Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика

При всем своеобразии русской истории ее трудно понять без учета тех процессов, которые имели место за пределами России и, в первую очередь, в тех странах, которые шли в авангарде мирового прогресса. На Западе в новое время чем дальше, тем больше господство земельной аристократии заменяется главенством городской элиты, и третье сословие становится влиятельнейшей силой. В странах этого региона идет процесс ликвидации крепостного права, а затем и феодализма в целом. Можно говорить о возникновении там гражданского общества, о защите интересов личности и т.д. Хотя и там эти процессы шли долго и трудно и встречали на своем пути многочисленные препятствия.

Иной процесс характерен для России. Крепостное право усиливается в России даже в XVIII в., феодализм расширяется и вширь и вглубь, сословная монархия сменяется абсолютной, отсутствие конституции, парламентов, легальных политических партий сохраняется вплоть до XX столетия. Но при всех отличиях исторического развития обращение только к процессам, имевшим место в самой России, не позволяет разобраться во всей широкой картине действительных реалий тогдашней поры. И русский консерватизм без сопоставления его с консервативными учениями и конкретной политической практикой за пределами страны будет непонятен и, соответственно, искажен.

Вообще во всемирно-историческом плане консервативные начала можно усмотреть на самых различных этапах развития человеческого общества. Можно заметить элементы консерватизма и у Платона и Аристотеля, и у других древних мыслителей, но под политическим консерватизмом мы все-таки имеем в виду явление новой истории¹, одно из ее порождений, ставшее реакцией на прогрессивные изменения той поры. Известный польский социолог Ежи Шацкий подчеркивал: «Консерватизм... был интеллектуальной формацией, далекой от какой бы то ни было доктринальной монолитности, и иным быть не мог, коль скоро своей главной миссией считал защиту конкретных обществ от вторжения универсалистских по своей природе образцов рационализма и революции»².

Действительно, в литературе существует учение о пяти волнах консерватизма, первая из которых прослеживается в эпоху Контрреформации, а последняя датируется второй половиной 70-х годов XX столетия³. По-видимому, именно в XVII веке можно усмотреть возникновение политического консерватизма как сочетания идейного и организационного начал, направленных против Реформации и Английской революции 40-х годов. Именно Англия является лучшей исторической лабораторией для изучения различных политических партий - либеральных, радикальных, рабочих, социалистических и в том числе консервативных. Политический кризис в Англии 1673 г. стал как бы отправным моментом появления двух крупнейших политических партий туманного Альбиона. Именно в этом году обострилась вражда между так называемой «партией двора», отстаивавшей принцип божественного происхождения королевской власти, и, как тогда называли, «партией страны», ратовавшей за подчинение короля воле парламента и прежде всего - законам Англии. Именно от «партии двора» берет свое начало движение тори, будущих английских консерваторов, ратовавших тогда за сохранение королевских прерогатив. «Партия страны», партия укрепления прав парламента вскоре стала называться вигами, а впоследствии либералами. Таким образом, английский политический либерализм и английский политический консерватизм могут считаться порождением второй половины XVII столетия.

Английские консерваторы XVII века выдвинули ряд своих идеологов, концепции которых получат впоследствии и своих последователей. Одним из виднейших консервативных мыслителей был Роберт Филмер, скончавшийся в 1653 г., то есть сразу после революции. По Филмеру, власть одних людей над другими вполне естественна и вытекает из обычаев человеческого рода. Он - адепт неограниченной королевской власти и в качестве одного из важнейших аргументов приводит доводы, уже встречавшиеся и до него и не раз приводившиеся после. Р.Филмер утверждал, что деспотическое правление одного лица - это тирания, но вор большей тиранией будет правление множества лиц, не связанных законами. С точки зрения Филмера, люди неравны от природы, и старшие должны управлять младшими, а королевская власть происходит от семейной⁴.

После Реставрации Стюартов в 1660 г. идеи Филмера вновь получают распространение, но консервативная идеология ими не ограничилась. Появляются различные разновидности английского идейного консерватизма. Несомненным консерватором в политике был выдающийся философ Томас Гоббс, автор знаменитого «Левиафана» и проводник учения о монархическом абсолютизме, воспринятом в России, в частности, Ф.Прокоповичем в его «Правде воли монаршей». Гоббс - последовательный антиконституционалист, сторонник неограниченной власти и в этом он весьма приближался к Филмеру. Другая разновидность английского консерватизма была представлена Джорджем Галифаксом, довольно видным политическим практиком, не примыкавшим ни к тори, ни к вигам Он находился во главе так называемых флюгеров, или, иными словами, оппортунистов, занимавших промежуточное положение между двумя формировавшимися английскими политическими партиями.

Галифакс в своем наиболее интересном политическом сочинении «Характеристика оппортуниста» выступает и против чистой монархии, и против чистой республики. Занимая промежуточное положение между консерваторами и либералами, Галифакс все-таки был ближе к первым, спитая английское политическое устройство, как и английскую церковь и английскую погоду, лучшими в мире⁵. Галифакс несомненный традиционалист, охранитель, и подобная разновидность английского консерватизма была довольно распространенной и, самое главное, весьма живучей.

В XVIII в. английские учения политического устройства начинают оказывать заметное влияние на континенте. Появляются, например, французские англоманы, одним из которых был Вольтер, автор «английских писем», но вплоть до самого конца века английская консервативная мысль приносит мало новых идей. Англия становится классической страной буржуазных вольностей, в которой все большее развитие получает либерализм с его требованием свободы торговли, упрочивается независимость парламента и правительства от короля, вместе с тем представители третьего сословия стремительно превращаются в джентельменов. Из видных юристов консервативного направления в середине века выделяется уже упоминавшийся Вильям Блэкстон, откровенный традиционалист, усматривавший в политическом наследии предков лишь мудрость и справедливость. Блэкстон исходит из положения о необходимости абсолютной, неконтролируемой власти и даже сочувствует абсолютистским устремлениям Георга III. По Блэкстону, Англия имеет самую совершенную политическую систему, не нуждающуюся ни в развитии, ни в усовершенствовании⁶.

