Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика

Консервативная мысль на рубеже XIX-XX веков прошла два неравных хронологически, но довольно четко выраженных этапа, гранью между которыми было начало русско-японской войны. Первоначально последняя вызвала всплеск патриотизма, наложившего свой отпечаток на все сферы общественной жизни. Консерваторы решили «не отвлекать» самодержавие от ведения войны внутренними проблемами, волновавшими их. 16 февраля 1904 г. «Беседа» собралась на экстренное внеочередное заседание. Вопрос был один - об отношении к войне. Решено было подносить царю «патриотические» адреса, «но в формах приличествующих земским учреждениям, без раболепных и шовинистических выражений», позволено ассигновать земские средства на войну, но не прямо на армию и флот, (это было признано делом правительства), а косвенно - путем организации своих, земских, санитарных отрядов, госпиталей и т.п. Говорилось о желательности объединения на этой почве отдельных земств. Общее положение кружка было определено так: «Тактика в течение войны должна быть не наступательная (!), но оборонительная, иначе говоря, не следует брать на себя инициативу новых реформ (?!), но во всех вопросах, возбужденных и поставленных на очередь, общественное мнение должно высказываться столь же определенно и решительно, как и до войны»¹. В этих словах любопытно не только высокое мнение о своей наступательной, решительной тактике до войны, но и откровенно выраженное желание ничем не затруднять занятое войной правительство.

На царский манифест о начале войны с Японией чрезвычайные земские собрания во главе с Московским губернским ответили «единодушным патриотическим порывом». Град верноподданических адресов, депутации к «обожаемому монарху» - все свидетельствовало, что консервативные элементы в земстве на время получили преобладающее значение. Дело не ограничилось только словесной шумихой. Земства, соревнуясь одно с другим, жертвовали на войну миллионные средства. Под гром рукоплесканий правых, левых и «средних» земцев принимались адреса царю² и решения о добровольных пожертвованиях на армию. Так, Харьковское земское собрание пожертвовало 1,5 млн. руб. на войну (из них 250 тыс. на флот) и еще 1 млн. руб. «на непосредственное усмотрение государя». Эту сумму, взятую из так называемого страхового капитала, население губернии должно было погасить в виде земских податей в течение 20 лет³.

27 января 1904 г. состоялось чрезвычайное губернское земское заседание в Москве. В ответ на речь губернского предводителя дворянства П.Н.Трубецкого и предложение его послать царю телеграмму с выражением патриотических чувств «все гласные поднялись как один человек, восторженно выражая свою солидарность с только что сказанным...»⁴.

Плеве решил использовать «патриотический» настрой по-своему, посчитав, что создавшаяся обстановка благоприятна для наступления на земство. Наводилась «строгость» в московском и других земствах: только в Тверской губернии после ревизии земства уволили около 100 земских служащих, 8 членов выслали в другие города, в опустевшую губернию Плеве назначил вместо выборных земцев своих чиновников⁵. Министр внутренних дел запретил посылать на Дальний Восток объединенный земский санитарный отряд, усмотрев даже в таком патриотическом деле возможность объединения оппозиционных сил! Пришлось князю Г.Е.Львову, используя свои придворные связи, добиваться личного приема у царя, объясняя ему всю несуразность поведения Плеве. Только после личного разрешения Николая II земцы смогли сообща собрать деньги и послать свой объединенный санитарный отряд для «святого дела помощи раненым». Не мудрено, что даже у графини В.Н.Бобринской «легендарно ненавистная личность» Плеве и проводимая им политика вызвали негодование⁶.

В довершение всех бед для самодержавия начавшаяся война не принесла ему победных лавров, что усиливало недовольство консерваторов и заставляло их искать выход из создавшегося положения. А оно было отнюдь не блестящим. В первые же дни войны русский флот потерял крейсер, канонерскую лодку, эсминец, были повреждены два броненосца и еще один крейсер. В марте погиб флагманский броненосец «Петропавловск», в апреле было проиграно сражение на р.Ялу. В июне последовало новое поражение под Вафангоу, попытки русской эскадры вырваться из Порт-Артура оказались безуспешными. Японцы прочно заперли ее в гавани, а сам Порт-Артур осадили со всех сторон. «Маленькая победоносная война», какой задумал ее Плеве с «безобразовской шайкой», из громоотвода от революции и социального негодования превращалась в их сильнейший стимулятор. По мере репрессий правительства и поражения на Дальнем Востоке, усиливалось и негодование консерваторов обстановкой, складывающейся в стране. Возмущаясь «вероломством внутренних хунхузов»^*, не справлявшихся с руководством Россией и требующих от нее все новых и новых личных, материальных и духовных жертв, князь П.Д.Долгоруков приводил слова известного консервативного либерала Б.Н.Чичерина, сказанные им незадолго до смерти: последствия войны на Дальнем Востоке помогут разрешению, наконец, внутреннего кризиса, и «трудно решить, какой исход войны для этого желателен»⁷.

15 июля 1904 г. бывший студент Егор Сазонов бросил в карету ненавистного В.К.Плеве бомбу, разнесшую ее в щепки. Министр внутренних дел был убит. Правящие круги на время растерялись, решая вопрос, что же делать дальше? По словам хорошо информированного Д.Н.Шипова, диапазон возможных решений колебался от введения конституции типа лорис-меликовской с С.Ю.Витте во главе правительства до продолжения политики Плеве с новым министром-бурбоном, возглавляющим министерство внутренних дел⁸. Либеральные консерваторы, как это уже не раз бывало, решили обратиться за помощью к матери царя, вдовствующей императрице Марии Федоровне, с просьбой «надавить» на вечно колеблющегося сына. Мария Федоровна, до замужества датская принцесса, была воспитана в умеренном европейском духе и не раз пыталась соответствующим образом повлиять на своего сына-реакционера. Еще за 20 дней до назначения князя П.Д.Святополк-Мирского министром, Мария Федоровна пригласила его во дворец и заявила: «Если государь Вас будет о чем-нибудь просить, я умоляю Вас не отказываться»⁹, - после чего добавила, что она готова расцеловать его, если он не откажется. 25 августа, после более чем двухмесячного колебания, царь вызвал Святополк-Мирского и предложил ему пост министра внутренних дел. Услыхав в ответ, что Мирский не собирается проводить «твердого» курса своих предшественников, Николай II не стал возражать против этого и добавил: «Поезжайте к матушке, обрадуйте ее». Приехав к ней с визитом, новый министр услышал: «Видите, я выполняю обещания»¹⁰.

