Личность в XX столетии

Обсуждая проблему личности на философском и социологическом уровнях, буржуазные авторы, как показано в предыдущих главах, говорят либо о конкретном индивиде, уникальном природно-чувственном существе, либо об условном социальном типаже, своеобразной мысленной конструкции, воплощающей в себе тот или иной идеал личности («ренессансный человек», «человек массы», «член элитарной группы»). То же самое наблюдается и тогда, когда буржуазные ученые выясняют, какой человек формируется в условиях «тотальной рациональности», и приходят к заключению, что западная цивилизация угрожает свободе индивида.

Важно раскрыть еще один аспект названной проблемы, перейти к рассмотрению ситуации, когда личность вынуждена выявить свое отношение к идеалу, т. е. самоопределиться. Здесь возникает иной ряд персонификаций, который по-своему характеризует, предвозвещает .(если воспользоваться гегелевским словом) личность.

Если в предыдущей главе речь шла об идеале «ренессансной личности», о человеке без личности, об «агонии человека» как о неких мыслительных моделях индивида, то теперь можно говорить о массовых реакциях на эти модели, о конкретных социально-психологических типах.

Буржуазная, типология социальных портретов по сути дела ограничена тремя основными образами — конформистом, изгоем, фанатиком. Как они возникли? Отражают ли они некие реальные процессы капиталистического мира или являются итогом искусственной персонификации? Разумеется, они не придуманы. Прототипически они восходят к действительным явлениям, к подлинным социальным характерам.

Западные исследователи обратили внимание на рост конформистских тенденций внутри буржуазного общества¹, на усиление социального индифферентизма², на активизацию настроений экстремизма и насилия³. Однако это не означает, будто буржуазные ученые хотят показать конкретные, истинные социально-исторические типы. Напротив, отталкиваясь от некоторых реальных фактов и процессов, западные социологи стремятся дать неадекватные портреты выявленных ими социальных образов. Разумеется, капиталистическому миру присуща обывательская психология. В этом смысле, скажем, конформист как определенный типаж — фигура далеко не редкая. Однако в трактовке данного персонажа, в оценке его поведения, в раскрытии его социально-классовой природы буржуазные социологи защищают линию, выгодную господствующему классу. Они нередко пытаются «облагородить» образ обывателя, оправдать его рабскую психологию ссылками на особенности «человеческой натуры», доказать его житейскую мудрость⁴. В то же время некоторые западные теоретики, изобличая филистерство, стремятся внушить массам мысль о том, что подавляющее большинство капиталистического общества поддерживает его идеалы и нет социальных сил, способных смести буржуазный строй⁵.

Миллионы людей в капиталистическом мире разочаровались в буржуазном порядке вещей. Они испытывают глубокое отвращение к западной демократии с ее механизмами лицемерия, обмана, демагогии. Это порождает у определенных слоев населения безразличие к встающим перед обществом проблемам, притупляет гражданские чувства, вызывает эскейпистские настроения, т. е. желание не участвовать в потребительской гонке, избирательной истерии, в кампаниях «национального воодушевления». К тому же постоянно происходящие в капиталистическом обществе процессы «люмпенизации», вызванные безработицей и растущим обнищанием различных групп буржуазного общества, возрастание числа деклассированных элементов превращают изгоя в реальную фигуру. Этим явлениям буржуазные социологи также дают извращенную трактовку. Они пытаются, например, изобличить «пассивных» людей с позиции моральной подозрительности, обвиняя их в том, что они утратили стихийное желание подчиняться закону, пренебрегают «гражданственностью» ⁶.

Многие западные авторы обращают внимание на рост агрессивных настроений в буржуазном обществе. В связи с этим они отмечают, будто массы склонны к бунту, к слепой враждебности и мстительности⁷. Свои выводы многие из них подтверждают ссылкой на практику правоэкстремистских и «лево»-радикальных движений.

Таким образом они хотят воссоздать облик фанатика, выступающего якобы против священных устоев капиталистического общества⁸.

