Военно-фашистское движение в Японии

Десятилетие, лежащее между русско-японской и мировой войной, принесло с собой дальнейший рост японской промышленности, увеличение ее удельного веса во всем народном хозяйстве и развитие концентрационных процессов в промышленности и в банковской системе, а также их взаимное сращение.

С 1900 по 1914 г. общая численность фабрично-заводских рабочих выросла с 388 тыс. до 1 086 тыс. человек. Общая мощность первичных двигателей в японской промышленности поднялась в 10 раз и достигла 1 млн. лошадиных сил. Стоимость японского экспорта увеличилась в три раза, капиталовложения в промышленность, торговлю, транспорт и банковское дело увеличились с 887 до 1983 млн. иен, причем доля промышленности в этой сумме поднялась с 19 до 42%.

Процессы концентрации в промышленности видны из того, что в 1909 г. на один завод приходилось в среднем 28,3 рабочих, а в 1914 г. — 31 рабочий, мощность двигателей на один завод в среднем поднялась за это же время с 22,8 до 40,6 лош. сил, на предприятиях, насчитывающих свыше 100 рабочих, работало в 1909 г. 43,5% всех рабочих, а в 1914 г. — 48,6 % всех рабочих¹.

Однако еще быстрее, чем этот рост и концентрация промышленной базы капитализма, происходили другие процессы, обусловленные тем, что развитие японского капитализма находило свой главнейший питательный источник в колониальной экспансии. Последняя становилась тем настоятельно необходимее, чем больше обострялось противоречие между ростом крупной индустрии и сохранением феодальных пережитков в стране. Более того: сама промышленность под влиянием этих факторов приобрела типические черты, определявшиеся тем, что она работала в первую очередь на колониальный рынок и на обслуживание военных нужд экспансии в Азию. Это нашло свое выражение в том, что за исключением военных отраслей вся тяжелая индустрия находилась в зачаточном состоянии, а доминирующее место попрежнему занимала текстильная промышленность. Зависимость страны от ввоза иностранного промышленного оборудования была поэтому очень велика. Еще более велико было значение экспорта для всей промышленности, для платежного баланса страны, для курса ее валюты. Техническая отсталость промышленности компенсировалась чрезвычайно высоким уровнем эксплуатации рабочих, вербовавшихся из разоряемого феодальными поборами и капиталистическим рынком крестьянства, эксплоатации, невероятно жестокой. Господство феодальных отношений в сельском хозяйстве замедляло процесс капиталонакопления, создавало нужду в капиталах и поэтому суживало размеры экспорта капитала сравнительно с другими капиталистическими странами.

Таким образом сама капиталистическая промышленность носила на себе отпечаток того компромисса с феодализмом, которому она была обязана своим происхождением. Это однако не только не уменьшало, но, наоборот, увеличивало роль внешних рынков для нее и делало японскую буржуазию особенно агрессивной в вопросах внешней политики.

Сама организационная структура японского финансового капитала сложилась при прямом воздействии связи японской буржуазии с отечественным феодализмом и ее ранней ориентации на колониальную агрессию. Централизация капитала, увеличение роли банков, их сращение с промышленным капиталом и т. д. происходили не столько на базе соответствующей концентрации производства (т. е. не только под влиянием собственной логики капиталистического развития), сколько на основе связей с феодальными привилегиями, с колониальной агрессией. Достаточно перечислить все крупнейшие капиталистические объединения в Японии, которые стали приобретать свое выдающееся значение именно в этот период, а некоторые и раньше, чтобы убедиться в том, что их происхождение связано неразрывными узами с феодальным прошлым Японии и с феодальными пережитками ее новейшей структуры.

Крупнейший концерн Сумитомо уходит своими корнями в конец XVI в. Сибусава, глава «Первого банка», принадлежит к числу ближайших сотрудников сиогуната. Мицуки — бывший банкир владетельных князей и сиогуната; начало быстрому росту своего богатства в новейшее время этот дом положил благодаря тому, что получил буквально даром от правительства крупнейшие угольные копи, став на ряд лет монополистом в угольной промышленности. Даже капиталистические объединения, гордящиеся своим «демократическим» происхождением и считающие себя «детищем новой Японии», в действительности не имеют права на это звание; фирма Мицубиси вышла из торгово-транспортной компании, основанной в феодальную эпоху князем клана Тоса, и свое выдающееся положение в японском морском транспорте завоевала исключительно благодаря тому, что уже в 80-х годах получила от правительства монопольное право организации ряда линий и право взимать фрахты в серебре при обесценении иены. Мацуката развил свою предпринимательскую деятельность только благодаря связям с таким полуфеодальным институтом в госаппарате, как «совет старейших» («генро»); то же самое относится к «демократическим» концернам Асано и Окура, выросшим на русско-японской войне благодаря особому покровительству маршала Ямагата. Ясуда положил основу своего богатства меняльными операциями еще в столице сиогуната и богател затем на субсидировании русско-японской войны при содействии маршала Ямагата.