Получивший портфель министра внутренних дел, князь П.Н.Святополк-Мирский имел славу либерального бюрократа. Сам себя он называл «человеком земским» и объявлял сторонником «единения власти и общества»¹¹. Принимая впервые после вступления в должность чиновников министерства внутренних дел, новый министр заявил: «Административный опыт привел меня к глубокому убеждению, что плодотворность правительственного труда основана на искренне благожелательном и истинно доверчивом отношении к общественным и сословным учреждениям и к населению вообще»¹². За словами последовали и некоторые дела: сосланные земцы были возвращены из ссылки, прекращены ревизии земств.

Казалось, что либеральные консерваторы могли быть удовлетворены: впервые им обещали установить взаимопонимание власти и общества, доверчивое отношение и доброжелательность самого недоверчивого и недоброжелательного учреждения самодержавной России. Но последняя потому и называлась самодержавной, что решающее слово принадлежало в ней не чиновнику, даже в министерском кресле, а все же царю. И вскоре Святополк-Мирский смог убедиться, что самостоятельность министр может проявлять только в том случае, если он движется правее заданного курса, а отнюдь не левее. Прошло всего лишь полтора месяца после назначения, как Святополк-Мирский услышал на приеме у царя, что он «хочет, чтобы поняли, что никаких перемен не будет»¹³. «Несчастный человек! - комментируя эти слова, отзывалась о царе жена министра. - Я его ненавидела прежде, но теперь жалею. Тип немощного вырождения, вбили в голову, что он должен быть тверд, а хуже нет, когда слабый человек хочет быть твердым. И кто это имеет такое дурное влияние? Кажется, Александра Федоровна (жена Николая II - ред.) думает, что так нужно. Мария Федоровна (мать царя - ред.) другого мнения, она Пепке (так в дневнике Е.А.Мирская называла своего мужа) сказала: "Эти свиньи заставляют моего сына делать Бог знает что и говорят, что муж этого хотел" Но кто эти свиньи?»¹⁴. И это писала не какая-нибудь нигилистка в синих чулках, а жена министра, князя-рюриковича, урожденная графиня Бобринская (т.е. потомок самой Екатерины Великой), связанная к тому же родственными узами с доброй половиной высшего света, в котором если и господствовали какие-либо политические взгляды, то, конечно же, самые консервативные.

Однако министр внутренних дел, невзирая на монаршее неудовольствие, продолжал гнуть свою линию. Это было результатом не только разномыслия в верхах, но и в какой-то мере оживления общественной мысли в стране в связи с военными неудачами. В конце августа 1904 г. «Беседа» собралась на очередное заседание. Не ожидая уже скорой победы над Японией (а кое-кто вообще сомневаясь в ней), «собеседники» решили, что «надо влиять на общественное мнение в том смысле, чтобы оно стало высказываться о войне и взаимоотношении между войной и политическим устройством страны»¹⁵, т.е. по сути дела опять перейти к критике отдельных негативных сторон самодержавного строя.

Активизировались и земцы. Два члена созданного еще в мае 1902 г. при Московской губернской земской управе «Бюро земских съездов» (князь Д.И.Шаховской и князь П.П.Долгоруков) обратились к Д.Н.Шипову с предложением еще до осенних земских собраний в уездах и губерниях созвать общеземский съезд, а для составления программы его работы советовали созвать в Москве «Бюро земских съездов», не функционировавшее с мая 1902 г. Д.Г.Шипов в апреле 1904 г. был не утвержден Плеве в должности председателя Московской земской губернской управы, в ответ на что строптивые москвичи выбрали на его место Ф.А.Головина, открыто заявлявшего о своих конституционных убеждениях. Шипов, остававшийся председателем «Бюро земских съездов», посоветовался с Головиным и решено было созвать «Бюро»¹⁶. 8 сентября «Бюро земских съездов» собралось на свое совещание и наметило обсудить на общеземском съезде такие вопросы: 1) О ревизии земских учреждений, проводившейся в последнее время Министерством внутренних дел; 2) О неутверждении Министерством внутренних дел земских должностных лиц, как выборных, так и приглашаемых для работы земскими управами; 3) Об устранении земцев от участия в работе по пересмотру законодательств о крестьянстве; 4) О нуждах, вызванных войной. Последний расплывчато сформулированный вопрос позволял наполнить его при обсуждении любым содержанием.

Вскоре вопрос о судьбе общеземского съезда принял несколько неожиданный и очень благоприятный для земцев оборот. Председатель Харьковской губернской земской управы В.Г.Колокольцев зашел в Петербурге к своему старому приятелю С.Н.Гербелю, который служил в Министерстве внутренних дел начальником Главного управления по делам земского и городского управления, а в свое время был председателем соседней Херсонской губернской управы. Колокольцев частным образом сообщил Гербелю о запланированном на начало ноября общеземском съезде и неожиданно услышал в ответ: «Не лучше ли собраться с разрешения начальства?»¹⁷ Учитывая настроение нового министра, Гербель даже взялся сам походатайствовать перед Святополк-Мирским о разрешении провести съезд.

Получив об этом сведения, председатель Московской губернской земской управы и один из членов «Бюро по созыву съезда» А.Ф.Головин сам поехал на встречу со Святополк-Мирским, который не только не возражал против съезда, но, более того, добился его разрешения у царя, заявив последнему, что земцы будут обсуждать только свои местные дела. В октябре Головин вернулся в Москву вместе с С.Н.Гербелем, они созвали экстренное заседание «Бюро по созыву съезда», на котором С.Н.Гербель по поручению Министерства внутренних дел ознакомил земцев с докладом Святополк-Мирского о земском съезде и резолюцией Николая II о его разрешении¹⁸.

Получив официальное разрешение на свой съезд, земцы осмелели и, несмотря на возражение консерваторов (в частности Д.Н.Шипова)¹⁹, решили конкретизировать последний пункт программы съезда, и вместо неопределенных слов «о нуждах, вызванных войной» написали конкретнее: вынести на обсуждение съезда вопрос об общих условиях государственной жизни и желательных в ней изменениях (против чего и возражал консервативно настроенный Д.Н.Шипов). Узнав об этом изменении, Николай II забрал свое разрешение назад. Но было уже поздно: земцы со всех губерний съехались в Петербург, и Святополк-Мирскому пришлось вместо официального созыва съезда разрешить «частное собрание в частном помещении».

