Военно-фашистское движение в Японии

Хищнический тип японского капитализма и сохранение феодальных методов эксплоатации внутри страны, его агрессивно-завоевательная внешняя, в первую очередь колониальная, политика с первых дней его выступления на историческую арену, дальнейший рост этой агрессивности при переходе в фазу финансового капитала, союз между буржуазией и военно-феодальными элемент а м и, которые отнюдь не были разбиты так называемой «революцией» 1868 г., тот факт, что Япония никогда не проходила через эпоху парламентаризма, а вся полнота власти сохранялась в руках военно-полицейской монархии, — все это определило особо значительную роль военщины в руководстве политикой господствующих классов Японии. Здесь уже — не только количественное, но и качественное отличие от того, что мы наблюдаем в «передовых» капиталистических странах, где армия обычно играет только служебную роль в качестве орудия политики господствующих классов, но где армия не определяет эту политику.

Как известно, японское законодательство совершенно освобождает армию и флот из-под контроля и подчинения правительству и парламенту. Военный и морской министры, начальники генеральных штабов армии и флота имеют право непосредственного доклада императору, минуя премьер-министра. Все назначения и перемещения по армии и флоту производятся с санкции императора без участия правительства. Так как вопросы войны и мира по японской конституции также самостоятельно решаются императором бее участия парламента, то это значит, что армия ведет войну, также не нуждаясь в санкции правительства. Поскольку по конституции военным министром может быть только генерал, а морским министром только адмирал, то это означает, что верхушка армии и флота, отказываясь выдвинуть своего кандидата в то или иное правительство, имеет возможность не только влиять на состав правительства в желательном для них направлении, но и вообще сорвать его организацию. Никакого вмешательства со стороны правительства в свою внутреннюю жизнь армия и флот не терпят. Они не считают даже обязательными для себя соглашения, которые подписывает правительство с другими странами по вопросам вооружений. Единственный пункт, когда парламент соприкасается с армией, — это обсуждение бюджета, однако предоставленное конституцией императору право не утверждать бюджет, принятый парламентом, делает и это «право» парламента иллюзорным. Когда например кабинет Вакацуки, проводивший дефляционную политику и сокращавший поэтому весь государственный бюджет, попытался урезать расходы на армию и флот, это оказалось ему не под силу, и в результате 60% национального бюджета пошли на армию и другие военные расходы. Таким образом законодательство обеспечивает армии и флоту место «государства в государстве», освобождает их от правительственного контроля и тем самым способствует превращению армии в самостоятельную политическую силу в стране.

Японская военщина — это олицетворение самостоятельной роли гнета японской монархии, в силу которого государство выглядит как бы оторванным от общества и не зависимым от него. Здесь может быть проведена известная аналогия с утверждением Маркса, относящимся к Франции, что «во время второй империи с ее законодательным корпусом и сенатом (в этой форме парламентаризм был воспроизведен в военной монархии прусской и австрийской) парламентаризм выродился в пустой фарс, во внешний придаток грубейшего деспотизма».

Секрет классового механизма японской государственной власти состоит в том, что постоянным ядром этой власти остается монархическая бюрократия и военщина, которая в зависимости от потребностей дня и в большей степени в зависимости от изменения в соотношении сил внутри лагеря самой буржуазии привлекает к власти то одну, то другую фракцию буржуазии. Японский капитализм достаточно силен для того, чтобы ни одна политическая группа не могла удержаться у власти, если она не опирается на ту или иную влиятельную фракцию из лагеря самой буржуазии. Но японский капитализм слишком сращен с полуфеодальными пережитками в стране и со всем аппаратом военно-полицейской монархии, а последняя достаточно сильна, чтобы было возможно длительное пребывание у власти чисто буржуазного правительства, действующего в разрез с двором, Верхней палатой, Тайным советом, армейской верхушкой и т. д. В результате правительство всегда представляет собой блок военно-бюрократических элементов с той группой или фракцией буржуазии, которая в данный момент одерживает верх в конкурентной борьбе внутри буржуазного лагеря. Часто при этом бывает и так, что она одерживает верх не потому, что она сильнее экономически или влиятельнее политически в широких буржуазных слоях, а потому, что ей удается легче найти общий язык с военно-бюрократическими элементами. В этих случаях мы и наблюдаем, переход большинства буржуазных депутатов парламента в оппозицию к правительству, приобретающему таким образом надпарламентскнй характер, как это неоднократно было в истории японских кабинетов.