Блэкстон - активный политический охранитель, поэтому не случайно сторонники реформирования страны и ее законов видели в его лице своего убежденного противника. Однако не Блэкстон стал в XVIII в. наиболее крупным представителем английского консерватизма. Им стал Эдмунд Бёрк, выход книги которого может рассматриваться как одно из наиболее важных проявлений второй консервативной волны. Примечательно, что Бёрк не был членом партии тори, более того, он являлся одним из видных вигистских политиков и публицистов и даже с пониманием относился к освободительному движению в северо-американских колониях Англии. Он активный противник «партии двора», все более упрочивавший свои позиции в рядах пролиберальной партии.

Переворот в его политических симпатиях произошел под прямым воздействием Французской революции, имевшей положительный отзвук в Англии, особенно среди английских радикалов, начавших приобретать вес в то время. Его книга о Французской революции, вышедшая в 1790 г. и написанная в форме писем, была не только реакцией на революцию как таковую, но явилась одним из важнейших памятников мирового консерватизма. Бёрк настоятельно и убедительно обосновывает доминантный характер традиции⁷ и даже ставит ее не только над индивидуумом, но и над разумом.

Бёрк отнюдь не против любых реформ, но его реформы не должны идти против традиции, и особенно ему по душе именно такие реформы, которые направлены на укрепление или возвращение традиции, то есть своего рода контрреформы. Он усматривает идеальный вариант реформы в Славной революции 1688 г., противопоставляет ее Французской революции в самой категорической форме и не хочет видеть каких-либо связей между этими революциями. Но как опытный и умный политик Бёрк допускает и такие реформы, которые способны предотвратить революции, признавая их вынужденность и неизбежность. Бёрк широко применяет слово «свобода», но его свобода не подразумевала равенства, более того, своеобразное понимание свободы, по существу, утверждало неравенство. Он категорический противник суверенитета народа и относит его к разряду спекуляций. Он ратует за господство аристократии и в политике, и в экономике.

Бёрк подвергает особенно яростной критике Декларацию прав человека и гражданина, усматривая в ней мину, подложенную под любое правительство, и отрицая абсолютную свободу и равенство как категорически неосуществимые. Одной из основ общества, можно сказать важнейшей, Бёрк считает религию, которая дополняется разумными законами. Но законы у него есть прямое порождение национального духа, то есть тех же близких его сердцу традиций⁸.

Своей книгой Э.Бёрк не только упредил реакцию французских контрреволюционных кругов, не успевших к 1790 г. дать ничего равноценного, но и на долгие годы вооружил своими аргументами всех противников Французской революции. Книга Бёрка свидетельствовала о наличии в рядах вигов значительной консервативной прослойки, приведшей к расколу этой партии, да и вообще о сближении во взглядах двух традиционных и влиятельных английских партий. Дальнейшее литературное творчество Бёрка отмечено еще большей печатью поправения. Но в эти годы к нему присоединились уже довольно значительные консервативные силы, поставившие свои перья на службу реакции самых значительных стран Европы.

Прежде всего формируется мощная французская консервативная оппозиция революции. Так получилось, что она смогла заявить о себе прежде всего в эмиграции, численность которой составляла примерно 100-150 тыс. человек и отличалась особенно непримиримым и агрессивным характером⁹. Множество консервативных и даже реакционных писателей и публицистов, выдвинутых в это время белой эмиграцией, еще недавно исповедовали дух Французского Просвещения, почитали Вольтера, энциклопедистов, увлекались Ж.-Ж.Руссо и относились к лагерю либералов. Революция основательно отрезвила и до предела ожесточила этих людей, буквально выплескивавших на бумагу чувство своего бессилия и злости. На стыке веков пальма первенства в разработке консервативных взглядов решительно переходит к французским сочинителям, к тем слоям французского общества и государства, которые, проиграв на поле боя и в политике, пытались взять реванш в литературе. В формировании второй консервативной волны, особенно в ее идеологическом обосновании, французская эмиграция начинает играть все большую роль, получая сторонников в различных европейских странах, особенно тех, кто чувствовал непосредственную опасность распространения революционного пожара на свои земли.

Именно с конца XVIII в. начинает входить в употребление термин «консерватизм», под которым понимается консерватизм политический, означавший в тех условиях стремление сохранить господство того социального слоя, который представляло собой землевладельческое дворянство, сплотившееся вокруг монархии с ее сословным строем. Смыкание крупных землевладельцев и крупной буржуазии произойдет позднее, хотя определенные противоречия, особенно в России, будут сохраняться и полностью не исчезнут и в начале XX в.

Французская эмиграция выдвинула великое множество этих бойцов идеологического фронта. Многие из них умели писать и писали даже хорошо. Чувствовалась школа Французского Просвещения, в атаку на которое они устремились с явным остервенением. Но говорить о полном единодушии в стане консерваторов, однако, не приходится. Явно чувствовались отличия и в оценке прошлого, и в методах борьбы против революции, и в общей стратегии, хотя общая цель была несомненной - разгромить революцию и возвратить господство короля и дворянства.