К этому времени общественное мнение в России значительно радикализировалось и голоса недовольства как действиями правительства, так и самим самодержавным строем раздавались все чаще и чаще. Это заставило тех консерваторов, кто твердо держался за свои крайне консервативные мысли, отойти от участия в общественной жизни (часть членов «Беседы», так же, как братья Бобринские, стали все реже и реже ходить на заседания, а граф С.Д.Шереметьев и официально вышел из нее), а других консерваторов, в той мере, в какой они считали все это возможным, наоборот, радикализировать свои убеждения. В общем, на протяжении всего пореформенного периода земства как учреждения находились на весьма умеренных позициях. Самый полный подсчет, произведенный Н.М.Пирумовой, привел ее к выводу, что в это время в 34 земских губерниях и сотнях уездов действовало не более 300 либералов²⁰, а остальная масса земцев была аполитично или консервативно настроена. Да и среди этих 300 земских либералов подавляющее число составляла столичная профессура, журналисты, адвокаты и другие «лица свободных профессий», владевшие поместьями и участвовавшие в земской деятельности.

Радикализация общественного мнения сказалась и на общеземском заседании, которое происходило в С.-Петербурге 6-9 ноября 1904 г. на частной квартире. На заседания явилось 32 из 34 имеющихся в России председателей губернских земских управ, а также б бывших председателей губернских земских управ и 16 председателей уездных управ. Все остальные были членами губернских управ или уездными гласными. Среди 105 собравшихся было семь князей, два графа, два барона, семь предводителей дворянства. Это были «сливки» российской земской общественности, большей частью в обычных условиях настроенной консервативно. Но все чувствовали, что условия в стране сложились необычные, и даже весьма умеренный граф П.А.Гейден заявил на заседании, что «если не будет дано правильно обоснованных начал, Россия пойдет с неизбежностью к революции. Это мы должны высказать вполне определенно»²¹. Однако, хотя большинству собравшихся была ясно видна мрачная перспектива возможных социальных катаклизмов, обстановка на заседаниях сложилась мирной, резких выступлений совсем не было слышно и все согласились с князем Н.С.Волконским: «Мы не должны требовать у правительства, мы можем лишь просить его. Наши цели те же, что у государственной власти (подчеркнуто нами - ред.)»²².

Собравшиеся поставили перед собой триединую задачу: во-первых, дать общую оценку политического положения в стране и найти рецепт его улучшения, во-вторых, довести свое мнение через министра внутренних дел до царя и, в-третьих, распространить его в земской среде, добиваясь поддержки своих решений на очередных собраниях.

Заранее ознакомившись с выработанными организационным бюро съезда тезисами, земцы сразу же приступили к их обсуждению. Первые четыре пункта, в которых излагались общие соображения о ненормальности «существующего государственного управления», были приняты единодушно, хотя наверняка многие вкладывали в эти слова разный смысл. Но уже следующие пять пунктов, в которых речь шла о необходимости введения в России политических свобод, независимого от власти суда, уничтожения сословных, религиозных ограничений и т.д., обнаружили несогласных. Так, князь Н.С.Волконский возражал против ликвидации «сословных привилегий» крестьянства (разумея под ними сохранение волостных судов)²³, в этом его поддержал и Д.Н.Шипов, утверждавший также, что «в основу необходимой реформы нашего государственного строя должен быть положен не правовой принцип (на чем настаивало большинство собравшихся - ред.), а принцип нравственный, идея этико-социальная. Этот принцип, - повторял он вновь и вновь, - соответствует всему мировоззрению русского народа, вытекает из его христианского жизнепонимания, и ярко сказывается в основных чертах его характера»²⁴.

Мнения участников заседания разошлись при обсуждении десятого пункта тезисов, в котором говорилось о характере будущего представительного органа при царе. Большинством в 71 голос против 27 «славянофилов» было принято решение изменить предложенный организационным бюро тезис «в смысле более ясного выражения правового порядка»²⁵. Однако и большинство, в свою очередь, тоже не было единым. Голосование по отдельным частям этого пункта дало различные результаты. 10-й тезис гласил: «Для создания и сохранения всегда жизненного и тесного общения и единения государственной власти с обществом на основе вышеуказанных начал (первых девяти пунктов тезисов - ред.) и для обеспечения правильного развития государственной и общественной жизни безусловно необходимо правильное участие народного представительства как особого выборного учреждения в осуществлении законодательной власти»²⁶, в установлении государственной росписи доходов и расходов²⁷ и в контроле за законностью действий администрации²⁸. Меньшинство из 27 человек, исходя из убеждений, что «будущий представительный орган должен носить лишь законосовещательный характер, высказалось за то, что безусловно необходимо правильное участие в законодательстве народного представительства как особого выборного учреждения»²⁹. Так думали осуществить старый славянофильский лозунг: «Народу мнение - царю власть».

Единодушие участников заседания вновь восстанавливается при обсуждении 11-го пункта, которым определялось, как же мыслили себе земцы проведение, по их же словам, «назревших неизбежных реформ по трансформации государственного строя». «В виду важности и трудности внутреннего и внешнего состояния, переживаемого Россией, - обращались с очередной просьбой земцы, - частное совещание выражает надежду, что верховная власть призовет свободно избранных представителей народа, дабы при содействии их вывести наше отечество на новый путь государственного развития в духе установления начал права и взаимодействия государственной власти и народа»³⁰. Земцы не надеялись получить осуществления своих планов иначе как из рук все той же «верховной власти», которую они так критиковали.

Кроме основной резолюции по докладу «Об общих условиях ...», земцы приняли и четыре резолюции по частным вопросам. В первой из них шла речь о положении об усиленной охране, введенной временно и ставшей одним из самых устойчивых законов в империи, отмене всех взысканий, наложенных в административном порядке, и амнистии для политических заключенных. Убеждая колеблющихся в необходимости проведения подобной меры (а таковых среди земцев-консерваторов было немало!), князь Петр Долгоруков заявил: «Мы здесь, господа, еще только храбрились, а они-то (т.е. пострадавшие за свои политические убеждения - ред.) ведь уже были храбры. О чем же здесь можно разговаривать?»³¹ Три других постановления касались вопросов о развитии народного образования, более равномерного представительства на будущих съездах (пять делегатов от каждой губернии во главе с председателем губернской управы) и дальнейшей судьбе принятых резолюций (их решили через министра внутренних дел передать царю и добиться поддержки принятых постановлений на губернских земских собраниях, которые вскоре должны были пройти во всех губерниях).