Концерн Кухара вырос также благодаря тому, что получил от правительства монопольное право поставки руды правительственным заводам Явата; от этих же заводов получал сталь для дальнейшей обработки по льготным ценам и затем по высоким ценам сбывал правительству готовую продукцию. Уже в новейшее время на подобных же операциях во время строительной горячки после землетрясения 1923 г. Кухара заработал 70 млн. иен. И даже в текстильной промышленности крупнейшие капиталистические объединения складывались не на базе предварительного роста и концентрации производства, а создавались сверху: достаточно указать на примеры Вада и Муто, которые, получив капитал от Мицуи, установили контроль над львиной долей японской текстильной промышленности в ту эпоху, когда она находилась еще на весьма, невысоком уровне развития².

На этом фоне необычно ярко проявляются также и роль армии и значение колониальных завоеваний как истопника накопления для капиталистических групп. Контрибуции, полученные в японо-китайской войне и в русско-японской (под видом уплаты расходов по содержанию русских военнопленных царское правительство выплатило Японии 200 млн. иен), полностью вливаются в промышленность в качестве субсидий от государства; железные дороги, захваченные в Манчжурии во время русско-японской войны, образуют основной капитал для совместных правительственных и частнокапиталистических предприятий; на этой войне вырастают концерны Асано и Окура, становится крупнейшей величиной концерн Ясуда³.

Таким образом современные капиталистические монополии Японии либо прямо ведут свое происхождение от Феодальных привилегий, либо выпестовывались в более позднюю эпоху полуфеодальным государством.

Если в Европе монополии торгово-ростовщического капитала, тесно связанного с феодальными привилегиями (скажем, типа Футгедов) были оттеснены и разрушены в эпоху промышленного капитала и новые монополии сложились уже на базе выделения крупных промышленных компаний и их слияния с новым банковским капиталом, то в Японии новейшие монополии финансового капитала являются прямыми продолжателями монополий эпохи торгово-ростовщического капитала и часто даже наследовали старые феодальные привилегии либо получили в том же порядке новые государственные привилегии. Организационная структура монополий японского финансового капитала отражает эту историческую особенность. Например то, что большинство всех этих капиталистических объединений было построено на принципе вертикальной, а не горизонтальной концентрации и при этом не как капиталистические анонимные общества, а как семейные или клановые объединения. А объяснялось это тем, что они выросли ПРИ ближайшей помощи государства в борьбе за внешние рынки и, пользуясь рядом государственных привилегий, сумели объединить в одних руках захваченные источники сырья в колониях, все стадии производства, аппарат транспортировки и заграничного сбыта своих товаров.

Так сложилась структура японских монополй, которые конечно же тоже являются монополиями финансового капитала, но такими монополиями финансового капитала, которые неразрывными узами связаны с феодальными пережитками в хозяйстве и в политической надстройке Японии.

В области политической надстройки это историческое своеобразие сказалось в особой расстановке классов.

Переворот 1868 г. завершился компромиссом между подымающейся буржуазией и умирающим феодальным классом. Фактически дворянство осталось у власти, как мы говорили уже выше. Не сразу, но все же очень быстро буржуазия примиряется с этим. Весь период, когда буржуазия активно, прибегала к более или менее радикальным методам, боролась за парламентаризм и против клановых правительств, обнимает в сущности не больше одного десятилетия: союз сторонников парламента был создан в 1880 г., «Либеральная партия» («Дзиюто») выступила с требованием гражданских свобод через год после этого; через два года, когда она была распущена правительством, она пыталась еще апеллировать к массам, а уже в 1891 г., с приходом к власти Ито «радикализм» Либералов линяет с катастрофической быстротой, и вскоре они оказываются совершенно прирученными. Они помирились на конституции, перед которой Булыгинская дума выглядиг верхом демократического радикализма. Японский буржуазный радикализм оказался действительно бабочкой-однодневкой, не оставивши после себя никаких реальных завоеваний, никаких солько-нибудь ощутимых традиций или следов.

Японская буржуазия должна была предпочесть худой мир с феодально-монархической бюрократией доброй ссоре с ней уже в силу того экономического компромисса, который был заключен между буржуазией и феодалами. Совершенно очевидно, что средства, необходимые для оплаты этого компромисса, до того как началась колониальная экспансия Японии, могли быть приобретены лишь путем чрезвычайно высокой нормы эксплоатации трудящихся в промышленности и сельском хозяйстве и путем постоянно возраставших налоговых тягот. Но это неизбежно создавало опасность нарастания социального недовольства и движений протеста со стороны трудящихся. Перед лицом такой опасности господствующие классы не могли позволить себе роскоши взаимной борьбы. И действительность очень быстро подтвердила эти опасения буржуазии: многочисленные крестьянские восстания и первая волна массовых забастовок в 1897 г. показали, что без помощи «твердой власти» буржуазии не удалось бы сохранить в промышленности установленные ею каторжные условия труда, а в деревне поддерживать полуфеодальный строй земельных отношений.

