной части детей — работники аппарата правительства Башкортостана. Сплетение географических, технических, политических, дипломатических, экономических, моральных, мелодраматических, детективных моментов катастрофы делают ее главным медиасобытием первой половины июля. Однако прежде чем оценивать составляющие боденской трагедии, обращусь к хронике роковых минут той ночи, как она рисуется специалистами, репортерами и свидетелями. Вот первая версия случившегося, данная на пресс-конференции в 9 часов утра 2 июля в Цюрихе представителем швейцарской авиадипетчерской службы Т. Маагом: «Наши диспетчеры в центре управления полетами в цюрихском аэропорту «Клотен» приняли контроль за проводкой Ту-154 от немецких коллег из Мюнхена в 23.30 — примерно за 5-6 минут до катастрофы. Обнаружив, что «Туполев» идет встречным курсом и на одной высоте (11 ООО м) с «Боингом», старший смены попытался связаться с русскими пилотами и передать им, чтобы они сместились вниз на 700 футов (213 м). Однако летчики «Ту» отреагировали на запросы с земли лишь с четвертого раза. В тот момент, когда «Туполев» наконец начал снижение, он оказался в опасной близости от «Боинга», который, в свою очередь, стал сбрасывать высоту без команды диспетчера. Возможно, этим маневром «Боинга» управляла стоящая там система автоматического предупреждения о приближающихся летающих объектах. Диспетчеры «Скайгайда» просто не могли отследить такие маневры, после которых столкновение на высоте 10 800 м стало неизбежным» (Гетманский, 2002). Такова первая версия случившегося, которая в ходе следствия будет кардинально изменена. Швейцарский диспетчер увидел причину трагедии в том, что русский пилот немедленно не отреагировал на команду с земли. Затем окажется, что именно швейцарец не смог адекватно оценить ситуацию. В Москве специалисты подтвердили, что самолет был технически исправен, что же касается причин катастрофы — то «расследование только начинается». Это — инженерная, эргономическая завязка дела. Заметим, что вся его продолжительность равна пяти-шести минутам и происходит оно в стратосфере. Перейду к феноменологии катастрофы. Авиакатаклизм был увиден с земли и заснят.

Жители немецкого городка Овинген рассказывают: «Сначала я подумала, что это гром... Вышла на террасу посмотреть, не начинается ли дождь, и тут увидела, как с неба падают горящие куски. Сначала я не подумала, что это могут быть обломки самолетов, но очень испугалась, что сад и дом могут загореться...
...Я вышел на балкон и увидел огромный оранжевый огненный шар, который как будто застыл на небе. Потом этот шар стал падать, и тут я понял: это чудовищная катастрофа. Мои соседи стояли на террасе белые как мел. Мы едва не сошли с ума от ужаса» (Гетманский, 2002).

Фотограф Дирк Дистель проснулся от странного грохота и выглянул из окна.
«Я увидел огненное пятно в небе и разу понял, что случилось что-то ужасное. Пылающий кусок самолета упал на поле, трава тут же загорелась. А кусок шасси упал совсем рядом, метрах в трех от моего дома» (там же).

Рассказчики уже знают, что произошло, а их непосредственные впечатления — замешательство и ужас. Вспышка в ночном немецком небе, которую случайно фиксирует видеокамера — знак неба, исключительный уже по кратковременности, неожиданности и запредельности. Физику небесных происшествий можно считать потенциально гиперсобытийной, поскольку она не укладывается в геометрию и хронометрию земных величин. Для человека она не от мира сего и в буквальном, и в переносном смыслах. Экстремальный физический верх, отрицающий ординарность человеческого обитания, априори получает аксиологический знак возвышенности. Это — мир горний. А если в этот мир при чрезвычайных обстоятельствах попадает человек, то на его драму накладывается смысловая интенсивность верха. Столкновение над Боденским озером — не гиперсобытие. Это не теракт, а техногенная катастрофа, причем объективно довольно скромного масштаба. Зрелищная составляющая Боденского дела невелика, чрезвычайная трансляция отсутствовала. Сочетание аксиологической ауры верха, интернациональности и особых мелодраматических интонаций трагедии (большинство погибших— дети) делает его по принятой выше схематизации (см. Введение) мировым событием.

