Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика

Укрепившись на престоле в результате разгрома восстания декабристов, император Николай Павлович с самого начала занял четкую политическую позицию. «Революция на пороге России, но, клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохранится дыхание жизни», - произнес он вскоре после воцарения¹. Охранительные соображения предопределили направление правительственной политики в течение всего периода его царствования. На формирование мировоззрения будущего самодержца еще в юности повлияло знакомство с историей Французской революции XVIII в.; великий князь почувствовал «непреодолимое отвращение» к ее зачинщикам. Ненависть к революционерам «росла с годами». Людовика XVI Николай Павлович осуждал за проявленную им слабость и считал, что король Франции не выполнил свой долг: «он бы сохранил от многих невзгод свой народ, не пощадив возмутителей»². Восстание декабристов, Польское восстание 1830 г., революции в странах Западной Европы 1830 и 1848-1849 гг. - все эти события усиливали подобные настроения, придавая политике Николая I все более охранительный характер. Современник отмечал подозрительность императора, который «во всем видел заговоры и бунты»³. Усилия верховной власти направились на укрепление устоев старого режима, которому, казалось, грозили опасности со всех сторон.

Идеологические основы нового царствования заложены уже в царском манифесте от 13 июля 1826 г. «О совершении приговора над государственными преступниками»⁴ (декабристами). В нем проводилась идея незыблемости самодержавия. «Не от дерзостных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовершаются постепенно отечественные установления, дополняются недостатки, исправляются злоупотребления», - говорилось в манифесте. Тем самым, наряду с категорическим неприятием революционного пути, давалась надежда на преобразования сверху. Выдвигался тезис о нерушимой связи самодержавия с народом. Выражалась уверенность, что в России «любовь к монархам и преданность к Престолу основаны на природных свойствах народа». Провозглашался национальный курс политики в области просвещения: признавалось исключительно «отечественное, природное, не чужеземное воспитание». Выражение благоволения к «расширению истинного просвещения» подразумевало существование просвещения неистинного, мнимого, ложного, под которым имелось в виду западноевропейское. Противовесом ему и должна была послужить идея народности, соответствующим образом интерпретированная. Идея эта была не нова: в предшествующее царствование в правящей верхушке существовала влиятельная группа сторонников опоры на русские национальные начала, противопоставлявшая их влиянию Запада (см. гл. I). Адмирал А.С.Шишков - наиболее яркая фигура в этой группе - в первые годы царствования Николая I (вплоть до 1828 г.) еще был министром народного просвещения, и действовал именно в этом духе. Национальная идея была положена в основу правительственной политики.

Новый царь заметно отличался от своего предшественника на престоле⁵. Помимо природных склонностей немалую роль в развитии того и другого сыграло воспитание. Младших сыновей императора Павла Петровича воспитывали иначе, чем старшего, опекаемого императрицей Екатериной II - в то время поклонницей гуманных принципов просветительной философии. Воспитание Николая и Михаила Павловичей было весьма суровым. Пятилетнего Николая и его брата мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна, поручила генералу Ламсдорфу, которому помогали еще несколько наставников. Отношения с ними, по признанию Николая I, основывались главным образом на страхе. Особенно это относилось к Ламсдорфу, который «умел вселить в нас одно чувство -страх... страх и искание, как избегнуть от наказания, более всего занимали мой ум. В учении видел я одно принуждение и учился без охоты. Нередко граф Ламсдорф меня наказывал тростником весьма больно среди самых уроков»⁶. Когда мальчики подросли, главным предметом обучения стала латынь, к которой Николай чувствовал «врожденную неохоту». Латынь нужна была для поступления в Лейпцигский университет, куда предполагали отправить молодых людей. Однако это противоречило их желанию. Юный Николай Павлович предпочитал математику, артиллерию, инженерное и особенно военное дело. «Одни военные науки занимали меня страстно, в них одних находил я утешение и приятное занятие, сходное с расположением моего духа», - вспоминал он. Приемы полученного из-под палки воспитания были крепко усвоены. Палка и розга в годы царствования Николая I употреблялись как нельзя более широко. За грубость и придирчивость великого князя, командовавшего бригадой, подчиненные не любили, а по свидетельству некоторых современников, даже ненавидели. Декабрист барон В.И.Штейнгейль вспоминал со слов Рылеева, что после кончины Александра I Милорадович «предупредил великого князя (Николая Павловича. - Р.Э.), что не отвечает за спокойствие столицы, по той ненависти, какую к нему питает гвардия»⁷. Что «военные были явно противу Николая Павловича», признавал и Булгарин в записке 1827 г.⁸

Существует мнение: если бы не восстание 14 декабря, царствование Николая I приняло бы иное направление. Позволительно в этом сомневаться. Хотя новому императору в момент воцарения не исполнилось и 30-ти лет, это был человек со сложившимися убеждениями. К тому же сведения о существовании тайных антиправительственных политических обществ и замыслах их участников стали ему известны еще до восстания. Преследование свободной мысли, возможно, не было бы столь всеобъемлющим, как это произошло в действительности. Но общий характер нового царствования едва ли мог стать иным.

Вступив на престол, Николай I неожиданно проявил себя как искусный политик. Изолировав наиболее опасных для власти заговорщиков, он постарался локализовать конфликт, предельно сузив круг преданных суду, и постарался привлечь на свою сторону многих недовольных, внушив им надежду на благоприятные перемены в будущем. Некоторые из арестованных получили оправдательные аттестаты. Те, кто участвовал в движении лишь на ранней стадии - в Союзе Благоденствия, - вообще не привлекались к следствию или были отпущены до суда. Родственники декабристов не подвергались преследованию. Напротив, кое-кому из них было выражено особое благоволение: Владимир Пестель чуть ли не на другой день после казни брата получил звание генерал-адъютанта, Алексей Орлов был возведен в графское достоинство. Тем из родных, кто попал в особо бедственное положение, была оказана материальная помощь⁹. Детей осужденных устроили на казенный счет в кадетские корпуса и другие учебные заведения.