Факты показывают, что армия и флот не только широко используют свое независимое от правительства положение, не только предохраняют себя от вмешательства парламентских партий и политических деятелей во внутренние дела армии, но, опираясь на эти уже давно завоеванные позиции, идут и дальше, стремясь полностью подчинить себе правительство, парламент и политические партии. Эти претензии в значительной степени опираются на исторические традиции весьма недавнего прошлого. В сущности всю вторую половину пореформенного существования Японии — с 1895 до 1922 г. — фактическим диктатором страны был глава клана Циосю, т. е. крупнейший представитель военного дворянства, маршал Ямагата, который в качестве самого влиятельного члена «генро» вершил судьбами страны. Под его покровительством армия, т. е. возглавлявший армию клан военного дворянства Циосю, стала решающей силой государственной власти, и фактически сама монархия (император и его двор) находились в руках армии. Милитаристические кабинеты ген. Кацура и ген. Терауци и подобные им правили Японией до конца мировой войны.

В конце 1918 г. было сформировано первое парламентское правительство Хара. Это правительство, сформированное партией Сейюкай в разгар интервенции против Советской республики, целиком поддерживало агрессивные планы клана Циосю, безраздельно властвовавшего в то время в армии. Факт возникновения парламентских кабинетов тем не менее несколько суживал сферу непосредственного контроля армии над политической жизнью страны. В основе этого явления лежали выросшие претензии буржуазии, окрепшей и колоссально разбогатевшей в годы мировой войны и стремившейся теперь приблизиться к непосредственному участию в управлении страной, а также быстрый рост революционного движения, начиная с «рисовых бунтов» 1918 г., что заставляло маскировать военную диктатуру «партийными правительствами» и другими парламентскими побрякушками.

В японской прессе после мировой войны начинают все громче раздаваться голоса критики, направленной против непомерных претензий военщины на руководство всем государственным аппаратом. В особенности после Вашингтонской конференции, означавшей крах политики крайних авантюристических элементов, ряд газет, связанных с буржуазными кругами, выставляет требование «невмешательства военных в политику» ¹.

Эти требования увязываются со всей агитацией против бюрократических правительств, за расширение роли парламента и введение всеобщего избирательного права. Когда в середине 1924 г. наступает эпоха тесно связанных с буржуазией кенсейкаевских правительств (Като, а потом Вакацуки), влияние военщины на руководство политикой все быстрее падает. Военщине еще раз удается восстановить свои позиции в начале 1927 г., когда во главе правительства становится ген. Танака. Но самый метод, с помощью которого ген. Танака пришел к власти, свидетельствовал уже о том, что время почти безраздельного господства военщины миновало. В самом деле Танака пришел к власти не благодаря тому, что он являлся лидером офицерства, а благодаря тому, что он сумел стать лидером крупнейшей парламентской партии Сейюкай. Позднейшие разоблачения политических противников ген. Танака вскрыли, что, оставаясь продолжительное время на посту военного министра, он использовал секретные фонды военного министерства в размере 3 млн. иен для подкупов ряда парламентских и партийных деятелей и в результате этого, когда с поста председателя Сейюкая ушел Такахаси, новым председателем партии был избран ген. Танака. В качестве лидера самой крупной парламентской партии ему было поручено и формирование министерства в апреле 1927 г. Конечно это говорит о том, что военное дворянство использовало парламентскую партию, a не наоборот, но факт остается все же фактом, что во времена маршала Ямагата военное дворянство и без этого было достаточно сильным, чтобы удерживать всю полноту власти в своих руках, теперь же ему пришлось искать опору в лице политической партии. Скоро однако и этого паллиатива оказалось недостаточно, и неудачи шаньдунской авантюры ген. Танака положили коней его власти, несмотря на то, что он оказал неоценимые услуги буржуазии в деле проведения рационализации в промышленности и разгрома революционного движения в стране.