Вспышку над Боденским озером увидели и телезрители. Конечно, эта секундная картинка не была таким чрезвычайным впечатлением, как вид самолетов, прошибающих небоскребы. Вспышку наблюдало несколько немецких бюргеров, а для телезрителей она была подана как иллюстрация к сообщению. В отличие от манхэттенской трагедии, авиакатастрофа над Боденским озером не стала единовременным потрясающим зрелищем с несколькими ключевыми кадрами, повторно возбуждающими шок. Как я уже сказал выше, определить ее как гиперсобытие, пользуясь введенными уже критериями, затруднительно. По жанрово-эмоциональной доминанте это, скорее, мелодрама, длящийся эффект которой, поддерживается густым сплетением символических и практических обстоятельств. Фактуру разворачивающейся медиасети легко представить: дети, высокопоставленные родители, национальная республика, цепочка ассоциаций «Европа-Россия», а внутри этой цепочки еще и разветвления: Германия-Швейцария, Россия-Германия, Россия-Швейцария, Россия-Башкирия. Не будем забывать, что катастрофа произошла в самый разгар борьбы за передел европейского неба между ЕЭС и национальными ассоциациями авиадиспетчеров, что она вызвала реакцию, близкую к внутреннему кризису, в Швейцарии и дипломатическое замешательство в ее отношениях с Россией на самом высшем уровне. Вся эта мозаика поддерживалась массовой коммуникацией на уровне первой-второй строчек в новостных выпусках в течение полумесяца. Сквозной гиперобраз отсутствовал, но были непрерывно возобновляемые кадры земного горя и визуальные символы, обеспечивавшие сильный эмоциональный эффект. В телевизионной подаче материала просматривается симбиоз традиционности и гиперсобытийности, ранее уже испробованный как своеобразный медиажанр в дни национальных катастроф и трагедий. Нельзя отказаться от мнения, что на устойчивость и окраску телеистории оказывала влияние аксиология небесного верха, довлевшего над сложной сетью ассоциаций хоть и без отчетливости рекламной картинки, но со значительностью фундаментального символа, подтверждающего архетипические ожидания. Небесная инициация, продлившаяся считанные минуты, повидимому, сохраняется как смысловая ось материала. Медиасобытие продолжалось больше недели в заглавных местах новостей, в кадрах скорби, обрядов, речей, через которые вырисовывался сюжет не столь глобальный, как 11 сентября, но с весьма разветвленным и широким действием. А небесная вспышка доминировала как символическая вершина над ординатой земных интересов и мнений, напоминая о главной интриге расследования: насколько человеческие возможности совместимы с экстремальными законами небесного верха.

Событие верха, низведенное на землю, оказывается разобранным массой разбирательств и сюжетов. Однако чрезвычайность впечатления не сводится к частным темам и переживаниям. За кадром — вспышка в небе, секунды, которые по отношению к последующей длительности события, может быть, не менее важны, чем первые миллисекунды существования Галактики по отношению к миллиардам ее последующих лет. Социализация образа мифологией, религией, литературой, искусством — всегда работа с некой индивидуальной потрясенностью. В необъяснимом опыте мгновений спрессована универсальность архетипа. Символы неба, земли и преисподней накапливались в человечестве тысячелетиями. Масс-медиа в использовании этих накоплений смешивает сенсационность и возвышенность. Самолетная вспышка в ночном немецком небе, которую случайно (случайно ли?) сохраняет и схватывает видеокамера, олицетворяет сверхбыстрое и сенсационное время массовых новостей. Но она еще наделена и возвышенностью, которая не является собственным атрибутом масс-медиа. Физика небесных происшествий по своему положению и протеканию отрицает нейтральную земную горизонталь. Своей исключительностью она добывает себе аксиологический знак превосходства над земной неразберихой. Смешиваясь с человекомерностью середины, нечеловекомерность верха делает время неизбежно катастрофическим, поскольку так стремительно быстро с человеческими существами случаются только катастрофы и чудеса. Но чудо — категория религиозная, а масс-медиа секулярны. Итак, для современного «эфирного» человека найден хронотоп катастроф. Разрушительных происшествий сколько угодно и на земле. Однако земная катастрофа — это клубок причин и следствий, который в конце концов обязан распуститься в рациональное истолкование, небесный же триллер — это трагедия, шок, чистое столкновение человека с Иным, испытание его самости. На землю экстраординарность проникает сверху или снизу, смешиваясь с причинно-следственным порядком вещей. Когда человек приходит в небо сам, он начинает испытывать себя через Иное, временами получая катастрофический ответ. Последний можно услышать и в обход дискурсивного языка, через наше архетипическое восприятие. До сих пор его зеркалом были икаро-дедалова мифология, мистика небесных видений, теперь же его вспышки гуляют по голубому экрану, ослепляя рутину правильного вещания.

