• Владимир Шкуратов
 


Анализ телевизионных выпусков новостей в июле показывает преобладание самолетного верха в конкуренции со стихией воды, которая, как известно, в архаической картине мира представляет низ. Сообщения о громадном наводнении на юге России приходят в июне, апогей бедствия — в последних числах этого месяца — первых числах июля, но первоначально тревожные новости с Кубани и Ставрополья не выдерживают в эфире сравнения с футболом и авиапроисшествиями. Столичные масс-медиа оживляются, когда президент Путин из Канады, не заезжая в Москву, отправляется на место бедствия и делает выговор тамошней администрации. После этого 29 июня «Известия» выходят с шапкой «Потоп» на первой странице. Страница украшена большой фотографией измазанной в грязи куклы, которую вырубает из ила мотыга. Подпись — «28 июля. Ставропольский край. Последствия трагедии». Ниже — цитата дня: «Случаются там и сям трагедии, но ничего из них не следует. В этом, вероятно, вся суть трагедии» (Славомир Мрожек). Цитата звучит двусмысленно. «Известия» хотят попенять на бюрократическое равнодушие к человеческим бедам, но в контексте новостных рейтингов события соглашаются с его второразрядностью для большой прессы. Несчастье, затронувшее полмиллиона человек, для зрителей и читателей не столь волнительно, как столкновение самолетов над Германией. Причина в том, что это — медленное архаичное бедствие, массовидное, слабо индивидуализированное, претендующее на трагедию обыденности, но никак не на сенсационность и гиперсобытийность. Чтобы сравнить два новостных ряда, приведу перечень сообщений в информационных выпусках НТВ к концу второй недели июля, когда история с самолетом «Башкирских авиалиний» — уже на финише, а пик первого (июньско-июльского) наводнения на юге России миновал и начинается наводнение в Сибири. Курсивом — мои комментарии.

12 июля, 12.00 (полный перечень информационных тем).

1. Ту-154 отправляется из Уфы за грузом-200 в Германию, чтобы забрать 28 тел. Город готовится к завтрашнему прощанию, чиновники выправляют документы для вылета. Скорбно сдержанный тон.

2. 200-летие МИДа.

3. Назначение Памфиловой Председателем комиссии по правам человека при Президенте РФ и Салтыгова специальным представителем Президента по правам человека в Чечне.

4. Авария вертолета Ми-8 в Арктике. Пропавших ищут.

5. Задержан автор взрывплаката в Калининграде.

13 июля, 12.00 (первые три сообщения).

1. Панихида в Уфе. Центральная площадь забита людьми. Родители держат портреты детей. Выступает председатель Совета Федерации С. Миронов. Он говорит, что как бы ни закончилось расследование «кто виноват?» — виноваты мы, взрослые, не уберегшие детей.

Перед нами — публично-риторическая постановка российского «кто виноват?». Самолето падение дается как детская трагедия в русском ключе. Плоскость покаяния делается широкой и необозримой; хотя ясно, что не все взрослые виноваты в столкновении самолетов, дан намек на то, что судьба мира сейчас в руках определенных представителей человечества, которые плохо исполняют свой долг. Русская тема страдающего ребенка и взрослых, которые никак не могут устроить свою земную гармонию и даже элементарную безопасность передвижений в ней, — в контексте постоянных авиапроисшествий, авиападений и самолетного верха.

Выступает премьер-министр Башкортостана, он хвалит Германию за трогательное, внимательное отношение к башкирской трагедии. Репортер упомянул, что представителей Швейцарии не было.

2. Сенсационная информация по японскому Боингу-737 не подтвердилась. На борту совершившего посадку в Хабаровске лайнера умерло не шестеро или семеро, как сообщалось ранее, а только одна пассажирка — от инсульта.

Смерть в воздухе экстраординарна. Одна смерть — происшествие. Вот шесть или семь — сенсация.

3. Бирюсинское наводнение. Вода то ли отступает, то ли прибывает. Плачущая женщина и растерянные мужчины. Чиновники патрулируют местность в вертолете. Представитель администрации передает по радиотелефону сводку с места событий. Не то что бы наводнение под контролем, но иркутская власть извлекла уроки из кубанского потопа и показывает, что держит руку на пульсе стихии. Рейтинг бирюсинского наводнения, как и северокавказского, невысокий; это — сюжет из провинциальной жизни.