Но переход Японии к завоевательной политике на континенте в еще большей степени сплотил буржуазию, помещиков и монархическую бюрократию. Контрибуция, полученная от Китая в результате войны 1894 — 1895 гг., и открытие для японской торговли китайских рынков обеспечили огромные доходы господствующим классам. За счет китайского крестьянина японский фабрикант и японский помещик могли помириться друг с другом: здесь хватало на обоих. Японская буржуазия очень быстро поняла выгодность этой сделки, и в подготовке русско-японской войны 1904 г. в ее среде не было уже тех колебаний, которые еще имели место накануне 1894 г., когда парламент чинил препятствия при утверждении военных бюджетов. Колониальные сверхприбыли помогли буржуазии «откупаться» от притязаний помещиков и тогда (примерно за десятилетие до мировой войны), когда в Японии начали все сильнее сказываться признаки хронического отставания и кризиса в сельском хозяйстве, буржуазия смогла компенсировать помещиков установлением высоких тарифов на ввоз сельскохозяйственных продуктов, а бывшее результатом этого удорожание издержек производства в промышленности возместить за счет монопольных цен и главным образом за счет усиленной эксплоатации колониальной периферии. А тем самым и помещики заинтересовывались в усиленной колониальной экспансии.

Но японская буржуазия поняла также и то, что без «добрых отношений» с военным дворянством, без сильной монархической власти ей трудно будет вести страну от одной войны к другой, одерживать победы в этих войнах и удерживать плоды этих побед от «великих держав», ревниво оберегавших свое преимущественное право на грабеж азиатских колоний. Последнее обстоятельство также ни в коем случае не следует упускать из виду, ибо, поскольку Япония (опять-таки в силу незавершенности буржуазной революции у себя, т. е. узости внутреннего рынка и сосредоточения всей полноты власти в руках военно-бюрократической монархии), как мы уже это показали, встала на путь империалистических захватов еще до того, как сама освободилась от всех следов зависимости, она зачастую принуждена была уступать плоды своих побед более сильным хищникам. Ленин очень тонко подметил еще в 1901 г., как «Япония стала превращаться в промышленную нацию и попробовала пробить брешь в китайской стене, открывая такой лакомый кусок, который сразу ухватили зубами капиталисты Англии, Германии, Франции, России и даже Италии» ⁴.

Вот все эти причины и принуждали японскую буржуазию скромно держаться за стремя военно-бюрократической монархии. Буржуазия сама очень быстро вошла во вкус колониальных захватов и, по мере того как японский капитализм складывался в систему финансового капитала, дружно подгоняла военщину в походе за новыми победами и на континенте.

Другой важнейшей особенностью развития довоенной Японии был тот факт, что страна не потрясалась большими движениями протеста со стороны трудящихся масс, несмотря на тяготевшее над ними двойное ярмо феодально-капиталистического гнета. Военные победы и последовавшее за ними проникновение на колониальные рынки создали условия для сравнительно быстрого развития японской промышленности. Разоряющаяся деревня обеспечивала для промышленности неисчерпаемый приток почти даровой рабочей силы женщин и детей. Фабрики превратились в проходной двор, который поглощал в один прием сотни тысяч крестьянских девушек, в течение двух-трех лет выжимал из них все соки, выбрасывал их обратно в деревни инвалидами — чахоточными, зараженными сифилисом и получал взамен их новые партии деревенской молодежи.

В таких условиях основная масса пролетариата не представляла собою чего-либо устойчивого, его состав постоянно менялся и был разжижен неграмотным крестьянством, беспомощными детьми и женщинами, работающими по принудительным для них контрактам. Та же узкая прослойка квалифицированных рабочих, которая нужна была в легкой промышленности (а в довоенной Японии была почти исключительно легкая и горнозаводская промышленность, где не требуется много квалифицированного труда), и рабочие военной промышленности могли быть сравнительно хорошо обеспечены за счет подачек из колониальных сверхприбылей.

К этому остается только добавить, что японский пролетариат не имел предшественника на революционном поприще в лице радикального буржуазно-демократического движения, традиций которого облегчили бы формирование пролетарской революционной партии. Вследствие сговора между буржуазией, феодальными помещиками и монархической бюрократией пролетариат не мог воспользоваться борьбой между этими группами для оформления своих собственных классовых требований, как это исторически было в других странах.

