Главный русский спор: от западников и славянофилов до глобализма и Нового Средневековья

Разнообразие Юга будет велико — помимо мощнейшего Китая, сочетающего в своей политике черты изоляционизма и усиленного влияния на различные блоки Юга; высокоразвитых, но резко замедливших развитие «тигров » Юго-Восточной Азии; бедной Африки и Южной Америки, а также крупного блока мусульманской цивилизации, в Юг будет входить и Россия. Согласно большинству прогнозов, границы ее не сильно изменятся по сравнению с настоящим временем; Прибалтика, Закавказье и Украина будут отходить все дальше от нее, более тесное объединение будет происходить между Россией, Белоруссией и странами Великой Степи (северными странами Средней Азии). На востоке, несмотря на усилившийся Китай, существенных территориальных потерь не будет. По основным экономическим и политическим показателям Россия будет входить в Юг и составлять в нем еще один, особенный блок. Мощь ее будет меньше, чем у Китая, технологическое развитие — ниже, чем у Японии, а политика будет представлять такую же смесь изоляционизма и попыток культурной экспансии, как у других южных стран. По крайней мере, так рисуется российское будущее в рамках очень многих концепций.

Значительное число геополитиков-реалистов исходит из того, что мощные современные государства вопреки любой степени глобализации сумеют сохранить собственный силовой и экономический потенциал, не раствориться в аморфном глобальном конгломерате (Уткин, 2001а, с. 188.)

В рассуждениях многих российских геополитиков (и у Панарина, в частности) встречается утверждение о том, что смысл всего XX века — в выпихивании России из Европы. Это удалось. Россия разбита и ограблена, выведена в не-Запад. Любые сценарии ее дальнейшего развития связаны с вхождением в Восток (Юг). Запад теперь думает, что ему некому возразить и быстро, не скрываясь, утверждает свое доминирование в мире. Однако в мире есть Китай — новый лидер Востока, есть Индия с ядерным оружием и пр. Далее констатируется, что Россия будет утверждаться как наследник Византии, обновлять этот слой своей памяти (Леонтьев), войдет в коалицию с другими странами Востока (евразийство) и придаст им «язык культуры», которого они лишены. Будет главой блока Индии, Китая, Ислама и пр. в противостоянии Западу. Россия структурирует и определит лицо этого блока.

Итак, существует сценарий вхождения России в тесный союз со странами Юга, сценарии вхождения России в Север и сценарии ее изолированного развития. В заключение рассмотрения этой группы вариантов остается указать на еще одну особенность всего класса указанных моделей. Еще раз следует сказать, что Север — организованное целое, общественно-политический организм и в нем судьба России будет в значительной степени определяться установками целого, транслируемыми из Центра. Что же до Юга, то это не целое, а все, что не Север, и в этом скопище нищих и разграбляемых, воюющих и удерживающихся стран, племен и анклавов возможны любые неожиданности. В частности, возможен и вариант более или менее устойчивого развития России (или ее части) как острова в бурном море Юга — скажем, северного острова, не входящего в Север с точки зрения Севера и достаточнотаки нордического с точки зрения Юга. Сколько культуры сохранит этот остров Русь, какие племена будут его населять, на каком языке заговорят на этом острове через сотни лет, — на подобные вопросы можно с должной робостью во взоре пытаться ответить, но лишь после значительной детализации окружающего расклада. В этом отношении следует повторить сказанное в начале этого раздела — вся группа концепций Россия-Европа (ЗВ-модели) не выдерживает критики в современной ситуации потому, что оказывается, что любая модель будущего России высчитывается из представления об общем развитии событий в мире, а изолированная модель тесного взаимодействия Россия-Европа или Россия-Север, в рамках которой остальной мир подернут пеленой тумана как ничего-особенно-важного-собой-не-представляющий, — это совсем слабо вероятная модель Севера, состоящего из России и Европы, в которой и США, и Япония относятся к попираемому сапогами из Вселенной Югу. В системе Юга будут мощные блоки — может быть, Япония и «тигры» — в каких отношениях будет с ними Россия? В Юг будет входить сверхмощный Китай, составляющий по многим показателям конкуренцию Северу, — что будет связывать Россию с ним? Большого влияния достигнет и мир ислама — как сложатся ним отношения у России, с исламом снаружи и исламом внутри? Таких вопросов можно задать множество, а ответы на них — даже в качестве намеков — возможны только после гораздо более детальных исследований, нежели приведенные здесь.