Одним из видных идеологов умеренно консервативных кругов стал выходец из французской Швейцарии Малле дю Пан, переселившийся затем во Францию и ставший довольно видным парижским публицистом. В момент падения Бастилии ему уже было ровно 40 лет и он относился к числу довольно зрелых политиков, примыкая к умеренным конституционалистам. Были известны его связи с королем, от которого он в 1792 г. получил даже особое поручение выехать во Франкфурт для связей с эмиграцией и иностранными державами. Падение монархии сделало его самого эмигрантом. Он обосновывается сначала в Берне, а затем в Англии и развертывает активную публицистическую деятельность. Через три года после выхода известной работы Бёрка он издает свои размышления о Французской революции, свой вариант ее оценки и анализ возможностей предотвращения революции как таковой.

Малле дю Пан хорошо осознает неодолимость, неизбежность революции. Но ее объективность не сдерживает его. Он считает необходимым разгромить революцию и видит такую возможность в единстве и сплоченности внутренних и внешних контрреволюционных сил. Идеологическое обоснование интервенции - одна из главнейших основ идеологической доктрины Малле дю Пана. Он вынашивает планы объединения государей и народов вокруг контрреволюционного Комитета общественного спасения с тем, чтобы привлечь на его сторону общественное мнение всей Европы, в том числе и Франции. Скончался, как о нем писали, консерватор среди либералов и либерал среди консерваторов в 1800 г., поэтому он не дожил до торжества антинаполеоновских сил, идеологическую подпитку которым он готовил еще в 90-х годах и оказал заметное воздействие на становление французского консерватизма на стыке двух веков¹⁰.

Всего лишь четырьмя годами моложе Малле дю Пана был другой теоретик французского консерватизма - Ривароль, скончавшийся в 1801 г. И он не дожил до Реставрации, хотя всячески ее подготавливал. Блестящий собеседник, мастер каламбуров эпохи старого режима, руссоист и вольтерьянец Ривароль также категорически выступает против революции. Этот безбожник становится защитником церкви и монархии, что, однако, не мешало ему сурово осуждать Людовика XVI. Ривароль критикует важнейшие документы революции, отрицает возможность народного суверенитета и равенства. Он отдает предпочтение агрикультуре, активно проводит тему дерева, широко использовавшуюся традиционалистской литературой. Одним из его любимых выражений было следующее: «Не нужно хотеть быть более ученым, чем природа»¹¹. Он, таким образом, стал категорически выступать против вмешательства в природу вещей, против подрыва древесных корней, способного лишить его плодов.

Особенность французского консерватизма той поры заключалась в его чрезвычайном разнообразии. Разрабатывались самые различные стороны традиционалистской теории и практики, в полемику, а то и прямую борьбу вступали все новые и новые консервативные силы. Один из главнейших теоретиков французского консерватизма - Луи-Габриель-Амбруаз Бональд вступил в армию Конде и с оружием в руках сражался против революционной Франции. В своих сочинениях он опровергает революционную доктрину, борется с Ж.-Ж. Руссо и выступает против всевозможных общественных нововведений. Он утверждает, что человеческое общество создано богом и попытки какого-либо его усовершенствования обречены на провал, поскольку противоречат установкам Творца. Бональд отстаивает интересы бога и монарха, дворянства и церкви, он ярый защитник прав собственности и последовательный апологет принципа легитимизма.

Бональд сотрудничал в журнале «Консерватор», основанном другим столпом французского консерватизма - Ф.Р.Шатобрианом. Сам Шатобриан - певец утраченного прошлого - призывал уйти в себя и, вместе с тем, повернуться от идей Просвещения и революции к католицизму, именно к католицизму, а не к христианству в целом. Его книга 1802 г. - «Гений христианства» - имела большой резонанс в политических кругах Европы. Он выступает против буржуазного начала, против предпринимательского индивидуализма, отстаивая индивидуализм созерцательный, сугубо житейский. Близок к Шатобриану по своим взглядам еще один крупнейший апологет консерватизма - Жозеф Мари де Местр, утверждавший, что не человечья, а божья воля создает государей, и всячески восхвалявший власть папы - наместника Бога на Земле - власть, в которой он усматривал и законную узду для сдерживания деспотизма государей¹².

О заговоре против христианства - заговоре, организованном некой разрушительной сектой, - заговорил еще один видный консерватор, аббат Баррюэль, издавший книгу по истории якобинизма, ставшую важным источником для идеологов реакции¹³.

Примечательно, что к этой секте Баррюэль относил не только Вольтера, Даламбера, Дидро, но и прусского короля Фридриха II. Баррюэль категорически выступает против теории разделения властей Монтескье и считает необходимым сконцентрировать их в руках одного лица - монарха. Он - также как и Малле дю Пан - призывает государей и министров объединиться против упомянутой враждебной секты, то есть против революции. Книга аббата Баррюэля стала одним из важных подспорьев для поднимающейся европейской реакции, четко проявившейся в различных странах.

К таким странам относились Германия, прежде всего Пруссия, а также Австрия, внесшие свой идейный вклад в копилку мирового консерватизма. К началу XIX в. в австро-германском мире имелись уже давние и основательные консервативные традиции. Достаточно отметить труды уже упоминавшегося С.Пуффендорфа, приверженца идеи абсолютного суверенитета, то есть абсолютного единства государственной власти и полной его независимости, которые он выводил из самой природы государства¹⁴. В начале XIX столетия в число видных консервативных авторов выдвинулся Фридрих Генц, сначала находившийся на прусской государственной службе, а затем ставший ближайшим сотрудником К.Меттерниха. Генц, поначалу поддерживавший Французскую революцию и даже преклонявшийся перед ней, проделал стремительную эволюцию, характерную для представителей значительной части тогдашних дворянских кругов. В 1801 г. он издает книгу о политическом положении Европы до и после этой революции, где активно выступает против наполеоновской Франции. Вообще Генца отличала некоторая непоследовательность. Он то выступает за свободу печати и уступки «духу времени», то делает уклон в сторону крайней реакции. Не случайно увлечение Генца сочинениями Малле дю Пана и даже их сотрудничество. Генц переводит сочинения французского публициста на немецкий язык, а Малле дю Пан помещает в своем издании «Британский Меркурий» одну из статей Генца¹⁵.