Впрочем, самолетных происшествий много, и у них своя иерархия. Вот пример. В годовщину боденской катастрофы случается авария в африканском небе. 8 июля 2003 г. в двенадцатичасовом выпуске новостей НТВ на первом месте сообщение о катастрофе Боинга-737 в Судане. Сто пятнадцать погибших— и уцелевший двухлетний ребенок, самочувствие которого «довольно хорошее». Дается перечень катастроф с Боингами-737, которые случаются каждый год, и преимущественно в Африке — из-за того, что здесь летают старые машины. Предыдущая катастрофа сходных размеров — в Алжире.
Африканская катастрофа, случившаяся в годовщину башкирской, хотя и стоит на первом месте в новостном рейтинге и превосходит прошлогоднюю по числу жертв, конечно, не имеет шансов на медиакарьеру. Это — захолустная катастрофа. И техническая сводка африканских авиакатастроф это оттеняет. В третьем мире гибнет много людей, и чтобы об этом сообщили масс-медиа, надо, чтобы жертв было очень много или чтобы это была техноавария, желательно авиационная. Но даже и притом, что жертв много и в сообщение вклинилась сентиментальная подробность о чудом выжившем ребенке, преобладает мотив африканской периферийности и технической отсталости. Перед нами не трагедия, а авария в технически отсталом регионе с мазками мелодрамы и сенсации.

Событие над Боденским озером имело долгое и мучительное продолжение на земле. Его перипетии достойны отдельного исследования сами по себе. Событие поднебесья перетекло в сеть жалоб, претензий, судебных исков пострадавшей стороны (родственников погибших) к авиакомпании и диспетчерской фирме «Скайгайд». Действия диспетчеров и пилотов очень долго анализировались экспертами. До появления экспертных заключений фирма избегала делать суждения о своей ответственности, что вызывало упреки несчастных родителей. Такое последействие Боденской катастрофы было обречено на эпизодическое и низкорейтинговое существование в масс-медиа. Но 24 февраля 2004 г. исково-эскпертная рутина была неожиданно прервана. В этот день потерпевший В. Калоев убил тридцатишестилетнего диспетчера компании «Скайгайд» П. Нильсена.

Интересно, что сообщение об убийстве в Цюрихе на российском телевидении конкурирует с информацией из сферы астрономии. Оказывается, что 13 января 2004 г. Земля имела двадцать пять процентов вероятности столкнуться с громадным астероидом. Никогда еще, якобы, планета не была так близка к гигантской катастрофе. Через полтора месяца несостоявшийся катаклизм возникает как среднерейтинговое медиасобытие (в первые строчки новостей так и не удалось пробиться) российских телеканалов. Дается своего рода анонс несостоявшегося небесного удара. Едва ли кто-нибудь на Земле избежал бы его последствий. В данном случае дистанция безопасности создается не пространством, как в прямом эфире актуального гиперсобытия, а временем. Зрители должны испытать облегчение от того, что «пронесло». Но этого мало. Они имеют возможность переиспытать эмоции смертельного риска, увидеть себя со стороны в качестве жертвы. В отстраненных комментариях специалистов, следовавших за анонсом несостоявшегося гиперсобытия, содержался еще один сценарий пассивной жертвенности. Потребитель информации мог представить свою гибель наблюдаемой неким зрителем — то ли это уцелевшее человечество, рассматривающее роковые кадры, то ли какой-то астроном из Галактики. Презентификация прошедшего и будущего вообще-то характерна для визуализированной информации. В данном случае этот темпоральный прием создает две потенциальные визуальные инстанции. Настоящее прошлого дает картинки гибнущих жертв, настоящее будущего — их удаленных во времени наблюдателей. Последние по отношению к зрителю-зрителю телевизионной передачи располагаются в той же позиции, в которой он находится по отношению к жертвам актуальных медиакатаклизмов. Такое позиционирование настоящего подчеркивает относительность всякого безопасного наблюдения.

Смежность астрономической информации с земным отзвуком боденской авиакатастрофы, естественно, случайна. Однако нельзя уйти от сравнения разных позиций жертвенности. В астрономическом случае она абсолютна, т.е. не поддается оценке с точки зрения морали, в земном послесловии к боденской катастрофе -— относительна, т.е. подвержена перестановкам и реинтерпретациям.

К этому времени ситуация над Боденским озером в ночь с 1 на 2 июля 2002 г. была разобрана и квалифицирована специалистами. Несчастье случилось из-за разной трактовки сигналов TCAS (автоматической системы предупреждения столкновений в воздухе на борту самолета) канадскими и российскими пилотами. Канадские пилоты послушались TCAS и начали снижение, российские же отдали предпочтение команде П. Нильсена на снижение с земли (TCAS приказала им подниматься). Команда диспетчера была ошибочной. Германское Федеральное ведомство по расследованию авиационных происшествий, проводившее экспертизу, констатировало, что неправильно действовали и диспетчер «Скайгайда», и российские пилоты. Ошибка последних состояла в том, что они выполняли команду диспетчера, тогда как по европейскими правилам авиационной безопасности обязаны были в конфликтной ситуации отдать предпочтение приказу бортовой системы. Но главной причиной трагедии германские эксперты назвали ошибку П. Нильсена.