В Николае I находили сходство с Петром I. Высокий рост молодого монарха, черты лица, незаурядная энергия, решительность в поступках, царственное величие во внешнем облике и манере держаться напоминали великого предка и невольно внушали некоторым пылкие надежды. «Семейным сходством будь же горд,/ Во всем будь пращуру подобен», - обращался к Николаю I Пушкин. Однако новый самодержец таких надежд не оправдал. Правда, подобно Петру I, он проявил огромную работоспособность в делах управления империей. По свидетельству А.Ф.Тютчевой, фрейлины императрицы, Николай Павлович «проводил за работой восемнадцать часов в сутки... трудился до поздней ночи, вставал на заре»¹⁰. Некоторое сходство можно заметить и в мерах по укреплению бюрократического аппарата государства (своей склонностью к бюрократизации всей жизни страны Николай I превзошел и предшественников, и преемников). Но, конечно, по масштабам и плодотворности деятельности он несоизмерим с Петром I, а ее направленность была во многом противоположна петровской (особенно в отношении к Западу и западноевропейской цивилизации).

С первых шагов Николай I продемонстрировал твердую решимость управлять государством самому, вникая во все и все направляя. Новый император сам руководил подавлением восстания 14 декабря 1825 г., сам допрашивал арестованных участников движения, пристально наблюдал за ходом следствия и суда над декабристами, по существу предопределив меру наказания каждому.

Идея самодержавия, казалось, нашла живое воплощение в личности нового монарха: централизация управления усилилась при нем до предела, причем все ее нити восходили отныне непосредственно к императору. Этого удалось добиться прежде всего благодаря коренной реорганизации царской канцелярии, значение и роль которой неизмеримо возросли. Предпринятая мера должна была укрепить механизм функционирования самодержавной власти и тем содействовать упрочению существующего строя.

Уже через несколько дней после вступления на престол Николай I отстранил от заведования царской канцелярией А.А.Аракчеева и заявил, что будет руководить ею сам. Сделано это было якобы для поправления здоровья бывшего временщика. На деле новый царь не желал делить с ним власть. Аракчеев оказался ненужным. К тому же его устранение помогало завоевать всеобщее одобрение. Позднее Аракчеев под благовидным предлогом был уволен и от начальствования над военными поселениями, которые возглавил его помощник и любимец П.А.Клейнмихель, с легкостью предавший своего бывшего шефа и покровителя, представив императору компрометирующий Аракчеева документ.

Вблизи престола оказались теперь другие люди. Выдвинулись новые царские любимцы - А.Х.Бенкендорф, А.Ф.Орлов, П.А.Клейнмихель. Воцарение и коронация сопровождались многочисленными наградами - пожалованием орденов, титулов, повышением в чинах и должностях. Увеличилась свита, появилось 20 новых генерал-адъютантов и 38 флигель-адъютантов. По замечанию наблюдательного и осведомленного современника, большей частью это были люди незначительные «сущие пигмеи»¹¹. Вместе с тем наставником наследника престола был назначен поэт-гуманист В.А.Жуковский.

Император Николай Павлович показал себя человеком самостоятельным, способным на решительные организационные перестройки. Но, как правило, введенные им новшества имели целью консервацию основ старого порядка.

Царская канцелярия стала при Николае I средоточием важнейшей государственной функции - законодательной деятельности. Рескриптом императора на имя председателя государственного совета князя В.П.Лопухина от 31 января 1826 г. упразднялась Комиссия составления законов, вместо нее учреждалось особое (II-е) отделение Собственной Его Величества Императорской канцелярии для подготовки нового Уложения¹². Работа в этом направлении велась давно, но подвигалась крайне медленно; теперь она поступала под непосредственный контроль верховной власти. Во главе II-го отделения царь поставил М.А.Балугьянского (бывшего ректора Петербургского университета), преподававшего ему в свое время законоведение. Душой всего дела фактически стал М.М.Сперанский, которому Николай I вначале не доверял, но согласился на его назначение, уступив Балугьянскому и возложив на последнего всю ответственность за последствия такого шага. Колоссальную работу по систематизации законодательства удалось завершить в течение нескольких лет. Поставленная перед II-м отделением задача ограничивалась приведением в порядок принятых ранее законов; сколько-нибудь существенные нововведения исключались. Какие бы преобразовательные планы ни строил Сперанский, царь властно удерживал деятельность законоведов в русле консервативной политики (не отвергая, разумеется, отдельных «усовершений» и дополнений)¹³.

Созданием II-го отделения расширение функций царской канцелярии не ограничилось. Летом 1826 г. появилось на свет пресловутое III-е отделение - орган всеобъемлющего надзора.

В том или ином виде политическая полиция существовала в России и раньше14. Восстание ¹⁴ декабря навело правящую верхушку на мысль о недостаточности и неэффективности прежнего порядка. Весной 1826 г. генерал А.Х.Бенкендорф представил царю проект организации «новой полицейской власти»¹⁵. В конце концов решено было, наряду с обычной полицией, создать учреждение высшего надзора в составе Собственной Его Величества канцелярии, тем самым придав ему особый авторитет. Вновь созданное III-е отделение действовало именем царя. Обращение туда означало как бы обращение к самому царю.

Новый правительственный орган обладал большими полномочиями. Его надзору были подведомственны не только частные лица, но и государственные учреждения, центральные и местные. В круг наблюдения жандармских офицеров входила политическая благонадежность населения, настроения крестьян, обращение с ними помещиков, взяточничество, мошенничество, картежная игра и другие неблаговидные поступки разных лиц, любые местные происшествия. Как видно, функции III-го отделения были весьма многообразны¹⁶. По выражению историка, «оно проникало во все поры государственного организма»¹⁷.

Центральный аппарат III-го отделения вначале состоял из 16, а к середине века - уже из 40 человек. Там действовали четыре экспедиции. Первая, важнейшая, ведала политическими делами и лицами, состоявшими под полицейским надзором, остальные занимались раскольниками, сектантами, иностранцами, фальшивомонетчиками, уголовными делами, театральной цензурой.