Буржуазные преобразования, проведенные в Пруссии после 1807 года под руководством Г.Ф.К.Штейна и К.А.Гарденберга, вызвали реакцию среди их противников. В прусских верхах обозначилось столкновение либерально-консервативной и ультраконсервативной тенденций. Первую из них представляли сами реформаторы и их сторонники, а вторую возглавил Ф.А.Марвиц - апологет прусского дворянства, категорически выступавший против сотрудничества с буржуазией.

Сам виднейший реформатор, Штейн рассматривается исследователями как промежуточное звено между либералами и консерваторами. Подчеркивается его преклонение перед Бёрком¹⁶. Несколько позднее, после разгрома Наполеона он станет противником конституционализма, в частности конституционализма Александра I, с которым был лично в хороших отношениях. В Германии имелись свои традиционалисты, свои консервативные ревнители старины¹⁷, составлявшие массовую базу политического охранительства.

Крупнейшим представителем не только австрийского, но и общеевропейского консерватизма в XIX в. был Клемент-Венцель Меттерних, получивший германское образование, бывший студент Страсбургского университета, имевший возможность наблюдать события Французской революции, к которой он с самого начала испытывал крайнюю враждебность. Меттерних - последовательный сторонник феодального порядка, покоя и стабильности. Он категорический противник конституционализма и парламентаризма, и даже преобразования Штейна рассматривались им крайне отрицательно. Он - последовательный противник не только революционности, но и либерализма, чуть ли не ставящий знак равенства между ними. Впоследствии он становится одним из важнейших проводников политики легитимизма, одним из организаторов всеевропейского застоя, всячески препятствовавшим каким-либо нововведениям в государственном устройстве. Меттерних - один из самых талантливых консерваторов-практиков, подводивший под свои повседневные действия соответствующие теоретические обоснования¹⁸.

Особый разговор - об американском консерватизме того времени. Америка была республикой, республикой победившей буржуазии, создавшей свою стабильную конституцию. Но не только географическое, а, соответственно, и социальное разделение страны на Север и Юг создавало внутри политической элиты различные группы и течения. Уже во время разработки Конституции 1787 г. выявились различные подходы к государственному устройству страны, и хорошо заметны консервативные устремления, причем разной окраски. Известно, что в Америке были силы, настаивавшие на том, чтобы Джорж Вашингтон стал монархом, от чего первый американский президент категорически отказался. Ряд политических деятелей настоял и на сильной президентской власти, вплоть до предоставления президенту абсолютного вето на законопроекты¹⁹. Среди видных консервативных деятелей той поры прежде всего выделяется Александр Гамильтон - представитель партии федералистов, отстаивавший максимальное усиление центральной власти за счет ослабления полномочий отдельных штатов²⁰. А.Гамильтон, бывший адъютант Вашингтона, представлявший в федеральном Конвенте штат Нью-Йорк, -ярко выраженный представитель американской аристократии, убежденный сторонник традиционализма. К различным слоям американского консерватизма могут быть отнесены Д.Адамс, Д.Мэдисон, Д.Кэлхун и другие. При всей многоцветной палитре американского консерватизма начала XIX в. в идейной жизни страны той поры заметна печать некой стабильности, которая основывалась на господстве в ней религиозных установок, имевших чрезвычайно сильное влияние не только на американскую философию, но даже на естественные науки²¹.

Отдаленность Америки отнюдь не означала полного отсутствия какого-либо интереса к ней со стороны русского общества. Он заметно возрастает со времени основания в 1799 г. Российско-американской компании, члены которой проявляли большое внимание к событиям в Америке, ее устройству и идейной жизни²². Но влияние различных западноевропейских консервативных учений было значительно большим. Приобретало оно довольно многообразные формы. Как отмечено в литературе, истоки «Правды воли монаршей» Ф.Прокоповича можно обнаружить в произведениях крайне правых теоретиков монархизма - Т.Гоббса, Г.Гроция, С.Пуффендорфа²³. Во всяком случае, уже в XVIII в. можно проследить знакомство русской элиты с западными учениями - политическими и правовыми, из которых наибольшее одобрение встречали именно охранительно-традиционалистские установки. Происходило это знакомство в значительной степени во время зарубежных поездок русских людей, география этих поездок значительно расширилась в то время.

Другой очень важной формой знакомства с западными консервативными трудами был их перевод и издание на русском языке в самой России. Не кто иной, как представитель либерального направления С.Е.Десницкий переводит с английского языка и издает в России в 1780-1782 гг., причем по «высочайшему повелению», «Истолкование Английских законов» В.Блэкстона. Десницкий таким образом популяризует Блэкстона, хотя сам при этом является сторонником А.Смита и противником Пуффендорфа.

Уже в годы правления Александра I издается в двенадцати выпусках упомянутое сочинение аббата Баррюэля против якобинцев²⁴, и это несмотря на то, что в известном письме к Лагарпу от 27 сентября 1797 г. наследник престола писал о намерении его и его кружка «поручить перевести на русский язык столько полезных книг, как это только окажется возможным... положим начало распространения знания и просвещения умов»²⁵.