Фигуры обывателя, изгоя, фанатика порождены самой буржуазной действительностью. Основоположники научного коммунизма, исследуя классовый характер общественных движений, неоднократно ссылались на образы филистера, холопа, черносотенца. Однако в отличие от современных буржуазных теоретиков они раскрывали конкретные экономические, социальные и политические факторы, порождающие те или иные персонажи, действующие в определенной исторической ситуации.
Коль скоро образы конформиста, изгоя, фанатика не придуманы, возникает вопрос: откуда они берутся? Отвечая на него, буржуазные ученые указывают в первую очередь на психологические, реже на мировоззренческие и культурные факторы. При этом они оставляют в тени вопрос о том, какие типы личностей выражают существующую расстановку классовых сил и политических позиций. «Для буржуазных социологов было и остается общим стремление, — отмечает Г. Л. Смирнов, — так или иначе, уйти от классовых характеристик типов личности. Такова классификация социального действия у Макса Вебера (рационально-волевое, ценностно-рациональное, аффективное и традиционное). Эта тенденция уклонения от анализа зависимости классовой структуры и типов личности была В. И. Лениным обнажена и раскритикована» ⁹.

Буржуазная идеология всячески поддерживает версию о том, будто те или иные социальные типы порождены психологическими особенностями людей. Обывательская стадность — это, мол, от рождения. Точно так же фанатизм нередко рассматривается как природное свойство «неспокойных», «озлобленных», «дурных» людей. Закрепляя такой стереотип, «массовая культура» демонстрирует целую галерею одержимых, которым, что называется, на роду написано быть возмутителями спокойствия,— «красные заговорщики», «ниггеры», «воинствующие доктринеры», «вечные мятежники» и т. д.

Разумеется, в социологической литературе этот тезис обретает более академическое оформление. Так, западногерманский ученый Р. Берендт утверждает, будто любой фанатизм коренится в древнем манихейском представлении, согласно которому мир расколот на «добро» и «зло», на «свет» и «мрак»¹⁰. Такая «примитивная картина мира», по словам Берендта, закономерно порождает «невроз активизма». Идею К. Маркса о классовой борьбе как движущей силе истории он также трактует как упрощенное отражение реальности, всегда якобы «чреватой» конфликтами. Получается, будто основоположник научного коммунизма был склонен видеть мир как арену катаклизмов. Поэтому, мол, он и пришел к выводу о классовой борьбе. По мнению Л. Халле, идеологическое воображение вообще склонно рисовать мир как арену конфликтов, такова «манихейская наклонность» всех идеологов¹¹.

Ссылки на психологические и мировоззренческие факторы, неукоснительно ведущие якобы к появлению филистеров и фанатиков, уводят от сути вопроса, обнаруживают беспомощность буржуазной социологии в раскрытии действительных проблем типизации личности. Они открывают дорогу субъективистским, идеалистическим взглядам на историю¹². В итоге подобная примитивизация лишь плодит обывательские представления, придавая им видимость научной истины, стимулирует повышенную подозрительность к людям иного психологического склада, иной ценностной ориентации.

Каковы же действительные критерии социально-исторической типизации?

Исследуя ту или иную конкретную историческую ситуацию, основоположники научного коммунизма изучали не только объективные противоречия классово антагонистического общества, которые порождают определенный тип личности. Они также обращали пристальное внимание на внутренний мир человека, на формирование его самосознания. Изучение динамики общественных настроений сопровождалось при этом тщательным анализом социально-психологических фактов.

Такой подход позволял видеть в личности не абстрактного персонажа, наделенного произвольными чертами «живого человека», а носителя реальных исторических тенденций, социального типа во всей конкретности присущих ему черт. Полемизируя с субъективистами народнического толка, В. И. Ленин отмечал: «...вы говорить то о «живых личностях» говорите, а на самом деле берете за исходный пункт не «живую личность» с теми «помыслами и чувствами», которые действительно создаются условиями их жизни, данной системой производственных отношений, а куклу, и начиняете ей голову своими собственными «помыслами и чувствами»»¹³. Исследователь марксист, раскрывая «десятилетиями и веками зреющие противоречия» ¹⁴, стремится дать целостную картину событий, сохраняющую свою достоверность и в социальном и в психологическом плане.