Создание III-го отделения в какой-то мере символично: всеобъемлющий надзор за «верноподданными» выдвигался как одна из главных задач нового царствования. Тайной полиции постарались придать патриархальный характер. По существу вся страна отдавалась ей в опеку. «Государь избрал меня для образования высшей политции, которая бы покровительствовала утесненным и наблюдала за злоумышлениями и людьми, к ним склонными», - так излагал обязанности III-го отделения его глава Бенкендорф¹⁸. Рассказывали, что вместо ожидаемых инструкций Николай I подал ему свой носовой платок и произнес: «Вот тебе все инструкции. Чем больше отрешь слез этим платком, тем вернее будешь служить моим целям!» Рассказ этот правдоподобен: Николай Павлович умел находить эффектные изречения, предназначавшиеся подданным и потомкам.

В «Инструкции» Бенкендорфа подведомственному чиновнику¹⁹ III-е отделение названо «отеческим государя императора учреждением», которое должно стараться предупреждать всякое зло, беспорядки и беззакония, наблюдать, чтобы не нарушались «спокойствие и права граждан», поощрять добросовестных чиновников («бедных и сирых»), покровительствовать «невинным жертвам алчности» злоумышленых людей. На него возлагались даже воспитательные функции. Так, рекомендовалось -прежде чем прибегать к взысканиям - пытаться «добрыми внушениями» обращать заблуждающихся молодых людей на путь истинный. Бенкендорф выражал уверенность в благородстве чувств и образа мыслей чиновников III-го отделения, что должно было помочь им приобрести уважение всех сословий. Вместе с тем говорилось, что «нет той меры наказания», которому подвергнется чиновник в случае злоупотребления своим служебным положением.

Ядовитой критике подверг этот документ консервативно настроенный литератор, крупный чиновник М.А.Дмитриев, обративший внимание на лицемерие автора инструкции; под видом защиты несуществующих прав россиян их предавали во власть жандармов, действующих втайне и совершенно безответственно. В результате никто не мог чувствовать себя в безопасности.

Вместо уважения, на которое рассчитывало начальство тайной полиции, жандармы, по свидетельству мемуариста, вызывали общее презрение. Сотрудников у них действительно появилось немало, но исключительно по корыстным мотивам. В обществе распространилось взаимное недоверие и подозрительность. «Москва наполнилась шпионами, - вспоминал М.А.Дмитриев. - Все промотавшиеся купеческие сынки; вся бродячая дрянь, не способная к трудам службы; весь обор человеческого общества подвигнулся отыскивать добро и зло, загребая с двух сторон деньги: и от жандармов за шпионство, и от честных людей, угрожая доносом. Вскоре никто не был спокоен из служащих; а в домах боялись собственных людей (т.е. крепостной прислуги - Р.Э.), потому что их подкупали, боялись даже некоторых лиц, принадлежащих к порядочному обществу и даже высшему званию, потому что о некоторых проходил слух, что они принадлежат к тайной полиции... разговор при них умолкал или обращался на другое»²⁰.

Создание III-го отделения повлияло на общество развращающе, подняв со дна мутную волну доносительства. Такую цель, между прочим, имел в виду Бенкендорф, заметивший в своем первоначальном проекте: «Злодеи, интриганы и люди недалекие, раскаявшись в своих ошибках или стараясь искупить свою вину доносом, будут по крайней мере знать, куда им обратиться»²¹. Доносили, правда, не столько раскаявшиеся, сколько те, кто желал получить от своего доноса какую-нибудь выгоду. Офицер Добрынин жаловался знакомому, что «нынешние времена страшат каждого служащего во всякой службе по причине беспрестанных доносов. Злые люди нынче только тем и занимаются, как бы кого оклеветать и показать свою фальшивую преданность, а более по личности...»²². Из-за таких откровенных высказываний попал под надзор и сам автор письма, поскольку оно подверглось перлюстрации (на сей раз не III-го отделения, а военных властей). Мания подозрительности приобрела невиданные масштабы: директор канцелярии III-го отделения вдруг обнаружил, что полиция следит за ним самим и его сотрудниками²³.

Придавая III-му отделению важнейшее значение, Николай I ставил во главе его тех, кому особо доверял и кто способен был вызвать доверие общества. Первым по времени был А.Х.Бенкендорф²⁴. Тесные личные отношения связывали его в прошлом с некоторыми декабристами (С.Г.Волконским, М.С.Луниным и др.). По некоторым данным, Бенкендорф принадлежал к преддекабристскому «Ордену русских рыцарей», основанному М.А.Дмитриевым-Мамоновым и М.Ф.Орловым. Но в дальнейшем их пути разошлись. В 1821 г. Бенкендорф представил Александру I донос М.К.Грибовского на Союз благоденствия. В день восстания 14 декабря он неотлучно находился при Николае I, заслужив его доверие и расположение. После разгрома восстания Бенкендорф - член Следственного комитета; во время допросов, по отзывам декабристов, он держал себя корректно и даже «с состраданием» по отношению к арестованным. Вместе с тем Бенкендорф - один из самых приближенных к Николаю I сановников. Пост главы III-го отделения он совмещал с должностью командующего Главной императорской квартирой, что особенно приближало его к императору. В 1832 г. Бенкендорф получил титул графа.

Первый начальник III-го отделения был, по-видимому, противником крепостного права, которое называл в одном из отчетов своего ведомства «пороховым погребом под государством»²⁵. О «постепенном освобождении крестьян» Бенкендорф в дружеском письме к П.Д.Киселеву начала 40-х годов отозвался как о деле «самом нужном, самом необходимом»²⁶.