На этом фоне понятно, почему социалистическое движение в Японии, давшее было первые ростки в 80 и 90-х годах, затем быстро пошло на убыль, а после победы Японии над Россией в 1904 г. замкнулось в очень УЗКИХ кругах интеллигенции, почти совершенно лишенной связей с рабочей массой. Суровой полицейской реакции удавалось быстро и жестоко расправляться с отдельными революционными рабочими группами, когда они оформлялись, вопреки тем органическим трудностям, которые мы только что изложили.

Таким образом революционное движение трудящихся масс еще не сложилось в силу, которая могла бы угрожать основам монархии, а буржуазный радикализм исчерпал себя «конституционным» компромиссом. В стране царило спокойствие. А где это спокойствие нарушалось, его жестоко и быстро восстанавливали: достаточно напомнить казнь Котоку в 1911 г.

Ни революция, ни движение за реформы не стояли в порядке дня. Народ безмолвствовал, придавленный сапогом маршала Ямагата, который оставался единственной действительной властью, олицетворявшей силу военно-монархической бюрократии, несмотря на всю пестроту сменявших друг друга министерских кабинетов.

Внимание агрессивных групп господствующих классов могло быть таким образом направлено на проблемы внешней политики, поскольку тыл их внутри страны был прикрыт компромиссом с буржуазией, очень быстро превратившейся в реакционную силу, и незрелостью массового движения. Более того, в эту сторону толкали энергию и внимание «патриотической молодежи» классовые интересы всех основных групп господствующих классов.

Рожденная этой спецификой японского империализма его высокая внешнеполитическая агрессивность определила и основное содержание деятельности возникших до мировой войны японских «патриотических» организаций, а именно то, что основные патриотические организации в довоенной Японии сосредоточивали почти полностью свое внимание на вопросах внешней политики и проявляли сравнительно меньшую активность в вопросах внутренней политики.

Почти все эти патриотические организации, выполнявшие пропагандистские и практически организационные внешнеполитические задачи, были связаны с обществом «Черного дракона». Во главе этих организаций стояла группа Тояма — Уцида — Сугияма, известная в политической жизни Японии под названием «фукуокская тройка».

Если общества «Черного океана» и «Черного дракона» ⁵ были исполнительными органами этой тройки, то их внутренним идеологическим центром стало созданное Тоямой общество «Ронинкай» (т. е. «Общество бродячих самураев»). Оно не носило массового характера, но объединяло ближайшие к Тояма активистские круги, сформировавшие идеологию пан-азиатизма. Это общество больше, чем общество «Черного дракона», старалось связать задачи патриотического движения со старыми традициями самурайства, что отразилось и на названии общества. Это однако никого не должно обманывать: конечно апелляция к старине свидетельствует об отсталости японского империализма, его тесной сращенности с феодальными пережитками. Вся эта самурайская мишура была и остается данью средневеково-азиатским чертам японского империализма. Тем не менее эти люди, одевавшие маску средневековых рыцарей, обслуживали уже не только потребности полуфеодальной реакции и военной бюрократии, но и потребности империалистической буржуазии, стремления к захватам финансового капитала.

Общество «Ронинкай» было очень активно в первые годы после мировои войны, ведя ожесточенную борьбу с либеральными течениями среди японской интеллигенции, и «прославилось» в частности ярой защитой идеи сибирской интервенции. В статье, посвященной смерти известного японского либерала Иосино, «The Japan Chronicle», писала, что в 1918 г. «насильственный патриотизм концентрировался вокруг «Ронинкая», руководящими деятелями которого были М. Тояма, Р. Уцида, .У. Огана и И. Сасаки — «король Монголии» ⁶.

Но наряду с организациями, связанными с обществом «Черного дракона», получили широкое развитие в течение двух десятилетий между японо-китайской и мировой войной легальные массовые патриотические организации. Это был патриотизм казенно-благонамеренный, который никогда не выражал недовольства медлительностью правительства, никого не «подталкивал», а взял на себя выполнение необходимых функций подготовки населения Японии к «службе отечеству», т. е. преимущественно занимался воспитанием широких кругов молодежи в великодержавном духе. Во главе этих организаций, как правило, стояли крупнейшие бюрократы, члены правительственных партий с их «августейшими покровителями», члены императорского дома и т. д. На главнейших из них здесь необходимо остановиться.

В 1895 г. в Киото было основано «Общество содействия военной доблести» («Дай Нихон Бутокукай») под председательством барона Оура, которое к 1910 г. имело уже 1 650 тыс. членов и занималось патриотическим воспитанием и военно-спортивным обучением молодежи для армии, в его рядах работало значительное количество офицерства. Основными лозунгами его агитации было «возвеличение японского военного духа и объединение всей нации, спаянной вечными самурайскими традициями прошлого, вокруг священной особы императора».