Ознакомление с четырьмя десятками заявлений земских гласных и решений губернских собраний (чаще всего в виде «всеподданнейших слезниц»), помещенных в той же книжке «Частное совещание земских деятелей...»³², дает полное представление о консервативно-либеральных заявлениях, которыми земцы сочли возможным поддержать решения своих вождей, заседавших 6-9 ноября 1904 г.

Не выполнилось и другое пожелание совещания. Заседание выбрало специальную делегацию, которая должна была передать Святополк-Мирскому решение заседания, чтобы с ним ознакомился Николай II. Однако министр принять делегацию отказался. Пришлось пересылать решение «частного совещания» частным образом с объяснительным письмом Д.Н.Шипова и просьбой все же довести его до сведения Николая II³³. При неофициальной встрече с земцами Святополк-Мирский попросил кроме решения совещания представить ему специальную записку с более подробным изложением их взглядов: министр готовил доклад царю и хотел полнее ознакомиться с мнениями и чаяниями земцев. Составить записку для Святополк-Мирского поручили профессору философии Московского университета князю С.Н.Трубецкому. Эта очень интересная записка опубликована дважды в собрании сочинений С.Н.Трубецкого (т.1, М. 1907 г., сс.345-390) и в приложении к мемуарам Д.Н.Шипова³⁴. Записка С.Н.Трубецкого - это подлинно провидческий труд, который дал не только точный и объективный анализ настоящего, но и удивительно точно предсказал будущее страны, свершившееся в ближайшие годы. Крайне интересные детали отметила в своем дневнике родная сестра Сергея Николаевича - Ольга Трубецкая. 23 ноября 1904 г. она писала: «Сегодня Сережа кончил свою записку, которую он писал два дня по просьбе Шипова и компании... В записке доказывается опасность дать свободу слова, свободу собраний и другие свободы, пока общество не организовано и не призвано к активной защите престола... Далее высказывается надежда, что престол окажется на высоте своего призвания и вступит на спасительный путь реформ. Но все эти реформы предполагают политическую свободу, правовой строй государственной жизни и правильно организованное народное правительство... Сегодня вечером Сережа читал записку на собрании у Шипова и затем ее направили в Петербург к Мирскому». На следующий день, 24 ноября, Трубецкая отметила: «Записка вчера имела полный успех. Особенно довольны Шипов и Петрункевич»³⁵. Еще через четыре дня, 28 ноября 1904 г., она обсуждалась на специальном собрании земцев, где присутствовало 15 человек³⁶.

Что же заставило столь твердых сторонников правового государства с конституционной монархией (И.И.Петрункевич, М.И.Петрункевич, Д.И.Шаховской, В.И.Вернадский и др.) оценить записку С.Н.Трубецкого так же, как она была оценена и рядом куда более умеренных людей, весьма отличных от них по своим политическим убеждениям. Ведь даже вождь неославянофилов, сторонник самодержавия, консерватор Д.Н.Шипов был от нее в восторге. Не только объективная оценка современных реалий, но и спокойный, убедительный и приемлемый для всех анализ способов выведения страны из того внутри- и внешнеполитического тупика, в котором она оказалась. Все соглашались с тем, что в стране господствует произвол бюрократии, что ненормально, когда в России 25 лет (с 14 августа 1881 г.) существует «Положение об усиленной охране», при котором успело вырасти целое поколение людей. Князь

С.Н.Трубецкой утверждал: «Теперь уже не свободолюбие, а патриотизм требует реформ»³⁷, ибо, во-первых, Россия проигрывает войну второй раз за последние 50 лет, а во-вторых, общественное настроение пришло в резкое противоречие со старыми общественными структурами и порядками. «Старый порядок осужден человеческим и Божьим судом. Но Верховная Власть не может отождествлять себя с бюрократией, которая фактически ограничила и узурпировала ее права». Если верховная власть не поймет этого и сама не встанет на путь реформ, Россия будет обречена «на долгие, бесполезные и мучительные смуты, которые парализуют ее силы»³⁸. Это было у всех господствующим мнением, и разница могла быть только в объеме необходимых изменений и скорости их проведе-ния, поэтому неудивительно, что записка С.Н.Трубецкого вызвала у ознакомившихся с ней единодушное одобрение.

Записка совпадала и со взглядами Святополк-Мирского. Именно в эти дни он писал своему родственнику и другу графу Д.С.Шереметьеву: «Нападают на меня со всех сторон и, мне кажется, не принимают во внимание всю трудность моего положения. Ведь не я же виноват, что Россия обратилась в бочку пороха?! В истории со съездом я себя виню и так и сказал государю - подвели меня препорядочно... Прошу тебя всем, которые на меня клевещут, [передать,] что я хочу конституции не верить. Конституции я не хочу до такой степени, что признаю необходимость реформ, дабы в скором времени не были вынуждены дать ту конституцию, которую потребуют. Уверяю тебя, что мы не далеки от этого, если сохраним существующий порядок управления, который довел Россию до вулканического состояния»³⁹.

24 ноября 1904 г. министр внутренних дел послал царю письмо с просьбой об отставке. Получив аудиенцию на следующий день, он заявил Николаю II, что не сможет без реформы управлять страной. «Если не сделать либеральные реформы и не удовлетворить вполне естественные желания всех, то перемены будут и уже в виде революции». Развивая далее свои мысли, он утверждал: «Разве у нас теперь законность существует? Что-нибудь не понравится министру - он бежит к вам и выхватывает высочайшее повеление, не заботясь, хорошо это или дурно, а просто потому, что ему так нравится. А Москва теперь вне закона (в Москве генерал-губернатором был любимый дядя царя, крайний реакционер великий князь Сергей Александрович - ред.), для Москвы теперь особые законы пишутся, она вне империи. Кроме того должна быть уверенность у каждого человека, что его какой-нибудь губернатор не может взять и сослать в Пермь или Сибирь»⁴⁰. Николай II не принял его отставки, которая его «очень рассердила»⁴¹, поскольку считал, что это «конституционные порядки», а он, самодержец, назначает и увольняет министров по своему усмотрению, а не по их просьбе.