В семичасовом выпуске НТВ на первом месте — панихида в Уфе. Со ссылкой на «Известия» развернута тема дипломатического скандала — отказа президенту Швейцарии в посещении Уфы. В извлечениях из швейцарских газет развернута тема невероятного афронта, едва ли имеющего прецедент в новейшей истории Европы. НТВ преподносит международный казус как дело башкирского правителя М. Рахимова.

14 июля, 12.00 (первые три сообщения).

1. Наводнение в Иркутской области не имеет катастрофических последствий. Жители, привычные к характеру реки, довольно спокойно наблюдают за своей плавающей утварью. Они рассчитывают получить по одной тысяче рублей помощи. По деревням развозят хлеб, администрация следит за паводком. Похоже, стихия под контролем.

2. Поиски Ми-6 на Таймыре.

3. Швейцарский авиадиспетчер частично признал свою вину в катастрофе. Сложная система слежения дала сбой. Подобное не должно повториться.

15 июня, 12.00 (первые три сообщения).

1. Удар тайфуна по Сахалину.

2. Правительство обсуждает восстановительные работы на юге России. Жители Дагестана продолжают покидать жилища под угрозой оползней. Репортаж из дагестанских сел. Жители вытаскивают мебель из растрескивающихся домов. Они жалуются, что чиновники не выдают помощь, пока дом не развалится.

3. Спасатели расширяют зону поиска вертолета Ми-6.

В семичасовых новостях на первом месте — большой материал о последствиях наводнения на юге. Подведен итог: сто четырнадцать погибших, пострадало триста тысяч человек. Правительство пересматривает бюджет, чтобы изыскать средства.

Длинный репортаж из Невинномысска делает упор на бюрократической волоките в реализации помощи на местах. Похоже, что центральная власть действует лучше местной. Служащая в окошке кассы говорит, что помощь из Москвы вот-вот начнет поступать, а в приемных местных администраций — огромные очереди просителей.

Гораздо острее подано августовское наводнение под Новороссийском. Оно несравненно локальнее июньско-июльского, но более стремительно, картинно, драматично. На первом месте в телевыпусках августа-— ошеломляющие съемки горных потоков, врывающихся в селения и уносящих дома вместе с людьми. Стихия здесь более загадочна и непонятна, чем медленный кубанско-ставропольский потоп. Кроме того, она непосредственно затрагивает и столицу, так как касается летнего отдыха ее жителей. Москвичи и петербуржцы дают интервью. Поэтика августовского наводнения, индивидуализированная и триллерная, с элементами гиперсобытийности (уносимый потоком человек в кадре). Стихия низа способна давать медийному вещанию отблеск трансценденции, как и небесный верх. Социализация происходящего, («кто виноват?») происходит в обвинительных репликах пострадавших по адресу властей. Разрушительные нашествия на землю водной и воздушной стихий соединяются с техносоциальным пособничеством им некоторых земных инстанций. Потомки дьявольской агентуры средневековья и пятой колонны империализма — это разгильдяи, нерадивые администраторы; вследствие того, что религиозно-идеологическиполицейское аксиологизирование сильно ослаблено — гипотезы о вредительской роли некоторых индивидов деидеологизируются, становятся местными, частными, техническими; одновременно усиливается потребность в новых аксиологических стратификациях.

Членение на верх, низ, середину в медийных изображениях лишается четкой оценочности. Однако трехчленная схема не аннулирована. Во-первых, она имеет глубокие природно-эволюционные и культурно-исторические основания в способе существования человека на Земле; во-вторых, объективизм научного подхода корректируется аксиологизмом искусства, которое в значительной степени тяготеет к традиционной картине мира в три этажа и воспроизведению триадической мифологии: первый этаж — бесплотный ангельски-идеальный спиритуализм, второй — смешанный и запутанный порядок людей; третий— гипертрофированная вещность подземного мира, квазифизическая фактура адских страстей и явлений. Влияния литературно-мифологического традиционализма в XIX-XX вв. не смогли избежать и течения со вполне сциентистскими ориентациями (например, психоанализ Фрейда). На рубеже XX и XXI вв. воспроизводство указанной триады связано с новыми затруднениями. Они — не принципиальные, как в эпоху классического позитивизма, а, скорее, технические. Роль создателей мировоззрения переходит от альянса «наука-искусство» к союзу массмедиа и научно-практического знания. Предлагаемая ими картина— пульсирующая, сильно размытая физическим и моральным релятивизмом, переполненная большой массой противоречивой информации, которую нелегко расфасовать по этажам наглядности. Тем не менее, испытанный способ конструирования мира востребован и сейчас в очередной раз претерпевает модификацию.