Возглавляя политическую полицию, Бенкендорф, по отзывам современников, предпочитал не усиливать, а смягчать подозрительность императора. Вместе с тем отмечали недостаточное знание им дела, забывчивость, беспечность, уверяли, что его благосклонные обещания просителям чаще всего оставались невыполненными. Любезность сочеталась у Бенкендорфа с начальственным тоном, привычкой поучать и распекать, что больно задевало, а то и оскорбляло людей, обладавших чувством собственного достоинства. Так, он считал своим долгом наставлять Пушкина и делать ему выговоры. Пушкин не был исключением. Благонамереннейший Нестор Кукольник получил в 1842 г. нагоняй за свой исторический рассказ «Сержант или все заодно». Шеф жандармов сообщал автору, что государь нашел его рассказ «ничтожным». «Желание ваше беспрерывно выказывать добродетель податного состояния и пороки высшего класса людей не может иметь хороших последствий, - предупреждал Бенкендорф Кукольника, - а потому не благоугодно ли вам будет на будущее время воздержаться от печатания статей, противных духу времени и правительства, дабы тем избежать взыскания, которому вы, при меньшей как ныне снисходительности подвергнуться можете»²⁷. Вот образчик наставлений Бенкендорфа писателю, пользовавшемуся в то время громкой славой.

После смерти Бенкендорфа в 1844 г. главным начальником III-го отделения стал еще более консервативно настроенный граф А.Ф.Орлов, который взялся за это дело с неохотой и ничем особым себя не проявил.

Директор канцелярии III-го отделения М.Я.Фон Фок - человек умный, образованный, светский - по своим взглядам мало соответствовал общепринятому представлению о людях его профессии. По отзыву Ф.Ф.Вигеля, это был «немецкий мечтатель, который свободомыслие почитал делом естественным и законным и скорее готов был вооружаться на противников его»²⁸. «Добрым, честным и твердым» считал Фока А.С.Пушкин, отозвавшийся о его смерти в 1831 г. как об общественном бедствии²⁹. По убеждению Фока, основную роль в искусном управлении должно играть «не насилие, а хорошее знание нужд и желаний управляемых, умение найти с ними общий язык и завоевать их любовь»; цель надзора - обеспечить осведомленность правительства, дав ему возможность «предотвращать зло». В своих письмах Бенкендорфу и в отчетах III-го отделения Фок стремился знакомить своего шефа и верховную власть с реальными настроениями в разных слоях общества, как правило, не персонифицируя сообщаемые данные. На основании знакомства с его деловыми бумагами современный исследователь назвал Фока «социальным мыслителем-утопистом, теоретиком просвещенного абсолютизма»³⁰. Подобная характеристика, даже если признать ее неправомерно возвышающей Фока, наряду с другими отзывами о нем свидетельствует о неординарности этого деятеля.

Незаурядна личность генерала Леонтия Васильевича Дубельта, начальника штаба Корпуса жандармов, позднее - управляющего III-м отделением. В годы движения декабристов он, по свидетельству Н.И.Греча, был «одним из первых крикунов-либералов в Южной армии»³¹. В своем новом качестве Дубельт, по словам того же мемуариста, «если не сделал много добра, то отвратил много зла и старался помочь и пособить каждому». Богатый помещик, сын российского дворянина и испанской принцессы, хорошо образованный, обладавший светским лоском, подчеркнуто любезный, Дубельт выделялся среди окружающих умом и манерой поведения, довольно неожиданной для чиновника его положения. Вместе с тем, как свидетельствует современник, он «по должности, им занимаемой, и отчасти по наружности был предметом ужаса для большинства жителей Петербурга. Его худощавое лицо, с длинными седыми усами, пристальный взгляд больших серых глаз имели в себе что-то волчье. Ироническая усмешка и язвительность при разговоре с допрашиваемым пугали...»³².

Весьма интересна записная книжка Л.В.Дубельта, которую он вел с начала 1830 г.³³ Запечатленные в ней размышления рельефно отразили мировосприятие консервативно настроенного помещика и чиновника николаевской эпохи: приверженность христианской религии и существующему строю, безраздельную преданность царю, категорическое неприятие Запада.

Убежденный монархист, Дубельт видел в самодержавии залог могущества страны. «Россию можно сравнить с арлекинским платьем, которого лоскутки сшиты одною ниткою, - и славно и красиво держатся. Эта нитка есть самодержавие. Выдерни ее и платье распадется!». Царь для него - олицетворение отечества. О Николае I - «настоящем рыцаре sans peur et sans reproche»^* - отзывы неизменно восторженные, о членах царской семьи говорится неизменно с почтением и сочувствием. Единственное исключение - брат царя, «бешеный» Михаил Павлович. Косность и недальновидность великого князя в военном деле, фрунтомания, бездарное управление военно-учебными заведениями заставили Дубельта признать его «бедой России», принесшим ей немалый вред, запятнавшим царствование Николая I. Удручала Дубельта и близорукая военная политика правительства, непонимание правительственными лицами необходимости модернизации вооружения армии и оснащения флота. Порицал он и «окружающий трон германизм». Российским порядкам Дубельт отдавал безусловное предпочтение перед западноевропейскими, противопоставляя спокойствие России политическим бурям на Западе. «Не лучше ли красивая молодость России дряхлой, гнилой старости Западной Европы? - задавал он себе вопрос. - Она пятьдесят лет ищет совершенства и нашла ли его? - Тогда как мы спокойны и счастливы под управлением наших добрых государей...». Отзывы его о Западе неизменно отрицательны: «это гадкая, помойная яма», «гнилое яблоко». Наиболее действенным наказанием для русских вольнодумцев, по мнению Дубельта, могла стать их высылка на Запад, к единомышленникам. За границей народ «несчастнее нашего, даром, что свободен».

Вновь и вновь обращался автор заметок к крестьянскому вопросу. Его умиляли патриархальные нравы, «смирение и покорность наших славных мужичков». Он - решительный противник отмены крепостного права. Россия цела, потому что несвободна: «свобода разоряет народы». Оставшись без земли (а в том, что земля должна остаться у помещиков, Дубельт не сомневался), крестьянин, «потеряв голову от магического слова "свобода", захочет попытать счастия в другом месте, пойдет шататься по городам, где потеряет свою святую, деревенскую нравственность и погибнет ... дойдет до того, что искавши лучшего, останется без кола и двора». Земли опустеют, некому будет их обрабатывать. Кроме того, освобождение крестьян неизбежно приведет к изменению образа правления, расшатает престол. «Наш народ оттого умен, что тих, а тих оттого, что несвободен», - заключал Дубельт.