Однако Святополк-Мирский был человек с характером и считал, что отреагировать на собрание земцев и их записку совершенно необходимо. В тот же день, 24 ноября он подписал объемистый «Всеподданнейший доклад о необходимости реформ государственных и земских учреждений и законодательства»⁴². Весь доклад пропитывала тревога за ближайшее будущее страны и опасение неотвратимо приближающихся социальных катаклизмов. Министр внутренних дел упорно пытался внушить Николаю II две мысли. Первая сводилась к признанию невозможности сохранения неизменных старых порядков, основанных исключительно на чиновно-бюрократическом способе управления страной в условиях, когда «растет и слагается мало-помалу общественное мнение, приобретающее значение крупной и сознательной силы, с которой так или иначе приходится считаться правительству во всех вопросах практической политики»⁴³. Опыт последних десятилетий, по мнению Мирского, ясно свидетельствовал о том, «что общественное движение страны переросло административные формы и приемы, доселе применявшиеся, и общество не подчиняется более в достаточной мере их воздействию». По твердому убеждению министра внутренних дел, возникла настоятельная необходимость изменить эти формы и приемы, ибо «движение, вытекающее из законов общественного развития, мерами способа полицейского не может быть остановлено, а лишь временно задержано»⁴⁴, причем задержано с явным ущербом для будущего спокойствия страны и за его счет.

Вторая генеральная идея тоже была не нова и тоже вполне вписывалась в консервативно-либеральную идеологию, не исключавшую определенных уступок духу времени. Мирский всячески старался убедить Николая II, что предлагаемые им меры «лишь по недоразумению связываются с понятием политической конституции в смысле ограничения прав самодержавного монарха»⁴⁵. Принятие его предложений, утверждал министр, не подорвет, а укрепит самодержавие. В чем же состояла их суть? На первое место Мирский поставил соблюдение и укрепление законности, которая сплошь и радом нарушается как действиями общественных учреждений, так и администрацией. Надо преобразовать сенат так, чтобы все «изъятия» из закона проводились только по его санкции, а не по произволу отдельных бюрократов. Надо создать объединенный кабинет министров, координирующий деятельность министров и контролирующий наиболее «ретивых» из них, надо создать мелкую земскую единицу, изменить правовое положение крестьян и, в частности, сломать общину, в результате которой у крестьян «отсутствует привычка различать свое и чужое», и единственное, что он помнит, это то, что «отцы и деды некогда пахали землю, которой владеет нынче соседский помещик»⁴⁶. Министр предлагал расширить права старообрядцев и евреев, смягчить закон о печати, ослабить и «законы о предупреждении и пресечении преступлений»⁴⁷ (административные высылки, обыски, увольнение со службы и т.д.). Но главная суть доклада Мирского сводилась к предложению «ввести в состав Государственного совета депутатов, выбранных от 34 земских губерний, представляющих коренную Русь»⁴⁸, т.е. произвести то самое «увенчание здания», которое уже 40 лет просили земцы и которое в свое время предлагал уже сделать М.Т.Лорис-Меликов более 20 лет тому назад. От остальных местностей представители должны были быть определены по указанию царя. Министр выражал надежду, что предложенные им меры внесут успокоение в стране, удовлетворят «ожидающее общество» и укрепят самодержавие царя. По сути дела, Мирский высказывался в поддержку земского меньшинства съезда, предлагал отказаться от бесплодного 10-летнего продолжения политики Александра III и возвратиться к прерванной бомбой 1 марта политике реформ Александра II.

2 декабря 1904 г. министр вручил царю ноябрьское решение земского собрания и свою записку. На вопрос Николая II, для чего это делается и что из этого получится, Святополк-Мирский ответил: «Для успокоения общественного мнения, но, что из этого выйдет, не знаю, может быть через 20 лет конституция». Тогда же по просьбе министра царь утвердил состав Особого совещания для обсуждения «Проекта указа о различных вольностях, в том числе о привлечении в Государственный совет выборных». Двуличие Николая II в отношении проекта своего министра обнаружилось с первых же шагов. На вопрос Мирского, приглашать ли в совещание потерявшего свое влияние К.П.Победоносцева⁴⁹, царь ответил: «Не стоит, он будет говорить все то же, что мы знаем» и тут же, отпустив министра, написал Победоносцеву записку: «Приезжайте, поможете разобраться в хаосе»⁵⁰.

Имевшие большие связи в «верхах», консервативно-реформаторски настроенные люди чувствовали, что и там нет единодушия и происходят очень сильные колебания. Князь Г.Е.Львов еще до вручения Мирским Николаю II решения земского совещания передал этот документ матери царя Марии Федоровне. Ознакомившись с ним, она вполне сочувственно отнеслась к выдвинутым в нем предложениям, о чем и заявила сыну. Когда Николай II стал спорить и не соглашаться, мать объявила, что уедет в Данию и «пусть вам без меня отворачивают голову». По тем же сведениям, молодая царица (Александра Федоровна) не сочувствовала реформам, но тоже ощущала социальную напряженность в обществе, без конца хныкала и повторяла «Je perdrai mon mari» («Я потеряю моего мужа!»). Однако князь Г.Е.Львов писал в письме и другое: «... в общем партия Сергея Александровича (возглавлявшего при дворе всех реакционеров - ред.), по-видимому, берет верх»⁵¹. Тонкий наблюдатель современности и знаток французской революции констатировал: «Кажется, что находишься накануне Великой французской революции»⁵². Все за перемену, многие и за конституцию, считал он, «только одно правительство слепо и глухо. Остановить или ослабить движение уже нет возможности, но, к сожалению, почти нельзя сомневаться, что нас ждет еще белый и красный террор... Мне кажется, что после того, как правительство наделает в эту зиму чудовищных глупостей, в будущем году выступят на сцену рабочие, молодежь, террористы и кровью зальют свободу. А впрочем, ничего предвидеть нельзя, текущая жизнь полна самых поразительных неожиданностей»⁵³.