Это падение влияния военного дворянства на руководство государственным аппаратом надо рассматривать однако не только в связи с укреплением в послевоенную эпоху политических позиций и экономической мощи японской буржуазии, но и в связи со сдвигами, происшедшими в самой армии. Сама буржуазия как раз очень нерешительно атаковывала позиции военщины, а в ряде случаев крупнейшие концерны, и инспирируемые ими политические группировки предпочитали связываться с клановым генералитетом и отдавать себя под его покровительство: без этого ген. Танака не мог бы например стать и лидером Сейюкая. Но положение теперь изменилось вследствие того, что сами военно-дворянские кланы ослабли, исчерпали себя политически и стали сходить со сцены под влиянием сдвигов, происходивших как во всей стране, так и в самой армии. Если этого нельзя еще отнести полностью к возглавляющему флот; клану Сацума, то это целиком верно по отношению к клану Циосю, в течение трех десятилетий бывшему самой могущественной силой в стране. Какие же сдвиги произошли в эти годы в армии?


В годы, последовавшие за мировой войной, японская армия проделала большой путь развития. Особенно сильные сдвиги произошли в армии в результате реорганизации в 1922-1925 гг. Сдвиги эти касаются не только численности, организации, технического оснащения армии, по были связаны и с изменением в составе ее руководящих кадров.

До реорганизации руководящее положение в армии занимал клан Циосю, а во флоте — клан Сацума. Оба эти клана представляли собою группировки военного дворянства, организационно почти неоформленные, но тесно связывающие своих членов не только единством происхождения из одной и той же местности, но и общностью традиций, исторического прошлого этих слоев дворянства, взаимным покровительством и поддержкой в продвижении по службе и т. д.

Это были представители когда-то землевладельческого дворянства, либо самураев, зависевших до реставрации Мейдзи от крупного владетельного дворянства. Многочисленные представители этих групп дворянства — и при этом преимущественно двух кланов — Циосю и Сацума, сыгравших выдающуюся роль в укреплении нового режима во время борьбы против сиогуната, — образовали основной кадр командного состава в армии и во флоте пореформенной Японии. Между представителями этих двух кланов происходила бесконечная борьба за монопольное овладение руководящими постами в армии, но оба эти клана вместе представляли собою основную реальную силу, на которую опиралась военно-полицейская монархия, и силу, которая упорно стояла на страже всех самых отживших полукрепостнических по своему социальному содержанию институтов в японском хозяйстве и в японской политической жизни. Монархия могла оставаться опорой всего реакционного в Японии потому, что сама опиралась на эти реакционные военно-дворянские кланы. Мировая война, форсировавшая капиталистическое развитие Японии, в конечном счете нанесла удар по клановому руководству и в армии. Если до мировой войны и реорганизации японской армии в 1922-1925 гг. правильно было говорить о «флоте Сацума» и «армии Циосю» и сохранялось еще значение борьбы между этими кланами, то с уходом Танака из военного министерства в конце 1923 г. клан Циосю больше не возглавлял армии, постепенно началось разжижение сацумовских элементов и во флоте.