Помещичью власть над крестьянами автор записной книжки считал благодетельной, а помещиков - «самым надежным оплотом государя»: «Никакое войско не заменит той бдительности, того влияния, какие помещик ежеминутно распространяет в своем имении. Уничтожь эту власть, народ напрет и нахлынет со временем на самого царя, как было не раз в чужих краях. Помещик есть самый верный, недремлющий пес, охраняющий государство». Но правительство должно добиваться, чтобы помещики не угнетали своих крестьян - «таких помещиков в Сибирь!».

Наряду с мерами по охранению и укреплению старого предполагались и новшества. Новый царь, энергичный и умный, понимал: перед страной стоят проблемы, обойти которые невозможно. Свидетельством тому служил хотя бы недавно раскрытый заговор декабристов, их показания на следствии. О том, что «вся России ждет с нетерпением перемен как в системе, так и в людях», напоминало III-е отделение. Поначалу создавалось впечатление, что Николай I не чужд реформаторства, но с непременным условием, чтобы перемены исходили с высоты престола и не затрагивали самодержавия: в этом отношении он не допускал ни малейших уступок.

Казалось, открывалась возможность продолжить реформы, начатые и задуманные в первой четверти XIX в. Через несколько месяцев после коронации, 6 декабря 1826 г. был учрежден Особый комитет, перед которым ставились чрезвычайно широкие задачи: по существу предполагалось выработать программу нового царствования. В собственноручной записке-инструкции императора сказано: «Занятия Комитета должны вкратце состоять: 1. В пересмотре и разборе бумаг, найденных в кабинете покойного императора. 2. В пересмотре нынешнего государственного управления. 3. В изложении мнения: 1) что предполагалось, 2) что есть, 3) что кончить оставалось бы. 4. В изложении мысли, что ныне хорошо, чего оставить нельзя и чем заменить»³⁴. Насколько большое значение придавал Николай работе Комитета, видно из распоряжения ежедневно уведомлять его об «успехах дела», которое он относил к числу своих «важнейших занятий и обязанностей».

В Комитет вошли сановники из ближайшего окружения Александра I. Среди них - участники наиболее значительных преобразовательных замыслов и начинаний, включая М.М.Сперанского, ставшего, по выражению барона М.А.Корфа, «главной пружиной» Комитета. Сперанский составил ряд проектов по преобразованию государственного управления и сословной структуры общества. Предлагалось внести существенные изменения в организацию центральной и местной администрации, усилив роль принципа коллегиальности, содействуя разделению законодательной, исполнительной и судебной властей. Чинопроизводство должно было упроститься и утратить самодовлеющий характер, сословное деление общества - приобрести большую четкость. Предполагалось улучшить положение крестьян, расширить права буржуазии и интеллигенции³⁵.

Работа Комитета продолжалась более трех лет. Весной 1830 г. подготовленные им проекты поступили в Государственный совет, поддержавший их единогласно. Николай I дважды возвращал документы на доработку. Наконец, совершенно готовые, они были представлены ему на утверждение. Проект закона о состояниях устанавливал порядок гражданской службы, юридический статус дворянства, духовенства, городского населения, крестьянства; был уже готов манифест о его введении в жизнь. Проекты Положения о дворовых людях и Указа об ограничении раздробления населенных имений имели в виду облегчение участи крепостных. Недоставало лишь подписи императора. По существу решался кардинальный вопрос: быть ли реформам?

Николай I, видимо, колебался. По его распоряжению все проекты отправили великому князю Константину Павловичу в Варшаву. Старший брат царя высказался против преобразований - особенно столь всеобъемлющих и «скоропалительных». Он утверждал, что лишь сохранение давнего порядка может обеспечить «твердость государственного быта». А потому предлагал предоставить перемены «на суд времени». Николай I признался, что и сам разделяет это мнение. В несвоевременности преобразований убеждал императора и другой брат - Михаил Павлович. В результате тщательно разработанные проекты оказались ненужными, и связанные с ними надежды угасли. Был принят лишь один из них - о выборах и собраниях дворянства.

Столь плачевный исход в значительной степени объяснялся сложившейся международной обстановкой: судьба реформ решалась в условиях возникшей на Западе революционной опасности. Шел 1830-й год. Во Франции назревала, а затем разразилась революция, распространившаяся и на другие страны³⁶. Николай I выступил за неизменность существующего международного порядка, установленного Венским конгрессом 1814 г. и гарантированного Священным союзом. Отстаивание консервативных принципов в международных делах неизбежно влекло за собой усиление охранительных элементов во внутренней политике.

Для российской правящей верхушки революция во Франции не явилась полной неожиданностью. Напряженная обстановка существовала там давно. Конфликт между оппозицией и кабинетом министров во главе с князем Полиньяком длился многие месяцы. Узнав о намерении Карла X подписать ордонансы, нарушавшие конституционную Хартию 1814 г., российский император старался удержать его от такого шага. Когда же стало ясно, что уговоры не помогли, Николай I напрямик сказал французскому посланнику П.Бургоэну, что король идет навстречу собственной гибели. При этом он с тревогой спрашивал своего собеседника, как поведут себя войска, если в Париже вспыхнет бунт, кто заменит Карла X на троне, если тот утратит корону, и не установится ли во Франции республика (допускалась и такая возможность)³⁷. Позиция российского самодержца в отношении Июльской революции видна из записи разговора с ним председателя Государственного совета В.П.Кочубея, а также из «мемории» генерал-фельдмаршала И.И.Дибича, направленного царем в Пруссию для переговоров³⁸. Николай I негодовал на Карла X, нарушившего присягу и установленный порядок, а потому потерявшего право на поддержку со стороны других монархов. Поступок короля он считал постыдным и непростительным, а его самого называл клятвопреступником. Герцога Орлеанского (коронованного под именем Луи-Филиппа) Николай Павлович готов был признать наместником королевства и регентом при единственном, по его мнению, законном наследнике престола - малолетнем внуке Карла X, в пользу которого тот отрекся от трона. Принятие же Луи-Филиппом короны от Палаты депутатов считал узурпацией власти.