Это общество сохранило свое значение и после мировой войны как важный центр монархической и великодержавной агитации. Центр общества находится в Киото. В 1928 г. оно насчитывало 2 167 тыс. членов, а по данным 1931 г. — даже 2 760 тыс. членов. Руководство обществом до последнего времени находилось в руках старого кланового генералитета. Последний председатель общества — сацумовец адмирал Ясиро.

К такому же типу организаций относится созданное уже в начале мировой войны (в 1915 г.) «Общество имени ген. Ноги» («Ноги-Ко»), насчитывающее 200 тыс. членов, преимущественно из бывших военных чиновников, участников войны 1904 — 1905 гг., и т. д. Менее массовый характер носит возникшее почти одновременно (в 1914 г.) «Общество основ государства» («Кокуцюкай»), насчитывающее 30 тыс. членов. Такой же характер общепатриотических организаций, также занятых монархической и великодержавной агитацией и связывающих свою работу с задачами подготовки молодежи для службы в армии, имеет находящийся под председательством принца Канина и взятый с 1893 г. на государственную субсидию «Национальный союз физической подготовки». Он стоит в центре 15 тыс. спортивных обществ, клубов, институтов и т. д., объединяющих в общей сложности, по данным 1929 г., 1 128 тыс. членов.

Из юношеских организаций наибольшей популярностью пользуется «Японский союз молодежи» («Нихон Сейнендан»). Он ведет свое происхождение еще с феодальных времен от организаций самурайской молодежи, и еще задолго до мировой войны насчитывал около 2 млн. членов. В союз этот принимается без всяких ограничений молодежь в возрасте от 13 до 25 лет. Союз проводит огромную культурно-просветительную работу, имеет свои «дома юношества», клубы, гостиницы, концертные залы, типографии, печатные органы, сеть самообразовательных кружков и т. д. Вся эта «культурно-просветительная» работа чрезвычайно густо пропитана однако монархическим и шовинистическим содержанием, отраженным в основном лозунге союза: «Верность отечеству и самурайская доблесть». После мировой войны союз был широко использован для постановки допризывной военной подготовки молодежи, и совместными усилиями союза и «Союза резервистов» была создана широкая сеть «тренировочных площадок молодежи» («сейпен Кунреидзо»), на которых постоянно обучается более 1 млн. юношей. В ряде случаев члены союза привлекаются и к борьбе «на внутреннем фронте»: в состав муниципальных отрядов, борющихся с забастовками в качестве штрейкбрехеров, для разгона рабочих собраний и т. д. В 1931 г. число членов союза было 500 тыс. человек. В октябре 1927 г. в качестве параллельной организации был создан также «Союз молодых девушек», насчитывающий только в столичном округе 45 тыс. членов.

Отдельно от этого союза существует также организация бойскаутов Японии, созданная в 1921 г. и объединившая 280 местных отделений. Большое значение имеют также патриотические студенческие организации, существующие почти при каждом высшем учебном заведении и воспитывающие организаторов и бесчисленное количество агитаторов, ведущих деятельную борьбу с левыми течениями среди студенчества. В 1931 г. все правые студенческие организации объединились в «Лигу учащихся патриотов» («Айкоку Гакусей Ренмей») с целью проведения императорских принципов и строительства «истинной Японии».

В качестве орудия великодержавной и монархической пропаганды нельзя также недооценивать роли религиозных организаций. 60 существующих в Японии буддийских и 12 синтоистских сект обладают огромным разветвленным на самые глухие уголки страны аппаратом, базирующимся на 253 тысячах храмов, молелен и монастырей с целой армией жрецов и монахов ⁷. Государство широко использует этот аппарат, и в частности в целях борьбы с «опасными мыслями» среди молодежи специальными узаконеными со стороны правительства введено обязательно посещение военнослужащими н учащимися синтоистских часовен для культивирования «верноподданности императорскому дому, любви к родине и национального духа», — как гласит разъяснение министерства просвещения.

О широте влияния религиозной организации и о том, как используется это влияние в интересах господствующих классов, свидетельствует например следующий факт, рассказанный христианским миссионером, работающим в Японии:

«В храме «Ацута Дзингу» около Нагойи богослужения по случаю манчжурских событий в течение 3 дней (1 — 3 января 1932 г.) посетило 1 380 тыс. человек из всех слоев народа. Было продано амулетов на 6 600 пен. Другой знаменитый храм — «Счастливец богов» — тоже около Нагойи в 1 день посетило 1 300 тыс. человек, п 280 тыс. человек выписало амулеты по почте»⁸.

Некоторые религиозные секты, в особенности «Тэнро», «Доин», «Ницирен», особенно деятельно откликаются на текущие политические потребности господствующих классов и играют видную роль в проведении важнейших политических кампаний. В частности две первые секты проводят большую работу по внедрению японского влияния в Корее, Манчжурии, Монголии, Китае и на южных островах⁹, а секта «Ницирен» сыграла видную роль и в так называемом «фашистском» террористическом движении последнего времени.