Было бы неправильно думать, что кланы Сацума и Циосю оставались до последнего времени феодальными организациями. Они не стояли в стороне от капиталистического развития страны и в итоге переплелись тысячами нитей с концернами и с парламентскими буржуазно-помещичьими партиями. Клановые круги Сацума были все последние годы тесно связаны с концерном Мицубиси, а через него и с партией Минсейто. Клановые круги Циосю были связаны концерном Мицуи и в еще большей степени непосредственно с партией Сейюкай, так что в конце концов вождь Циосю Танака стал также и лидером Сейюкай. Но все же в основе своей кланы эти оставались корпорациями военного дворянства, и их способность примениться к изменившимся условиям не надолго удлинила сохранение кланового руководства, несмотря даже на то, что кланами стал широко практиковаться метод «усыновления» желательных для них выходцев из других местностей.

Уже в первом десятилетии 900-х годов для каждого внимательного наблюдателя японской политической жизни было очевидно противоречие между сохранением власти в руках кланового дворянства и растущей индустриализацией и капиталистическим развитием страны.

«Народное хозяйство Японии, — писал один русский автор той эпохи, — делает колоссальные шаги вперед, земледелие растет и крепнет, торговля и промышленность развиваются не по дням, а по часам. И над всеми этими обработанными, как сады и огороды, полями и над всеми дымящими и грохочущими фабриками, поездами и пароходами командует стародавнее дворянство, не имеющее ни фабрик, ни земель, имеющее только казенное содержание, да, может быть, получающее доход со вложенных в банк выкупных свидетельств и ничем больше не связанное с хозяйством Японии. Оторванное от почвы, с оборванными корнями, это «непроизводительное» дворянство держит в своих руках всю Японию, а само висит, так сказать, в воздухе...» ².

Противоречие это, как известно, в ходе исторического развития разрешалось тем, что клановое дворянство было оттеснено от власти в общегосударственном аппарате новым слоем — монархической бюрократией, а после мировой войны также и буржуазно-помещичьими политическими партиями. Тем не менее роль этого дворянства оставалась очень значительной, поскольку оно продолжало удерживать в своих руках армию и флот. Приблизительно с 1925 г. началось однако вытеснение кланового дворянского руководства и из армии и флота. В особенности ослабло влияние клана Циосю, в то время как Сацума проявил большую живучесть и сохранил за робою решающие позиции во флоте. Большая живучесть Сацума не в последней степени объясняется тем, что в армии всегда происходила борьба между господствовавшим там кланом Циосю и кланом Сацума, а во флоте сацумовцы занимали монопольное положение. Позиции Сацума укрепляются также тем, что этот клан ближе стоит к императорскому двору. Да и сам нынешний вождь сацумовцев Макино — лорд, хранитель императорской печати — является самым близким к императору лицом и, как утверждают в своих воззваниях фашисты, держит под своим влиянием генро — князя Сайондзи и вместе с ним «присвоил себе право монопольно толковать мнение императора».

Однако борьба между кланами Сацума и Цносю давно уже потеряла свою остроту и значение. Трения, которые происходят теперь между морским и военным ведомствами, связаны уже с иными политическими явлениями. Во всяком случае как в армии, так и во флоте клановые рамки стали уже слишком узкими для выдвинутых развитием страны новых сил. В особенности это почувствовалось в процессе реорганизации армии.

Борьба вокруг вопросов, связанных с реорганизацией армии, обострила отношения между «стариками» и «молодыми», т. е. между генералитетом преимущественно еще времен русско-японской войны и более молодыми поколениями офицерства, выросшими на критическом разборе опыта русско-японской и мировой войны. Так постепенно исчерпала себя школа маршала Терауци и ген. Танака.

Но эта борьба внутри армии между «стариками» и «молодыми» была не только борьбой двух течений военной мысли, но «молодые» представляли уже иные социальные слои.

Надо иметь в виду, что процесс разжижения военной касты выходцами из рядов средней и мелкой буржуазии и мелких помещиков начался еще до мировой войны.

Вскоре после войны уже цитированный нами английский автор Кеннеди писал, что

«теперь, подобно тому как в различных торгово-промышленных компаниях можно найти много членов старых самурайских фамилий, — многие сухопутные и морские офицеры происходят из рядов некогда презренного торгового класса» ³.