Д.В. Иванов (2002, с. 192 и след.) излагает интересную концепцию преобразования России в новых условиях, относящуюся к общему классу моделей «наши недостатки — это наши достоинства». Провозглашается лозунг: «Запад — промышленный и информационный придаток России » (с. 192). Далее предлагается серия мер преобразования организации производства — с упором на любимые россиянами штурмовщину и коллективизм, которые, однако, рассматриваются не как недостатки, а как особый имидж «работы по рецептам загадочной русской души ». Тут же предлагается ряд мер по преобразованию экономики России, с опорой на виртуализацию и создание особого образа российской экономики, который должен стать привлекательным в мире. Наконец, выдвигается и мысль несколько более общего характера: мы не можем делать ничего поточного, серийного, многочисленного — не приспособлен русский человек для конвейера и каждодневной работы. Зато мы можем производить удивительные таланты. И торговать мы должны именно ими: «подготовка и маркетинг уникальных специалистов» (с. 196). Россия будет торговать своими кулибиными «от кутюр», сделает «загадочную русскую душу» привлекательной торговой маркой. Этот сценарий подразумевает, что глобальный мир высокой экономики, конкуренции и т. д. действительно устойчив и будет существовать долгое время. Однако, как говорилось выше, такое развитие мира весьма маловероятно, и потому «торговля кулибиными » вряд ли осуществится.

Сегодняшний день наполняют разговоры о том, чем мы можем торговать и какое место будем занимать. Однако есть и другая сторона вопроса — внутренняя: какое бы место мы ни заняли, что нам следует о нем думать, как нам оценивать себя? Сейчас, когда глобализация в разгаре, этот вопрос не привлекает излишнего внимания. А вот в первой половине XX века, когда глобализация была лишь прогнозом, об этом было высказано несколько значимых суждений, высказанных таким незаурядным аналитиком, как Г. Федотов.

Цивилизация слагается из роста технических и научных знаний плюс прогресс социальных и политических форм. В основе /.../ лежит завершенная утилитаризмом идея счастья или, вернее, удовлетворения потребностей. /.../ Комфорт, материальный и моральный, остается последним критерием цивилизации. /.../ С легкой руки немцев, мы теперь противопоставляем культуру цивилизации, понимая первую как иерархию духовных ценностей. Цивилизация, конечно, включается в культуру, но в ее низших этажах. Культура имеет отношение не к счастью человека, а к его достоинству и призванию (Федотов, 1938, Завтрашний день // 1991, т.2, с. 200).

Хлеб может быть священным символом культуры, комфорт — никогда. ... Если этот идеал станет главным содержанием жизни 1/6 части земного шара, то следует сказать: эта страна потеряна для человечества, этот народ зря гадит (а он не может не гадить) свою прекрасную землю. /.../ Россия — Америка, Россия — Болгария, Россия — Пошехонье, раскинувшееся на пол-Европы и Азии, — это самый страшный призрак, который может присниться в наш век кошмаров (там же, с. 201-202).

Русская культура, доселе творимая и хранимая интеллигенцией, спускается в самую глубину масс и вызывает полный переворот в их сознании. ... Культура перестала быть замкнутой или двухэтажной. Старое противопоставление интеллигенции и народа потеряло свой смысл. /.../ Россия в культурном смысле стала единым организмом. /.../ Россия просто приблизилась, по своему культурному строению, к общеевропейскому типу, где народная школа и цивилизация XIX века уже привели к широкой культурной демократизации. Однако в России, в условиях небывалой революции, этот давний и неизбежный процесс демократизации культуры был не только форсирован. Благодаря сознательному и полусознательному истреблению интеллигенции и страшному понижению уровня, демократизация культуры приобретает зловещий характер. Широкой волной текущая в народ культура перестает быть культурой. /.../ Университеты открыты для всех, в России насчитывается до 700 высших школ, но есть ли хоть одна высшая школа, достойная этого имени, равная по качеству старому университету? /.../ Рабочий или крестьянский парень, огромными трудами и потом стяжавший себе диплом врача или инженера, не умеет ни писать, ни даже правильно говорить по-русски. Приобретя известный запас профессиональных сведений, он совершенно лишен общей культуры... Причина ясна и проста. Исчезла та среда, которая прежде перерабатывала, обтесывала юного варвара, в нее вступавшего, лучше всякой школы и книг. Без этой среды, без воздуха культуры школа теряет свое влияние, книга перестает быть вполне понятной. /.../ Выражаясь в общепринятых ныне терминах, в России развивается и имеет обеспеченное будущее цивилизация, не культура... Это различие можно определять по-разному, как различие качества и количества или образования гуманистического и реалистического. Последнее определение можно сформулировать точнее, культура построена на примате философско-эстетических, а цивилизация — научно-технических элементов (Федотов, 1939, Создание элиты // 1991, т.2, с. 206-208).