Важным средством распространения в России западных консервативных идей стало пребывание в ней ряда представителей западноевропейского консерватизма. Россия стала одним из регионов расселения французских эмигрантов, часть из которых поступила на военную или гражданскую службу. Одним из крупнейших представителей западноевропейского консерватизма, проживавшим в России в начале XIX века, был Жозеф де Местр, прибывший в Петербург в начале 1803 г. и занявший очень своеобразное место титулярного посланника при императорском дворе. Представлял он лишенного владений Сардинского короля. В России де Местр пробыл до 1817 г., написав здесь свои главные литературные произведения. К моменту прибытия в российскую столицу он уже был известен своей работой о Французской революции, где давал ей свою интерпретацию, называя ее «сатанической», хотя и понимая ее объективный характер, характер некоей искупительной жертвы. По Жозефу де Местру, революция - это божья кара за нарушение мирового порядка.

Находясь в России, Жозеф де Местр не только развивал свою общую консервативную доктрину, не только проповедовал идеи объединения всех христианских монархий в некое всемирное братство и даже всемирную республику под верховенством и руководством высшей церковной власти, то есть папы, но и непосредственно занимался внутрироссийскими проблемами. В 1810-1811 гг. он подает тогдашнему министру народного просвещения А.К.Разумовскому ряд записок, где излагает свои взгляды на внутрироссийское устройство и на задачи в области просвещения страны. Весьма образованный, дипломат с большим жизненным и политическим опытом, Жозеф де Местр самым решительным образом поддерживает крепостнические порядки страны. Он вполне определенно подчеркивает, что император не может царствовать без рабства, и действительной опорой царя должно быть дворянство, которому можно сделать ряд упреков, но которое некем заменить. Жозеф де Местр предрекал всеобщий пожар в России, если 36 млн. крепостных, или, как он их называл, рабов, получат свободу. Более того, он выступает даже против добровольного освобождения крестьян помещиками, всячески опасаясь разорения последних.

Эти слова западного дипломата были бальзамом на душу закоренелым крепостникам, тем более что Жозеф де Местр был к тому же и откровенным противником Сперанского, подозревая в нем члена особой секты, ставящей своей целью низвержение тронов. Жозеф де Местр видит опасность для страны и в еврействе, большая часть которого сосредоточилась в России и имеет в числе своих покровителей не кого иного, как самого Наполеона. Обрушивается он также на науку и литературу, которые считает просто вредными и рекомендует не преподавать в школах такие предметы как история, география и даже коммерция. Сардинский дипломат ратует за то, чтобы учителями русских были только русские и советует ни в коем случае не допускать к воспитанию детей иностранцев, особенно немцев и вообще протестантов. Но одновременно он ратует за покровительство католической церкви и всяческое сближение русского православия с католицизмом.

Советы Жозефа де Местра, его внимание к внутренним делам в России, политическим, общественным, экономическим, его советы в духе махровой реакции²⁶ были сделаны отнюдь не с позиции врага России. Нет, поверженный осколок феодального охранительства видел в России, как и в Англии, последний мощный оплот, способный противостоять революции и он, несомненно, искренне выдавал свои рекомендации, считая их благотворными для страны его тогдашнего пребывания. Для русских консерваторов это была серьезная подпитка со стороны одного из иностранцев, к которым русская знать издавна была неравнодушна и даже испытывала внутреннее благоговение.

Жозеф де Местр, называвший самым великим бедствием дух обновления, пришелся явно ко двору русским консерваторам. Он имел довольно обширные среди них знакомства и был, например, представлен одному из их лидеров - А.С.Шишкову²⁷. Вообще, в литературе давно подмечено, что де Местр был знаком с лидерами обеих основных групп русского консервативного дворянства - Шишковым и Карамзиным. Он присутствовал при известном выступлении Шишкова с речью «Рассуждения о любви к Отечеству»²⁸, специально изучал «Письма русского путешественника» Карамзина, что нашло отражение в его сочинениях²⁹. В России он имел довольно широкий круг знакомых, поддерживая особенно близкие отношения именно с консервативными представителями русского общества. Известны его тесные связи с обергофмаршалом Н.А.Толстым, стоявшим в явной оппозиции к «молодым друзьям» императора и, вместе с тем, близким к самому Александру I. Сблизился он и с его братом П.А.Толстым. Исследователи подчеркивали, что «Местра сблизили с обоими братьями их строго консервативные взгляды, вражда к преобразованиям и антинаполеоновская позиция»³⁰. Салон Толстых даже называют реакционным, также как и салон Вяземской, к которому де Местр был тоже весьма близок. Она была тещей неаполитанского посла, герцога Серра-Каприола, женатого на княжне Вяземской. Сам Серра-Каприола поддерживал тесные дружеские отношения со всеми антифранцузскими дворами и был активным проводником консервативных настроений в русской столице³¹.

Примечательно, что когда в аристократической среде созрел заговор против М.Сперанского, де Местр принял в нем самое непосредственное участие, сотрудничая в этом отношении с Серра-Каприолой и Н.А.Толстым, связанным с одним из важнейших заговорщиков - графом Г.Армфельдом. Более того, известны встречи де Местра с Александром I накануне опалы выдающегося реформатора. Круг знакомых де Местра был чрезвычайно широк, и среди них мы видим и будущего декабриста М.Ф.Орлова, и Р.С.Стурдза, и адмирала П.В.Чичагова. Де Местр помогал также землякам-пьемонтцам, поступившим на русскую службу³².

Известно также значительное влияние на русские общественные круги и такого крупного французского консервативного мыслителя, как Ф.Р. де Шатобриан, несомненно выдающегося литератора, оказавшего своими романтическими произведениями определенное воздействие на русских писателей и поэтов, например на такого крупного поэта, как К.Н.Батюшков³³.

Еще одной, весьма важной формой взаимодействия зарубежного и русского консерватизма был, как отмечалось, переход на русскую службу ряда видных консервативных деятелей из различных стран Западной и Центральной Европы. В то время на русскую службу переходили не только французские белые эмигранты, хотя их судьба складывалась по-разному и не все из них проходили именно по консервативному лагерю. Да и не у всех из них пребывание в России протекало достаточно благополучно. Будущего короля Людовика XVIII дважды высылали из России, первый раз при Павле I, второй при Александре I, вскоре после Тильзита.