Инженер-строитель из Северной Осетии В. Калоев потерял в авиакатастрофе всю свою семью: жену, одиннадцатилетнего сына и четырехлетнюю дочь. По его словам, он пришел к дому диспетчера, «чтобы поговорить».

Он хотел услышать от диспетчера слова извинения и протянул тому конверт с фотографиями семьи. Однако Нильсен ударил Калоева по руке, и конверт упал на землю. По словам Калоева, у него в голове потемнело. Он утверждал, что не помнит, как ударил Нильсена ножом. Однако суд не принял версию аффекта и приговорил мстителя из Северной Осетии к восьми годам заключения в каторжной тюрьме. Процесс в Цюрихе несколько дней был на первых местах новостных выпусков российского телевидения и на первых полосах российских газет. Российское общественное мнение, как его показывают масс-медиа, на стороне осужденного. Интернет-опрос читателей «Известий» дает недвусмысленные результаты. На вопрос «Если бы вы судили Калоева, вы бы его оправдали?» 69% ответили «да». Самая массовая поддержка обвиняемому — на его родине, в Осетии. На процесс в Цюрих выезжает группа поддержки Калоева во главе с президентом Северной Осетии Т. Мамсуровым. В самой же Швейцарии, на взгляд из России, интереса к процессу мало. «Когда случилось это убийство, конечно, Швейцария испытала шок, — рассказывает сотрудник Цюрихского политехнического университета и редактор журнала «Русская Швейцария» Марина Карлин. — Но шок по-швейцарски — это совсем не то же самое, что шок по-русски. И уж совсем это не похоже на шок по-осетински» (Соколов-Митрич, 2005 а, с. 1-2). Мнение редактора «Русской Швейцарии» подкрепляет упреки российской стороны процесса в прохладном отношении швейцарцев к чужой трагедии. «Я все же надеялся, что за эти два дня в суде хоть как-то прозвучит сочувствие и уважение к памяти погибших. Я этого не заметил. Суд не учел мое состояние после потери близких не только когда выносил свое решение. Суд не учел его даже в том, как велся этот процесс. Мне по нескольку раз задавали одни и те же вопросы, заставляя вспоминать пережитое. Я уже не говорю о том, что судья Хоц во время прений два раза засыпал. Это все видели» (Соколов-Митрич, 2005 6, с. 1). Для швейцарского суда формально-правовая сторона дела оказывается превыше морали и переживаний. Трагедия вполне отделилась от криминального казуса. Калоев обвиняет «Скайгайд» в том, что компания его «подкупала», вынуждала «предать» семью, заплатив компенсацию. Судья указывает Калоеву на то, что извинения, которых тот требовал от компании и диспетчера, априори означали бы признание ими своей вины, юридическое поражение до суда. «Налицо непонимание между людьми совершено разных культурных традиций», — говорит президент Северной Осетии Т. Мансуров (Соколов-Митрич, 2005 б, с. 3). «Здесь, в Швейцарии, получить деньги вместо справедливости — это нормально. Но для нас справедливость выше любых денег» (там же). Интерес к процессу в Швейцарии — весьма умеренный: «Чтобы иметь хорошую работу, здесь нужно выкладываться даже не на сто процентов, а на двести пятьдесят. Поэтому людям удивляться просто некогда. Утренний кофе дома перед телевизором и чайная пауза с коллегами на работе — вот и все время для удивлений. Поэтому шок тут люди испытывают на бегу: «Ах, какой кошмар! Куда мир катится?» — и тут же все забыто, надо работать» (Соколов-Митрич, 2005а, с. 1-2). По правде говоря, вряд ли и в Москве, Петербурге люди уделяют экранным страстям больше внимания (малая родина подсудимого — конечно, особый случай). Однако российская пресса работает привычными мазками. Свои цюрихские репортажи наши журналисты выстроили в соответствии с оппозицией «Россия-Запад». Швейцарцы, засыпающие во время процесса и мельком просматривающие судебные репортажи, — это не те люди, которые с ужасом наблюдают оранжевый шар в небе. Архетипический образ возвратился в бессознательное, ужас экстремального верха рассосался в бюрократических, правовых, этических, криминологических, этнокультурных, психологических перипетиях самолетного дела.

<< Назад   Вперёд>>