Секта «Ницирен» проявляет высокую активность во внешнеполитических вопросах. Известно, что повод к возникновению шанхайских событий в начале 1932 г. был подан группой монахов этой секты, затеявших столкновение с китайцами, в результате которого кое-кто из этих монахов был убит китайской толпой. Руководители секты подняли после этого ожесточенную кампанию с требованием наказания виновных китайцев. В связи с манчжурским вопросом секта также организовала ряд больших политических выступлений. В настоящее время секта эта является одним из важных центров кампании против заключения пакта о ненападении с СССР. Недавно «Сицисо» — отдел секты «Ницирен» — выступил с непревзойденным по своей провокационной наглости антисоветским воззванием, которое под видом объявления на целую газетную страницу было помещено 17 января 1933 г. в руководящих японских газетах. В этом воззвании разбирается речь т. Сталина на январском пленуме ЦК в качестве доказательства агрессивности намерений СССР и вредности для Японии заключения с СССР пакта о ненападении. Советский союз обвиняется в нарушении договоров, в красной пропаганде, подготовке войны, организации в Японии экстремистских правых элементов с целью вызвать восстание справа, а затем воспользоваться им, и т. д. Японские капиталисты предупреждаются против переговоров с советами о концессиях в Приморье и Сахалине, так как это только приманка, и против переговоров о покупке КВЖД, так как она все равно разрушена¹⁰.

Важнейшим орудием в руках монархии, наиболее действенным из всех, которые мы до сих пор перечислили, является «Союз японских резервистов». («Дзайю Гундзинкайу). Работе этого союза лидеры военных кругов всегда придавали исключительно серьезное значение, на оплату его аппарата и агитационно-просветительной, спортивной и военно-учебной работы тратились огромные средства, виднейшие генералы, выйдя в отставку, возглавляли местные отделения, либо различные секции этого союза. Сама идея создания этого союза, его организационная структура, содержание и методы его работы находятся в прямом сочетании с некоторыми специфическими особенностями японской армии и того места, которое она занимала в государственном аппарате. Агрессивный характер японского военно-феодального империализма наложил яркий отпечаток на систему подготовки населения к войне.

Ни в одной стране в мире военная тренировка молодежи во всей сети народного образования не занимат такого большого места, как В Японии. Нигде так старательно и всесторонне не культивируется «уважение и любовь» к армии. Нигде местная гражданская администрация в каждой деревне, уезде и т. д. не связана так тесно с армейским аппаратом, конкретно — с командованием той воинской части, которая укомплектовывается из населения данного района. За всеми уже отслужившими свой срок и числящимися теперь в резерве солдатами и офицерами полиция несет неустанный надзор, информируя командование той части, куда будут призваны в случае войны эти резервисты, об их «политическом и моральном состоянии».

Эта прочная связь между армией и гражданской администрацией, обеспечивающая влияние армии на население, облегчается тем обстоятельством, что сама японская армия построена по территориальному принципу: вся Япония разделена на РЯД дивизионных ОКРУГОВ, из которых получают постоянно свои контингенты расположенные в пределах этого округа дивизии. Каждый дивизионный округ делится еще на 4 полковых участка, так что вся страна раздёлена на 56 полковых участков. Благодаря всей этой системе, жизнь японца протекает в орбите наблюдения и воздействия армии с того момента, когда японец впервые садится на школьную скамью, и кончая временем, когда он становится уже дряхлым стариком. Все без исключения иностранные наблюдатели японской армии приходят к выводу, что в результате всей этой системы командному составу действительно удается следить за политическим состоянием своих теперешних, бывших и будущих солдат, а в ряде случаев удавалось устанавливать тесную связь и с семьями солдат (например родители посылали для своих детей, служащих в армии, деньги не иначе, как через командиров полков, с просьбой выдавать деньги на расходы их сыновьям в зависимости от их поведения).

После мировой войны эти «патриархальные» отношения были уже очень сильно подорваны ростом революционных настроений в широких массах населения, так что даже в аграрных округах влияние армии на население упало, не говоря уже о промышленных центрах, солдатские наборы из которых вносили из года в год совершенно новую струю в армию. Тем не менее система эта далеко не подорвана еще. Одним из основных устоев этой системы, обеспечивающим ее живучесть, является «Союз резервистов», выросший в чрезвычайно мощную организацию.