В 1805 г. поступил на русскую дипломатическую службу земляк Наполеона, корсиканец К.О.Поццо ди Борго, после реставрации ставший послом России во Франции. Как роялист он эмигрировал из Франции в 1796 г. В течение сорока лет министром иностранных дел России был Карл Нессельроде, отец которого поступил на русскую службу и был посланником России в Лиссабоне. Однако сам Карл учился в берлинской гимназии и был протестантом как по линии отца, так и по линии матери - еврейки-протестантки. Нессельроде был близок к Генцу и находился под сильным влиянием Меттерниха. Он становится представителем консерватизма, одной из серьезнейших опор государства, хотя известно и его довольно благожелательное отношение к М.Сперанскому, во всяком случае до его отставки³⁴.

Вообще на русскую дипломатическую службу было взято при Александре I много иностранцев, хотя не все они были поклонниками консервативных взглядов. И.Каподистрия - один из новых русских дипломатов, тоже иностранец, но грек, был известным антагонистом Нессельроде и относился к числу видных представителей либерального направления.

В чем причина такого массового приглашения иностранцев на государственную службу, и не только на дипломатическую, в литературе убедительного ответа не дано. Действительно, Н.Греч, сам немец по происхождению, подчеркивал, что Александр I пригласил к себе немцев Пфуля, Клаузевица, Мюфинга, Вольцогена, Штейна. Он же сообщал о заметке в одном из английских журналов начала 1812 г. о якобы имевшемся желании пригласить на русскую службу, и не иначе как первым министром, маркиза Веллеслея, брата Веллингтона, причем здесь приводилась причина - «за неимением в ней способных и достойных людей»³⁵.

Думается, что Александр I хорошо осознавал неминуемость сильнейшей схватки с наполеоновской Францией и, действительно, старался приглашать людей способных и опытных. Его скрытность и даже двуличность не позволяют понять истинное отношение императора к русским людям, поскольку сам он по крови русским человеком считаться не мог. Сохранилось любопытное письмо академика Е.И.Паррота, видного российского физика, брату Александра I, будущему императору Николаю I³⁶, письмо от 1 июня 1848 г., написанное на французском языке, но выражавшее благодарность от лица 3 млн. немцев-евангелистов. Обращаясь к российскому императору, Паррот записал следующие слова: «Вы являетесь немцем, не только по крови ваших знаменитых предков, но также по тем дарованиям, которыми наградила Вас природа и по принципам, что Вы исповедовали во время десяти первых лет Вашего царствования»³⁷.

И далее, продолжая письмо, академик физики позволяет себе еще более удивительные, можно сказать обвинительные слова. Паррот пишет: «Почему Вы отрекаетесь от этого благородного происхождения, от Вашей германской природы? Неужели Вы думаете, что славянская природа приведет более верно Вашу империю к добру? Где Вы думаете найти возможность для соединения этих двух природ в Вас самих? Это невозможно, особенно сегодня»³⁸.

Е.И.Паррот был одно время близок к Александру I и о его германской природе мог ему сказать не менее свободно, чем Николаю I, но тогда была другая эпоха. Александр I действительно всячески привлекал на службу иностранцев и причин тому было несколько. Одна из них заключалась в том, что он хотел объединить в борьбе против Наполеона различные европейские страны, а то, что выходцы из них находились на русской службе, должно было возвысить русского императора перед европейскими народами и их правительствами. Александр как бы объединял разнонациональные силы и тем самым становился над национальным началом, олицетворяя нечто возвышенное, что противопоставлялось сугубо земным, но разрушительным устремлениям Наполеона.

Среди приглашенных Александром I иностранцев был ряд действительно способных, даже талантливых людей. В их числе можно выделить нескольких убежденных консерваторов. К такого рода консерваторам, так называемым консерваторам с прогрессом, относился М.А.Балугьянский, уроженец Закарпатской Руси, происходивший из семьи мадьярских славян. Из закарпатцев был в то время приглашен и В.Г.Кукольник, отец известного писателя, преподаватель естественных дисциплин; И.С.Орлай, ставший директором Ришельевского лицея в Одессе, юрист -профессор П.Д.Лодий и др. Все они, как и Балугьянский, прибыли в Россию в начале XIX в. при Александре I, но Балугьянский занял особенно заметное положение в России. Он известен как сотрудник М.Сперанского и даже, как отмечено в литературе, имел репутацию либерала³⁹.

Однако биографы, хорошо знавшие его истинные воззрения, подчеркивали именно консерватизм Балугьянского. Один из этих биографов писал: «Балугьянский, воспитанный в духе строгого классического консерватизма, с самой ранней юности был врагом всяких несбыточных, идеально либеральных теорий, которые развивались тогда восторженными идеологами и писателями XVIII века»⁴⁰. Наделенный феноменальной памятью, полиглот, бывший профессор и заведующий кафедрой Пештского университета, Балугьянский в феврале 1804 г. прибывает в Петербург и сближается с триумвиратом интимных друзей императора - А.Чарторыским, П.Строгановым, Н.Новосильцевым. Особенно он был близок к Новосильцеву, в то время попечителю Петербургского учебного округа. В России Балугьянский занимает выдающееся положение, становится ректором Петербургского университета, начальником II отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии, на которую возлагались дела по кодификации законов.