До последнего времени этот процесс тормозился тем, что в офицерские военные школы принимались преимущественно дети военных. Но закон 1927 г. о вольноопределяющихся, согласно которому лица со средним или высшим образованием, могущие в течение года службы в армии материально сами содержать себя, получают право (по прошествии года и сдачи экзаменов) на первый офицерский чин, довольно широко открыл двери для выходцев из этих промежуточных слоев к офицерскому званию помимо военных училищ. Если уже в 1920-1927 гг. среди поступающих в кадетские корпуса 30% были детьми мелких помещиков, кулаков и городской мелкой буржуазии, то теперь процент лиц из этих социальных слоев, пополняющих офицерские кадры, еще увеличился.

Эти новые офицерские кадры, не могущие еще претендовать на руководство армией, явились, однако, главной опорой начавшихся с 1922 г. реформ японских вооруженных сил, когда перед армией встала задача освоения опыта мировой войны. Более консервативное старое клановое офицерство с трудом поворачивалось лицом к новым требованиям, предъявлявшимся сложными задачами реорганизации армии, и на этой почве оно вытеснялось новыми офицерскими кадрами. Позиции новых слоев офицерской молодежи укреплялись и благодаря тому, что она в силу своего демократического происхождения лучше, чем старое дворянское офицерство, умела подойти к изменившемуся человеческому материалу армии — к солдатской массе послевоенной Японии. Недовольство старой бюрократией и связанным с ней клановым генералитетом питаются среди офицерской молодежи еще и тем обстоятельством, что при господствующем в Японии консерватизме в обновлении кадрового состава различных государственных и командных аппаратов молодому офицеру требуются десятилетия, чтобы дослужиться до штаб-офицерских чинов (напомним, что возраст командиров полков в японской армии в большинстве случаев не ниже 50 лет). Поэтому вытеснение кланового офицерства шло также и по линии прямой личной заинтересованности новой офицерской молодежи.

Этим процессам во всей офицерской массе соответствовали и сдвиги в руководстве армией, хотя здесь они выражались не в «демократизации» генералитета, а в том, что генералы из когда-то всесильных кланов Циосю и Сацума были теперь заменены генералами из дворянства менее видных, прежде игравших в армии второстепенную роль кланов. Замена эта произошла не сразу, но все же очень быстро.

Одним из вдохновителей и официальных руководителей реорганизации японской армии после мировой войны был ген. Угаки, старик по возрасту и по служебному стажу (ему сейчас 70 лет, первый офицерский чин он получил 40 лет назад), но не принадлежавший к кругам господствовавших прежде кланов и бывший военным министром в пяти минсейтовских кабинетах. Что его роднило однако со старыми клановыми руководителями армии — это близость с дворцово-аристократическими кругами, а через них и с титулованной и связанной с Верхней палатой группой буржуазии и новых помещиков. Особенно сильна его связь с бюрократическими минсейтовскими кругами. Ген. Угаки был несомненно наиболее подходящей фигурой на посту военного министра в периоды, когда кабинет находился во власти Минсейто. К 1930 г. однако и он уже оказался отодвинутым на задний план новыми силами, выдвинувшимися в процессе реорганизации армии. Произошло это вследствие того, что среди молодого офицерства в этот период стало быстро расти резко оппозиционное настроение против парламентских политических партий, в которых офицерство, как мы еще покажем ниже, видело главных виновников неудачи Японии на Лондонской конференции по морским вооружениям, неудачного для Японии исхода шаньдунской авантюры, постоянных попыток со стороны парламента урезать военный бюджет и т. д. Длительное и повторявшееся пребывание ген. Угаки на посту военного министра в пяти партийных кабинетах связывало его имя с парламентскими кругами, которые рассматривались молодым офицерством чуть ли не как изменники родины. Ген. Угаки пытался восстановить свою популярность в армии, связавшись с начавшими складываться в это время тайными офицерскими организациями и даже обеспечив помощь группе молодых террористов, подготовлявших военный переворот против минсейтовского правительства. Но это уже не могло сплотить вокруг него армию, и он был заменен в 1930 г. на посту военмина ген. Минами.