Говорилось про советскую Россию, но что здесь неправильно для сегодняшнего дня? А если эта оценка пригодна для современности, тогда вопрос о месте России в мире будущего приобретает совсем особое звучание. Если стоять на точке зрения Г. Федотова, глубоко безразлично, на Севере она будет или на Юге, будет начищать свои пограничные сапоги, защищая Запад, или начищать те же сапоги, готовясь Запад атаковать. Эта Россия не будет наследницей русской культуры. С точки зрения, высказанной Федотовым, обесценивается весь круг идей, связанный с выгодной продажей чего-то в России — для того, чтобы жить лучше и комфортнее. Федотов не утверждает, что следует жить некомфортно; он говорит о том, что первым является вопрос о культуре «1/6 части земного шара» и только после его решения имеет смысл говорить о комфорте и торговле хоть газом, хоть рабами-кулибиными. А если этот вопрос не решен — то какая разница, кто и где будет торговать и кто где будет гадить...

Место отыщется.

Еще один класс моделей рассказывает о лидирующей роли России — но не в глобальном мире и не на Западе, а в том мире, который возникнет в будущем, уже после окончания Нового Средневековья.

В открывшейся перспективе мирового религиозного процесса наша эпоха сравнима с той, когда закрытость племенных и народных религий была прервана и возникли религии мировые. /.../ Я ожидаю не новой религии, а нового понимания старых, понимания их внутренней общности, понимания истины диалога как самого современного подступа к тайне вечности, вокруг которой кружится человеческий дух, создавая культуру /.../ В складывающихся рамках нового диалога Россия может и должна осознать себя иначе, чем в прошлом: как внутренний диалог (если хотите — как хоровод) культурных начал. Россия — страна, складывавшаяся на перекрестке миров, и легко втягивалась то в один, то в другой мир (Померанц, Вокруг предвечной башни // 1998, с. 538).

В достаточно полном виде эта модель выглядит следующим образом. Мир сейчас действительно глобализируется, но ожидать уже от этой глобализации «заявленных плодов» — всеобщей демократии, богатства и т. д. — еще рано. В Риме была изобретена паровая машина, но век пара начался значительно позже. Уход человечества в Новое — теперь уже всемирное — Средневековье приведет к тому, что на выходе из него, через сотни лет, современная культура будет соприродна уже всем регионам, станет основой для возможности всемирной культуры человечества, истинной глобализации. Тогда, в Новое Возрождение, нужен будет регион, который сможет распространять новую социальность, новую глобализацию. Они будут новыми на том витке истории, а то, что есть сейчас, окажется древними идеями, опорой новых гуманистов, — так же, как итальянские гуманисты питались идеями античности. И вот в этом Новом Возрождении особая роль уготовлена России. Роль всемирной и всеотзывчивой страны, роль перехода меж Востоком и Западом Россия сыграет тогда — не теперь. И ролью ее будет не доминирование в политическом плане, не сверхдержавность, а пример и образец новых типов отношений между людьми, который можно назвать и глобальным, — тот способ, которого еще нет сейчас, к которому еще не готова современная культура. Россия сейчас учится, берет уроки того, из чего и возрастет через столетия действительная роль России. В том-то и дело, что Запад сейчас осознает уникальность своей культуры, а не-Запад осознает, что вестернизация есть не более чем поверхностный налет на традиционной культуре. И Россия — та страна, в которой с особенной силой проявляется несколько иное положение дел. Здесь имеется более глубокое противоречие: имеется западная русская культура и традиционная русская культура. Их взаимодействие и даст России тот опыт, которым она сможет поделиться с миром — в том, далеком будущем.

Мы вызов тому Ренессансу, каким ему всегда грозит оказаться, — планом чисто человеческого обустройства на земле. Мы, так сказать, для того, чтобы случилось иначе. Наша правда в том, что мир, который все равно никогда не может стать и никогда не станет устройством, на эту нашу метафизику обречен (Бибихин, 2002, с. 392).

<< Назад   Вперёд>>