Уже в 1896 г. было создано «Общество помощи отбывшим воинскую повинность» («Гэйкоку Гундзин Годзиокай»), объединившее вскоре 550 тыс. человек из числа отслуживших свой срок солдат. Это общество вело преимущественно работу по распространению военных знаний среди населения. В 1910 г. на базе этого общества по инициативе маршала Тэрауци была создана новая массовая организация — «Союз резервистов» («Дзайго Гундзин Кай»), находившийся в руках генералитета из клана Циосю (Тэрауци, Танака и др.). В 1914 г. в этот союз начали принимать также флотских резервистов, и внутрь союза была перенесена тем самым старая борьба между кланами Циосю и Сацума. В дальнейшем однако эта борьба потеряла свою актуальность и остроту. В настоящее время почетным председателем союза является принц Канин, старейшинами союза — маршалы Уэхара и Того, председателем союза — ген. С. Судзуки.

Союз имеет чрезвычайно разветвленную организацию. При каждом дивизионном округе имеется дивизионный отдел «Союза резервистов», во главе которого стоит генерал-майор, состоящий при штабе дивизии, советниками дивизионного отдела являются командир дивизии и губернатор. Далее идут полковые отделения во главе с начальниками полковых призывных участков, еще ниже — районные и городские отделы и наконец деревенские, заводские и железнодорожные подотделы и команды, во главе которых стоят¹¹ уже не назначенные, а выборные начальники. Всех местных низовых ячеек «Союза резервистов» в настоящее время насчитывается 14 373 с 3 млн. членов. При «Союзе резервистов» имеется также и его юношеская секция.

«Союз резервистов» и его филиальные организации формально преследуют только одну цель: военная подготовка населения. Фактически однако выполнение, этой цели возможно лишь в тесной связи с систематическим противодействием росту революционного движения, и союз поэтому всегда был важным центром монархической и шовинистической агитации в массах. С этой целью при нем создан отдел пропаганды, издающий огромное количество литературы, рассылающий свои лекторские группы по всей стране и т. д. Когда началось усиление крестьянского движения в деревнях, при союзе был создан арбитражный отдел для улаживания конфликтов между помещиками и арендаторами.


Во время сибирской интервенции союз вел широкую антисоветскую пропаганду и издавал огромное количество литературы, популяризирующей «общенациональные» цели интервенции. В 1929 г. союз издавал литературу, ставил лекции и т. д. на тему «советско-китайский конфликт и Япония». Огромную активность союз развил со времени Манчжурской оккупации 1931 г. Им издается серия «Материалов по манчжуро-монгольскому вопросу», по всей стране проводятся массовые собрания, разъясняющие задачи Японии в Манчжурии, и т. д. Как, известно. «Союз резервистов» является также основной опорой по проведению японской колонизации в Манчжурии. Парламентом отпущены специальные средства, а армией — оружие и инструктора, с помощью которых производится переселение резервистов в Манчжурию целыми отрядами. Каждый отряд колонистов приравнивается к батальону из 4 рот по 125 человек.

Эти массовые организации бесспорно сослужили большую службу японскому империализму в деле воспитания в великодержавном духе целого поколения японцев. В частности они создали питательную среду, послужили источником роста для нынешних так называемых фашистских организаций¹². Однако их массовость в новой обстановке, которая создалась после мировой войны, превратилась в их слабую сторону, ибо эта массовость была основана на том, что общества эти не ставили перед своими членами никаких острых внутренних социальных вопросов, а отвлекали их внимание к задачам «общенациональным». До той поры, пока внутренние классовые противоречия в стране не обострились, в этом не было нужды. Но когда — после мировой войны и Октябрьской революции в России — обстановка в стране изменилась, стало очевидным, что помимо этих массовых организаций с их всеобъемлющей «патриотической» и монархической идеологией нужно иметь более узкие, но более действенные организации, которые, работая внутри общепатриотического движения, могли бы подготовить объединенные в рядах этого движения чрезвычайно широкие кадры для защиты самих основ японской монархии.

Для разрешения этой задачи могли бы опять выступить общества «Черного океана» и «Черного дракона». Однако на практике их откровенно империалистическая программа, но дополненная лозунгами, более близкими и понятными мелкобуржуазным массам, сделала эти организации, несмотря на всю их активность, верхушечными и замкнутыми, мало приспособленными к работе в массах, хотя эти общества и обладали мощным аппаратом, огромными финансовыми возможностями и широкими связями среди власть имущих. Обществам «Черного океана» и «Черного дракона» на настоящем этапе несомненно повредило то обстоятельство, что в вопросах внутренней политики они, как правило, до последнего времени не проявили большой активности, хотя всегда отличались консервативно-реакционной позицией. Это видно из кампании, проведенной в свое время обществом «Черного дракона» против демократической группы профессора Иосино в Токийском университете, и за удаление из редакции Осака Асахи ряда левых журналистов и т. д. Однако эти выступления относятся уже к послевоенной эпохе; до войны же основные японские патриотические организации направляли свою энергию почти исключительно на борьбу за расширение внешней агрессии Японии.