Минами был компромиссной, т. е. «переходной» фигурой, ибо он стоял уже близко к офицерству, выдвинувшемуся в процессе реорганизации армии, но в то же время продолжал отце поддерживать связи с группой Угаки.

Ген. Минами и бывший при нем начальником генштаба ген. Каная возглавляли японскую армию в момент возникновения японо-китайского конфликта и руководили первыми операциями пи оккупации Манчжурии. Даже самые крайние представители молодого офицерства признавали, что ген. Минами проявил большую «твердость» в противодействии всем попыткам тогдашнего министра иностранных дел Сидехара затормозить развитие конфликта и ввести действия японской армии в Манчжурии в такие рамки, чтобы не прийти в столкновение с другими империалистическими державами. Известно, что, когда японское правительство, опасаясь протестов со стороны САСШ, потребовало отвода японских войск из-под Цзиньчжоу, военный министр отдал негласный приказ командующему дивизией под Цзиньчжоу не выполнять распоряжения правительства. Несмотря на это, Минами не мог удовлетворить политических требований молодого офицерства и с приходом к власти сейюкаевского кабинета в декабре 1931 г. уступил руководство армией группе, которая гораздо теснее была связана с движением молодого офицерства, т. е. группе ген. Муто — ген. Араки ⁴.



Характерной особенностью этой группы является то, что хотя она в возрастном отношении тоже отнюдь не состоит из молодых людей, но на высшие должности в армии она продвинулась преимущественно только в годы интервенции против СССР и борьбы против китайской революции. В военном совете эта группа начала занимать решающие позиции только с 1930 г. Ее связь со старой придворно-аристократической кликой, с Верхней палатой и о титулованным крылом буржуазии, а это значит и с крупнейшими концернами, слабее, чем у старого армейского руководства, которое, эволюционируя вместе со всей монархической бюрократией под влиянием капиталистического развития страны, тесно связалось с отдельными группами финансового капитала, придворно-бюрократическими кликами и партийными политиками. Группа «Сага» более свободна от этих связей и поэтому имеет возможность выступать с большим успехом, чем клановые вожди, в роли представителей интересов монархии и «нации» (т. е. господствующих классов нации) в целом.

«Несвязанность» группы Араки с финансовой верхушкой и придворной кликой не следует конечно понимать абсолютно. Ряд данных показывает, что группа эта, с одной стороны, связана с той придворной кликой, которая возглавляется принцем Цицибу, а с другой стороны, уже сейчас ген. Араки связывается с вождем Сейюкай, близким к концерну Мицуи, — Кисабуро Сузуки. Последнего пресса называет будущим членом триумвирата, который будет управлять Японией в случае полной победы группы Араки. Некоторые газеты прямо указывают также на связи Араки с концерном Мицуи. Если руководство правительством полностью перейдет в руки Араки, то связи эти еще более окрепнут и выступят наружу. Группа Араки потеряет свой лживый ореол «независимых от финансового капитала военных вождей». Но сейчас этот ореол поддерживается тем фактом, что связи эти действительно еще не оформились прочно в их внешнем выражении и ре разоблачены еще на практике в осязаемой и понятной широким кругам форме. Самый тот факт, что группа эта только сейчас заняла руководящее место в армии, означает, что она еще не скомпрометировала себя связями с пользующимися прочной ненавистью в широких народных массах воротилами финансовых концернов, продажными администраторами и партийно-парламентскими авантюристами.