Модификация происходит под знаком триллера. Принцип сенсационности, который привносит масс-медиа, нагружает аксиологической значительностью и перспективностью наиболее острые, непредсказуемые, противоречивые факты; таковые группируются по краям сферы человеческого обитания, в наиболее экстремальных зонах. Они находятся над или под земной поверхностью. Эти зоны и вообще дают большое количество катастроф, но дело не в их числе (дорожные происшествия, преступность и войны, конечно, уносят больше жизней, во всяком случае в развитых странах, чем крушения самолетов и кораблей, наводнения и смерчи), а в их «продвинутости», «перспективности» для разработки массовой культурой в постиндустриальной цивилизации. Они гораздо интереснее для масс-медиа, чем привычные происшествия и конфликты, тем более — рутина повседневного существования. Новостной триллер дает материал для картины мира, в конструировании которой масс-медиа объединяются с постнеклассической наукой.

Заключительный акт разрушительного лета — наводнение в Центральной и Западной Европе. Как его информационную специфику выделю присутствие в медиаизображениях многослойной иерархии наблюдателей-участников, т.е. признаки новых инстанций видеоопосредствования, и глобализацию отношения «человек-стихия». Запад занимает в медиапространстве первое место по своим геополитическим и зрелищно-символическим рейтингам. Именно поэтому августовское наводнение в Европе обозначается на новом витке отношений человека со стихиями. Эти отношения глобализуются, бедствие переходит в класс мировых проблем. Узел «человек-стихия» расслаивается на несколько политико-культурных траекторий. Для третьего мира характерно засилье природы-стихии над беспомощным человеком и его бедной цивилизацией, оставляющее место фатализму и призывам к передовым странам о помощи. Для России— возбуждение «вечных вопросов», а на деле — критика организационно-технической безалаберности, запущенности страны и соответствующих свойств национального характера. Запад же показывает новый рубеж отношений — глобальную взаимосвязь цивилизации и природы, а также виток медийного видеоопосредствания зрелища. Для проблематизации в такой плоскости важно, скорее, отсутствие заранее заготовленных сюжетов и ответов, нетематизируемость локальных нарративов под какой-либо местной шапкой. Тогда мозаичность информации переводит триллерный акцент в некоторую напряженность вопроса, ответ на который изыскивается вне определенного сюжетного набора. Опишу несколько кадров из новостных выпусков НТВ.

13 августа, 12.00 (первый сюжет).

Наводнение в Европе. Затоплен центр Праги, из города эвакуировано пятьдесят тысяч человек. Залитый водой Зальцбург. В Европе уже погибло восемьдесят человек.

14 августа, 19.00 (первый сюжет).

Чешское правительство выехало из своей резиденции. Жители неохотно подчиняются приказу властей об эвакуации. Туристы, облепившие мост и набережные, чтобы снять невиданное зрелище, тоже попали в объектив. Критическое положение в Саксонии.
Затоплена Дрезденская галерея. Зеваки с фотоаппаратами и видеокамерами, делающие уникальные снимки. Интервью с туристами, возвратившимися из Праги: мы никогда ничего подобного не видели.

Телекамера интересуется реакцией свидетелей, и значительная часть попавших в объектив сами запечатлевают большую воду. Камера снимает снимающих, зритель видит зрителей. Это — признаки нового мимезиса. Герои сюжета так же, как и зритель, видят перед собою зрелище; они не предлагают свою помощь спасателям, не молятся Богу о даровании чуда, не падают в обморок и не застывают в раздумьях перед всемогуществом природы. Они смотрят и снимают, снимают и смотрят. Жизнь и зрелище перемешаны, превратности существования также представляют собой зрелище, поставленное для нас неизвестно кем и как. Да и надо ли раздумывать, пока сам не попал внутрь природного триллера, в беспорядок вещей, в хаосмос в качестве первого слоя участников — непосредственных свидетелей, жертв? Первый слой — непосредственные — исчезающие — участники. Те, кто, барахтаясь, пропадают в водах, едва захваченные случайной съемкой. Если они что-то и разглядели, то не засняли и не рассказали; они остались зрелищем — и во время своего исчезающе мимолетного движения в кадре, и когда уже просто стали останками, рассматриваемыми объективом. В европейских кадрах, в отличие от российских, трупов нет. Зато телекамера охотно показывает свидетелей-участников. Персонажи катаклизма делятся на два класса — в зависимости от того, могут ли они сами снимать происходящее. Участие в запечатлении происходящего является критерием того, что человек— не объект, а субъект. Зеваки, снимающие с набережной бурные воды, изображают собой первый уровень объективации. Они играют главный сюжет — запечатление катаклизма в качестве триллера, превращение стихии в факт масс... нет, пока еще приват-медиа. В медийном выстраивании зрелища появилась новая инстанция. Она промежуточна между слоем необратимых, непосредственных, жертвенных участников (их жертвенность состоит в их непосредственности, в том, что они ничего не могут запечатлевать) и легитимными зрителями масс-медиа. Приват-медиа не вполне социализованы с точки зрения канона массового вещания. Но различие между двумя «медиа» не только институциональные, но и экзистенциально-психологические. Владельцы частных роликов потопа получают возможность повторного переживания ситуации. Они были свидетелями, но могли бы превратиться в непосредственных, даже необратимых участников катаклизма; все бывает. Но убереглись — и вот подтверждают свое «как бы»-участие в том моменте повторным воспроизводством кадра. А мы наблюдаем за ними в качестве вполне институциализированных зрителей, шансы которых попасть в первый и даже во второй ряды свидетелей катаклизма уже пропущены. Впрочем, это не относится к следующим новостным триллерам.