Правда, существовал ряд «политических» банд, которые обслуживали потребности парламентских партий во время избирательных кампаний. Один иностранный автор не без сарказма писал недавно, что на месте военщины, которая сейчас выступает в роли работодателей для политических хулиганов, раньше выступали политические партии и что «насилие было всегда спутником японской политической жизни»¹³.

Известны случаи, когда банды этих «соси» использовали и для разгона первых в истории японского рабочего движения социалистических организаций ¹⁴.

Наряду с этими кликами политических хулиганов («соси»), существовали и шайки громил полубандитские и Штрейкбрехерские организации состоящие на жаловании у отдельных фабрикантов или промышленных компаний, для борьбы с забастовками, объединяемые обычно под общим названием «Сагибо цудан».

Услуги всех этих элементов впоследствии еще понадобились реакционно-националистическим организациям, но выступить в качестве инициаторов создания таких организаций эти наемные банды конечно не могли.

Таким образом вся политическая обстановка предъявляла требование выдвижения новых групп, которые в большей степени были бы способны ориентироваться в вопросах внутренней борьбы в самой Японии и оказать господствующим классам содействие в деле торможения радикализации масс. Этим новым требованиям эпохи отвечали те сдвиги, которые происходили среди более молодого поколения «патриотического движения», выдвинувшегося после мировой войны и Октябрьской революции.

---

¹ Uychara. The Industry and Trade in Japan, p.16
² Commercial Japan. Leaden: Business Interests Number. 1926.
³ Совершен но правильную характеристику этого процесса дает бывший германский посол в Японии доктор В. Зольф: «Экономическое развитие Японии отмечено тремя войнами, к которым приводилось предшествующее поколение каждые 10 лет: японо-китайская война, русско-японская и мировая война. Вся экономическая и финансовая статистика Японии показывает, что каждая из этих войн клала конец безнадежной депрессии, вызванной сравнительно ничтожным развитием емкости домашнего рынка, и давала хозяйству страны новый толчок к капитализму».
(Из речи на собрании Союза германского машиностроения. Цитируется по К. Моsеr. The Cotton Textile Industry).
⁴ Ленин, Уроки кризиса, Соч., т. IV, стр. 165, изд. 3-е.
⁵ Мы остановились выше подробно на описании обществ «Черного океана» н «Черного дракона» только потому, что эти общества продолжают существовать и по сегодняшний день, оставаясь организующим центром для определенного крыла современного японского великодержавного шовинизма, однако на описываемом здесь этапе существовало помимо этих двух обществ не малое количество аналогичных организации. Хотя они не дожили до наших дней, но в свое время некоторые из них играли не меньшую роль, чем общества «Черного океана» и «Чёрного дракона». Описание деятельности некоторых из этих обществ, в частности в период между русско-японской и мировой войной, в европейской литературе читатели могут найти в работе К. Haushofer «Dal Nihon», Berlin, 1913, p. 320 — 323.
⁶ «The Japan Chronicle», I/II 1932.
⁷ Maaharu Anosaki. History of Japanese Religion, London, 1930, p.40
⁸ Die Jinscha Frage im heutigen Japan. «Ostasiatische Rands-hau», 1933.
⁹ Религиозные организации особенно широко используются сейчас японским империализмом для проникновения во Внутреннюю Монголию. Известно, что Оташи, глава одной из крупнейших буддистских сект, по специальному заданию японского генштаба руководит работой среди ламаистского духовенства Внутренней Монголии. С этой целью в Ганьчжуре на ассигнованные японским правительством средства строится новый монастырь. В «Мансю Нанпо» недавно было опубликовано заявление видного руководителя японского буддизма Хорикаси о том, что «японское командование придает большое значение вопросу об объединении монгольских ламаитов н японских буддистов». Для работы среди небудистского населения Внутренней Монголии и Манчжурии (т. е. мусульман, конфуцианцев и др.) используется секта «Тенро».
¹⁰ Секта «Ницирен» насчитывает в настоящее время 3 737 храмов, 9 тыс. проповедников и 1 400 тыс. последователей («Doctrines Organisation and Worlds of Nichiren Sect», «The Jap. Times» 1/X 1932).
¹¹ По другим сведениям, число низовых ячеек (сокпий — «бункай») «Союза резервистов» — 13 619. Число членов союза: офицеров — 53 056, унтер-офицеров — 30 438, солдат — 2 633 139. (По статье шик. Мацамура)
¹² «Союз резервистов» и «Союз молодежи» — этот резерв японского фашизма, — правильно заметил один японский автор (в статье «Современная сила «Союза резервистов», «Кайдзо», июль 1932 г.)
¹³ «Rough Japanese Politiсs», «The New-York Times», 24/II 1933.
¹⁴ Сeи-Катаяма, По вопросу о зарождении и развитии марксизма в Японии, «Коммунистический Интернационал» № 7 — 8 за 1933 г.

<< Назад   Вперёд>>