И надо отдать справедливость прежде всего самому ген. Араки, что он сумел очень удачно в демагогических целях использовать все выгодные стороны своей позиции. Он развил самую широкую «антикапиталистическую» демагогию, изображая дело таким образом, что только армия, свято хранящая моральные принципы самурайской добродетели («бусидо»), сменив разложившиеся и подкупленные капиталистами политические партии в руководстве государственной политикой, сумеет вывести страну из тех трудностей, в которых она очутилась. Ген. Араки нисколько не смущался тем, что эта демагогия заставляла руководителей влиятельных придворных клик, Верхнюю палату, вождей парламентских партий и финансовых воротил относиться с известной опаской к его группе. Расчет его был правилен: нарастающее в стране революционное брожение ставит перед господствующими классами насущнейшую задачу выдвинуть из своей среды группу, которая, хотя бы и ценою «антикапиталистической» демагогии и связанных с этим накладных расходов, сумела бы выступить в качестве силы, объединяющей нацию, сумела бы привлечь к себе промежуточные слои и тем самым в конечном счете укрепить позиции господствующих классов. Да наконец при том удельном весе, который имеет в армии младший и средний командный состав, значительная часть которого состоит уже из выходцев из мелкобуржуазных и мелкопомещичьих слоев, отброшенных кризисом в оппозицию к крупному финансовому капиталу, — армейское руководство просто не может не считаться с настроениями этих групп офицерства и не отдавать этим настроениям известной дани. И эта дань тем охотнее отдается генералом Араки молодому офицерству, что она сторицей окупает себя: на деле получается, что группа ген. Араки благодаря своей «антикапиталистической» демагогии использует недовольство самых активных и организованных слоев промежуточных классов в своих собственных интересах, т. е. в интересах того же военного дворянства — его основной служилой массы, и в конечном счете — в интересах всего блока господствующих классов. Группе ген. Араки тем легче было усвоить фразистые лозунги «антикапиталистической» демагогии, что, в отличие от старого генералитета, он и его ближайшие сотрудники происходят не из дворянства привилегированных кланов, сумевшего приобщиться ко всем выгодам долголетнего пребывания у власти и втянуться в многочисленные банковские и другие предприятия, а из захудалых и маловлиятельных кланов, дворянство которых тесно связано с мелкопоместным землевладением и средними немонополистическими слоями буржуазии. А в этих социальных слоях недовольство политикой магнатов финансового капитала таилось давно и дало пышные всходы во время кризиса. В конечном счете социальные функции этой группы военщины те же, что и социальные функции старого кланового военного дворянства — она также является главной опорой всех феодальных пережитков в экономике и политическом строе Японии и также будет постепенно ассимилироваться финансовым капиталом. Тем не менее сегодня ее внешняя неотягченность связями с финансовыми концернами и совершенно подорвавшими свой авторитет в массах политическими парламентскими деятелями позволяет этой группе попытаться выступить в роли бескорыстных суровых солдат, не знающих других интересов кроме интересов родины и империи, и на этой основе привлечь к себе промежуточные социальные слои, которые с нетерпением ждут героя, способного вывести их из тупика кризиса.

---

¹ Kennedy, The Military Side of Japanese Life, Boston, 1922, p. 135,
² А. А. Николаев, Очерки по истории японского народа, т. II, СПБ, 1905 г.
³ Kennedy, The Military Side of Japanese Life, Boston, 1932, p. 277.
⁴ Эту группу возглавляют генералы Муто, Араки, Мазаки. Ее часто называют «группой Сага» по имени города на острове Кюсю, откуда происходят ген. Муто и ряд других видных деятелей этой группы. Младшими представителями этого течения являются пользующиеся большим авторитетом среди офицерской молодежи полковники Исихара, Итагаки, Доихара, Окамура и Пагата (теперь все они произведены в генерал-майоры).
С группой Муто — Араки фактически слилась также группа высшего офицерства, происходящая из Кумамото (также на острове Кюсю) и числящая в своем составе начальника Военной академии Усидзичи, начальника оперативного отдела генштаба Фупрудзо, комдива Хаяси, командующего охранными войсками в Манчжурии Иаоуэ и др.

<< Назад   Вперёд>>