Чрезвычайно важное значение имело то, что Балугьянский становится преподавателем у великих князей Николая и Михаила Павловичей. С 1813 по 1817 г. он обучал их политическим и экономическим наукам, что делалось в присутствии вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Это привело к тому, что Балугьянский сближается как с императрицей-матерью, так и с будущим императором Николаем I - учеником зарубежного профессора, который ему внушал отнюдь не либеральные взгляды. Биографы Балугьянского, изучившие его систему взглядов, подчеркивали, что, находясь в России, он внимательно следил за идеями и политической жизнью своего времени и «оставался приверженцем строгого консерватизма». Он, как они особо отмечали, «враждебно относился к общественной самодеятельности и к освободительным идеалам, придавая важное значение в государственном строе религии, и полагал идеалом такой государственный организм, в коем церковь и светская власть были бы связаны неразрывно»⁴¹.

Приглашение Балугьянского в Россию несомненно было приобретением для руководства страны. Нередко прибегал к его советам Александр I, еще больше пользовался его знаниями и опытом Николай I. Балугьянский был одним из наиболее сильных государственных умов страны, и Меттерних, как отмечается в литературе, открыто высказывал свое сожаление о потере Австрией этого ученого и государственного деятеля⁴².

Балугьянский был искренним и убежденным консервативным деятелем - охранителем и традиционалистом, который в случае необходимости выступал и действительно реально готовил определенные преобразования тех или иных сторон государственной системы, но считал незыблемыми ее основы. Его склонность к преобразованиям встречала противодействие закоренелых консервативных кругов, особенно открытых и ретивых реакционеров, о чем еще будет особый разговор.

Зарубежные консерваторы искренне стремились помочь России, видя в ее укреплении залог победы над наполеоновской Францией и важнейшую силу, способную освободить от нее их собственные страны. Были среди эмигрантов и такие фигуры, как Г.Ф.Штейн, крупный государственный деятель, представитель течения либерал-консерватизма, вынужденный в мае 1812 г. выехать в Россию, где его очень хорошо принял Александр I. Но имелись среди них и почти забытые сегодня «пчелки консерватизма», такие как Г.Т.Фабер, по-своему ведший борьбу с Наполеоном. Еще в 1808 г. он издает книгу о французской армии конца XVIII -начала XIX в.⁴³, а затем двумя изданиями выходит его книга о современной Франции⁴⁴. С 1813 г. Г.Фабер становится одним из издателей «Беспристрастного Консерватора» - русского официоза на французском языке, само название которого свидетельствовало о самом позитивном отношении к консерватизму, который, впрочем, в то время воспринимался иначе, чем сегодня.

При этом следует учитывать и общий консервативный фон, складывающийся в Европе в начале XIX в. Способствовали ему и определенные литературные и научные силы. Известную эволюцию от поддержки Французской революции к убежденному консерватизму проделали видные английские поэты, представители так называемой «Озерной школы» -У.Вордсворт, С.Т.Кольридж и особенно Р.Соути, ставший певцом Священного союза. Одним из глашатаев Священного союза становится крупнейший теоретик немецкого романтизма Ф.Шлегель, сотрудничавший с К.Меттернихом. Свое влияние на создание Священного союза оказал и видный религиозный мыслитель и философ Б.-Ф.-К.Баадер, летом 1814 г. представивший русскому и австрийскому императорам и прусскому королю свои записки, послужившие одним из основных толчков к созданию этого союза. Баадер оказал впоследствии влияние на теоретиков «официальной народности» и, в частности, на С.П.Шевырева.

Таким образом, Россия ощущала самое разностороннее влияние зарубежного консерватизма⁴⁵. Конечно, между русскими консерваторами и консерваторами английскими и особенно американскими были существенные отличия. Английский консерватор, попадая в Россию, мог рассматриваться здесь как самый заядлый либерал и даже вольтерианец. Значительно больше точек соприкосновения было между консервативными силами Франции, Германии, Австрии и других стран. Это объяснялось прежде всего тем, что консерваторы этих регионов Европы были консерваторами не буржуазного образца, как в Англии и Соединенных Штатах Америки, а консерваторами все-таки феодального общества, и изучение их взглядов показывает, что они нередко были не менее, а порой даже более традиционалистскими и реакционными, чем те, которые исповедовали их российские соратники.

Но консервативные силы начала XIX в. объединяло не различие их взглядов, а то общее, что характерно для той поры, так называемой второй консервативной волны. Это общее заключалось в объединении усилий против революционной, а затем и наполеоновской Франции. При всей своей идейной эволюции Наполеон, бывший якобинец, сохранил определенные симпатии к революции, а самое главное - не реставрировал дореволюционные феодальные порядки. Консерваторы любых оттенков и любых регионов земного шара были ярыми противниками тогдашней французской системы, и в этом заключалось то главное, что способствовало их единению и созданию идейного и политического союза консервативных сил, своеобразного «консервативного интернационала». Ничего подобного мировая история еще не знала.

В этом союзе России уделялось весьма почетное место, и не потому, что российские консерваторы выдвинули какие-то оригинальные идеи. Таковых не было, да и вообще идеи русских консерваторов были мало знакомы за рубежами страны. Россия была нужна, и даже очень, как политическая и особенно военная сила, способная сокрушить наполеоновские твердыни. В русских идеях абсолютно не нуждались, их и так уже было предостаточно. Да и вообще Россию никак не хотели видеть в качестве поводыря, слишком еще была слаба и русская наука, и ее богословие, да и литература почти не была известна за пределами России. Но идейных основ для сотрудничества было достаточно. Они заключались в неприятии не только революции как таковой, но и каких-либо радикальных перемен, в критике идей Просвещения - вольтерианства, руссоизма и т.п. Все консерваторы, как правило, были настроены против рационализма, всячески возносили религию, отрицали идеи народного суверенитета, ратовали за максимально сильную верховную власть, прежде всего монархическую. Отстаивая традиционализм и охранительство, все консерваторы категорически отрицали идеи равенства между людьми, проповедовали индивидуализм, элитарность и даже иррационализм и пессимизм. Этот набор идей объединил тогдашние консервативные силы, оказавшиеся способными к осуществлению если и не коренного, то во всяком случае достаточно значительного социально-политического реванша.