Предположения автора письма в отношении чудовищных глупостей правительства подтвердилось в ближайшее время. В начале декабря 1904 г. состоялось два совещания по обсуждению доклада Мирского. Хранящийся в архиве черновик подписанного царем указа содержит специальный §3, который гласит: «Для целесообразной постановки законодательных мер и согласования их с требованиями жизни установить способы привлечения местных общественных учреждений и выбранных ими из своей среды лиц к участию в разработке законодательных предначертаний наших до рассмотрения их Государственным советом»⁵⁴. Вокруг параграфа о привлечении земских представителей к законосовещательной работе и развернулась полемика. На совещание были приглашены столпы правительственной бюрократии, и тем знаменательнее, что в подавляющем своем большинстве они высказались «в смысле удовлетворения желаний умеренного и благоразумного общества». «Мне пришлось говорить первому, - вспоминал председатель кабинета министров С.Ю.Витте. - Я сказал, что вести прежнюю политику реакции совершенно невозможно, она приведет нас к гибели. Меня поддержали: граф Сольский (председатель Государственного совета - ред.), Фриш (статс-секретарь, председатель департамента законов -ред.), Алексей Сергеевич Ермолов (министр земледелия и государственных имуществ - ред.) и Владимир Николаевич Коковцов (министр финансов - ред.)»⁵⁵, заявивший, в частности, что проводимая реакционная внутренняя политика ведет к потере доверия в заграничных финансовых кругах, а это может вызвать полный крах финансовой системы, испытывающей крайнее напряжение из-за неудачно ведущейся войны. Против этого возражал только К.П.Победносцев, как всегда долго и нудно излагавший свою глубокую мысль о том, что «самодержавие имеет не только политическое значение, но и религиозный характер и государь не в праве ограничивать свою миссию, возложенную божественным промыслом»⁵⁶.

Николай II не возражал против мнения большинства сановников о необходимости допустить выборных от земств к законосовещательной работе. По словам С.Ю.Витте, это «окрылило дух присутствующих; все, по-видимому, были взволнованы мыслью о новом направлении государственного строительства и государственной жизни». Волнение сановников и умиление их по поводу «уступок» царя достигло такого эмоционального накала, что двое из министров расплакались!⁵⁷ Однако молчание царя отнюдь не означало, что он согласен со своими министрами и готов пойти на уступки. Николай потребовал, чтобы было созвано второе совещание для рассмотрения того же вопроса. Оно состоялось 7 декабря. «Когда через несколько дней члены комиссии собрались в Царскосельском дворце на второе заседание, - писал хорошо информированный директор департамента полиции А.А.Лопухин, - ... они неожиданно увидели, что их состав пополнен ... Для участия в этом заседании прибыли великие князья Владимир, Алексей, Сергей, для этого приехавший из Москвы, Александр Михайлович и Михаил Александрович. Было очевидно, что они приглашены вследствие оказавшейся в первом заседании недостаточности для провала проекта Мирского сил одного Победоносцева»⁵⁸. Но и на втором совещании, несмотря на возражения великого князя Сергея Александровича и переметнувшегося на его сторону его же «выдвиженца» Муравьева, была принята редакция указа, предложенная Мирским⁵⁹. Даже великие князья считали возможным пойти на уступки. Иначе думал царь. Он собственноручно вычеркнул §3, а без него весь указ сенату, опубликованный в «Правительственном вестнике», терял всякий смысл.

14 декабря 1904 г. жена Святополк-Мирского записала в дневнике: «Сегодня появился указ. Мне хотелось плакать, когда я читала. Когда подумаешь, чем это могло бы быть, досадно до боли. Но что же можно с таким человеком сделать? Всех своих министров в дураках оставил, потихоньку от них меняет то, что сообща решили»⁶⁰. Что же было в этом «Указе»? Он настаивал на «непременном сохранении незыблемости основных законов империи» (т.е. сохранении самодержавия в его девственно-нетронутом виде), обещал «неусыпно заботиться о потребностях страны» и, в частности, отменить сословные ограничения крестьян, обеспечив им дарованное еще Александром II положение «полноправных свободных обывателей». Восемь конкретных пунктов «Указа» сводились к обещаниям: 1) Соблюдать в стране законность; 2) ввести, кроме губернских и уездных управ, «общественные установления по делам благоустройства на местах в небольших по пространству участках»; 3) обеспечить судам «необходимую самостоятельность»; 4) ввести государственное страхование рабочих; 5) применять чрезвычайное законодательство «только в случаях, действительно угрожающих государственной безопасности»; 6) проявлять веротерпимость; 7) оставить лишь те ограничения «инородцев», «которые вызываются насущными интересами государства и явною пользою русского народа»; 8) «устранить из ныне действующих о печати постановлений излишние (!) стеснения и постановить печатное слово в точно определенные законом пределы».

По сути дела, за малым исключением (пункты 2 и 4), весь указ сводился к обращениям ... прекратить произвол бюрократии в стране и строго соблюдать старые или издать уже ранее обещанные законы. Указ свидетельствовал, что Николай II не желает прислушиваться к самым умеренным советам не только либерально-консервативной «общественности» (земское меньшинство собрания), но и к мнению своих собственных опытных министров, смотревших чуть дальше молодого императора и видевших приближение грозных социальных потрясений. Святополк-Мирский в очередной раз попросился в отставку и опять получил отказ.

В этих условиях никакой возможности, кроме как для реализации реакционных «прожектов» и реакционной идеологии, не оставалось. Даже консервативно-либеральной мысли рассчитывать на осуществление своих планов не приходилось. Не все сразу поняли это и все еще продолжали вырабатывать рецепты спасения страны от грозного будущего. Стоявший едва ли не на самом правом фланге консерватизма граф А.А.Бобринский сочинял для Николая II «Наброски манифеста», в котором царь, отмечая «единение между самодержавным государем и народом русским», должен был признать «за благо, следуя принципу предков, обратиться к верноподданным ... да помогут они нам словом совета для успешного разрешения законодательных вопросов, предначертанных указом... 12 декабря 1904 г.». «Способ избрания» от всех сословий земли русской «мужей, умудренных опытом и облеченных общественным доверием»⁶¹, должен быть объявлен особо. Д.Н.Шипов приготовил речь к наметившейся в начале января 1905 г. встрече с царем. И после «Указа 12 декабря» и краха либерально-консервативных надежд он не отказался от привычки бубнить все то же: «Мы, люди земские, глубоко верим, что местные потребности могут быть удовлетворены лишь при развитии общественной самодеятельности на почве исторически сложившегося государственного строя России. Русское самодержавие коренится в единении верховной власти с народом. На этом нравственном союзе выросло и зиждется государство русское»⁶², и т.д. и т.п.