Возникла серьезная опасность войны. Еще не зная, как развернутся события дальше, Николай I был готов на крайние меры. 30 июля в России был объявлен рекрутский набор. Шли военные приготовления. Войска подтягивались к западной границе. Велись переговоры о совместных действиях с Пруссией и Австрией - партнерами России по Священному союзу, а также с Англией. Генерал-фельдмаршал Дибич, военный министр А.И.Чернышев, великий князь Михаил Павлович были сторонниками силовых решений.

Кочубей советовал занять выжидательную позицию. Воинственные порывы старались также сдерживать министр иностранных дел К.В.Нессельроде и министр финансов Е.Ф.Канкрин. Опасность войны стала особенно реальной, когда к России за военной помощью против восставшей Бельгии обратился король Нидерландов. Однако в ноябре 1830 г. вспыхнуло восстание в Польше, и это заставило правительство сосредоточиться на внутренних делах.

В плане международных отношений существенным моментом всех этих событий явилось то, что поддерживаемый Священным Союзом принцип легитимизма оказался поколебленным и начал вытесняться политикой невмешательства.

Революцию 1830 г. российские верхи восприняли как предостережение о грозящей опасности. Активизировалась тайная полиция. Усилились репрессии по отношению к печати и вольнолюбивой молодежи: не осталась незамеченной выдающаяся роль в революции на Западе оппозиционной прессы и студенчества. Идея сколько-нибудь широких государственных преобразований была похоронена.

Впрочем, отдельные реформаторские попытки имели место и в дальнейшем. Касались они прежде всего крестьянского вопроса. Положение крепостных не переставало привлекать внимание верховной власти. За четверть века сменилось десять временных комитетов, в той или иной мере ими занимавшихся³⁹. По традиции все они были узкобюрократическими по составу. Их работа проводилась в обстановке строгой секретности. Общество не только отстранялось от какого-либо участия - ему не позволялось даже знать о шагах, предпринимаемых правительством (хотя какие-то слухи, разумеется, просачивались). Комитеты собирались, вырабатывали те или иные рекомендации, но результаты их работы оказывались по большей части малозначительными.

Николай I не раз отрицательно отзывался о крепостном праве и выражал намерение начать «процесс против рабства». Впрочем, об уничтожении крепостничества в ближайшее время он не помышлял, отодвигая эту перспективу в более или менее отдаленное будущее. Признавая крепостное право «злом, для всех ощутительным и очевидным», император полагал, что покуситься на него немедленно было бы «лишь преступным посягательством на общественное спокойствие», как он выразился, выступая в марте 1842 г. на заседании Государственного совета. В этом деле, как ни в каком другом, Николай Павлович проявлял сугубую осторожность и несвойственную ему нерешительность. В качестве непременного условия предпринимаемых мер выдвигалось добровольное согласие помещиков. А поскольку основная их масса горой стояла за сохранение крепостничества в полном объеме, попытки смягчить существующее положение в большинстве случаев кончались ничем или сводились к частным, маловажным постановлениям. Даже запретить продажу крепостных без земли (на своз) не удалось, хотя за это высказалось большинство Государственного совета и сам император. Не осуществился и замысел введения в помещичьих имениях инвентарных правил, которые установили бы точный размер крестьянских повинностей, предотвратив тем самым произвол помещиков. «Я, конечно, самодержавный и самовластный, но на такую меру никогда не решусь», - заявил Николай I. Исключение было сделано лишь в отношении украинских губерний, где среди помещиков преобладали непокорные поляки: в 1847 г. по прямому настоянию царя были приняты, а в следующем году дополнены инвентарные положения для Юго-Западного края. В отношении же к остальным помещикам неукоснительно соблюдался принцип добровольности. Самодержавный властитель не решился даже запретить помещикам переводить крестьян в дворовые.

В этих условиях ожидать успеха было трудно. Более уверенно правительство действовало в отношении удельных и государственных крестьян, надеясь своим примером расположить помещиков в пользу перемен.

В 1827 г. по инициативе и под руководством Л.А.Перовского (входившего тогда в совет Департамента уделов) было начато реформирование отдельных имений. Реформа эта характеризуется в нашей литературе как крепостническая⁴⁰. Проводилась она на началах «попечительства» и усиления опеки над крестьянами.

Наиболее значительных масштабов достигла реформа в отношении государственных крестьян⁴¹. Руководил ее проведением П.Д.Киселев, которого Николай I называл своим «начальником штаба по крестьянской части». Реформу удалось провести в течение нескольких лет (1837-1841 гг.). Как и в удельном ведомстве, в ее основу был положен принцип «попечительства». Положение государственных крестьян несколько улучшилось и приблизилось к условиям жизни «свободных сельских обывателей», что и было целью преобразования. Однако возникший громоздкий управленческий аппарат привел к усилению налогового бремени, а его бюрократические методы озлобляли крестьян. Чиновничий произвол оказался не легче помещичьего. Все же реформа Киселева явилась значительной вехой в решении крестьянского вопроса в России. Но она представляла собой лишь часть общего замысла, имевшего в виду, начав преобразование с государственных крестьян, распространить его затем и на помещичьих. А это так и не осуществилось. Все ограничилось принятием царского указа об «обязанных крестьянах» от 2 апреля 1842 г., с помощью которого Николай I рассчитывал «открыть путь» к постепенной и безболезненной ликвидации в стране крепостного права. Однако надежды, если и оправдались, то в незначительной степени. Практические результаты указа оказались невелики: на положение обязанных перешло 25 тысяч (из 10 миллионов) ревизских душ. Гора родила мышь.

Для правящей верхушки было в высшей степени характерно выраженное министром внутренних дел Л.А.Перовским желание, чтобы освобождение крепостных произошло незаметно для них самих, «не возбуждая в народе опасных толков и не произнося даже слова: свобода или вольность»⁴².