---

¹ Рахшмир П.Ю. Эволюция консерватизма в новое и новейшее время // Новая и новейшая история. 1990. № 1. С. 49.
² Шацкий Е. Утопия и традиция. Пер. с польского. М., 1990. С. 228.
³ Галкин А.А., Рахшмир П.Ю. Консерватизм в прошлом и настоящем. О социальных корнях консервативной волны. М., 1987. С. 7-8.
⁴ История буржуазного конституционализма. XVII-XVIII вв. М., 1983. С. 74-75.
⁵ Там же. С. 91-92.
⁶ Там же. С. 97-99.
⁷ Шацкий Е. Указ. соч. С.229.
⁸ В последние годы вышло два отдельных издания сочинения Бёрка на русском языке. Одно сокращенное: Берк Э. Размышления о революции во Франции и заседаниях некоторых обществ в Лондоне, относящихся к этому событию. М., 1993. Другое -полное - вышло в Лондоне. См.: Берк Э. Размышления... 1992; См. также: Берк Э. Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного. М., 1979.
⁹ Вайнштейн О. Очерки по истории французской эмиграции эпохи великой революции (1789-96). Харьков, 1924.
¹⁰ Взгляды Малле дю Пана подробно разобраны А.Н.Шебуниным в его книге «Европейская контрреволюция в первой половине XIX века.» Лг. 1925. С. 10-31.
¹¹ Histoire des idees politiques. Т. 2. Paris, 1962, p.483-484.
¹² Шебунин А.Н. Указ. соч. С. 113.
¹³ Там же. С. 106.
¹⁴ Козлова Н.Ю. Буржуазные учения о федерализме XVIII-XIX вв. М., 1988. С. 81.
¹⁵ Шебунин А.Н. Указ. соч. С. 29.
¹⁶ Галкин А.А., Рахшмир П.Ю. Указ. соч. С. 32.
¹⁷ Эпштейн А.Д. История Германии от позднего средневековья до революции 1848 г. М., 1961. С. 397.
¹⁸ См.: Инсаров (Раковский Х.Г.) Князь Меттерних. СПб., 1905.
¹⁹ История буржуазного конституционализма. С. 148.
²⁰ American history: A survey. New York, 1979, p. 144-145. См. также: Фортунатов С. История политических течений в Соединенных Штатах. М., 1879.
²¹ Богомолов А.С. Буржуазная философия США XX века. М., 1974. С. 15.
²² См.: Окунь С.Б. Российско-американская кампания. М.; Л., 1939.
²³ Павленко Н.И. Указ. соч. С. 391.
²⁴ Баррюель О. Вольтерианы, или история о якобинцах... М., 1805-1806. Ч. 1-12.
²⁵ Шильдер Н.К. Император Александр Первый. Т. 1. С. 164.
²⁶ Подробнее см.: Местр Жозеф де. Петербургские письма. 1803-1817. Сост. пер., предисл. В.Д.Соловьева. СПб., 1995.
²⁷ Записки, мнения и переписка адмирала А.С.Шишкова. Т. 1. С. 97-98.
²⁸ Макашин С. Литературные взаимоотношения России и Франции XVIII-XIX вв. // Лит. наследство. № 29-30. М., 1937. С. XXV; Рус. старина. 1886. № 9. С. 575.
²⁹ Макашин С. Указ. соч. С. XXV.
³⁰ Степанов М. Жозеф де Местр в России // Лит. наследство. № 29-30. М., 1937. С. 590.
³¹ Там же. С. 587, 599.
³² Там же. С. 592.
³³ Русский биографический словарь. Т. II, С. 583.
³⁴ Шильдер Н.К. Император Александр Первый. Т. III. С. 63.
³⁵ Греч Н.И. Указ. соч. С. 244, 276.
³⁶ О связях Г.Ф.Паррота с Николаем I и Александром I см.: Мардарьев М.Е. Император Николай и академик Паррот // Рус. старина. СПб., 1898. Кн. VII. С. 139-152.
³⁷ ГАРФ. Ф. 672. Оп. 1. Д. 370. Л. 3.
³⁸ Там же, Л. 3; Письмо впервые было опубликовано в Германии в 1894 г., затем с большими купюрами в России. См.: Мардарьев М. Письма и записки Георга-Фридриха Паррота к императорам Александру I и Николаю I // Рус. старина. Т. 83. СПб.. 1895. Кн. IV, С. 217. Мы используем оригинал письма на французском языке.
³⁹ Мироненко С.В. Самодержавие и реформы. С. 109.
⁴⁰ Баранов П. Михаил Александрович Балугьянский (1769-1847). СПб., 1882. С. 1-2.
⁴¹ Русский биографический словарь. Т. II. С. 453-454.
⁴² Баранов П. Указ. соч. С. 41.
⁴³ Фабер Г.Т. Примечания о французской армии последних времен, с 1792 по 1807 год. СПб., 1808.
⁴⁴ Фабер Г.Т. Бич Франции или коварная и вероломная система правления нынешнего повелителя французов, описанная очевидным наблюдателем. СПб., 1813. 2-е изд. 1814 г.
⁴⁵ А.Н.Пыпин высоко оценивал влияние европейских идей и считал, что именно во время Александра I это влияние «особенно глубоко подействовало на умы и в первый раз сообщило им политические стремления». См.: Пыпин А.Н. Указ. соч. С. 1.

<< Назад   Вперёд>>