В западной литературе нет такого всестороннего описания. Это объясняется, в частности, и тем, что многие буржуазные исследователи руководствуются тенденциозным подходом к отдельным образам. Казалось бы, буржуазия заинтересована лишь в одном социальном типе — конформисте, который служит опорой капиталистического общества. Другие общественные персонажи — изгой, фанатик, тем более революционер — опасны для нее и нуждаются в полной дискредитации. Однако в реальности получается совсем не так. Здесь выявляют себя сложные закономерности, которые обусловливают функционирование различных образов в общественном сознании буржуазного мира.
Буржуазии вроде бы не нужен пассивный субъект, изгой, не способный к энтузиазму, к восторженному участию в общественных делах. Но в то же время культивирование индивидуализма, на котором зиждется капиталистическое общество, в силу внутренней логики порождает отрицание коллективности, замещая ее различными суррогатами. Буржуазные идеологи вынуждены поощрять некоторые формы эскейпизма, особенно те, которые помогают сбить волну гражданской сознательности у тех или иных слоев населения, нейтрализовать формы классового протеста против капиталистической реальности¹⁵.

Буржуазия постоянно клеймит фанатиков, ниспровергателей «священных» норм и принципов, мятежников, которые мешают якобы плавному движению социального прогресса. Но вместе с тем господствующему классу нужны семена ненависти, мстительности, разнузданной воинственности в борьбе против левых и демократических сил, против действительных революционеров, осознавших неизбежность классовой борьбы. Господствующий класс на деле сам культивирует настроения фанатизма, агрессивности и насилия¹⁶.

Таким образом, буржуазия лицемерно осуждает покорность и одновременно бдительно следит за послушанием масс, призывает к активности и насаждает эскейпистские настроения, изобличает фанатизм и плодит его в массовом масштабе.

Буржуазная социология еще у истоков своего зарождения быстро рассталась с абстрактно-прогрессистскими воззрениями на способность человека к разумной и трезвой оценке действительности. Она выдвинула тезис, который на протяжении многих десятилетий получает все более «солидное» обоснование: человек абсолютно беззащитен перед потоком размноженного обмана, он якобы совершенно не в состоянии различить реальность и грезы, факт и вымысел. Более того, индивид, как считают буржуазные идеологи, и не стремится к этому. Иллюзия, служащая ему психологической опорой, якобы устраивает его в большей мере, чем жестокая правда повседневности. Именно поэтому, утверждают они, он внутренне тяготеет к такой культуре, которая служит сокрытием действительности, помогает справиться с болезненным напряжением, вызванным капиталистической эксплуатацией, отношениями господства и подчинения, присущими буржуазному строю.

Однако, сделав такие выводы, буржуазные социологи не могут не ступить в сферу активного социального фантазирования. Если сознание человека податливо, лишено внутренней устойчивости, то, стало быть, перед господствующим классом открываются безграничные возможности для воплощения все новых и новых общественных проектов. На этой основе закономерно произрастают различные социальные иллюзии: от технократических программ улучшения и регулирования буржуазных отношений, которые выдвигает особый отряд инженеров и менеджеров, занимающих ключевые позиции в капиталистической экономике, до «радикально-анархических» планов преобразования мира.

При этом, разумеется, далеко не все буржуазные социологи вынашивают идеалы, предумышленно направленные против человека. Не каждый из них стремится в своих социальных фантазиях эксплуатировать якобы доказанную экспериментально и подтвержденную практикой неразумность индивида. Напротив, возникает широкий спектр общественных умонастроений — от прогрессистских, т. е. предполагающих, что развитие человечества идет по восходящей линии, до эсхатологических, т. е. предрекающих конечную судьбу мира и человечества.