16 августа, 19.00 (первый сюжет).

Вода Эльбы в Дрездене поднялась до десятиметровой отметки. Люди проигрывают битву со стихией. Жители Биттерфельда ожидают эвакуации. Но нет худа без добра: инъекции в один миллиард евро пострадавшим областям могут подстегнуть экономику Восточной Германии.
В прямом эфире: корреспондент В. Кондратьев показывает верхушку уличных часов, выглядывающих из-под воды у него за спиной. Это — наводнение тысячелетия. Власти обращаются к зевакам, стекающимся на невиданное зрелище, с увещеванием постыдиться и не снимать бедствия ближних.

НТВ, кажется, откликнулось на этот призыв в том смысле, что снимающих зевак не снимает. Но бедствие оно снимает, у него на это индульгенция. То, что дозволено масс-медиа — не дозволено приват-медиа. Намечается конкуренция в легитимации оригинального опыта. Но приват-медиа не обязаны слушать запреты — и едва ли их послушают. Опыт будет обобщаться через индивидуальные архивы и альбомы, Интернет (откуда организованное вещание будет выбирать для себя лакомые материалы). Индивидуальный опыт дистанцируется от коллективного и соподчиняется с ним в иерархии инстанций видеоопосредования.

Еще одно наблюдение над телевизионным освещением наводнения в зарубежной Европе. Масс-медиа не могут долго держать в фокусе одно событие, даже чрезвычайное; им нужна динамика. Сенсационное напряжение первой недели наводнения в значительной степени концентрировалось на символизме затопления старых культурных центров, священных камней Европы, на беломраморных статуях, фасадах прославленных дворцов Праги и Дрездена, Вены и Зальцбурга. По мере того как наводнение длится и переходит в менее знаменитые и богатые старинными памятниками местности, все более усиливается тема организации государственного управления событиями и экономических последствий (вообще последствий) наводнения. Германия демонстрирует пример ответственности, дисциплины, выдержки, которые пригодятся, когда и всему человечеству станет очень плохо (т.е. когда катастрофы такого размаха станут рутиной). На российском телевидении эта назидательная медиа-компаративистика отчетливо проявляется в сравнении поведения россиян и немцев в одинаковых ситуациях.
В том же выпуске 13 августа, где на первом месте — кадры европейского потопа, на втором — сюжет ожидания штормового предупреждения на пляжах под Новороссийском, которые только что посетил губительный смерч. В российском сюжете показаны две группы персонажей. Во-первых, местные жители, которые жалуются на нераспорядительность властей; это провинционально-традиционалистский слой события. Во-вторых, отдыхающие и туристы, которые купаются в виду разыскивающих трупы водолазов и отказываются покидать зараженные места. Телевидение настойчиво монтирует по контрасту кадры извлечения утопленников и резвящихся рядом пляжников. Этот пир во время потопа дан с явным намеком на российскую ментальность. Пляжники играют, а не просто претерпевают и сетуют. Это — люди массовой культуры. Но купальщики на опустошенном смерчем побережье гораздо непосредственнее и потенциально жертвеннее, чем зеваки с пражских и дрезденских набережных; они олицетворяют не столько игровое начало массовой культуры, сколько бесшабашный фатализм русских («жизнь — копейка» и «один раз живем»).

<< Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 5007