В 1847 г. вновь обнаружилось едва заметное, но возбудившее немало надежд⁴³ движение в крестьянском вопросе. Выразилось оно прежде всего в попытке Николая I подтолкнуть помещиков более активно применять указ об «обязанных крестьянах». Об этом царь заговорил, принимая в мае депутатов смоленского дворянства. В том же духе им было предложено воздействовать на дворянство своей губернии, но не иначе, как «келейно, по-домашнему», без огласки⁴⁴. Принципу келейности, уже показавшему свою неэффективность, верховная власть неуклонно следовала и в дальнейшем. Любые инициативы, связанные с групповыми действиями дворян, пресекались. Так, была отвергнута просьба тульских дворян о создании губернского комитета по крестьянскому делу. Осенью та же участь постигла славянофила А.И.Кошелева, намеревавшегося ходатайствовать о создании рязанского губернского комитета для обсуждения необходимых изменений в крепостном праве. Ему не позволили даже выступить с этим предложением перед дворянами.

Принятые в царствование Николая I меры по ограничению крепостного права в большинстве случаев не дали сколько-нибудь значительных результатов. В научной литературе нередко делается упор на то, что император не встречал поддержки в своем ближайшем окружении. Но не забудем, что это окружение создавал он сам.

Консервативная тенденция явно побеждала реформаторскую.

Трон Николая I окружали сановники, не помышлявшие ни о каких переменах и готовые исполнить любой царский приказ, - такие как А.Х.Бенкендорф, П.К.Клейнмихель, А.Ф.Орлов, Д.Г.Бибиков. Но наряду с ними некоторые видные государственные посты занимали сановники, не сочувствовавшие реакционным мерам, понимавшие необходимость реформ, - те, кто в той или иной степени испытал на себе влияние идей европейского Просвещения и кого можно назвать просвещенными бюрократами.

Наиболее крупными фигурами среди них были М.М.Сперанский и П.Д.Киселев. Сперанский - великий, но неудачливый реформатор предшествовавшей эпохи, ставший теперь консерватором поневоле, и при Николае I принимал участие в важных государственных мероприятиях, упорядочении законодательства, обсуждении крестьянского вопроса, разработке нового университетского устава и проч.

Павел Дмитриевич Киселев, выдвинувшийся еще при Александре I, особенно ярко проявил себя в николаевское царствование. Он участвовал в Русско-турецкой войне 1828-1829 гг., а после ее окончания в течение нескольких лет фактически возглавлял управление Молдавией и Валахией, занятых русскими войсками. Ему удалось реформировать там администрацию, суды, провести ряд мер, ожививших экономику и финансы, упорядочить отношения между крестьянами и местными феодалами -боярами, создать армию; особенно важным новшеством явилось принятие каждым из княжеств «Органического регламента» (по существу конституции)⁴⁵. Энергичная реформаторская деятельность Киселева в Дунайских княжествах, по-видимому, и натолкнула Николая I на мысль привлечь его к решению крестьянского вопроса в России, включив в состав Секретного комитета 1835 г., а затем и последующих. «Я знаю, что могу рассчитывать на тебя, - сказал он Киселеву, - ибо мы оба имеем те же идеи, питаем те же чувства в этом важном вопросе, которого мои министры не понимают и который их пугает...». Побуждения собеседников, однако, едва ли были одинаковы: Киселев руководствовался неприемлемыми для Николая I идеями о неотчуждаемости прав личности и противоестественности «рабства», император же исходил из представления о благодетельности всеобъемлющей государственной регламентации. Но оба понимали опасность сохранения существующего положения и необходимость его изменения.

Замыслы Киселева были несравненно шире того, что удалось сделать. Крепостнически настроенное окружение помешало осуществлению планов постепенной ликвидации крепостного права в масштабе всей страны. Не помогла и поддержка царя. Но и то, что Киселев сумел свершить,свидетельствовало о его громадном реформаторском потенциале, который, однако, в тех неблагоприятных условиях смог реализоваться лишь отчасти.

Среди сановников александровского времени, продолжавших действовать при Николае I, выделялся и адмирал Н.С.Мордвинов, возглавлявший в Государственном совете Департамент гражданских и духовных дел. К тому же типу просвещенных бюрократов можно отнести князя
В.П.Кочубея, барона М.А.Корфа - питомца первого выпуска Царскосельского лицея, Д.Н.Блудова - в прошлом участника известного литературного общества «Арзамас», отчасти графа Е.Ф.Канкрина⁴⁶.

Использование на важных государственных постах такого рода сановников, несомненно, говорит в пользу Николая I, однако царь сумел поставить их на службу своим охранительным целям; реформаторские возможности этих деятелей, напротив, всячески сдерживались.