Встреча Шипова с Николаем II так и не состоялась. Ей помешало 9 января, показавшее как меру «единения верховной власти с народом», так и наличие в России силы, которой так опасались консерваторы любого оттенка и упорно не желал видеть лишенный инстинкта самосохранения русский самодержец - силу отчаявшегося народа, долготерпению которого пришел конец. Уже через полтора месяца после начала революции, в середине февраля 1905 г., Николай II издал рескрипт на имя нового министра внутренних дел А.Г.Булыгина, в котором содержались мысли земского меньшинства, отвергнутые в «Указе 12 декабря», а еще через 8 месяцев был издан «Манифест 17 октября», соответствовавший просьбам земского большинства и других конституционалистов. То, в чем он отказывал при мирных «покорнейших просьбах», пришлось дать под давлением революционной силы. Близорукая политика российского самодержца лишила надежды на осуществление либеральной и даже консервативно-либеральной мысли и лила воду на мельницу тех, кто открыто и слева и справа призывал к бескомпромиссной насильственной борьбе. Россию ожидали долгие годы кровавых потрясений.

Но силовой, репрессивный метод правления был предложен самим царем и поддерживался лишь частью консервативного лагеря. Так получилось, что к началу XX в. самодержавие не нашло общего языка не только с представителями левого или либерального лагерей, но и с консервативно-либеральным направлением, заметно усилившимся к началу столетия. Социальная опора царизма, таким образом, чрезвычайно сузилась. Вообще для консерватизма всего XIX в. была характерна заметная узость социально-экономической программы, но даже наиболее реалистические предложения либерал-консерваторов не получили понимания в канун нового века. Несмотря на то, что на всем протяжении XIX столетия консерватизм и самодержавие нередко сливались, в XX век они вошли отнюдь не при полной гармонии. Как подчеркивал В.С.Левицкий, «контрреволюционное движение 1905-07 гг. не было движением, исключительно инсценированным правительством в интересах самообороны. Российская правительственная реакция, начавшая свое наступательное шествие на другой же день после октябрьского манифеста, опиралась на контрреволюционное движение определенных социальных групп и действовала под их непосредственным давлением»⁶³. И несколько далее автор счел необходимым подчеркнуть следующее: «В настоящее время вряд ли кто-нибудь будет оспаривать тот факт, что главным двигателем контрреволюционного движения в России было поместное дворянство, класс крупных и отчасти средних землевладельцев»⁶⁴.

Таким образом, не только на протяжении всего XIX века, но и в начале ХХ-го, именно землевладельческое дворянство, сохраненное после реформы 1861 г., было главной опорой консерватизма и реакции в стране. Ошибался, следовательно, Н.А.Бердяев, когда в 1904 г. возвестил о конце консерватизма в России. Он, конечно, оскудевал, но имел еще определенные резервы, которые использовал после 1905 г., когда произошла сильнейшая поляризация общества. Нельзя сказать, чтобы в новый век консерваторы вошли совершенно обезоруженными в идейном плане. Еще был жив и творил Л.Тихомиров, выпустивший в 1905 г. свой главный труд «Монархическая государственность», подготавливавшийся, естественно, несколько ранее. В 1896 г. он собрал несколько своих статей в специальный сборник, где обрушивается и на либеральную демократию, и на социальную, и на анархизм, подчеркивая при этом: «Настоящею опасностью, в более близком будущем, на первой ступени, угрожает не анархизм, а социальный демократизм. Это движение разгромить вовсе не легко, и даже едва ли возможно иначе как нравственным воздействием, потому что во всем, что касается силы, оно может посчитаться с кем угодно»⁶⁵. Почти пророческие слова, свидетельствующие о неплохом понимании общественных процессов, но правые и крайне правые так и не смогли подобрать подходящей идейной рецептуры, будучи убеждены в превосходстве монархии над республикой⁶⁶ и отражая интересы уходящих социальных слоев.

Резервы консерватизма к началу XX в. еще не были, однако, полностью исчерпаны. Если в столицах была весьма заметная прослойка либерал-консерваторов, не поддержанных императорской властью, то в провинции все более дают о себе знать силы крайне реакционного свойства. Вообще провинциальный консерватизм изучен к настоящему времени крайне недостаточно. Еще в 60-х годах один из консервативных лидеров, князь В.П.Мещерский, побывав в Китае, отмечал, что там было нелегко представлять русское консервативное общество, к которому он относил небезызвестного Юзефовича и семью Анненковых⁶⁷. Но в начале XX в. именно южные консерваторы выдвигают П.А.Крушевана, основавшего в конце 1903 г. газету «Знамя», ставшую органом крайней реакции. Южных консерваторов представляли и В.М.Пуришкевич, и И.И.Дудниченко, и П.Н.Крупенский, и другие. Уроженцем Пермской губернии был один из лидеров черносотенцев - А.И.Дубровин, а из курских дворян происходил другой их лидер - Н.Е.Марков 2-ой.

Однако в начале XX в. идеология консерватизма дала практически мало чего нового по сравнению с предыдущим периодом. Один из ее вариантов - черносотенная идеология, как отмечается в литературе, «родившаяся в условиях революционного взрыва, не могла не отличаться от казенного монархизма XIX в.»⁶⁸, но ее погромность и импульсивность демонстрировали идейную скудость течения в целом. Будучи вполне объективным, присущим не только новой, но и новейшей истории, являясь перманентным явлением⁶⁹, мировой консерватизм в конкретных русских условиях был обречен на неизбежное поражение, тем более что вместе с самодержавием он вошел в XX век с идеями феодального общества.