Либерально и оптимистически настроенные буржуазные социологи в своих реформистских увлечениях опираются на идею о податливости человеческого сознания. Если люди способны поддаваться внешнему влиянию, надо использовать эту возможность «наилучшим образом» и «в целях социального прогресса» постепенно вносить в современные представления Запада прагматически полезные идеи, которые могут удовлетворить потребность массовой аудитории в процветании, обогащении и наслаждении. Именно так можно превратить капиталистическое общество в «технотронный рай», полагают современные буржуазные либералы, в хорошо отлаженную социальную систему, способную обеспечивать свое воспроизводство и внутреннюю стабильность¹⁷.

Фантазиям «социальных инженеров» противостоят антитехнократические утопии. Выразители этих идей критически оценивают факт податливости человеческого сознания. Но они надеются все же привить массам нигилистическое отношение ко всяким социальным проблемам, ибо страшатся революционных и демократических выступлений. Эти представления, постоянно оживляемые экзистенциализмом, демагогически направляются против «технической цивилизации», которая, по мнению философов этой ориентации, создает единые дисциплинарные рамки поведения человека, обуздывает любые проявления инакомыслия и социально-политической оппозиции¹⁸. Поэтому буржуазные идеологи нередко используют проповедь «внутренней эмиграции», устранения от политической борьбы, от всякой общественной активности, обращенную к тем общественным слоям, которые особенно страдают от бесчеловечности буржуазной цивилизации.

Кажущаяся внушаемость массовой аудитории становится отправным пунктом социальных фантазий социологов-тоталитаристов, т. е. «сподвижников» сильного буржуазного государства, в котором все стороны общественной жизни подлежат жесткому регулированию.

Носители реакционной консервативной идеологии, в особенности правые «ультра», с одной стороны, и представители мелкобуржуазного радикализма — с другой, усматривают в иррациональном поведении человека возможности для реализации анархических, а порой откровенно фашистских программ. Исходя из этого, они выдвигают различные лозунги и пароли, рассчитанные на «сплочение» реакционной массы, на «коллективное воодушевление», на культивирование фанатизма и грубой силы¹⁹.

Каждая из названных здесь буржуазных социальных программ базируется по сути дела на облюбованном ею проекте сознательного разрушения личности, на искусственном культивировании тех или иных черт, присущих «обыденному человеку» капиталистического общества: приспособленчества, социальной апатии, агрессивности. Именно в результате привития этих свойств широким массам, в первую очередь молодежи, буржуазные социологи рассчитывают закрепить ту или иную модель человека и содействовать таким образом сохранению отживших общественных отношений.

---

1Marcuse H. Counterrevolution and Revolt.
2Ellul J. De la revolution aux revoltes.
3Lorens K. Les huit peches capitaux de notre civilisation. Paris, 1973.
4Wiener A. The Prospects for Mankind and a Year 2000 Ideology.
5Ellul J. De la revolution aux revoltes.
6Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism.
7Lipset S. The Paradox of American Politics. — «Public Interest», Fall 1975. N 41.
8Там же.
9Смирнов Г. Л. В. И. Ленин и проблемы типизации личности. — «Вопросы философии», 1969, № 10, с. 6.
10Behrendt R. F. Die Zukunft der Entwicklungsländer als Problem des Spät-marxismus. — «Futurum» (Berlin), 1970, N 4, S. 574.
11Halle L. The Ideological Imagination. L., 1972.
12Rodinson M. Ideologie sociale et ideologie personnelle. — «Diogenes (Paris), 1977, N 97.
13Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 1, с. 427.
14Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 9, с. 208.
15Nisbet R. Public Opinion Versus Popular Opinion. — «The Public Interest», Fall 1975, N 41, p. 169.
16См. Денисов В. В. Социология насилия. М., 1975,
17Ferkis V. The Future of Technological Civilization. N. Y., 1974.
18Goodwin R. The American Condition. N. Y., 1974.
19Horowitz J. Ideology and Utopia in the United States 1956— 1976. L., 1977.

<< Назад   Вперёд>>