---

^* Без страха и упрека (фр.)
¹ Цит. по: Шильдер Н.К. Император Николай I. Его жизнь и царствование. СПб., 1903. Т. 1. С. 315.
² Цит по: Лакруа П. История жизни и царствования Николая I, императора всероссийского. М., 1877-1878. Т. I. Вып. I. С. 19-20.
³ Дмитриев М.А. Главы из воспоминаний моей жизни. М.. 1998. С.262
⁴ Полное собрание законов Российской империи (далее: ПСЗ). Собр. 2-е. СПб., 1830. Т. 1. С. 730.
⁵ См. о нем: Пресняков А.Е. Николай I. Апогей самодержавия // Пресняков А.Е. Российские самодержцы. М., 1990; Мироненко С.В. Николай I // Российские самодержцы. 1801-1917. М., 1993. С. 91-157; Его же: Николай I // Романовы. Исторические портреты. 1762-1917. М., 1997. С. 331-403; Капустина Т.А. Николай I // Вопр. истории. 1993. № 11-12. С. 27-49.
⁶ Записки Николая I // Междуцарствие 1825 г. и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи. М.; Л., 1926. С. 11.
⁷ Штейнгейль В.И. Автобиографические записки // Штейнгейлъ В.И. Соч. и письма. Иркутск, 1985. Т. 1. С. 134.
⁸ См.: Записки Ф.В.Булгарина в III отделение. (Публ. А.И.Рейтблата) // Новое лит. обозрение. 1993. № 2. С. 133-134.
⁹ См.: Рахматуллин М.А. Император Николай I и семьи декабристов // Отечественная история. 1995. № 6. С. 3-33.
¹⁰ Тютчева А. Ф. При дворе двух императоров. М., 1990. С. 36.
¹¹ Вступление на престол императора Николая I в записках генерал-лейтенанта [А. И.] Михайловского-Данилевского // Рус. старина. 1890. № 11. С 513-514.
¹² ПСЗ. Собр. 2-е. Т. 1. СПб., 1830. С 175.
¹³ См.: Кодан С.В. М.М.Сперанский и систематизация законодательства в России // Советское государство и право. 1989. № 6; Чибиряев С.А. Великий русский реформатор. Жизнь, деятельность, политические взгляды М.М.Сперанского. М., 1989. С. 138.
¹⁴ См.: Оржеховский И.В. Самодержавие против революционной России. М., 1982. С. 10.
¹⁵ Проект Г.А.Бенкендорфа об устройстве высшей полиции // Рус. старина. 1900. № 12. С. 615-616.
¹⁶ См.: Троцкий ИМ. Третье отделение при Николае I. Л., 1990. С. 14-15.
¹⁷ Лемке М.К. Николаевские жандармы и литература 1826-1855 гг. По подлинным делам Третьего отделения собств. Его Имп. Величества канцелярии. Изд. 2-е. СПб., 1909. С. 34.
¹⁸ См.: Шильдер Н.К. Указ. соч. Т. 1. С 465-466.
¹⁹ Инструкция графа Бенкендорфа чиновнику «Третьего отделения» // Рус. архив. 1889. Кн. 2. № 7. С 396-397.
²⁰ Дмитриев М.А. Указ. соч. С. 259.
²¹ Рус. старина. 1900. № 12. С. 615.
²² Цит. по: Ганцова-Берникова В. Отголоски декабрьского восстания 1825 г. // Красный архив. 1826. Т. 3 (16). С. 190.
²³ Петербургское общество в начале царствования императора Николая по донесениям М.Я.Фока А.Х.Бенкендорфу. Июль-сентябрь 1826 г. // Рус. старина. 1881. №9. С. 192.
²⁴ См. о нем: Рац Д. «Отрицательно-добрый человек» // Факел. Историко-революционный альманах. [М., 1990.] С 42-55.
²⁵ Крестьянское движение 1827-1869 гг. М., 1931. Вып. 1. С. 31-32.
²⁶ Цит. по: Заблоцкий-Десятовский А.П. Граф П.Д.Киселев и его время. СПб., 1882. Т. 2. С. 269.
²⁷ Цит по: Лемке М.К. Указ. соч. С. 133.
²⁸ Вигелъ Ф.Ф. Записки. М., 1928. Т. 2. С. 258, 277.
²⁹ Пушкин А.С. Полн.собр.соч. Л., 1949. Т. 12. С. 201.
³⁰ Рейтблат A.И. Булгарин и III отделение в 1826-1831 гг. // Новое лит. обозрение. 1993. №2. С. 118.
³¹ Греч НИ. Записки о моей жизни. М., 1990. С. 269.
³² Каратыгин П.П. Бенкендорф и Дубельт // Ист. вестник. 1887. № 10. С. 174.
³³ Дубельт Л.В. Заметки // Голос минувшего. 1913. № 3. С. 127-171.
²⁴ Сборник имп. Русского исторического общества. (Далее: Сб. РИО). СПб., 1891. Т. 74. С. XVI.
³⁵ См.: Журналы Комитета, учрежденного высочайшим рескриптом 6 декабря 1826 г. // Сб. РИО. Т. 74. 502, С. XX, IV с.
³⁶ История Франции. В. 3 т. М., 1973. Т. 2. Разд.: Июльская революция 1830 г. /Авт. А.ИМолок/; Орлик О.В. Россия и французская революция 1830 г. М, 1968; Ее же: Передовая Россия и революционная Франция. М, 1973.
³⁷ Воспоминания барона Бургоэна, французского посланника при санкт-петербургском дворе с 1828 по 1832. // Отечественные записки. 1864. № 11. С. 220, 231-233.
³⁸ Богданович Т. Французская эмиграция, вопрос об интервенции, империя, июльская революция в свидетельствах русского вельможи. (Из неизданных бумаг графа Виктора Кочубея) // Анналы. 1924. С. 131-138: Между двумя войнами. (Эпизод из царствования императора Николая) // Рус. старина. 1881. № 7. С. 371-400.
³⁹ См.: Семевский В.И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX в. Т. 2. Крестьянский вопрос в царствование императора Николая. СПб., 1888; Мироненко С.В. Страницы тайной истории самодержавия. Политическая история России первой половины XIX столетия. М., 1990.
⁴⁰ История СССР с древнейших времен до наших дней. М., 1967. Т. 4. С. 290. (Авт. главы Н.М.Дружинин).
⁴¹ См.: Дружинин Н.М. Государственные крестьяне и реформа П.Д.Киселева. М.;Л., 1946. Т. 1-2.
⁴² Цит. по: Семевский В.И. Указ. соч. С. 144.
⁴³ См.: Белинский В.Г. Полн.собр.соч. М., 1956. Т. 12. С. 436-439.
⁴⁴ Смоленские дворяне и обязанные крестьяне. 1846-1849 гг. Сообщ. И.В.Май-нов // Рус. старина. 1873. № 12. С. 912-913.
⁴⁵ См.: Гросул В.Я. Павел Дмитриевич Киселев // Русские реформаторы. XIX -начало XX в. М., 1995. С. 92-98.
⁴⁶ См.: Иконников B.C. Граф Н.С.Мордвинов. Историч. монография, сост. по печатным и рукописным источникам. СПб., 1873; Семенова А.В. Временное революционное правительство в планах декабристов. М., 1982 (гл. 2: «Друг наш Мордвинов»): Ружицкая И.В. М.А.Корф в государственной и культурной жизни России. // Отечественная история. 1998. № 2; Долгих Е.В. Д.Н.Блудов, М.А.Корф. К проблеме менталитета российской бюрократии первой половины XIX в. Автореф. дисс... М., 1995; Ружицкая И.В. Граф Е.Ф.Канкрин // Преподавание истории в школе. 1996. № 3.

<< Назад   Вперёд>>