---

^* Хунхуз - в старом Китае: участник шайки бандитов, грабителей. Кит Honghuzi - краснобородые. - Прим. ред.
¹ ГИМ ОПИ. Ф. 31. Оп. 1. Д. 142. Л. 147.
² В архиве завели даже специальное дело с названием «Всеподданнейшие адреса по поводу войны». ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 13.
³ Освобождение. Париж, № 45, С. 367.
⁴ ГАРФ. Ф. 102. 00. Д. 1875. Л. 7.
⁵ Там же. Ф. 102. 1903. Д. 114, Т. 2. Л. 9-14. См. также: Белоконский И.П. Земское движение до образования партии народной свободы // Былое, 1907, № 22, С. 256-257.
⁶ Тульский областной государственный архив. Ф. 2203. Оп. 1. Д. 9. Л. 3-5.
⁷ Освобождение. Париж, № 45, С. 368.
⁸ ГАРФ. Ф. 810. Оп. 1. Д. 494. Л. 10.
⁹ Святополк-Мирская Е.А. Дневник // Исторические записки. М., 1965. Т. 77. С. 240.
¹⁰ Святополк-Мирская Е.А. Указ. соч. С. 242.
¹¹ Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. М., 1923. С. 43.
¹² «Повеяло весною». Речи г. министра внутренних дел, князя Святополк-Мирского и толки о них в прессе. 2-е изд. (Сост. Алексей Ачкасов). М., 1905. С. 27.
¹³ Святополк-Мирская Е.А. Указ. соч. С. 247.
¹⁴ Там же. С. 248.
¹⁵ ГИМ ОПИ. Ф. 31. Оп. 1. Д. 142. Л. 153.
¹⁶ ШиповД.Н. Указ. соч. С. 240.
¹⁷ Белоконский И.П. К истории земского движения в России // Наша страна. СПб., 1907. № 1. С. 50.
¹⁸ Шипов Д.Н. Указ. соч. С. 244.
¹⁹ Там же. С. 240.
²⁰ Пирумова Н.М. Земское либеральное движение... С. 91.
²¹ Частное совещание земских деятелей, происходившее 6, 7, 8 и 9 ноября в С.-Петербурге. 14, 19 об., С. 51.
²² Там же. С. 49-50.
²³ Указ. соч. С. 26.
²⁴ Там же. С. 59
²⁵ Там же. С. 70-71.
²⁶ За это проголосовало 60, против - 38.
²⁷ За - 91, против - 7.
²⁸ За - 95, против - 2.
²⁹ Там же. С. 70, 74-75.
³⁰ Там же. С. 88-89.
³¹ Будберг Р.Ю. Съезд земских деятелей 6-9 ноября 1904 г. в Петербурге: (По личным воспоминаниям) // Былое, 1907, № 3 (15), С. 87.
³² Там же, С. 150-223.
³³ ОР РГБ. Ф. 4410, кор. 6. Д. 54. Л. 9.
³⁴ Шипов Д.Н. Воспоминания и думы... С. 581-587.
³⁵ Трубецкая О.Н. Из пережитого // Совр. записки. Париж. 1934, Т. 45. С. 288-289. Черновик дневника О.Н.Трубецкой см.: ЦГАЛИ. Ф. 503. Оп. 1. Д. 22.
³⁶ ОР РГБ. Ф. 440. К. 3. Д. 12. Л. 12. Л. 6. Здесь дан полный перечень всех 15 участников обсуждения.
³⁷ ШиповД.Н. Указ. соч. С. 582.
³⁸ Там же. С. 586.
³⁹ Российский государственный архив древних актов (Далее: РГАДА). Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5064. Л. 22. Под «бочкой пороха» и вулканическим состоянием России Святополк-Мирский подразумевал, очевидно, не действия земцев и ворчание либеральных консерваторов, а широко развернувшуюся именно в это время по решению «Союза Освобождения» банкетную кампанию и общую социально-политическую напряженность в стране.
⁴⁰ Святополк-Мирская Е.А. Дневник // Историч. записки. М., 1965. Т. 77. С. 259.
⁴¹ Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 239.
⁴² ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 872. Л. 1-109.
⁴³ Там же. Л. 7.
⁴⁴ Там же. Л. 13.
⁴⁵ Там же. Л. 21.
⁴⁶ Там же. Л. 60-61.
⁴⁷ Там же. Л. 77.
⁴⁸ Там же. Л. 108.
⁴⁹ Там же.
⁵⁰ Подробнее о влиянии К.П.Победоносцева в это время см.: Рабкина Н.А. Константин Петрович Победоносцев // Вопр. истории, 1995, № 2. С. 58-75.
⁵¹ ОР РГБ. Ф. 440. К. 3. Д. 13. Л. 1.
⁵² Российский центр хранения источников и документов новейшей истории (Далее: РЦХИДНИ). Ф. 279. К. 3. П. 5. Письмо Г.Е.Львова.
⁵³ РЦХИДНИ. Ф. 279, К. 3, П. 5. Письмо «Андреева» (псевдоним расшифровать не удалось) от 3 декабря 1904 г.
⁵⁴ Российский гос. исторический архив (С-Петербург). Ф. 727, Оп. 1. Л. 1.
⁵⁵ Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 2. М., 1960. С. 381.
⁵⁶ Полнер Т.У. Жизненный путь князя Георгия Васильевича Львова: Личность. Взгляды. Условия деятельности. Париж. 1932. С. 99.
⁵⁷ Витте СЮ. Указ. соч. С. 333.
⁵⁸ Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. М., 1923. С. 50.
⁵⁹ ОР РГБ. Ф. 440, К. 3, Д. 13, Л. 1.
⁶⁰ Святополк-Мирская Е.А. Дневник // Историч. записки, 1965. Т. 77. С. 226.
⁶¹ РГАДА. Ф. 1412, Оп. 2, Д. 699, Л. 3.
⁶² ОР РГБ. Ф 440. К. 3. Д. 19. Л. 2.
⁶³ Общественное движение в России в начале XX века. Т. III. Книга 5. Партии -их состав, развитие и проявление в массовом движении, на выборах и в думе. СПб., 1914. С. 347.
⁶⁴ Там же. С. 348.
⁶⁵ Тихомиров Л. Демократия либеральная и социальная. М., 1896. С. 77.
⁶⁶ Степанов С.А. Черная сотня (1905-1914). М., 1992. С. 18.
⁶⁷ Мещерский В.П. Мои воспоминания. Часть первая (1850-1865 гг.) СПб., 1897. С. 357-359.
⁶⁸ Степанов С.А. Указ. соч. С. 19.
⁶⁹ Рахшмир П.Ю. Эволюция консерватизма в новое и новейшее время // Новая и новейшая история, 1990. № 1, С. 62.

<< Назад   Вперёд>>